Avantage

Музыка в кафе была очень громкой. Навязчивая мелодия, глупый текст, высокий слащавый голос… Песню крутили даже без рекламных пауз. Марта оторвала взгляд от своей кружки с какао — прохладное, с зефирками, взбитыми сливками и шоколадными шариками — и уставилась на динамики, из которых лилась музыка преисподней. Двадцать минут назад Марта попросила официантку переключить трек, через пять минут потребовала позвать администратора, а спустя десять минут ей принесли пончик, покрытый розовой липкой глазурью — за счёт заведения. Трек продолжался — бесконечный и безжалостный. Марта с отвращением покосилась на надкусанный пончик. Она ненавидела сладкую и вредную калорийную еду, почему на ее столике этот монстр из зефирок и отвратительно жирный пончик? Ещё и музыка… У Марты была назначена встреча здесь, но ждать дольше стало невыносимо. Она подошла к скучающей официантке, которая стояла возле кофемашины и протирала ее тряпкой. — Принесите счет. И быстрее, пожалуйста. Официантка даже не обернулась, но ее губы зашевелились быстро-быстро. Музыка была такой громкой, невозможно расслышать… Что, что она сказала? — Повторите, я не поняла! — Марта начала злиться. Эта песня, казалось, звучала у нее в голове, и с каждым повтором немного отставала от музыки, что звучала извне. Официантка повернулась к Марте. Лицо ее было обескровленным, серая кожа складками висела на черепе, белые волосы скрывали обглоданные уши. — Я говорю, здесь не платят деньгами. Все отрабатывают еду. Надевай фартук и иди на кухню, там всегда не хватает рук. Марта нервно рассмеялась. Что эта уродина себе позволяет? Марта вытащила из сумочки несколько купюр и впихнула официантке в раскрытую ладонь. От одного прикосновения ее передёрнуло: кожа была липкой и холодной, она плотно облепила длинные тонкие пальцы. Марта вытерла ладонь о брюки и направилась к выходу. Кто взял на работу в сферу обслуживания человека с такими дефектами? Ещё и такую хамку?! Марта хлопнула дверью сильнее, чем стоило, и едва не упала, зацепившись за коврик у выхода. Сейчас она позвонит и перенесет встречу в другое место. Да и стоит ли встречаться с человеком, который выбрал это кафе? Пошлая безвкусица. Марта села на лавочку возле входа, вытащила из сумочки телефон и вдруг замерла, не в силах пошевелиться. Что-то было не так. Ужас нахлынул из ниоткуда, заставил глаза распахнуться широко-широко. День был таким ярким: розовые, будто кукольные, дома, голубое небо, пушистые белые тучи, зелёные деревья с идеально круглыми кронами… От насыщенности цветов болели глаза. «Я в чертовом детском рисунке», — подумала Марта и с облегчением поняла: она спит. Теперь нужно только захотеть — сразу проснешься. Но Марта не хотела — реальность сейчас была еще хуже. Она узнала свой рисунок — он долгое время висел на холодильнике. В детстве она любила воображать себя успешной бизнес-леди в красивом брючном костюме. Родители потакали ее фантазиям, покупали книги и журналы вместо кукольных домиков, учили читать и считать сразу на двух языках. Но потом они умерли, а вместе с ними и фантазии Марты. «У меня была эта жизнь: встречи с важными клиентами, завтраки в модных кафе, красивые, чертовски красивые костюмы, а теперь ничего не осталось», — подумала Марта, и картинка начала стремительно разрушаться. Здания пошли трещинами, из которых тонкими нитями потянулся туман; деревья сбросили листву и вытащили из асфальта узловатые корни. Музыка, звучавшая в кафе, теперь играла отовсюду, вразнобой. Марта медленно встала и пошла прочь. Асфальт под ее ногами трещал и осыпался, дома вокруг то уменьшались, то увеличивались, словно в кривом зеркале. Деревья скрутили корни в тугие жгуты и зашагали следом. У каждого дерева было чьё-то лицо, оно белым гладким пятном выделялось на потресканной коре. Марта знала, что это сон, и ей не было страшно, но происходящее вокруг перестало ее забавлять. Она закрыла глаза — это всегда помогало проснуться, но под закрытыми веками вспыхнули новые образы. Марта очутилась в лабиринте. Здесь было холодно и темно, под ногами что-то противно хлюпало. Марта чувствовала, как нечто невидимое касается ее кожи сотней рук. «Просыпайся», — сказала она себе, после повторила это вслух, но голос ее куда-то пропал. Она шагала узким и скользким коридором, кажется, целую вечность. Лабиринт должен сворачивать, ведь так? Марта опустилась на