Все любят Беатриче!

- Может, все-таки не стоит этого делать? Докучливый вопрос вновь задел нежные струны души голубоглазой красавицы. Ветер играл ее цвета дикой вишни волосами. Филифьонка с самого утра чувствовала себя не ахти – видимо, во время Большого Потопа она-таки успела подхватить мордоту, - так тут еще тетка пристала! Мало того, что она вообще новую работу не одобряла, так теперь уже на столько разнаглела, что в открытую запрещает Трикси туда поступать. - Может, все-таки не стоит этого делать? Трикси круто повернулась к тетке и в праведном гневе оскалила зубы. - Почему? Почему ты не хочешь, что бы твоя «любимая» племянница зарабатывала себе деньги на филифьоникс и хлеб? - Я очень хочу этого, Трикси, ибо я не желаю тебе зла. По вышеуказанной причине я также настоятельно не рекомендую тебе, племяша, в столь юном возрасте, когда ты цветешь и благоухаешь, поступать на такого рода работу. Трикси медленно шла по просыпающейся улице. Ветер покачивал изумрудно-зеленый шелк роскошного сарафана в крупный белый горох на ее плечах. Из новой ярко-голубой сумки выглядывали несколько деловых папок, которыми филифьонка обзавелась, едва попала в город, дабы напустить на себя вид заправской бизнес-фили. Филифьонке было не до чего, даже не до Маей, бегущей рядом. Та активно уверяла племянницу, что не стоит отправляться на новую работу и что полно других, гораздо более оптимальных вариантов профессий для молодой филифьонки. Это – фабрика мистера Вонки, Где пропадают все филифьонки, Это – твой вечный ужас и страх, Кладбище душ одиноких в печах! - распевала она. Трикси было на все плевать. Ей просто хотелось поскорее окончить день и забраться в теплые, мягкие чертоги постели, дабы отдаться забвению и вознестись в скромную обитель грез. Кофе, литры которого были выпиты несчастной, растеряно разводил лапами, ибо изменить положение дел было не в его силах. - Тошно мне, - наконец тяжело произнесла Трикси. - А будет тут тошно, коль увлекаться всякими страшилками, да еще фьони некоей колхозницы пить! Понятное дело, диарея начнется! – развела тетка лапами. - В этом ты права, тетя Маей. Конечно, тетя Маей. Только вот, тетя Маей, денег нет, тетя Маей… - Ну так надо их зарабатывать , в этом никто с тобой не спорит, только выбирай пути – и из них решительно ступай на белый, ибо черный путь по-любому больших заработков не сулит. Может, ты сначала и будешь миллионеркой, но потом все сразу исчезнет. Лучше шла бы ты в повара или в водители… хотя нет, в повара не надо. Никто к тебе не пойдет с твоей морровой мороженкой-рыбой! Или, например, учительницей в ФИЛе! Ага, учительницей. Выкуси! Каждый божий день являться в задушенное помещение, которое наиболее нравственно пристрелить, чтобы не мучилось, ибо годы работы полностью загнали его – а затем вставать на кафедру, садиться на щедро оснащённый кнопками стул, после чего ходить и расписывать очевиднейшие факты, метая бисер своего таланта перед сбродом баранов, дабы потом не собрать его по закоулкам их мозгов. А потом, после долгого рабочего дня, омаравшись в грязи детского порока, можно искупаться в их ненависти! Идти среди малолетних чудовищ и чувствовать, как они стремятся уничтожить тебя… Это Трикси знала лучше других, ибо она сама, знаете ли, была девочкой и планировала с подругами убийство наглой пипки, что долбала их своим из пипки филифьонствованием, которое проходило так, что она просто извлекала из одного места самые иррациональные и глупые факты и щедро раскладывала их перед четырнадцатилетками – сидите, мол, связывайте, как связи нет? – так проведите, достаньте оттуда же, откуда и эти факты! Тогда она, Трикси, разумеется, и не помышляла о том, что будет вынуждена стать на одну стезю с этой пипкой. За все годы школьной жизни она усвоила лишь одну формулу: учитель=киллер, а пойти в киллеры… Кстати, стоит об этом призадуматься. Однако в школьные годы такое варварство казалось ей просто бесчестным, чтобы являться и без всякого зазрения совести пытать детей, да ещё и стебаться над ними, рушить их мечты, как делал с ними самими учитель географии со своим фирменным «А вот станете вы, парни, маньяками, а вы, девки, фьегами, будет вас Закон ловить, придётся за границу капитулировать, в Америку, где вас непременно полюбят и в звёзды Голливуда поставят. А вот как вы Америку искать будете? А то попадёте в Корею, и вас там сожрут, ибо все вы в свои юные годы кобели и сучьи дети». Не, если бесфуррийно мучить всяких мелких гадёнышей, так лучше сразу на Фабрику – хотя бы платят побольше. Трикси тяжело вздохнула. И зачем? И зачем она вообще решила ступить на путь истины и с гордо поднятой головой податься