«Где-то (в другой жизни) у меня с братьями была деревянная лошадка и множество красивых кукол. А еще мама с папой. Все, что осталось — дорогие и ненужные воспоминания. То, что так хотелось бы забыть. То, чего забыть уже никогда не удастся. Победы и поражения. Опыт собственных ошибок и все то осмысленное, но не сказанное, о чем лучше молчать. Прошлое.»
Бумага письма была старой, но плотной и приятной на ощупь. Лежа в коробке, ей удалось перенести не одно десятилетие и нисколько не измениться внешне. Это, в каком-то смысле, даже сближало их с Венди (хотя, если честно, англичанка ненавидела данное сходство — у бумаги ведь нет сердца). Дрожь в пальцах никак не унималась; лист заметно подрагивал, буквы на нем танцевали нечто среднее между вальсом и танго. Адрес и инициалы автора расплылись и размазались, навечно оставшись неразборчивыми чернильными пятнами, но девушке и не надо было их знать — такой мелкий и аккуратный почерк имела лишь Мэри Дарлинг. Ее мать. Всего на миг Венди показалось, что от письма исходит приятный аромат фиалковых духов, но это не было правдой: вон там — на подоконнике — еще совсем недавно она выращивала живые цветы, за которыми на время отсутствия Мерривезеров согласилась ухаживать Ева. Их светло-сиреневые и розоватые лепестки были единственными яркими пятнами в серо-белой гамме комнаты. А теперь и их нет. Что ж. Девушка устало ложится поперек кровати и в очередной раз подносит бумагу к глазам. Чернильные кляксы-пятна оставляют за собой массу неприятной недосказанности (недосказанность порождает надежду, которая не нужна). Венди пытается соскрести их ногтем, точно грязь, но, конечно, ничего не выходит. Очнись, Венди, это ведь не лотерейный билет. Прежде чем спрятать письмо в ящике стола, девушка перечитывает его дважды, подмечая неровности пера, соскользнувшего в двух-трех местах. Ей кажется, что какая-то деталь постоянно ускользает от нее, но она не уверена, что ее действительно стоит искать. В конце концов, буквы — это просто буквы, а слова — всего лишь слова. И жизни в них нет. Не обманывайся. Сверху на конверт укладывается кипа ненужных бумаг — некоторые вещи следует держать подальше от других и даже самих себя. Где-то на улице шумят юноши и девушки — ровесники самой Венди. Кажется, они собрались более-менее полной компанией и теперь все вместе шутили, продолжая искать и зазывать незнакомые имена. Неспешно подойдя к окну, Мерривезер отогнула край шторки немного в сторону, задумчиво всматриваясь в лица молодых людей, не сильно-то стремящихся попасть на занятия вовремя. Ей удалось вспомнить имена некоторых из них, но большую часть Венди видела впервые, а ведь если бы она училась не на дому, то ее путешествие с братьями началось бы почти на месяц позже. Когда толпа скрывается за очередным поворотом, девушка еще некоторое время продолжает смотреть куда-то перед собой, пока за дверью ее комнаты не раздается голос Майкла: — Венди, такси уже ждет внизу, скорее спускайся. Приведя шторы в должное положение, англичанка выключает кондиционер, до этого облегчающий нахождение всякого человека в прогретом солнцем помещении. Еще несколько мгновений во всем доме раздается стук ее каблуков, пока и эти звуки не исчезают, сменившись утомляюще-бесконечной тишиной, словно в четырех стенах никогда никого и не было. Последняя жизнь покинула это место, однако Венди продолжала упорно дышать.***
