In the sky with diamonds

Тони еще некоторое время переключается с камеры на камеру, потом сдается. — Ладно, — говорит он. — Признаю. Я не могу найти этих паршивцев. Стив, ты как, еще не засыпаешь? — Неа, — зевает Роджерс. — Я могу не спать целыми сутками, ты же знаешь. — Я точно не смогу сейчас заснуть, выспался днем. Так что самое время посмотреть, что там наш друг Вижен написал в файле ВАЖНО. — Ты еще не посмотрел?! — Ну там же написано ВАЖНО, а не СРОЧНО, — пожимает плечами Тони. Роджерс закатывает глаза. Его окружают безответственные типы. — Ладно, — говорит он, — давай уже прочитаем, что там хочет Вижен. Они открывают файл. Пробежав глазами первые пару абзацев, Тони бледнеет — это видно даже в мерцающем свете мониторов. Он откидывается на спинку кресла, закидывает руки за голову, некоторое время молчит. — Вот дерьмо, — говорит он. — Вот же дерьмовое дерьмо, Стив. Роджерс кивает. Он в кои-то веки согласен со Старком. *** Ванда, признаться, чувствует себя уже изрядно пьяной. Но это хорошо: изнутри тепло-тепло, а снаружи — она приваливается к твердому горячему плечу Бартона, он не отстраняется, и это совсем хорошо. Лучше всего в жизни. Ей хочется остановить мгновение и жить в нем: она сейчас чувствует себя бессмертной. Можно вечность просидеть вот так рядом, и все живы. Чужие эмоции прорываются через ее блоки, но это даже не так плохо: спасибо Мухаммеду и его пойлу, общий эмоциональный фон близок к эйфории. Хриплый голос Рады, аккорды на чуть расстроенной гитаре, нестройно подпевающие голоса: Выруби свет — в пламени наш Вазастан, Выруби свет — рвутся штурвалы из рук Выруби свет — хватит глядеть на экран, Выруби свет, выруби звук. Вспышки смеха, обрывки старых историй. «…Согласен, когда на Хеллоуин Нед нарядился камикадзе, это была не лучшая идея. Видели бы вы лицо Рю, когда этот придурок ворвался в Элис Паб с криком „Банзай!“ — Угу, представьте, что кто-то на Хеллоуин нарядился капитаном авианосца, потонувшего при Перл-Харборе, — язвительный голос Рю. — Такаги тогда перекосило, будто он проглотил лимон. И две недели он Неда игнорировал. — Так выпьем же за взаимопонимание». *** — Стив, — Тони потер виски. — Нам срочно нужны Бартон, Скотт, Сэм и Макс. *** Стук дверь прерывает шум и разговоры. — А, вот и Макс, — говорит Бартон. — Дайте-ка ему дорогу. Дверь открывается, и внутрь въезжает тощий длинноволосый парень на электрической инвалидной коляске. — Ты! — пораженная Рада тыкает в него пальцем. — Nu privet, moskalik! — Sche ne vmerla! — отзывается тот с улыбкой до ушей. Язык, на котором они говорят явно славянский, но кроме privet Ванда больше ничего не может понять. Зато Баки, видимо, понимает всю эту непереводимую игру слов, потому что разражается хохотом, таким сильным, что он переходит в болезненный стон, когда Барнс хватается за живот. — Так вы… почти земляки? — Я из Украины! — гордо вскидывает голову Рада. — Да-да-да, ваши восточноевропейские разборки, — примиряюще поднимает ладони Барнс. — Я был как-то в твоей стране. Не могу сказать, что воспоминания об Одессе очень приятные, зато в Киеве я объелся в местной кафешке, Рада, ваша кухня — это просто чудо. И город красивый. — Moskalik, ты оказывается, был в призраках?! И мне не сказал?! Тоже мне, друг! — Что об этом распространяться, — ворчит Макс. — Это просто прошлое. — Ну, попросишь ты меня еще отнести тебя до душа… — Рада, прелесть моя, не разбивай мое сердце. Я ведь знаю, что большинство мужчин Убежища мне по этому поводу дико завидуют. Не лишай калеку последней отрады. — Ну ты и циничный, moskalik. Умеешь надавить на жалость. Ладно, так и быть, не лишу. Он, управляя джойстиком, ловко маневрирует между сидящих и лежащих на полу людей, подъезжая ближе к Бартону и Ванде. — Привет. Ну как игрушка, которую я тебе дал? — скрипучим голосом спрашивает он. — Отлично, Макс. Вырубились все камеры в секторе. Не теряешь старую хватку. — Это еще чепуха, — отзывается тот. — Собрал для развлечения, рад, что она помогла насыпать перца под хвост Старку. — Ты же вроде теперь вместе с ним работаешь? — В свободное от развлечений время. Тем более приятно насолить Тони, — улыбается Макс. — А чем развлекаешься? — Запускаю внутреннюю соцсеть, думаю как назвать. Как считаете, «Морлоки» — не слишком мрачное