в трудовую сферу? Не лучше ли податься в разбойники и грабить направо и налево всех встречных прохожих? Меж тем филифьонки добрались до большого мраморного здания. Здания, которое вообще не вписывалось в окружающую обстановку на улице Святого Панкрата, где кругом, нахохлившись, как пьяные курицы, грудились старые, раздолбанные сооружения, выглядящие, как после бомбёжки, в своём ярко-бирюзовом великолепии. Циановая краска покрывала стены, напоминая блеск танзанитовых волн, обращённых голубым турмалином золотой кистью солнечного света, кое-где меняя оттенки, словно мириады акварельных клякс. Сверху же, на длинном ярко-розовом баннере, золотистые нити затейливо переплетались, намечая буквы: Кондитерский магазин «ВкусНЯША» - Это что, вертеп? – мрачно осведомилась Трикси. Некое подозрение закралось в неё – с чего это фабрика называется так же, как кафе? Или кафе, как фабрика? Может быть, они – соучастники некого общего проекта? Например, изготовления сладостей – здесь всё логично, за исключением того, что сладости на этой фабрике производятся из… Здесь перед филифьонками словно из-под земли вырос высокий хемуль, одетый в бархатный изумрудно-зеленый камзол. Из-под него проглядывал крупной вязки красный свитер с оленями, со столь массивным воротником, что шеи по пипку видно вообще не было. Немного пряного, очень мягкого, теплого цвета оранжево-коричневатая шерсть на лбу и шее переходила в оттенок на тон слабее, словно тело хемуля неравномерно посыпали пудрой. Из-под разреза камзола свисал хвост кольцом, мохнатый, как у дворовой собаки. Цвета шоколада блестящие волосы касались кончиками сильных, широких плеч. Из-за спины его выглядывал хемуль с беспокойной, именно беспокойной золотисто-кремовой шерстью, переходящей, как и у вышеописанного хемуля, в некоторых местах на тона светлее. Роскошные вьющиеся локоны цвета солнечных лучей блестели гораздо ярче, гармонируя с обеспокоенным блеском дивной глубины ярко-голубых глаз. Передний хемуль представился владельцем фабрики и представил своего товарища Владимира. - Очень приятно, Владимир, - низко поклонилась Трикси и прошептала на ухо Маей, - изменился же Вилли Вонка за последние времена. - Правильно, ибо это – не он, - таким же шепотом подтвердила тетка, заводя Трикси внутрь здания. - Но… кто же тогда перед нами? – вопросила Трикси. Заслышав вопрос, молодой хемуль изрядно забеспокоился. - Вы не знаете Петра Петровича? – испугался он. – Милочки, тогда сея дорога вам решительно и бесповоротно заказана. - Это – Петр Петрович?!? – испугалась Трикси. – Слушайте, ребята, я, пожалуй, пойду… Филифьонка медленно попятилась к резным дверям, покрытым толстым слоем лака, что уподобляло их скрипке. Больно ударившись о дерево затылком, Трикси резко повернулась мордой вперед и принялась истерично колотить по равнодушно неживому лаку. Однако ее остановил холод лап владельца фабрики. - Не спешу Вам убегать, крошка, - елейным голоском пропел он, - Вам здесь понравится. Обещаю. Глаза филифьонки наполнились слезами. Она с надеждой пробурила взглядом глаза Маей, однако та смотрела холодно и равнодушно, и словно говорила: «Вы как хотите, а меня это не касается». Трикси глубоко вздохнула. - Я соглашаюсь, - одними губами прошептала она. - Вот и отлично! – воскликнули оба хемуля и обратились уже к Маей: - А Вы, гражданка, убирайтесь по добру-по здорову! - Я не намерена оставлять ребенка в беде, - сухо произнесла филифьонка. Тут Трикси поступила совсем неожиданно. - Я не в беде, тупая филифьонка, ты ничего не понимаешь!!! – гневно возопила она, асператусом надвигаясь на несчастную тетку. Прогремел первый удар. Маей буквально отлетела в сторону мусоропровода№2, и, совершив «мягкую» посадку, застряла среди ни кому не нужных мешков, пыли и аниматронных деталей. Удушливый спертый воздух зловонным змием проник в легкие филифьонки, заставляя ее тело гулко сокращаться под резкими ударами жестоких спазмов. К горлу Маей подкатил тяжелый ком, грудь оказалась резко и сильно сдавленной, нечто громко хрустнуло, и наружу с шипением исторглась волна пузырящейся, кровавой рвотной массы. Филифьонка, стараясь не терять самообладание и жизнь, закашлялась кровью, судорожно пытаясь вдохнуть хоть малую толику столь сейчас необходимого для ее изможденного тела кислорода. Через силу и нестерпимую боль она предприняла попытку выбраться, однако успешно проникшие в ее тело проволоки и, соответственно, сильные болевые ощущения, не давали ей это сделать нормально. Посему лишь через час голова несчастной показалась из горловины мусоропровода. - Здорово ты ее, - заметил Петр, - нам таких как раз не хватает. Кстати, у тебя нет никаких