***
Гарри чувствовал легкое головокружение: он хотел попробовать частичное превращение, раз не мог показать свою полную форму Снейпу — тот сразу догадается, — но у него не получалось. Было трудно удерживать себя от полного превращения поначалу. Потом его магия взбунтовалась, и у него переставало получаться все: ни намека даже на полное превращение. — Поттер, соберитесь! Парень угрюмо посмотрел на своего профессора. Снейп часто был довольно непоследовательным: сначала он долго распинался о том, какая сложная наука анимагия и об очень маленькой вероятности того, что он сможет принять свою форму в первые недели три занятий, а потом… Потом он требовал от Поттера, чтобы он сделал это прямо сейчас, с первой — по мнению Снейпа — попытки. — Я стараюсь, сэр, но… — Плохо стараетесь. Непоследовательный невозможный засранец. Гарри злился. Он провел в подземельях уже больше полутора часов, и все это время слушал нескончаемый поток оскорблений от человека, по какой-то непонятной причине ставшего преподавателем. Ему почему-то показалось — всего на секунду — что все эти дополнительные занятия анимагии Снейп устроил только для того, чтобы лишний раз снять баллы с Гриффиндора — с Гарри — и поиздеваться над ним. Его — Поттера — буквально осенило: Гриффиндор страдал лишь от особого отношения Снейпа к Гарри, а не из-за нелюбви зельевара к красно-золотым и даже, возможно, не из-за Джеймса Поттера. Просто потому что последнее звучало очень глупо и крайне непрофессионально. Мальчик закрыл глаза и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться: он начал считать до десяти — ему нужно было повторить это несколько раз, но работал способ почти безотказно. Еще на первой семерке резкий окрик Снейпа — «Поттер, не спите!» — буквально вытолкнул его из своеобразного оцепенения, в которое успел погрузиться. Гарри распахнул глаза и посмотрел на учителя, стараясь вложить в этот взгляд весь коктейль испытываемых эмоций: раздражение, смятение, всепоглощающие злость и ненависть. Мир вокруг стал выглядеть иначе: предметы казались намного четче, даже самое незаметное и быстрое движение можно было уловить и рассмотреть, будто оно замедлялось в несколько раз — как в маггловских фильмах, — было непривычно видеть привычные вещи под таким непривычным углом. У Гарри заболели глаза, и он стянул с себя очки. — Это впечатляюще. Думаю, на сегодня все. В четверг в восемь. Не опаздывайте, — Снейп с интересом поразглядывал гриффиндорца еще несколько секунд, а потом развернулся и сел обратно за свой стол. Гарри медленно обернулся и посмотрел на свое отражение в одном из ближайших стеллажей. Это было что-то необычное: дикое, отталкивающее, но притягательное. Будто он смотрел на какую-то иллюстрацию из «Тонкостей превращений». Впервые за все время жизни в волшебном мире Поттер увидел волшебника — себя — таким, каким он представлял их себе до того, как его нога ступила на мощеную улицу самого волшебного места Лондона. — Мистер Поттер, почему вы все еще здесь? — Уже ухожу, сэр. Он еще раз повернулся к стеллажу и подмигнул своему отражению. Двойник подмигнул в ответ и весело посмотрел на Гарри своими нечеловеческими янтарными глазами.***
В гостиной было очень шумно и тесно; звучала музыка — кажется, «U2», — старшекурсники достаточно громко разговаривали, шутили и пили. Пили все и очень много. Праздновали чей-то день рождения или что-то типа того — никто уже и не помнил толком. Всех до четвертого курса включительно отправили спать, наставили заглушек и достали несколько ящиков контрабандной выпивки; через час подтянулось несколько ребят с других факультетов, и в гостиной начался какой-то бедлам, который все почему-то называли вечеринкой. Гермиона ушла к себе после первого часа: танцевать ей очень нравилось, но когда среди танцующих и отдыхающих не осталось ни одного трезвого человека, пожелала друзьям доброй ночи и поднялась в спальню. Гарри решил остаться внизу; сначала ему этот маскарад не нравился совершенно, но после двух бокалов огневиски все стали такими приятными и милыми, а мир прекрасным, поэтому Поттер выпил еще один и уже полчаса танцевал то с кем-нибудь из сестер Патил, то с Лавандой, то с другими старшекурсницами, то с Симусом. Финниган, как истинный ирландец, был самым пьяным из присутствующих и с удовольствием кружил Гарри в танце под хохот и одобрительный гул других ребят. Вокруг было столько веселых, довольных, пьяных и счастливых лиц — никто даже не думал, что завтра только среда и утром все будут мучиться с жутким похмельем. Волшебники или нет — они оставались обычными подростками, и завтрашние проблемы их совершенно не волновали. Гарри, вспотевший, но довольный, упал на один из диванов, для удобства отодвинутый к самой стене. Невилл перегнулся через Луну, которая смотрелась просто дико на этой вечеринке, и протянул Поттеру пиво. — Спасибо! Было трудно перекричать музыку, но Лонгботтом кивнул, видимо, услышал или просто догадался, что ему хотели сказать. Вторник прошел ужасно скучно и однообразно, по крайней мере, для Избранного: в нем не хватало накала прошлых дней. Все было слишком тихо и спокойно — Поттер молился, чтобы это не было своеобразным затишьем перед бурей. На импровизированном танцполе зашумели, и ребята повернулись к источнику. На столе стоял красный Рон и кричал что-то о том, что в субботу они порвут «этих склизких слизней» и что те «будут ползать на коленях, умоляя о пощаде». Все остальные гриффиндорцы, а также представители двух оставшихся факультетов зашлись в радостном улюлюкающем крике. Начали раздаваться отдельные выкрики не всегда приличного содержания, а кто-то даже начал принимать ставки. — А вот и наш будущий герой! — крикнул Уизли, все еще находясь на своей «трибуне» и показывая на Поттера. Ребята опять зашлись в веселом смехе, когда Гарри вскочил со своего места, подбежал к столу, ловко вскочил на него и повис, как обезьянка, на Роне. И пусть это всего лишь действие большого количества спиртного, но сегодня они чувствовали себя чертовски счастливыми.