Три оси времени

Айзен мягко улыбнулся, насколько это было возможно сделать через сдерживающие печати, закрывающие половину его лица, и Ичиго с трудом подавил дрожь. Он не был уверен, сколько уже сидел здесь, но по ощущениям прошло где-то четыре часа, а эмоциональный фон главного заключённого Общества Душ не изменился — радость, обречённость, участие, восторг, и почти незаметное, но отравляющее воздух одиночество. Видеть его таким открытым было дико — Соуске не смог отвлечься от мысли о том, что скоро всё закончится, и Ичиго уйдёт, и не смог скрыть своё волнение от седьмого капитана. Куросаки, в свою очередь, не смог не реагировать — чужая обречённость его почти убила. Дежурный из отряда кидо, обещавший зайти за ним, когда время выйдет, до сих пор не вернулся, и Ичиго начинало казаться, что они заперты в маленькой бутылке с узким горлышком, и пытка будет длиться вечность. — Рад, что ты пришёл. Вышло немного невпопад — перед этим Ичиго чихвостил Хинамори на все лады, предполагая, что Айзену может быть интересна судьба своей самой верной последовательницы, но, кажется, осуждённого преступника и почти-Бога Цветочек не волновала. К радости от встречи, сочувствию чужому одиночеству и болезненному ощущению возможного предательства добавилась ностальгия — Соуске произнёс эту фразу уже в седьмой раз, и это напоминало те времена, когда они только помирились и здоровались по двадцать раз на дню. — Это было непросто, знаешь ли. Пол, усеянный сдерживающими печатями, холодил и немного щипался, но Ичиго всё равно чувствовал себя довольно уютно, сидя прямо напротив Айзена и смотря на него снизу вверх. Друга-не-друга примотали к креслу, и он, подобно Королю Душ, возвышался на великолепном троне, пленённый и подчинённый победителями. Какая ирония — после полного краха оказаться так близко к собственной мечте. — Спасибо за твои усилия. Айзена держали в созданном специально для него колодце, на самом краю сердца Общества Душ. Огромный тоннель, выдолбленный прямо в стене, отделяющей Сейрейтей — никакой магии, тяжёлый камень высасывал реацу и не давал уходить в шунпо. Мидори но Бураши, навечно замерший в шикае, пришлось оставить на входе, вместе с демоническими бабочками. Исключительно бессмысленная мера, конечно — за многослойным барьером всё равно не сработает. Барьер был везде — вплетался в землю, причудливо объединяясь с лишающим сил камнем, тёк по стенам и мерно гудел под ногами, поддерживаемый отрядом кидо, преступниками из Гнезда Личинок, случайными посетителями вроде него и самим Айзеном. Огромная тюрьма, созданная для него одного. Сюда никто не мог пройти, кроме специалистов кидо, включённых в барьер, и капитанов с пропуском — любого другого мертвеца просто расплющит, расщепит в чистую реацу, которая сразу утечёт в стены и сводчатый потолок. Ичиго находил дорогу вниз завораживающей — крутая винтовая лестница, тускло освещённая факелами на стене, походила на кишку огромного спящего зверя. Казалось, остановись, прислушайся — ощутишь мерное дыхание, почувствуешь едва заметную вибрацию. Оступишься, собьёшься с ритма — будешь поглощён. А там, внизу, терпеливо ждёт огромный ёкай, готовый убить тебя без сожалений. Куросаки и не думал, что это будет так тяжело — чужая Ки была почти видима и осязаема. Поднималась пыльным дымом, ползла по ступенькам, цепляла за ноги — давила, погружала в тяжёлые мысли, тянула силы и сталкивала вниз. Именно в этот момент Ичиго особо остро почувствовал, почему пленника называли «Богом» — даже сейчас, скованный и пленённый, он устанавливал свои правила. Как только Айзен увидел своего посетителя, давящая Ки исчезла, сменившись чужой радостью и облегчением. Находиться в огромной комнате-печати стало до ужаса легко, и идеальная атмосфера не менялась всё это время, будто Соуске всеми силами пытался удержать его