планов на досуг по окончанию смены… Маей выглядела крайне плачевно. Под глазами образовались большие черные мешки, все тело было испещрено глубокими порезами и ссадинами, откуда сочилась темно-вишневая кровь. Филифьонка походила на зомби, восставшую из преисподней. Она и сама чувствовала себя не лучше. Каждое движение отдавалось нестерпимой болью по всему телу, и вскоре несчастная, задыхаясь, пала в лужу собственной крови. Сердце в некоем страстном экстазе бешено колотилось, о чем свидетельствовали безумно выпученные глаза. Филифьонка дышала, - значит, все в порядке. Заметив, что пострадавшая по-прежнему смотрит на него, Петр перестал смеяться, довольно неумело спародировал озабоченный вид и отправился осматривать филифьонку. - Можно считать, она в порядке. Пострадала по большей части внешняя сторона, внутренние органы работают пока еще довольно исправно. Что касается увечий, полученных миссис… как ее? - Катасэ, - подсказала Трикси, - Катасэ по-девичьей фамилии, а ныне Инуй. - Спасибо Вам большое, юная мисс. Так вот, большую часть увечий, полученных миссис Инуй, понесла одежда, - хемуль указал на полностью расстегнутую блузу. Сообразив, в каком наряде она сейчас находится, Маей сразу же пришла в полный порядок, подскочила на лапы и возопила: - Где здесь, черт побери, место, где можно переодеться?!? - Вон там, - указал Петр Петрович, и, провожая взглядом спешно скрывающуюся из вида посетительницу, самодовольно добавил: - Вот видите. С ней все в порядке… Экскурсия во главе с Петром Петровичем жадно исследовала чертоги фабрики, где пока что все было нормально. Стенды, уставленные тортами в форме сказочных островов, вазочки с леденцами, стеллажи... Однако после инцидента с Маей настроение у экскурсантов было ни ахти. Громче всех возмущалась сама пострадавшая: - Где здесь туалет?!? Я уже второй час терплю! - Молодец, терпи дальше, - хладнокровно отвечал гид, чем просто выводил из себя несчастную. Состояние филифьонке будет понятно тем, кто сто раз подстраховывался перед дальней поездкой или экскурсией насчет питья, а о самом непристойном деле забыл. Трикси же, наоборот, имела большой жизненный опыт относительно таких ситуаций и решила подстраховаться насчет противоположного дела, в следствии чего она, наоборот, моментально стала счастливой обладательницей пересохшего горла и теперь просто-таки изнывала от жажды. - Ты пить хочешь? – осведомился Петр. «Черт, он умеет читать мысли!» - испугалась Трикси и сквозь зубы попросила: - Да. Филифьоникс пить… - Филифьоникс? – как-то непривычно осклабился Петр, - ах, да, филифьоникс… сейчас принесу. И он удалился в угол комнаты, где находилась удивительно маленькая дверка. Перед уходом он обернулся и требовательным голосом приказал: - Только ни в коем случае не ходите за мной, дамы. - А что там находится? – сверкнула очами красавица Трикси. – Питейная? - Туалет? – с надеждой в голосе вопросила ее тетка, стоящая рядом. Ее длинные светло-рыжие локоны ниспадали на прикрытые шелком новой блузы плечи, и внешность не оставляла никаких сомнений в прекрасности филифьонки. Словно не она только что корчилась от боли в мусоропроводе и полностью обнаженная и израненная лежала на грязном фабричном полу, думая лишь о спасении. Глубокие и синие, словно океан, глаза сверкали, точно в водах теплого залива отразились две луны. - Нет, там находится кухня, где я готовлю филифьоникс, - отрицательно покачал головой хемуль и торжественно скрылся за дверью. Стоило ему это сделать, как Трикси подтолкнула Маей под плечо и, вприпрыжку подбежав к двери, возопила: - Слушай, Машка, он нам все врет! Скорее всего, там и питейная, и туалет! Пошли немедленно в эту дверь, ибо это – тайна, а я тайны люблю! - Я считаю, что заходить туда не стоит, - оборвала девушку тетка, - сколько раз тебе говорила, не читай своего «Урфина, сына упавшей звезды», такое чтение до добра еще никогда не доводила. Хватит с меня на сегодня синяков да шишек. И вообще – я тебе не советую подбирать экстремальные профессии и хобби, потому что ты филифьоникс сваришь, а мне расхлебывать. - Да не бубни ты! – гневно востребовала Трикси, скрываясь в проходе, - и тем более – сын упавшей звезды – не Урфин, а Урчин! – донеслось из-за закрывающейся двери, - книгу написал отец Веруки, это автобиографический роман! Ключ висел возле двери на обыкновенном зеленом шнурке, а шнурок был привязан к гвоздю. Ключ был большой и красивый, серебряный, с крыльями ангела. А посредине – большое сердце из сверкающего сапфира, словно волны своенравного теплого залива или глаза тети Маей. Сердце с крыльями было приделано к самому ключу. И ключ тоже массивный. Такой штуковиной