Три оси времени

Той ночью его разбудили крики. Несколько квинси пробрались на территорию тринадцатого отряда — Ичиго, метнувшийся на крик в наскоро накинутой форме и с мечом, видел бело-голубую форму и ощущал сырую силу, которую лучники тянули из воздуха в попытке спастись. Рядом стояли растерянный Укитаке и удивительно серьёзный Шисуй — видимо, тринадцатый был у восьмого, и пропустил начало трагедии. Тут и там слышались крики, квинси гибли, но продолжали отступать, а атакованный отряд, под предводительством лейтенанта, теснили их и загоняли в угол. Но почему лучники были столь дерзки, что пробрались в Готей-13? Почему именно сейчас — в ночь после переговоров? Стоило Куросаки подумать об этом, как грудь тут же пронзило дурное предчувствие — он громко выругался, перехватил Мидори но Бураши поудобнее и кинулся в совершенно другую сторону, к баракам одиннадцатого. Если квинси решили напасть сейчас, после переговоров… если все, даже лейтенант тринадцатого, живы… Если лучники не бьются, а пытаются сбежать… Почти все капитаны подорвались к месту шума. Почти все лейтенанты были там. Бессчетное множество рядовых наблюдали с крыш, готовые вмешаться в любой момент. Ичиго увидел огромное количество знакомых лиц — он видел всех, кроме Оды Нобунаги. Но они не могли — они просто не могли. Один из капитанов, третий Кенпачи, человек-легенда — разве может какая-то кучка… разве могут зарвавшиеся людишки… Да, Куросаки Ичиго. Очень даже могут. Он был тем, кто нашёл тело — тем, кто распахнул прикрытые двери, тем, кто рванул внутрь и попытался влить живительную реацу в остывающий труп. Сзади вскрикнули — кажется, это подал голос оставшийся без начальства лейтенант. — Во сне зарезали, как… как… Глаза Нобунаги были плотно закрыты, а лицо почти полностью обескровлено — всё ушло через огромный разрез на горле. Резали с силой, боясь, что жертва выживет или очнётся — Ичиго был готов поклясться, что он видит шейный позвонок в отвратительной, зияющей ране. На груди и животе также были следы от ран — били много, беспорядочно, но наверняка. Кто-то произнёс демоническое заклинание, в комнате стало светлее, отовсюду полетели охи и ахи. Седьмой капитан в ужасе зажал себе рот руками, девятый всё время бормотал «Как же это», «как же так» и «Что же теперь…» Мрачный Куросаки отпихнул его рукой, чувствуя, как дрожит и вырывается его реацу. — Всё очень просто, капитан. Собаке — собачья смерть. Когда он демонстративно вытащил демоническую бабочку, никто не рискнул его останавливать. Ему не требовалось суетиться или кого-то искать — Ичиго точно знал, куда направились убийцы. Шёл по следу сырой силы, как ищейка, летел с закрытыми глазами, на инстинктах огибая препятствия, и копил, копил силы — чтобы его меч был способен резать живую плоть. Забавно — когда ненависть бурлит, когда руки жаждут крови, давление мира живых совсем не ощущается. Или он привык? Неважно, неважно, неважно! Они были здесь. Убийцы, нападающие в ночи, трусы, не способные открыто бросить вызов. Лицемерные скоты, прикрывшиеся лживыми лозунгами и пустыми обещаниями. Они были здесь — и он их нашёл. Лагерь квинси был разбит слишком близко. Всего-то одна поляна и небольшой пролесок — его выбросило почти вплотную, как будто убийцы просто выбрали самую насыщенную реацу точку, даже не пытаясь прятаться. Как иронично — напасть на спящего и сбежать, но при этом ступать по миру живых, словно они победители, а не жалкая падаль. Ичиго чуял их — сырую силу, пропитанную удовлетворением, слепотой от значимости собственной победы. Они смеялись. Пировали, пожирая жареное мясо и запивая его пряным вином. Молодые, самоуверенные, самовлюблённые, непуганные, но уже не чистые — золотая молодёжь, дети, которые появляются в любом времени и во всех мирах. Они смеялись — и пахли сырой силой, пахли адреналином первого убийства и пахли реацу мёртвого Нобунаги, которая пристала к ним, как рассыпавшиеся блёстки. Едва ли они знали, что она ещё там — думали, что смыли следы с кровью, думали, что избавились от улик, выкинув ножи. Зарезали великого человека, зарезали друга третьего капитана Ичиго Куросаки — и действительно думают, что возмездия не наступит. Когда он вошёл, они даже не испугались. Ими владел смех — презрительный, шакалий, полный собственного превосходства. Они даже не удивились — потому что шинигами в их глазах был кем-то вроде слизи, оставшейся после слизняка. Холёные лица, чистые плащи — тот, кто сидит ближе к двери, чем-то похож на отражение в