Впрочем, я думаю, что Карфаген нужно разрушить ©.
***
— У этой суки моя жена и дети, — говорит Локи и закуривает, сжимая между пальцами длинную тонкую сигарету, взятую у стоящей по левую руку помощницы. Дорогой сшитый на заказ костюм пропах ментолом, штанины у краёв испачканы пылью и засохшей грязью (в пригороде жуткие ливни). — Кто-нибудь принесёт мне нормальные сигареты?! Питер впервые на своей памяти слышит, как лощенный и правильный до мозга костей англичанин ругается; ругается и курит, словно дрянной сапожник. Локи со стороны похож на бешенного пса, загнанного в клетку: тот рвётся, скалится, сутулится нелепо. Из тонкого рта вырываются клубы дыма и глухие, едва слышные рыки. Тёмные волосы спутаны, уложены на скорую руку, а сбитые на руках костяшки привлекают уйму внимания. Так выглядят отчаявшиеся люди. — Так и иди и забери их, — предлагает Уилсон, используя гранотомёт вместо опоры или трости. Несмотря на комичность красно-чёрного костюма Дэдпула на фоне официальных «чёрно-белых пингвинов», он не кажется чужим/лишним/нелепым. Фрик, вызывающий и яркий, в компании скрытых серых фриков. — Я мог бы бахнуть всё здание, но Питер говорит «нет». Всегда нет! Какого чёрта. — Там моя жена и дети, — Лафейсон бросает косой взгляд на Уэйда. — Только попробуй взорвать хоть что-нибудь и знаешь, где окажется моя граната? Или, скажем, твой же пистолет. — Не в твоей кобуре уж точно, если ты понимаешь о чём я, — Уэйд закатывает глаза, но этого, к сожалению, никто не видит. Наверное, он мог бы сострить или типа того, но скорбный вид Питти говорил сам за себя. — А как они умудрились с поместья на фабрику переместиться? Или это мы так долго ехали… Я говорил, что лучше по окраинам, но кто меня слушает! Старк где-то за десяток километров руководит дюжиной высококлассных стрелков, умудрившихся занять самые выгодные позиции и точки. Каждый чёртов открытый сантиметр здания у них под присмотром. Люди дона Луккеза «чистят» особняк Гамбино, поднимая горы документов и убирая всех тех, кто посмел пойти против Пяти Объединенных Семейств. Наёмникам Барнса придётся либо подчиниться и со временем перейти под руководство другого Босса, либо сдохнуть. Третьего не дано. — Баки меняет жизнь твоих родных на смерть всех нас, — Питер цепляет на нос очки и упирает взгляд в экран ноутбука, стоящего на капоте машины. На заброшенной фабрике всё ещё работали камеры видеонаблюдения, осталось получить доступ к ним. Дело получаса, а может и меньше. — Альтрон не согласится. — А ты, будто, согласился бы, — фыркает Локи. — Может быть, — Паркер пожимает плечами. Наверное, ради детей он смог бы пойти на… подобное. — Нет-нет-нет, — качает головой Уэйд, одной рукой поднимая гранотомёт и опуская тот на плечо. Что-то резко и опасливо хрустнуло. — Никакого самоубийства! У нас пока не было первой брачной ночи! Да что там? Я даже не успел сделать предложение моему милому Питти, не успел познакомить его со своими любимыми фильмами! А ещё, мы так и не потра!.. Ауч, за что? Полупустой стаканчик из-под горячего кофе приземлился аккурат в грудину Уилсона, который такого удара от Судьбы не ожидал. Так пахнет предательство, да? Свежезаваренным кофе. — Пожалуйста, помолчи, — просит шатен. — Да плевать мне на вашу личную жизнь, — Лафейсон не останавливается ни на секунду, вышагивает из стороны в сторону, оглядывается. — Спите, с кем хотите. — Кажется, я знаю, кто будет свидетелем на нашей свадьбе, — хохочет Уэйд и делает шаг вперёд, в сторону фабрики. — А теперь, девочки, выдохните! Папочка пойдёт и снова всех спасёт!***
У Натальи Романовой не было и шанса на другую судьбу. Она родилась в обычной советской семье, во времена Второй мировой войны. Отец ушёл на фронт, а мать осталась одна. Работала на заводе в две смены, получала талоны на еду, пыталась поставить единственную дочь на ноги. Наверное, мама отличалась от многих: не впадала в уныние, верила в лучшее и пыталась выглядеть статно во времена жуткой разрухи. Пусть платье её было не ново, перешито несколько раз и выглядело жутко застиранном, но даже так женщина казалась безумно красивой. Это и сгубило её… Их жилище подожгли в октябре. Видимо, люди решили «согреть» маленькую семью или избавить их от тяжкой участи. Заблокировали выход балкой, разбили окно и кинули керосинку внутрь. Пламя мигом обуяло деревянный дом. Мать не видела спасения для себя, но умудрилась отдать ребёнка солдату, пытавшемуся помочь ей. Его звали Иваном. Сильный, сильный человек, сумевший пройти войну и стать кем-то. Школа. Балет. Женитьба на сыне компаньона Ивана, Алексее Шостаковиче. Смерть молодого человека. Полиция. Всё это пролетало слишком быстро, чтобы заметить. Наташа стала «своим» среди «чужих», помогала Ивану «решать маленькие проблемы», вывозить контрабанду и прочее. Очередной ввозимой в страну вещью стали маленькие ампулы. Иван называл их «чудотворной сывороткой». Наташа стала первой и последней, на ком испытали её. Со временем глава милиции начал что-то подозревать, и тогда Романов попала в радиус подозрения. «Оборотня в погонах» вычислили быстро. Русской пришлось бежать в Америку. Ни денег, ни связей у Наташи не было, но знание языка неслабо помогло девушке на новом месте. Мелкие грабежи стали единственным способом получить деньги, не прибегая к продаже собственного тела. Сначала шли кошельки и часы, потом дорогие украшения. Романов выживала так, как могла. А затем Натали познакомилась с Ричардом Паркером. Точнее, он её заметил…***