по голове кому-нибудь ударишь и можешь спокойно звонить в полицию: «Я хемуля убила!». Драгоценное оружие звякнуло в замочной скважине старинной двери из красного дерева, изукрашенной резьбой. Дверь, в общем, как в замке, только в два раза меньше, это жалко. За звяканьем ключа Трикси явственно услышала чьи-то шаги в темноте коридора. Его конец исчезал в глубокой тьме. Филифьонка судорожно нашарила карманный фонарик и включила его. Луч фонарика выхватил из тьмы сверкающий коричневый глаз среди пряной шерсти. Наверное, это Петр. Но что он здесь забыл? Разве это похоже на кухню? Сверкнул еще один глаз, ярко-голубой, как у Маей. Такие глаза здесь только у одной персоны. Беспокойные догадки завертелись у Трикси в голове. Что здесь делают вместе Маей и Пётр? - Они нас не видят? – испуганно осведомился Владимир. - Я не думаю, - послышался голос Петра. Затем последовали облегченный вздохи. - Жизнь проходит, хемули уходят, только ничего не происходит, - процитировал отлично известное Трикси стихотворение из «Затерянных в хемулятнике» Владимир. - Не скажи, друг, - резонно заметил Петр, - мы нашли друг друга. Это воплощение счастья! - Славно, что я встретил тебя, - с нажимом прошептал Владимир. Благодаря гробовой тишине было отчетливо слышно томный шепот хемулей. - Моя жизнь, - начал Петр, - была, как думают некоторые, золотой. Роскошь, деньги, слава и счастье сопровождали меня на протяжении всего жизненного цикла. Но нет! Все это время я посвятил бескрайним страданиям. Словно ненасытная океанская пучина, поглощали они меня. Но вот я встретил тебя, словно звезда сверкнула вдали. Красивая и зовущая, холодная звезда! Лишь с тобой я обрел счастье, Володя… - Нет, - сказал Владимир, - это ты спас меня. Меня все считали просто ненормальным. Однако мое платье было не показателем нездорового увлечения хемулями. Хотя… может быть. Но это не воспрещает Закон Поликарпа! Наоборот. Я – хранитель самого первого Завета. И там все рассказано. Закон говорит, что хемуль должен носить платье, как и филифьонка, ведь и те, и другие равны в глазах Поликарпа, и хемуль не должен ограничивать себя в роскоши, как и филифьонка – злоупотреблять ею. Кроме того, Поликарп говорит, что возраст и форма морды – не преграда для любви. И это так. - Я совершенно согласен с тобой, Владимир. Хорошо, что мы смогли выиграть время и уединиться. Эти глупые экскурсанты не одобряют учения Поликарпа, да и наше с тобой общество они тоже на вряд ли оценят. Ну, давай же отдадимся в сладостные чертоги неземных грез… Послышались весьма продолжительные звуки страстных поцелуев и непонятных Трикси томных подвываний. - Я давно хотел сказать тебе об этом, Петр, а ты словно читаешь мои мысли. Мне нравятся такие хемули, особенно, потому что такой ты. - А мне нравятся такие, как ты, Владимир. Я по природе амбициями не наделен, а ты как Урфин Джюс. Я люблю всех целеустремленных. Эти слова больно ранили Владимира в самое сердце. - Значит, ты уже с Виолеттой? А я-то думал, что я у тебя один… ну да ладно. Давай раздеваться. Сердце Трикси бешено заколотилось, а зрачки расширились. Судорожно заводила филифьонка по стене лапой в тщетных поисках выключателя. Не найдя такого, Трикси изрядно запаниковала. - Это… же… неужели… они… не бойся, Трикси… надо доложить Маей… и их заберут… все хорошо, Трикси… не сдавайся… все в порядке… - убеждала она себя, всеми силами стараясь не терять самообладание. Внезапно загорелся свет, слепящий привыкший к тьме глаз Трикси, и перед испуганной филифьонкой предстали два озверелых хемуля. На их оголенных торсах она отчетливо заметила странные знаки, выжженные и наколотые явно великими творцами. Кроме того, на их шеях висели амулеты из тех, что несчастная еще никогда в жизни не видела. Владимир был в морковного цвета трусах, а Петр – в небесно-голубых. На пол был постелен ковер из алого бархата. По краям лежали редкие опалы. Великолепные яркие кольца, покрытые разнообразными рисунками, так и излучали солнечную энергию, пестря яркими красками. Ярко-голубые, насыщенно-зеленые, флуоресцентно-красные, золотисто-апельсиновые и черные, словно ночь спустилась с небес, дольки большого серебряного кольца… ярко-голубые, розовые и золотые лепестки на другом… контраст темно-синего, небесного и розового на третьем кольце… сердца из розового кварца, опалы «Огненный закат» и «Океан» таили в себе бескрайнюю бездну тайны и некоей романтики, немного пугающей и вместе с тем очень притягательной… Трикси в нерешительности замерла, увидев в глубине залы тонкой работы иконы с удивительно красивыми изображениями героев Поликарповского Завета, украшенные драгоценными камнями и фильковой пылью. В