название? — Подземные уродцы из Герберта Уэллса? Ну и чувство юмора у тебя, — замечает Такаги. — А мне нравится, — пожимает костлявыми плечами Макс. — Тебе надо было не с винтовкой по Поверхности бегать, а заниматься своим делом, Макс. С твоими мозгами… — Ай, — машет тот рукой. — Зато это было весело. А теперь, по крайней мере, я всегда таскаю под задницей уютное кресло, чтобы не сидеть на холодном полу. Всегда мечтал быть похожим на Стивена Хокинга. И вообще, плесните мне чего-нибудь. *** — Сколько у них есть времени? — спрашивает Стив. — Вижен пишет, еще примерно трое суток. — Мало… Что Лэнг и Бартон? — Скотт назвал меня парой неприличных слов и сказал, что будет через полчаса, только умоется. У Бартона отключен коммуникатор. — Что-то мне подсказывает, — медленно говорит Стив, — что Макс сейчас там же, где и Бартон. *** Вечеринка постепенно переходит в тот этап, когда самые морально неустойчивые отрубаются или начинают творить херню, — понимает Ванда. В углу уже кто-то мирно похрапывает. Рада, которую основательно развезло, засыпает на коленях у Мухаммеда. — Пойдем, я тебя домой отведу, — Зои трясет ее за плечо. — Не надо спать на полу, простудишься. — Зои, — одними губами говорит Бартон и грозит ему пальцем. — Она пьяна как не в себя, утром не вспомнит, что творила. Так что отвел ее домой, уложил баиньки и тут же вернулся. — Обижаешь, — лицо у Зои вытягивается. — Я не из таких. И да, я помню про Питерсона. Можешь не напоминать. Хотя наша девочка, если обидится, и без тебя свернет мне шею, будь уверен. Он закидывает ее руку себе на плечи, поднимает, ведет к двери. — Что за история про Питерсона? — спрашивает Ванда. — Было один раз, в самом начале, — стеклянным голосом отзывается Бартон. — Он, угрожая оружием, изнасиловал девочку, из гражданских. — И что? — Стив хотел его судить, но я отвел его на Поверхность и пристрелил. Ванда вздрагивает. — Ты… зачем? Клинт глядит куда-то поверх ее головы. — А ты что бы сделала? Если у людей с оружием не будет дисциплины, все кончится плохо, — бесстрастно говорит он. Эмоции: боль, чувство вины. — Вы дружили? — Он мне два раза жизнь спасал. Поэтому я сам… пристрелил его и своими руками похоронил наверху. С тех пор никаких проблем… с такими вещами. Больше не было. Ванду разрывает от ужаса, злости и жалости. Она отодвигается чуть в сторону. — Я же тебе говорил много раз, — шепчет Бартон. — Не стоит тратить на меня свое время и силы. Он отворачивается. Ей надо некоторое время, чтобы отдышаться, вокруг все плывет, и нет, Рю, пожалуйста, только не сейчас, прошу тебя! Но Такаги, исподтишка наблюдавший за ней весь вечер, кажется, именно сейчас достиг той степени опьянения, чтобы решиться выяснить кое-что для себя. Он встает, на его лице написана решимость, которую не умаляет даже то, что Рю весьма нетвердо стоит на ногах. Держась за стеночку, он добредает до Бартона, берет его за плечо. — К-Клинт. Можно тебя на минутку? Бартон отходит с ним к двери, Ванда не спускает с этих двоих глаз. Можно подумать, она не сможет их прочитать, ага. — Клинт, — Рю нервно вцепляется тонкими пальцами в ткань формы на груди. — Я давно хотел спросить. Скажи мне, пожалуйста, правду. Ты и Ванда… вы вместе? Потому что я… я… Эмоции: страх, смущение, надежда… и что-то еще. — Нет, — Бартон качает головой. — Между нами нет романа, что бы об этом ни говорили. Ванда свободна выбрать, кого хочет. Если ты хочешь попытать счастья — то вперед. Я был бы только рад, Рю, если бы у вас что-то получилось. Эмоции: боль, неискренность, что-то еще. Где-то среди этой мешанины внутри его головы мелькает дурацкая фраза: живое к живому, мертвое к мертвому, а потом Ванду выбрасывает вон, в реальность. И в этой реальности ей хочется хорошенько приложить Клинта Бартона о стенку. Ах ты же сволочь! Все. Пожалуй, на сегодня с нее хватит. Огненная злость полыхает в Ванде, и если она здесь останется хоть на минуту, кое у кого точно будут шансы быть размазанным по стенке. Она встает. Расправляет плечи. Гордо идет к выходу, перешагивая сидящих и лежащих на полу людей. Кладет ладонь на плечо Такаги. — Пожалуй, с меня на сегодня хватит. Рю, проводите меня домой? Тот кивает. Вскинув подбородок, не оглядываясь, она выходит об руку с Рю, но ее хватает только на то, чтобы пройти