Входная дверь скрипнула после одного щелчка замка в незамысловатом повороте. В дом шагнули чёрные лакированные мужские туфли. — Пожалуйста, проходите, — любезно сказал их обладатель. Джон и Майкл, сперва замершие в проеме, прошли в самый центр небольшой комнаты, неловко разглядывая деревянные стены, выкрашенные в белый. За ними молчаливой тенью проскользнула и Венди. Она безуспешно пыталась пригладить непослушные волосы, с чем-то неразличимым в глазах подмечая большое количество окон, старинный письменный стол и узкую винтовую лестницу, ведущую куда-то наверх. Братья слегка мялись, неуверенно ступая, но обращали внимание на все детали домика с живостью. — Так что? Вы приняли решение? — вновь заговорил мужчина, предоставляющий в аренду дома, расположенные на берегу озера, где и приняли решение остановиться Мерривезеры. — Я вижу, что молодой леди пришелся по вкусу этот, верно? На его слова Венди ответила неуверенной улыбкой, спеша перевести взгляд на братьев, тихо совещающихся между собой. — Решено, — произнес спустя минуту Джон. — Мы арендуем этот дом и соседний.***
Джон и Венди, расстелив на траве покрывало, сейчас сидели в тишине, углубленные в собственные мысли. Прохладная вода мягко ласкала разгоряченную кожу Майкла, решившего оставить раскладывание багажа на другое время. Воздух был теплым, и они чувствовали себя легко и спокойно — так, словно кто-то их прочно заверил в том, что теперь все будет хорошо. То были естественные и неповторимые мгновенья. Те, что обычно прячешь от самого себя, но с удовольствием пересказываешь знакомым. И все они, словно давно рассказанные сказки. Кажется — лишь иллюзии. Хотя нет. Их семья иллюзий была более, чем лишена. Подогнув под себя одну ногу, Венди перевернула страницу книги, с наслаждением вслушиваясь в заливающие все вокруг звуки: пение птиц, жужжание насекомых и беспрерывный шум листьев. Мысли путались и смысл слов слабо доходил до нее, из-за чего ей приходилось перечитывать одну строчку по нескольку раз. В очередной раз поймав себя на этом, она отложила роман в сторону, рассудив, что сегодня было слишком жарко, чтобы всерьез сосредотачиваться на чтении. Где-то на подсознательном уровне девушка потянулась рукой к шее, невесомо дотрагиваясь до ремешка фотоаппарата, но не торопясь его брать. У нее перед глазами и без него мелькали фотографии, начиная с ее семнадцатого дня рождения — тогда она и получила в подарок камеру, еще толком не понимая, что это. — Венди, — Джон звал ее, должно быть, не в первый раз. — Передай мне свою книгу, пожалуйста. Вытянувшись в полный рост, старший из братьев лежал на спине, подложив одну руку под голову, а другой смешно почесывая розоватый нос — не иначе, как первый загар. — О, не уверена, что она тебе понравится. Это не более чем глупый роман. — Думаю, что и глупый роман вполне сможет защитить меня от солнца, — поблагодарив сестру кивком головы, Джон стянул очки, кладя их неподалеку, и накрыл лицо книгой. В конце концов, летний зной весьма утомлял.***
Папоротник, мята, полынь, лаванда, что-то из злаковых... Венди мысленно перечисляет названия растений, которые знает, и щелкает кнопкой фотоаппарата. У нее чего уже только нет: фото серебряной глади озера, чьей-то собаки с длинной шерстью, мирно спящего Джона, Майкла, настраивающего радио. Фотографируя каждый миг своей и чужой жизни, девушка совсем немного чувствует себя повелителем времени, сериал о котором недавно посмотрела. Разница лишь в том, что в окружающих ее событиях она играет почти нулевую роль — все просто идет своим чередом, пока англичанка открывает для себя мир. Заново. — Венди, — Майкл кладет ладонь ей на плечо, легко улыбаясь. — Погода ухудшается, мы с Джоном собираемся возвращаться. Ты с нами? На мгновение девушка поднимает глаза, тут же натыкаясь на тусклое небо, затянутое грязно-серыми клочьями облаков. Воздух стал влажным и густым, а атмосферу точно что-то сдавливало. Не слышалось больше и пения птиц. Надвигалась буря. — Да, разумеется. Закончив со сбором вещей, Венди потянулась к собранным в хвост волосам, снимая с них тугую атласную ленту. Каштановые пряди не успели рассыпаться по плечам, подхваченные порывами ветра; лента, выскользнувшая между пальцами, взмыла в воздух. Майкл, озадаченный задержкой сестры, обернулся, едва не выронив фотоаппарат, который уже настойчиво и нетерпеливо протягивала в его руки Венди. Когда же мужчина сумел совладать с первичным непониманием, девушка почти достигла леса, расположенного в противоположной стороне от их лагеря. — Венди? Венди! Постой, куда ты? — Я сейчас! — не оборачиваясь, крикнула англичанка. Последнее, что видел Майкл — то, как фигуру в белом платье поглотил лес.***