крупной иконе Трикси без особого труда признала легендарное изображение Корнелии-Каны. Огромные, бездонные, черные, как ночь, глаза были выпуклыми, потому что изображение было рельефным. Кроме того, оболочка со зрачком, пронизанном бликами лунного света, была прозрачной, и из-под нее проглядывало звездное небо из лучшего черного бархата, усыпанного бриллиантами, опалами, горным хрусталем и фильковой пылью. Однако, не смотря на то, что небо было искусственным, филифьонка казалась живой. Резкие черты морды придавали ей холода, однако он не отталкивал, а притягивал. Длинные рыжие локоны, разостланные по ветру, воплощал опал «Огненный закат», а блики состояли из янтаря и горного хрусталя. Филифьонка сидела на золотой веранде, позади нее открывался изумрудный холм. Накидка из красного бархата была небрежно наброшена на полуоголенные загорелые плечи. Да, филифьонка была прекрасна. Но Трикси ненавидела ее. Ненавидела за то, что та породила на свет безумного монстра, фашиста, что беспощадно уничтожал хемуль и сжигал мосты. За то, что она прикончила предков Гафсы, а наследники вынуждены были скрываться в подвалах, где некоторые, как, например, Георгий Гафс, именовавший себя Да Винчи, стали маньяками и подались на сторону Поликарпа, не зная тайны своего рода. За то, что она мать Поликарпа и такая же хладнокровная убийца, как он! На морде филифьонки виднелись следы Святой Помады, которой красили губы все поликарповцы. Да, поликарповцы! Как же она не догадалась! Они – поликарповцы, это ясно. Ведь Петр Петрович ни когда не изменит своих политических и, тем более, религиозных предпочтений. Среди поликарповцев водились также кое-какие правила, касались они и внешности. Существовали определенные требования относительно макияжа. Хемули должны были непременно получить хотя бы несколько шрамов в борьбе за правое дело, то бишь, за Поликарповскую веру. Каждый уважающий себя почитатель Завета Поликарпа вынужден был покрывать эти места фильковой пудрой. Кроме того, такие хемули должны были наносить краски как на тело, так и на морду. Фьоновый лак на пипке, к примеру, символизировал довод о том, что Корнелия-Кана была крайне здоровой филифьонкой, и фьони, который выдавался Поликарповским священникам в определенных количествах, ибо считался драгоценным благодаря своему происхождению из пипки Корнелии-Каны, якобы наделял их таким же стопроцентным здоровьем. А у неверных Поликарпу он здоровье отнимал. На веки наносилась фьоновая краска с фильковой пылью. Позволялось потреблять краску лишь трех цветов – синюю, красную и черную. Остальные цвета разрешались лишь в том случае, когда одно веко волшебники кисти превращали в филифьонку, а другое – в хемуля. Оба персонажа должны были лежать на мягком изумрудном лугу среди березок и созерцать ярко-голубое мерцающее небо, наслаждаясь ласковыми лучами дневного светила. Губы тоже желательно было красить вишневой фьоновой помадой, сверкающей наподобие зеркала – поликарповцы верили в то, что алое зеркало отражает улучшенную реальность. Без розовых очков, но такую, какая она есть. Во время молитв и магических обрядов хемули должны были быть полностью обнажены. Это многое объясняло. Например, «благополучный» исход встречи Трикси с поликарповцами. - Хэй, крошка, неужели ты знаешь, что подглядывать нехорошо? – пошлым голосом осведомился светловолосый Владимир. Он уже начал снимать последнюю деталь одежды для молитвы, и трусы с одного боку были приспущены. - Я знаю, но только не за поликарповцами! – храбро ответила Трикси, понимая, что зверских побоев и прочих неприятностей ей по-любому не избежать, и посему решившая сражаться до последнего – кто знает, может, ее замученный трупик найдут здесь гафсаки и похоронят с почетом? – А теперь ваша очередь мне отвечать, - многозначительно прищурилась она, - чем вы здесь занимались, вместо того, чтобы принести мне филифьоникс и проводить Маей в туалет? Она там, видимо, уже давно «вымокла», хотя вам-то какое дело? И во-вторых: ГДЕ МОЙ ФИЛИФЬОНИКС, ЧЕРТ ПОБЕРИ?!?!?!?!?!? - Филифьоникс будет, - ухмыльнулся Петр, - из твоей крови! Трикси, недолго думая, схватила ключ, и, распахнув дверь, вырвалась на свободу. Вольдемар кинулся за ней, однако его трусы зацепились за гвоздь и сползли на колени. Трикси выскочила из комнаты первой, за ней пулей вылетел Петр Петрович, то бишь Чарли, и в недоумении уставился на кокетливо поправляющую волосы Маей. Нежно-коричневая юбка, окаймленная перемежением темных роз и кружевных листьев, такая же блуза, безупречная прическа, придержанная ободком темных роз – все бы, да ничего, если бы под филифьонкой при виде хемуля не образовалась лужа. - Ну, а