колени и закрыла глаза. Где-то она читала, что во сне это невозможно: человек не моргает, не чувствует звуков, мозг не может придумать новые лица и пейзажи. Может, она все же умерла? Кровоизлияние в мозг или внезапная остановка сердца — вариантов множество, если развить эту мысль дальше. «Глупости», — заключила Марта, не открывая глаз. Она попыталась расслабиться и отбросить все мысли прочь. Это же сон — здесь все возможно. Может, если она потренируется во сне, в реальности будет попроще это сделать? Огромные лозы обвивали старую изгородь, ржавые ворота скрипели без ветра. Небо заменяло красное полотно; красными были окна в доме — они сияли потусторонним светом и мигали, будто сонм голодных глаз. Воздух казался сверкающим, словно перламутр, и густым. Картинка была нереальной, но боль — вполне. Она пронизывала тело и выкручивала кости. Процесс был необратимым: Марта чувствовала, как ее тело меняется — стремительно, так естественно… Она ухватилась за ржавые прутья и закричала. * Тело Марты выгнулось дугой, хрустнули позвонки. Из приоткрытого в немом крике рта потекла кровь. Люсьен оторвался от статьи, которую тщетно пытался написать уже четвертый час, и заинтересованно посмотрел на Марту. Сцена была словно из фильма про демонов и экзорцизм. Люсьен вытащил телефон и сделал несколько фотографий — для будущей книги. Хотя книгу ему писать уже не хотелось. Все было слишком глупо и неправдоподобно; на этом моменте читатель обязательно закрыл бы книгу к чертовой матери и воскликнул: «Персонажи слишком тупые, зачем я потратил на это деньги?» Люсьен не чувствовал себя человеком. Будто вчера вместе с энергией в нем сгорело ещё что-то. Он просидел несколько часов над телом Аделайн, а затем завернул его в простынь и отнес в подвал, где раньше обитал Лилиан. К тому времени и оракул, и Марта крепко спали, но Люсьен уснуть не мог. Он лежал, в обожжённой одежде, с жирным пеплом в волосах и грязью под ногтями; он драил полы и стены, пока на руках не выросли и треснули мозоли; он нашел старые фотоальбомы и сжёг их все. А после, в девять утра, позвонил на работу, сказал, что у него серьезно заболела бабушка, и сегодня он поработает удаленно. День перетек в вечер. Лилиан бродил по дому, трогая все подряд — у Люсьена не хватило храбрости его выгнать. А Марта до сих пор спала, и разбудить ее было невозможно. Поэтому Люсьен, когда совсем стемнело, закопал тело Аделайн на заднем дворе и сел писать статью. Он не маг и никогда им не станет. Не трикстер, не бессмертный оракул. Обычный человек, а обычные люди ходят на работу и не вызывают подозрений. Поэтому сейчас он пытался убедить себя, что ничего необычного не происходит. К черту потрясения. Но спустя несколько минут судорог, хрипов и хруста костей Марта закричала. Ее лицо было покрыто кровью и слезами, но крик пугал намного сильнее. Он длился, и длился, и длился… — Нужно ее заткнуть, пока не пришли ваши милейшие соседи, — голова Лилиана показалась в дверном проеме. Юноша втянул сквозь зубы воздух и довольно облизался. Люсьен попытался сдержать нервную дрожь: Лилиан пугал его до тошноты. Кто так двигается? Кто говорит с такими интонациями? Выпивает все соки из тела человека, а после бросает это тело — изломанное, сухое — на руки Люсьену? Только чудовище. — Что с ней, ты знаешь? — спросил он осторожно. Когда Люсьен возвращался в город, то купил через знакомого шокер, но ему слабо верилось, что это его хоть немного защитит. — Она… умирает? Лилиан подошёл ближе и заинтересованно уставился, но на Марту или на ее кровь, было непонятно. Каждая косточка и каждый мускул ее тела были словно не на своем месте. — Скорее превращается. Не тревожь ее. Сам же оракул своего совета не послушал. Люсьен, не в силах отвернуться, смотрел, как Лилиан слизывает кровь с лица и шеи Марты. Ему хотелось ударить Лилиана, оттолкнуть; хотелось узнать, что тот сейчас чувствует, какая человеческая кровь на вкус для него. Хотелось, чтобы юноша перегрыз Марте горло, ведь если бы не она… Люсьен помнил, что Лилиан ненавидит вопросы, а ещё помнил, с какой лёгкостью и быстротой тот может убить, поэтому не спешил говорить что-либо. Интерес побеждал в нем и горе, и апатию, и страх. Люсьен знал, как разговорить человека, но это бледное угловатое существо человеком не было. Поэтому мужчина вернулся к работе и почти убедил себя, что чавканье за спиной совсем не