зеркале. Он почти узнаёт ещё одного — с чёрными волосами, отливающими синевой, в круглых очках с забинтованными пальцами, но упорно не может понять, что именно вызывает чувство узнавания. Неважно, неважно, неважно. Он пахнет кровью, кровью его умершего — дважды умершего — друга, он пахнет кровью человека, которого он безмерно уважал, он пахнет кровью человека, который не получил права защищаться. — Ну что, ребятки — вы заигрались. Они всполошились, конечно. Вскочили со своих мест, нахохлились, как петухи. Начали делать то, что делали всю жизнь — сыпали титулами и регалиями, которые для Куросаки Ичиго не имели никакого значения. Хотя собственная фамилия, произнесённая с пафосом и помпой, безмерно повеселила, так что он краем уха слушал Исиду и остальных. — Вы убили нашего капитана. Худощавый квинси с шикарной золотой копной вскочил, прерывая его насмешливую речь. — Он сам виноват! Его сосед справа повелительно махнул рукой, призывая его к молчанию. — Не понимаю, в чём проблема. Квинси обещали убить любого шинигами, который сунется в Мир Живых. Он сунулся — вот и плоды. Мы лишь…выступили проводниками высшей воли. И усмехнулся, собака, будто яда в его речах было недостаточно. Не идеалист и даже не фанатик — худший сын своего времени, уродливое дитя собственной силы. — Что же вы его во сне зарубили, проводники? Высшая воля любит честные поединки. Насколько я знаю обоих капитанов — они не отказались бы. Нельзя было говорить о Нобунаге в настоящем времени, но у него язык не повернулся сказать «был». Ещё несколько часов назад был — готовил доклад Главнокомандующему, планировал новое выступление на общем собрании, собирался выпить с ним саке… А теперь — «был». Щенки замерли. Всего на долю секунды, но этого хватило — они знали, что их поступок омерзителен, знали, что их старшие не одобрили бы подобного, знали, что перешли черту, а смех и вино не спасали от собственной совести. Уродливой, исковерканной, слишком редко проклёвывающейся на свет — но всё-таки совести, доставшейся от далёких предков. И именно она не дала им ответить сразу — именно она позволила Куросаки Ичиго говорить дальше. — Но что сделано, то сделано. Но вот какая штука, ребятки — у каждого решения есть последствия. Они могут быть неочевидными, могут быть отдалёнными, но они есть — и взрослые отличаются от детей именно тем, что расплачиваются сполна. Очень странно — разговаривать с людьми, которых собираешься убить. Не было злорадства, не было желания поглумиться над поверженным врагом. Он просто хотел, чтобы они поняли, за что умрут. Чтобы хоть на секунду почувствовали то, что чувствует он. Чтобы взглянули, окунулись в его ярость и ненависть, чтобы нырнули в них так, что воздуха не осталось, чтобы барахтались и тянули руки вверх, понимая, что ничего не поможет. Твари, твари, твари. — Вы убили моего друга. Убили великого человека, убили прекрасного полководца и достойного шинигами. За это я убью вас. Обратите внимание — в отличие от него, вы можете защищаться. Ичиго боялся только одного — что Мидори но Бураши не сможет разрезать живую плоть. Боялся, что реацу недостаточно, боялся, что не сможет зайти дальше простых угроз — голова щенка, возомнившего себя матёрым вожаком, отлетела с первого удара, не оставляя вопросов. Они перепугались. Перепугались, увидев чужую смерть, перепугались, увидев кровь — будто не они зарезали беззащитного человека всего час назад. Смотрите, щенята — смотрите, как к вам приходят последствия. Чего ж вы боитесь? Почему попрятались? А когда рубили Нобунагу — было не страшно?! Ичиго остановился, когда в живых остался только блондин. Свалившийся под стол, зарёванный, дрожащий, зовущий маму и забывший про крест на своём запястье. Ичиго легко поднял его одной рукой, вытащил за загривок, как обоссавшуюся собаку. Даже тряхнул пару раз, почти способный удивиться прочности ткани — получил в ответ скулёж и жалкое, пропитанное страхом «не убивайте! что угодно, только не убивайте!». — Что, щенок, не хочешь на тот свет? Да как так-то? А как же «проводники высшей воли»? Встряхнуть, встряхнуть, увидеть в этих глазах хоть каплю сожаления, каплю понимания, а не ужас и испуг. Давай же — понимай, что жизнь Нобунаги ничуть не дешевле твоей собственной. Ненависть бурлила. Требовала выхода, омывала горло. Ещё — требовала возмездия. Чтобы кровь за кровь, а смерть за смерть, чтоб утёрлись собственной кровью, чтобы вернули все души, которые задолжали. Рука разжалась — квинси кулем упал вниз, дрожа и пытаясь