теперь, - сказал хемуль, подходя к двери, - я, как будущей работнице, вынужден продемонстрировать вам и тёмную сторону нашего дела. И если до этого вы знакомились лишь с плодами, то теперь стоит рассмотреть и корни дерева нашей работы. Хемуль приоткрыл дверь, и филифьонок поглотил мрак. Маёй судорожно вцепилась в лапу племянницы, пока не осознала, что держит за лапу какого-то левого хемуля. Истерически вскрикнув, она отшатнулась и врезалась в настоящую племянницу, однако та подумала, что это хемуль. «Ну вот, теперь они ещё и покушаются на мою филифьонскую добродетель!» - решила она и пихнула «хемуля» под ребро. - Это покушение! – возопила Маёй, метаясь, как пойманный заяц, и налетела на Петровича, столкнув его на пол. - Это филифьонское домогательство! – возопил Петрович, и свет вспыхнул. Экскурсия, как выяснилось, продвинулась в засаленную комнату с кривыми стенами, крашеными обколупанной грязно-зелёной краской. Под потолком дёргалось слабое электрически-жёлтое сияние лампочки. Больше здесь не было ничего, и Трикси недоумевала – неужели же всё, что называется в народе «Фабрикой», ограничивается четырьмя камуфляжно-зелёными стенами заплёванной комнаты? Брезгливо стряхнув с себя осатаневшую от ужаса Маёй, Пётр поднялся на лапы и, отряхивая штаны, невозмутимо сказал: - Это вот не простая комната, филифьонка. Трикси вскинула бровь – этот хемуль реально читает мысли! - А теперь, милые девы, встаньте вот сюда, - Пётр бесцеремонно схвати Маёй за ту часть, где, эм, бьётся сердце и бесцеремонно потащил её в сторону. - Я не намереваюсь сдвигаться с места, нахал! – вскрикнула та и отвесила хемулю широкую пощёчину. – Грязное животное, сволочь! Трикси предусмотрительно шагнула на плитку, понимая, что с этим лучше не связываться. Пётр ругнул её «хорошей девочкой» и посмотрел на Маёй зловеще. Чувствуя на себе взгляд, филифьонка тоже ступила рядом с Трикси, и правильно сделала. Меж тем Пётр с размаху опустил ногу на одну из плиток – вторую слева от стены, противоположной двери, - и филифьонки многозначно переглянулись. Ничего не изменилось, лишь в отдалении послышался ненавязчивый лязг. Лязг не усиливался, он звучал размеренно и абсолютно спокойно, однако лишь две минуты, по истечению которых в стенах открылись прогалины за раздвижными дверями, и из них разложились поручни, протянувшись к филифьонкам. Высунувшиеся из пола клапаны охватили ноги филифьонок, прижимая их к полу. Те же железные руки оцепили роковыми объятиями и Чарли, когда комната с треском обрушилась. Она, грохоча шестернями, на бешеной скорости неслась вниз, рассекая убитый воздух, а затем резко остановилась, и налапники с ожесточением впились в запястья Трикси, прежде чем разжаться. - Вот теперь вы побывали в лифте, - приветливо улыбнулся Чарли, расстёгивая ремни, скрепляющие хемуля с поручнями. - Замечательно, будет, что рассказать знакомым, - сказала Трикси, подмигивая ему. Внезапно Чарли переменился в морде – от прежней приветливости не осталось и следа; чёткое изображение глазной радужки померкло, края улыбки расползлись в стороны, подобно змеям мёртвой ухмылки. - Никто не имеет права рассказывать кому-либо об этом месте, - сказал он холодно, - да и вообще, мало, очень мало кто выходил отсюда. Если Вы, милочка, устраиваетесь к нам, то будьте готовы полностью, подчёркиваю: полностью, посвятить свою жизнь нашему делу. - Полностью? Но никто ведь не предупреждал нас об этом, - Маёй положила лапы на плечи племянницы, словно пытаясь защитить её от ужасов фабрики, - а моя племянница ещё молода, и должна повидать жизнь. Несправедливо в столь юном возрасте лишать её свободы! - В таком случае, - небрежно бросил через плечо Петрович, - это проблемы Ваши. Он приоткрыл дверь и вывел посетителей в цех о тёмно-синих стенах, что, быть может, делала и тьма. Меж тем на фабрику обрушился второй удар со стороны Трикси. Все дело заключалось в том, что филифьонке не повезло встретить на пути жутковатых, заплесневелых и обшарпанных кукол-аниматроников. Другая леди на ее месте бы поседела от ужаса, но не Трикси! - Куколки! – возопила филифьонка, кидаясь к ужасным тварям с широко распростертыми объятиями. - Стой! К аниматроникам сейчас нельзя! – попытался остановить ее Петр, однако все попытки были напрасны. Филифьонка уже стояла в широко распростертых объятиях «прелестных созданий», восхищаясь их красотой и добротой ангельских глаз – больших, как в японских мультфильмах. Новые аниматроники были, признаться, хемули, что надо. Трикси уже засматривалась на Миксер Боя, когда куклы неожиданно затанцевали, и механический бойфренд нечаянно с небывалой силой толкнул Трикси локтем в глаз, и