мешает. Спустя несколько долгих минут крик утих. Люсьен даже успел написать несколько предложений за это время. Он собирал материал для статьи несколько последних недель, и сроки давно поджимали, но разве имеет хоть какое-то значение разоблачение финансовых махинаций в благотворительном фонде, когда вокруг происходит такое? — Отмыл от крови, и какая прелестная смертная получилась, — Лилиан рассмеялся — звук, похожий на шелест; от него спина Люсьена покрылась холодным потом. — Посмотри, Люсьен! — Что ты ска… Дерьмо! * От такой боли проснулся бы даже мертвый, но Мартин все ещё спал. «Или это самое глупое в мире посмертие», — фыркнул мужчина, сплевывая кровь на чёрно-белую траву. Одежда подстроилась под изменившееся тело — костюм сидел идеально, но был красным, под цвет неба. Мартин расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и направился в дом. Он открыл двери и оказался в доме своей последней жертвы. Розмари, Розмари… Нужно было расспросить у Лилиана об этой девушке, но когда чертов оракул рассказывал что-либо просто так? Ладонь пронзило болью, будто кто-то прижал к ней горящую сигарету. Мартин посмотрел на руку — она была вся покрыта маленькими родимыми пятнами. Он с отвращением принялся тереть их, но пятна начали появляться и на другой руке. Они ползли все выше и выше, под рубашку. Кожа горела, боль пронизывала руку до костей. Мартин в ужасе бросился к зеркалу в ванной. Оно почему-то было очень старым, с изящной золотой рамкой, покрытой патиной и трещинами. Мартин никогда не боялся стать уродливым, но очень этого не хотел. Теперь же из зеркала на него смотрел человек, весь покрытый родинками. Волосы в местах, где они росли, выпали; несколько жидких прядей свисали на лоб. Глаза казались крошечными под тяжёлыми пятнистыми веками. Некоторые родинки складывались в узор, другие же наслаивались друг на друга; из них торчали длинные волоски. Мартин дернул за один — тот легко вышел из плоти, вслед за ним потянулась тонкая нить белесой слизи. Мартину стало дурно от отвращения. Он ударил зеркало, но его рука провалилась внутрь, словно под воду. «Точно, я же сплю», — облегчённо выдохнул мужчина и нырнул в зеркало полностью. Он очутился в подвале оракула, только Лилиана нигде не было. На полу чернела лужа крови. Мартин попытался рассмотреть в ней свое лицо, но увидел только лица тех, кого убил. Они улыбались и шептали: «Спасибо, спасибо». «Всегда пожалуйста», — подумал Мартин и размазал лужу ботинком. — Отлично выглядишь, — шепнул голос из темноты. Мартин вздрогнул и обернулся. Из тени вышла Марта, в таком же красном костюме; ее красиво очерченные губы растянулись в ехидной улыбке. Женщина подошла ближе — каблуки цокнули по бетонному полу раз, второй — и все утихло. Они стояли друг напротив друга — взбудораженные, похожие, словно близнецы, но, в то же время, совершенно разные. Оба состояли из острых углов и резких линий, оба ненавидели нелепые сны — после них всегда болит голова. Мартин протянул руку и коснулся кончиками пальцев щеки Марты; кожа ее была прохладной и мягкой. Он ощутил фантомное касание на своей щеке. — Ты тоже отлично выглядишь, — вернул комплимент и придвинулся вплотную. Их глаза были на одном уровне, носы соприкоснулись. Мартин поцеловал Марту — так, как ей нравилось, без языка. Сжал волосы на ее затылке, прикусил нижнюю губу. Его ощущения раздвоились; желания получить контроль и отдать его смешались. Марта сомкнула пальцы на его шее, слегка сдавила, углубила поцелуй — так, как любил Мартин. Ее взгляд был голодным и темным, уши горели. Одежда исчезла; их нагие тела мгновенно покрылись мурашками. Мартин был возбуждён, Марта — нет, но ей было интересно. Она провела ладонью по острым ключицам, ущипнула сосок — ее собственный пронзило удовольствием, царапнула ногтем рёбра. Каждое движение — ее и Мартина — приносило болезненное удовольствие. Но было что-то ещё. Извращённое, неправильное. Оно кружилось вокруг, змеилось под ногами. Пальцы Мартина коснулись ее клитора — именно так, как нужно, спустя несколько движений скользнули ниже. Марта попыталась вернуть ласку, но ее руки будто запутались в паутине. Это секс не с мужчиной, а с собой в мужском обличии, но член ей не нравился. Да и его хозяин — не очень. Марта закрыла глаза и приказала Мартину: «Просыпайся немедленно!» *  — Сейчас, значит, двадцать первый век, — сказал Лилиан. Он