Стив не понравился Наташе с первого взгляда: слишком правильный, слишком красивый и слишком милый. Такие парни не работают на мафию, такие парни не убивают просто так. Они живут так, как должны жить честные американцы. Знаете, эти семьянины с белым заборчиком вокруг двухэтажного дома, зелёным газоном и чудесной женой-наседкой с причёской «привет, шестидесятые». Двое маленьких детей играли бы в мяч, плескаясь в надувном бассейне, и уже готовились к поступлению в Гарвард. Наташа не могла дать Стиву ничего: ни семьи, ни детей, ни тихой и мирной жизни. За её плечами вечно полыхало пламя, а под ногами не было устойчивой почвы. Русская пахла гарью и порохом, резким металлом и жуткой безысходностью. Тем она и отличалась от многих. Роджерс раздражал и бесил. Он не пытался залезть к Натали под юбку, шлепнуть её по упругой заднице или схватить за грудь. Напротив, Стив говорил красивые слова, делал комплименты по поводу глаз русской амазонки и галантно открывал перед девушкой дверь. — Ты мне нравишься, — часто повторял он. — Сходим куда-нибудь? — Я не сплю с теми, кому я нравлюсь, Стив. — И не нужно. Точно, ему это не нужно было.***
— Ты такой мудак, Стив, — говорит Наташа, завязывая длинные рыжие волосы в высокий хвост. Чтобы не мешались. — Взял и предал Питера, меня… Совесть не будет мучать тебя по ночам, а? Козёл. Вентиляционная труба на фабрике тесная, едва-едва можно протиснуться, но бывшей спортивной гимнастке (совмещать с балетом было непросто) и не такое под силу. В металлических напульсниках на запястьях спрятаны маленькие газовые баллончики со слезоточивым газом и портативные гранаты с радиусом взрыва не больше пары метров. В платформе высоких чёрных сапог скрыты выдвижные острые ножи, кончики которых покрыты уникальным парализующим ядом. Пара пистолетов мирно покоятся на бёдрах девушки, предварительно снятые с предохранителя. — Старые друзья дороже новых, — на русском шепчет рыжая. — Сходим на свидание, Натали? Конечно, сходим! Только для начала объясни мне, почему ты такой придурок. Приказа убивать Роджерса от Паркера не поступало. И Наташа очень надеется на то, что не поступит… Потому что Романов сделает всё идеально, потому что Наташа отличный солдат. Семья дороже всего.***
Баки не собирается делать что-то с ними, тремя маленькими детьми и безоружной рыдающей женщиной. Сигюн прижимает к груди детей, пытаясь слиться со стеной, и смотрит на Барнса, словно раненная волчица. «Ну же, — говорят её глаза, — только подойди к ним, и я зубами перегрызу твою глотку». — Прекрати так смотреть на меня, — отзывается дон Гамбино. — Ни ты, ни твой муж не пострадают. Конечно, если у Лафейсона есть мозги и тот будет делать так, как нужно. У меня другие планы на этот город. — Я слышала, что ты говорил! — шипит храбрая женщина, а руки её дрожат и трясутся. Маленькая Хель вздрагивает, цепляется крохотными пальчиками за мамину кофту и глотает непрошенные слёзы. Братья держатся получше, стараясь не выдать собственную слабость. — Ложь во спасение, — брюнет выдыхает, разглядывая стайки чёрных машин под панельными окнами здания. — Пока они будут заняты твоим спасением и мной… ох. — Что ты задумал, ублюдок? — Апокалипсис местного разлива.***
— Ох, ладно, я могу надеть свадебное платье, если тебе от этого станет лучше! — выдыхает Уэйд, перерезая глотку очередному наёмнику. Тело валится на пол с глухим шлепком, не привлекая к себе лишнего внимания. — То есть на мне оно, конечно, будет смотреться не так сексуально, но всё же… Традиции будет соблюдены! — Ты и в белом? В платье я тебя уже видел, не самое эстетичное зрелище, да и тонкой талией ты похвастаться не можешь, — Питер на том конце провода фыркает и — о, Уилсон уверен в этом на все двести процентов! — закатывает глаза. — Ну, конечно. И… ты что, только что вытащил из кармана покойника жвачку? Попахивает мародерством. — У меня несвежее дыхание, — Уэйд дергаёт носом, принюхиваясь. — И хватит следить за мной! Я не могу так часто поворачиваться к камерам задницей, чтобы порадовать тебя, милый. Знаешь, почему? Потому что я на работе, ненасытное чудовище! — На повороте трое, вооружены автоматами, — включает Босса Паркер, — убрать их без шума и как можно быстрее. Ты почти у цели. — Как насчёт съездить куда-нибудь, когда всё это закончится? — Например, в ЛА. Давно там не был. — Замётано, малыш.