та рухнула на пол, под лапы его товарищей. - Ах вы (пипочные) (пипки) (к пипкам)! – возгневалась молодая красавица, кидаясь на кукол с кулаками. Куклы такой дерзости не оценили, и были, если честно, не очень-то впечатлены. В ответ на сие хладнокровие Трикси ответила, как подобает. Изрядно могучим пинком послала она некогда бойфренда в самую гущу аниматроников, и тот пробороздил воздух, сплачивая ударами миксера своих и без того весьма дружных друзей-товарищей. В это время филифьонка расправлялась с братом Миксер Боя, Суп Ладл Боем. Ему досталось по полной программе – на всю голову опьяненная столь долгожданным филифьониксом, Трикси сегодня отрывалась по полной программе. Зеленым змием, известным соблазнителем многих других филифьонок и еще более многих хемулей, в ее голову была напрочь заложена мотивация насилия, и она с пугающей точностью следовала ей. Когда Чарли несколько отошел от шока, кукол было уже не спасти – Трикси с ожесточением прыгала на Миксер Бое, в то время как тот, в отличие от своих давно уже отошедших в мир иной приятелей, еще подавал признаки жизни, дергал лапой и пытался петь: - Вил-ли… Вон-ка… Вилли Вонка… всем… кондитерам при… мер… улыбка… так мила, ее… не промор… гаешь… Добрый… смешной… ты… узнаешь… От души саданув себе по морде могучей лапой, Чарли в изнеможении прикрыл глаза. Похоже, эта рабочая оказалась слишком «что надо», а посему представляла довольно значительную угрозу для фабрики. - Знаешь че, китайские у тебя куколки, - многозначительно развела лапами Трикси, когда от аниматроников остались рожки да ножки, - и, тем более: я снова хочу пить! Где-нибудь здесь можно приобрести нормальный филифьоникс? «Ну, все, - заранее предупредил себя Петр Петрович, - готовься к третьему удару!». А вслух заметил: - За филифьониксом водится хвост, и имя ему: откровение, однако с меня его на сегодня уже достаточно. Пейте с Володькой! А у меня своих дел вагон и целлофановый пакетик в придачу! И хемуль направился к запасному входу «кухни», откуда уже слышались звуки Поликарповской молитвы. Трикси немного постояла, решая, что ей предпринять против скуки, а после на нее торжественно снизошло Великое Открытие: нужно подойти к филифьон-конвейеру, набрать оттуда сколько угодно фиифьоникса и вволю насладиться его пленительными чертогами. Конвейер долго искать не пришлось – он стоял рядом с автоматом, производящим отравленную жвачку «Bubble Blue». Трикси повернула рычаг, и стакан с шипением наполнился темно-бордовой жидкостью. Великолепная серебристая пена, неистово шипя, спускалась все ниже и ниже, что мотивировало Трикси побыстрее осушить пенный стакан. Страстный экстаз охватил тело филифьонки. Туман в глазах и зуд в пипке очень скоро покинули ее, и их сменил верх блаженства. Как раз в этот момент в зале появился новый экскурсовод – Владимир, ну, тот, который не Вовка. Увидав пьющую филифьоникс Трикси, он отрицательно покачал головой: - Не стоит пить в этом заведении, юная фрекен. Поверь мне, оно существует не для этого. - Я знаю, - томно прошептала Трикси, - я знаю, для чего оно существует на самом деле… - А Вы, я вижу, довольно пошлая и интересная дама, мне такие нравятся… - Конечно! – самодовольно ухмыльнулась Трикси, наполняя второй стакан. - Я прочитал в одном медицинском журнале, что сильногазированные напитки благотворно влияют на внешность, особенно сей факт касается не менее прекрасных представительниц прекрасного пола… Дрожащими пальцами поднося к пипке пятый стакан, Трикси самозабвенно ответила: - Конечно. А кто бы сомневался?.. Ну, что, мой ангел, приступим? И, выронив стакан, она торжественно пала на Вольдемара, опрокинув «ангела» на залитый алым напитком пол. Пытаясь выбраться из-под туши филифьонки, Вольдемар заключил, что прекрасный пол не так уж и прекрасен, как кажется на первый взгляд. - Ну, что, мой ангел, пройдемте… Нечто подсказывает мне, что нам пора уединиться, - вульгарно заметила Трикси, пафосно вскидывая правую лапу, из стакана в которой на голову «кавалера» безудержно лился филифьоникс. Подхватив филифьонку под лапы, Вольдемар торжественно пронес ее на глазах у шокированной Маей по направлению к питейной… 18+ Внимание! Недетский контент! Трикси роскошно разлеглась на глубокой лежанке, с наслаждением покуривая сигарету, в то время как Вольдемар разливал по фужерам бордовое вино. Вокруг царили роскошь и праздность – коричневые обои с позолоченными узорами, глубокие диваны с бархатной и плюшевой обивкой и яркие хрустальные вазы в избытке переполняли комнату. Граммофон с усердием наигрывал Моцарта, и занавески плясали в такт музыке на серебристой волне ветра. На чил аут Чарли денег никогда