завернуться в клубок. — Хорошо. Я не убью тебя. Шок, недоверие, ступор, как у маленького зверька. Недоверчивое, но полное надежды: — Правда? Звериный оскал, говорящий лучше любых слов. — Да. Все квинси в этом лагере отдадут жизни за твою. Он убивал их. Резал сонных, резал бодрых, резал старых и молодых. Резал луки, резал щиты — резал вслепую, надеясь, что отнятые жизни будут достойной платой. За капитана Нобунагу, за гражданских, за рядовых, за целый мир — его мир! — разрушенный по их вине. Умрите, умрите все, умрите же наконец! Его остановила стрела. Отливающая синевой, пахнущая сырой силой, вонзившаяся в землю между ним и сосредоточенным квинси с собранным луком. Эту стрелу выпустил сухопарый старик, стоявший на холме. За его спиной — армия, гораздо большая, чем та, которую он перебил. — Шинигами! Как я и ожидал. Вы видите это, Суонси? Стоило лишь раз дать слабину и поверить в их мирные намерения… Этот человек не должен был так говорить. Он просто не имел права. — Мирные намерения? Мирные намерения?! Ты смеешь говорить мне о мирных намерениях?! ТЫ!!! Златовласый щенок нашёлся быстро, очень быстро — всё ещё дрожащий, всё ещё рыдающий, не способный стоять на ногах. Ичиго схватил его за волосы, швырнул на колени, в кровь и грязь, и поднял голову, легко перекрикивая незначимое «что вы делаете!» и «отпустите наследника Маккинси!». — Что вы сделали? Говори, ну! Говори так, чтобы они услышали! Ошалелый взгляд, дрожащие губы, шёпот, прерываемый икотой и заиканием. Ичиго тряхнул его, рявкнул — «громче!», и щенок истерично рявкнул в ответ: — Мы убили их! Убили тех двоих! Выследили, дождались ночи и убили, ясно?! Ичиго тряхнул его ещё раз, потребовал: «рассказывай», и рыдающий щенок продолжил. — Мы договорились их убить. Двух шинигами в белом. Наша группа должна была убить чёрного, Чакки пошёл за белобрысым. Мы пробрались в их мир, дождались отбоя, и… и… Резал Рей — сначала горло, потому что он спал на спине, потом мы все добавили. По груди, по животу. Он проснулся, хрипел, а мы били, били, били… Потом вернулись сюда, ждать группу Чакки и отмечать… Ичиго отшвырнул впавшего в истерику щенка и повернулся к квинси. У них хватило совести промолчать — он чувствовал их напряжение, чувствовал растерянность и вину. О да, чёртовы лучники — вы виноваты, вы и ещё раз вы! — Выражаю соболезнования, капитан…? У старика хватило совести сменить тон. Убрать обвинение из голоса, добавить сочувствия — крайне кривая попытка извиниться вопреки «Гордости» бесила, вызывая желание убивать. Где ж ты раньше был, сочувствующий? Ичиго не собирался представляться, так что замявшийся старик был вынужден продолжать. — По поводу детей, оставшихся в Обществе Душ… Ха. — Они мертвы. Давай. Вздрагивая, хватайся за сердце, пугайся, как будто ты не знал. Сколько отцов и матерей потеряло своих чад из-за нападений квинси, ты не думал? — Готей-13 — военная организация. Второй группе не удалось зарезать капитана во сне, естественно, поднялась тревога. Мне надо рассказывать, откуда у нас в уставе появилась строчка «бить на поражение»? Не бледней так сильно, квинси. Ты знал. Идеи подобного рода никогда не берутся из воздуха. Дети жестоки, дети максималисты — они лишь придают форму словам и идеям своих родителей. — Ваши действия всё равно невозможно оправдать, капитан шинигами. Сотня наших жизней из-за одного… Усатый квинси, вышедший к держащемуся за сердце старику, замолчал и отшатнулся. Ичиго знал причину — эти слова снова всколыхнули не знающее жалости чудовище. — Пятьсот шестнадцать мирных жителей, сто двадцать восемь рядовых, считая лейтенантов, и один капитан — это точное число жертв, погибших от рук квинси. Но вам насрать, верно? Вы даже не считали. Убить их. Убить их всех, убить без жалости, убить без пощады. Содрать с лиц недоумение, срезать кресты с кожи. Втоптать их в кровь, чтобы хлюпало под ногами, перемолоть в кашу из мяса и костей, заставить потерять человеческий облик и показать им, какие они на самом деле. — Ичиго. Унохана Рицу показалась Ичиго галлюцинацией — но только до того момента, как она шагнула вперёд, прямо в грязь, и придавила его мощью своей реацу. Потом к этому давлению добавилась рука — казалось, капитан просто прижалась ладонью к его плечу, но из захвата первой Кенпачи так просто не вырваться. — Достаточно. Идём. Куросаки не собирался уходить так просто, но его никто не спрашивал — он, ослабленный коконом реацу и материализацией Мидори но Бураши обессиленно рухнул в открывшуюся дверь.