здесь. Седьмой капитан тихо выдохнул и потёр пальцами лоб — наверное, и в самом деле следовало закругляться. Выйти отсюда, подняться наверх, получить от старика, сходить выпить с Хирако, поболтать с Ячиру, поболтать с Лизой, поболтать с Исане… Мысли оборвались, когда Ичиго, неожиданно для себя, широко зевнул — кажется, он чертовски устал. Здесь, в величайшей тюрьме, было слишком уютно — растянуться бы, лечь и выспаться на пару веков вперёд. — Твоих рук дело? Ичиго изо всех сил старался не сердиться — не получалось. Айзен наверняка делал это бессознательно, на одних эмоциях, но влияние на разум дико бесило — к тому же, не существовало ни одного весомого доказательства, что пленник не пойдёт дальше, и не попытается использовать это против него. Старые сомнения вернулись с новой силой, и седьмому капитану даже пришлось пару раз сжать кулаки, чтобы успокоиться. Соуске, впрочем, окрасился удивлением. — Только общая атмосфера, но это мы уже обсудили. Возможно, пропуск перестаёт сдерживать барьеры? Чужое беспокойство опалило, пролетело раскалённым воздухом рядом с лицом, и Куросаки помотал головой, показывая другу-не-другу, чтобы он не заморачивался. Командировка на грунт и в самом деле далась ему слишком тяжело, а он рванул сюда сразу, как получил разрешение — неудивительно, что он был разбит, вымотан и готов прилечь на любой горизонтальной поверхности в месте, выглядящем более-менее безопасно. Когда седьмой капитан только вошёл в единственную камеру столь особой тюрьмы, он удивился, что с тем, кто пытался убить Бога, обошлись так милосердно. Ему всегда казалось, что за подобное преступление полагалось что-то более серьёзное — гвозди, вбитые по всему телу, маска на глаза с длинными иглами, направленными внутрь, непрерывное отрезание пальцев на руках и ногах, запуск паразитов-пустых в уши и прочие очаровательные идеи, которые только могут придти в голову палачам. Но нет, Айзену Соуске было предоставлено удобное кресло, к нему пускали посетителей вроде него, и его Ки спокойно просачивалась сквозь сдерживающие барьеры, достаточно мощная, чтобы быть ощутимой, и достаточно ослабленная, чтобы не навредить. Значит, перестраховывались и подлизывались с самого начала, смешивая гротескное общественное порицание и тайную поддержку — будь он на месте Айзена, ответил бы дорожкой трупов на такое лицемерие. Айзен… Айзен ухмылялся, огрызался и подавлял, но Куросаки Ичиго не поставил бы и сломанную заколку на то, что хоть кто-нибудь может предсказать, что будет дальше. — Думаю, мне пора. Прости, пришёл к тебе, а рассыпаюсь буквально на ходу. Постараюсь выбраться сюда при первой возможности. Как минимум для того, чтобы вернуться сюда ещё раз. Он не представлял себе, на что пошёл старик Ямамото, чтобы выбить ему пропуск, и подводить Главнокомандующего не хотелось и не стоило. Его нынешнюю задержку можно оправдать и повернуть себе на пользу, а если немного попрыгать перед Советом и заключить пару сделок с Генрюсаем, он вполне сможет постоянно приходить сюда. Надо только встать, толкнуть дверь, повернуться к пленнику спиной… — Знаешь, я всё-таки попробовал тот чудной напиток Мира Живых. Газировку. Ты был прав — очень интересные ощущения. Слова настигли его около небольшой выемки в стене, когда Ичиго почти активировал замок. Пыльной волной резко взметнулась и осела чужая отрешённость, пряча настоящие эмоции Айзена от всех вокруг. Будто он разочаровался в своём единственном друге. Будто стал новым Айзеном, в существовании которого он сомневался до сих пор. Будто отчаянно хотел удержать его здесь, но уже понимал, что это невозможно. Они провели вместе несколько часов, болтая о всякой ничего не значащей ерунде, и изо всех сил стараясь сделать вид, будто всё нормально. Они даже пару раз посмеялись над неловкими байками Ичиго, который в обществе