не жалел – ну, мало ли что? Прошлая фабрика, попав под его владение, быстро трансформировалась в зону отдыха. Истинный владелец фабрики, чье имя лучше прифуррийно не упоминать, поначалу активно сопротивлялся, но стоило заехать к нему красавице Веруке, музе красоты тех времен, как отношение его к новым чертогам любви кардинально переменилось. Кроме того, Верука очень дорожила своей родовой историей. Об этом могли рассказать книги про Урчина, Верукиного прадеда (а Трикси говорила: отца!), и разнообразные монументы с его изображениями. Трикси уже начинала отдаваться сладострастным объятиям Морфея, когда Владимир протянул ей стакан. - Извините, но я не пью… - пробулькала Трикси, осушая стакан. - А ради своего кавалера? - Могу! – проглотила филифьонка остатки второго стакана. - Сколько я Вас вижу, все не могу никак надивиться… - томно прошептал Владимир. – А ежели, сестрица, при красоте такой и петь ты мастерица, так ты была б у нас царь-пицца! Вещуньина с похвал вскружилась голова, от радости в зобу дыханье сперло, и на приветливы Владимира слова та фьега каркнула во все воронье горло:

Вилли Вонка, Вилли Вонка - Шоколадный паразит! Вилли Вонка, Вилли Вонка, От него гнильем разит! Он пахнет, как помойный бак, Его не проморгаешь, И вшивый он, и грязный он, Ты об этом сам узнаешь! Вилли Вонка, Вилли Вонка - В туалетах он великий спец! Вилли Вонка, Вилли Вонка - Его встретишь – все, тебе капец! Он – паршивый чародей, Не стесняется людей! Вот и он! БЕГИ СКОРЕЙ!!!

На «СКОРЕЙ!!!» стекла треснули, а граммофон завалился на бок. Трикси стыдливо оглянулась в поисках летящих в нее помидоров, но, к великому ее удивлению, обнаружила лишь радостно хлопающего Владимира. Кроме того, пока филифьонка пела, на ее стакан успел пристроиться комар. Теперь он жадно осушал опьяняющий источник и в перерывах зудел:

Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу-зу, Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу! Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу-зу, Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу! Зу, зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу, Зу-зУ-зу, зу-зу-зУ-зу, Зу, зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу, Зу-зУ-зу, зу-зу-зУ-зу! Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу-зу, Зу-зу-зу-зу, зу-зу, зу-зу-зу! Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу-зу, Зу-зу-зу-зу, зу-зу, зу-зу-зу! Зу-зу, зу-зу, зу-зу-зу, Зу-зу, зу-зу, зу-зу-зу, Зу-зу-зу, зу-зу-зу-зу!

Через пару минут всеобщих оваций в комнату вошла белка, схватила орех, и, сунув его за щеку, задудела:

Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду, Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду! Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду, Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду! Ду-дУ-ду, дУ-ду, ду-ду-ду, Ду-дУ-ду, ду-ду-дУ-ду, Ду-дУ-ду, дУ-ду, ду-ду-ду, Ду-дУ-ду, ду-ду-дУ-ду, Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду, Ду-ду-ду-ду, ду-ду, ду-ду-ду! Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду, Ду-ду-ду-ду, ду-ду, ду-ду-ду! Ду-ду, ду-ду, ду-ду-ду, Ду-ду, ду-ду, ду-ду-ду, Ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду!

На сей счастливой ноте в залу не посчастливилось заглянуть Чарли, решившему проведать свою новую рабочую, а посему неудивительно, что вскоре вся фабрика пела:

Вилли Вонка, Вилли Вонка - Шоколадный паразит! Вилли Вонка, Вилли Вонка, От него гнильем разит! Он пахнет, как помойный бак, Его не проморгаешь, И вшивый он, и грязный он, Ты об этом сам узнаешь! Вилли Вонка, Вилли Вонка - В туалетах он великий спец! Вилли Вонка, Вилли Вонка - Его встретишь – все, тебе капец! Он – паршивый чародей, Не стесняется людей! Вот и он! БЕГИ СКОРЕЙ!!! Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу-зу, Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу! Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу-зу, Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу! Зу, зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу, Зу-зУ-зу, зу-зу-зУ-зу, Зу, зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу, Зу-зУ-зу, зу-зу-зУ-зу! Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу-зу, Зу-зу-зу-зу, зу-зу, зу-зу-зу! Зу-зу-зу-зу, зу-зу-зу-зу, Зу-зу-зу-зу, зу-зу, зу-зу-зу! Зу-зу, зу-зу, зу-зу-зу, Зу-зу, зу-зу, зу-зу-зу, Зу-зу-зу, зу-зу-зу-зу! Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду, Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду! Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду, Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду! Ду-дУ-ду, дУ-ду, ду-ду-ду, Ду-дУ-ду, ду-ду-дУ-ду, Ду-дУ-ду