распускал недовязанный свитер — пальцы мелькали над нитками так быстро, что больше походили на размытые пятна. Люсьен оторвался от созерцания спящего Мартина. Конечно. Эти ветхие одежды, изящные косы, договор, заключенный с пра-пра-прабабушкой Люсьена. А, может, этих «пра» было намного больше. Люсьен медленно кивнул, хотя Лилиан ничего не спрашивал. Юноша достал из кармана спицы и начал вязать заново, с той же чудовищной быстротой. «Он нервничает, — пораженно подумал Люсьен. — Мог бы давно уйти — убивать, пить кровь или еще чего, но он бродит по дому, который был его тюрьмой долгие годы. Изучает книги, предметы… Не знает, что делать в этом огромном новом мире».  — Я мог бы рассказать тебе, что происходит. Лилиан дернул головой, уставился на Люсьена немигающим взглядом.  — Поверь, я знаю, что происходит в мире. Я все знаю. Но… «Но не понимаешь. И это сбивает с толку», — мысленно закончил Люсьен.  — И что ты хочешь взамен? Я скоро обрасту сделками, словно корабельное дно — моллюсками. Люсьен широко улыбнулся. Вот она, его любимая тропа торга и словесной дуэли. Шаг за границы тропы — смерть, замешкаешься — смерть, пойдешь слишком быстро — ничего нового, та же смерть. Но Люсьен ходил по этой тропе, сколько себя помнил. Он хотел историю. Не для скандальной статьи, не для книги, что будет приносить деньги до конца жизни. Нет, он хотел ее для себя.  — Приятную беседу. Ту самую, где каждый рассказывает, что сочтет нужным. В руках у Лилиана — вязаная безрукавка, уродливая до невозможности. Он перекусил зубами нитку — Люсьен подметил, что у юноши нет клыков, только ровные мелкие, словно из тончайшего фарфора, резцы. Лилиан сбросил расшитые камнями и золотом одежды, напялил безрукавку и довольно осмотрел себя.  — Ты был по-глупому добрым, поэтому я отвечу тебе тем же. Всегда заключай сделки, иначе мы будем лгать сколько хватит сил. Правда жжется, словно крапива.  — Я не был глупым — я инвестировал в дружбу, — Люсьен коснулся пальцем розового цветка на безрукавке. Там, где должно стучать сердце, была лишь тишина и холод. — И не прогадал. Они могли уйти на кухню или в любую другую комнату, но почему-то остались рядом с Мартином. Чем не верные стражи? Люсьен надеялся застать пробуждение, чтобы все записать. Лилиан ждал, что из человеческого тела вытечет еще немного крови.  — Расскажи, что ты помнишь, чтобы я понимал, откуда начинать. — Я помню журавлей. Розовые, голубые и белые, они кружились надо мной на тонких нитях. Помню лампу, на которую надевали железный колпак, и на стене позади оживала история. Я многое помню, смертный, но разве есть в этом хоть малейший смысл? — Наверное, имеет, раз ты говоришь об этом сейчас. Лилиан зашипел, словно разгневанный мангуст — на мгновение его лицо стало совсем человеческим. Мартин заворочался в кровати и что-то пробормотал сквозь сон; Люсьен, не задумываясь, поправил его одеяло. — О, кажется, я начинаю понимать, — Лилиан склонил голову, словно удивлённая собака. В его взгляде на мгновение вспыхнула жестокость, губы сложились в тонкую линию. — Ты любишь его. Люсьен задумался. Он вспомнил руки Мартина на своей шее, беспомощный взгляд и обескровленное тело бабушки. Вспомнил женщину, которая была Мартином и одновременно не была. Вспомнил ложь, что пропитала каждое слово. — Больше нет, — ответил мужчина наконец. Люсьен поймал взгляд Лилиана и ухмыльнулся. — Мне нравятся опасные мужчины. — Вот как. И ты даже не спросишь, что я такое на самом деле? Люсьен неуверенно покачал головой. Ему хотелось произвести впечатление, но интуиция подсказывала, что врать Лилиану нельзя. — Мне интересно, не буду скрывать. Но и спрашивать не стану. Боюсь, что ответ мне не понравится. Лилиан широко улыбнулся. Он придвинулся к Люсьену, втянул сквозь зубы его запах — шанель, вино, пот и сладкая, едва уловимая, лента страха. — Я сам расскажу тебе, — юноша прокусил себе палец — в воздухе повис тяжёлый запах цветов и пыли — и мазнул им по губам Люсьена. — Когда ты будешь умирать, я приду и прошепчу тебе правду. Ты будешь счастлив и разочарован. Первым желанием Люсьена было отшатнуться и вытереть рот, вторым — рассмеяться. Что за нелепая древняя церемония?! Последним желанием было облизать кровь, а затем всего Лилиана с ног до головы. Но Люсьен только кивнул в знак согласия. Дар это или проклятие, он не знал, и ему впервые в жизни не хотелось выяснить.