Венди бежала, тяжело ступая, словно прорываясь сквозь невидимую ткань. В некоторых местах земля была слишком мягкой, из-за чего небольшие каблуки ее туфель иногда застревали, а то и скользили, однако лента все еще не терялась из виду, а значит надежда была. Наконец, после очередного поворота Венди вышла на пустырь, по середине которого стоял не очень высокий дуб. На нем девушка и обнаружила свою пропажу. Лента, зацепившаяся за ветви и густую листву, отчаянно захлестывала, готовая вырваться из своего плена в любой момент. Долго не раздумывая, Венди скинула с ног потрепанные туфли и, подтянувшись на руках, начала взбираться вверх по дереву. Достигнув высоты, достаточной для того, чтобы дотянуться рукой до цели было осуществимо, она встала в полный рост, продолжая свой путь уже идя по ветке. И в тот самый момент, когда ветер стал настолько сильным, что девушке едва хватало дыхания, а до атласной ленты можно было дотянуться кончиками пальцев, невыносимо знакомый голос ворвался в голову Венди, за секунду выжигая в ней все, точно Великий лондонский пожар. — Тебе помочь? Кусок белого атласа бился, извивался, окольцовывая собой все больше и больше листвы, но Венди уже не видела этого. Единственное, что теперь ей было нужно, это залитый солнцем берег, но и его в ее сознании поглотило яростное пламя. Горькое отчаяние заполнило ее до краев, и, сделав неаккуратный шаг, она оступилась. Полета не было. К счастью ли, но Венди не потеряла сознание. Высота, с которой она упала, не была большой, но болезненный импульс, пронзивший все тело, едва ли можно было назвать приятным. Раны и царапины на руках и ногах непрерывно кровоточили, окрашивая примятую траву и платье, но это сейчас казалось таким пустяком, что можно было бы и посмеяться. Ха-ха. Воздух на пустыре стал для Венди радиоактивным, больше не даря жизнь, но ее отнимая. — Пэн. Слово сорвалось с ее губ исключительно на выдохе и она не была уверена, что ей хватит сил на что-то еще — сейчас она владела голосом и телом хуже младенца. — Кастрюля? Видать удар был сильным. Знаешь, тебе стоит обратиться к врачу. Венди волнуется и боится, а боль распространяется по телу, идет вглубь и вниз, прорастая терновником где-то в голове и сердце. Кадры мелькают, меняются декорации. Это лишь секундная передышка. Просто далекие воспоминания. Но это неправильно. — Эй, ты слышишь меня? Сможешь идти сама? В конце концов, лучше бы им такими и оставаться. А потом она срывается на бег, как есть — босиком, в земле и крови.***
Она уверена, что никогда бы не нашла дорогу назад, если бы не голос Джона, зовущий ее. Найдя его, Венди хватается за рубашку брата, как за спасательный круг, надеясь, что это поможет ей. Через боль она бормочет что-то неразборчивое — что-то, о чем тут же забывает. Джон безумно рад ей, но ничего не понимает. Засыпает ее вопросами и крепко обнимает, а она вдруг начинает рассказывать ему какую-то чушь про змею, напугавшую ее. Он верит, и Венди вымученно улыбается, целуя его в щеку. Когда они возвращаются, их встречает встревоженный Майкл. Джон пересказывает ему историю, придуманную младшей сестрой недавно, и все, наконец, успокаивается. Кроме нее.***
Косые освежающие струи бьют поперек груди — от синяков по всему телу, наливающихся темным злым соком, это не спасает, зато смывает грязь. Венди умывается ледяными игольчатыми потоками из-под поломанного крана, чувствуя себя задавленной, затравленной, уничтоженной. Она сжимает пальцами раковину до хруста в костях, шепча самой себе бессознательный честный бред, отдающийся в голове болезненным эхом. А буря за окном только набирала силу.