друга-не-друга терял самообладание и почти сходил с ума, из-за чего страдало его красноречие. Но почему именно сейчас? Почему именно сейчас, чёрт возьми? Айзен на него не смотрел — невидящим взглядом буравил противоположную стену, никак не реагируя на то, что его посетитель повернулся к нему. Впрочем, руку от отпирающей печати Ичиго не убрал — это придавало спокойствия. — Правда, больше всего меня поразила жвачка. Это маленькие прямоугольники, не больше ногтя на большом пальце, с гладкой поверхностью и сильным запахом. Их нельзя есть, но они обладают довольно приятным вкусом, и люди мучают себя, перекатывая их между зубами, прекрасно зная, что никогда не смогут ощутить вкус в полной мере. Но если жевать слишком долго, то жвачка потеряет форму и вкус, станет кислой, тёплой, мерзкой — от неё устанут челюсти, и тебе захочется от неё избавиться. Но знаешь что, Куросаки Ичиго? Несмотря на это, люди достают всё новые и новые прямоугольники, и жуют их снова и снова… Айзен резко повернулся к нему, насколько позволяли его путы. Пыль отрешённости взлетела вместе с ним — обнажила самоубийственную решимость, заставила Куросаки вздрогнуть и попытаться отвести взгляд. Не вышло — это же Айзен. — Ты снова возненавидишь меня, Куросаки Ичиго. Наверное, не простишь до конца веков. Пройдёшь мимо, будто меня не существует, будешь смотреть сквозь меня, и без колебаний убьёшь, если я вдруг окажусь на твоём пути. Ты такое не прощаешь, верно? Удивительно, что в прошлый раз простил. Больно. Слишком больно, слишком искренне, слишком непонятно. О чём он говорит? Что он сделал? Что сделает в будущем? Хочется выть, биться головой о стены и предотвращать катастрофу — как тогда, в тот давно забытый день, когда он во второй раз погиб. Или врезать от души, как тогда — в момент, когда он понял, что увяз в чужой иллюзии? — Айзен… — Пока ты меня ещё слушаешь… Просто, чтобы знал — я не хотел делать этого снова. Обещал себе не делать, но… Просто лучше так, чем ещё раз искать твой труп. На секунду полыхнуло застарелой болью и отчаянием, но это прошло мимо Куросаки Ичиго — пронзённый страшной догадкой, он резко вышиб дверь и кинулся наверх, сражаться с бесконечной лестницей и ненавидеть отряд кидо, из-за которого он не мог выйти в шунпо. Нет. Нет-нет-нет. Это невозможно. Просто невозможно — он не мог погрузиться в проблемы Мира Живых настолько сильно, чтобы всё упустить. Боль, неверие, отчаяние — они поселились за грудной клеткой, сдерживаемые лишь слабой плёнкой надежды, что он ошибся в своих предположениях. Тревожно колыхались, как кислота в неприметной чернильнице, бурлили, готовились разбиться и убить его — за то, что стал слишком эгоистичен. За то, что непозволительно отвлёкся и позволил себе помечтать, что снова стал живым. За то, что забыл, за что он умер, ожил, умер и ожил снова. Нет. Не думай об этом, Куросаки Ичиго, пока не получишь доказательств — возможно, ты ещё успеешь. Да, ты давно не считал, и сроки с самого начала были довольно условными — но это просто не могло произойти. Не так скоро. Да и как бы о таком узнал запертый в колодце Айзен? Лучше ускорься — тебе остался всего один лестничный пролёт и входная дверь. Это было похоже на гонку со временем — когда из груди не может вырваться запертый воздух, сухожилия и кости ломаются и рвутся, а на чаше весов лежит вся твоя жизнь и немного больше, но ты всё равно не успеваешь, потому что ход мироздания неостановим. Ужасное состояние, разрывающее тебя изнутри и тыкающее носом в твою беспомощность — в последний раз Ичиго попадал в эту ловушку много веков назад, когда по трупам квинси нёсся спасать двух дочерей и одного сына рода Кучики. Не успел — ни тогда, ни сейчас. Сейрейтей догорал, растоптанный тяжёлыми сапогами из его кошмаров, а ветер тихо растаскивал пепел от предсмертной атаки Генрюсая Ямамото.