два коридора. После третьего перекрестка она останавливается, утыкается ему грудь и всхлипывает, как девчонка. Все это отвратительно и не особенно-то честно по отношению к Такаги, который осторожно гладит ее по спине и молча дает выплакаться. Но сейчас у нее просто нет сил поступить как-то иначе. — Рю… вы… простите меня. Я не… хотела… Не должна была… подавать вам пустые надежды, — честно и безнадежно шепчет она. — Ванда, я же все понимаю… — тихо отзывается Такаги. — Это… ничего. Вы неправы только в одном. Надежда никогда не бывает пустой. А особенно сейчас. Для нас любая надежда, сама по себе — это уже очень много… — Идемте, — говорит он. — Я отведу вас домой. Если захотите, мы поговорим о чем-нибудь… другом. Если нет, я просто доведу вас до двери и пойду спать. Все в порядке, Ванда. Все хорошо. *** Клинт возвращается на место, приваливается к стене затылком и закрывает глаза. Ему кажется, что вокруг стало темнее. Черт возьми, он же поступил правильно, ну почему ему так скверно? Внутри как будто что-то ноет, и это нечестно. Он же давно мертв, почему ему снова больно? Он залпом опрокидывает еще стаканчик отвратного мухаммедовского пойла и думает, не набраться ли до полной отключки. Чтобы никаких мыслей и ночью ничего не снилось. Но все его планы рушит писк коммуникатора на запястье у Макса. — Что? — Макс перекрикивает шум вокруг. — Да, я у них. Да ну, Тони, середина ночи. Что?! Все так плохо? Хорошо, мы идем. — Это Тони, — поясняет он Бартону. — Он вызывает нас прямо сейчас. Говорит, вопрос жизни и смерти. Что-то случилось в Лос-Анджелесском Убежище. Это неправильно, но Бартон чувствует нечто близкое к облегчению. Можно встать и пойти делать что-то нужное и полезное. — Пятнадцать минут, — говорит он. — Мне нужен ледяной душ и таблетка стимулятора, и я буду в форме. *** При взгляде на хмурое бледное лицо Бартона, испытывающего на себе, видимо, все прелести экстремального протрезвления, Тони чувствует себя хоть чуточку отомщенным. Скотт и Сэм смотрят сочувствующе, и даже двигают свои задницы, чтобы освободить Бартону место на диване. — В общем, все довольно хреново, — говорит Тони вместо приветствия Максу и Клинту. — В Лос-Анджелесском Убежище накрылся дуговой реактор, и другого у них нет. От реактора у них, как и у нас, работает все. Свет, отопление, системы жизнеобеспечения, закачка воды из артезианских скважин, вентиляция, пищевые цеха. — Без источника энергии их ждет медленная смерть в темноте и холоде, — Стив подводит итог, как всегда пафосно, но в общем, точно. — Остаточной мощности им хватит на трое суток, — говорит Тони. — Больше половины суток я уже продолбал. Вижен попросил меня о помощи, но я прочитал этот файл только сейчас. Не важно, — подымает он ладонь, чтобы предупредить долгое объяснение со стороны Стива, почему Тони не должен винить себя за это. — У нас есть запасной реактор и материалы, чтобы собрать еще, — сообщает Тони. — Осталось придумать, как его доставить через весь континент. — Задачка… — чешет в затылке Сэм. Он старается не смотреть на белое, как мел, лицо Скотта. Они что-нибудь обязательно придумают, чтобы спасти людей в Лос-Анджелесском убежище. И в том числе Кэсси. — Не совсем через весь континент, — поправляет Стив. — Вижен назначил нам точку рандеву, это примерно на полпути. Максимальное расстояние, которое он может преодолеть по воздуху — и потом вернуться. В отличие от всей нашей техники, Вижена аппаратура крии просто не распознает. — Хорошо ему… — ворчит Сэм. — А нам что делать? — Доставку по земле мы не рассматриваем: все равно не успеем. На подземной взлетной площадке у нас есть большой исправный куинджет. Но он у нас единственный. И кроме того, я не знаю, откроются ли «лепестки» крыши, они сверху изрядно завалены, — говорит Тони. — Открыть крышу над взлетной площадкой — значит мгновенно рассекретить все Убежище, — говорит Стив. — Не забывайте, мы живы, потому что крии не знают, что мы здесь. Я уверен, Станция может нанести такой удар, что от нас ничего не останется. Мы не можем на это пойти. — Но мы не можем и отказать в помощи. -Подождите! — подскакивает Сэм. — Был же еще один джет, маленький, двухместный, мы со Скоттом прилетели на нем в Убежище, помните? — Да! И обрушили по дороге часть тоннеля метро, — вспоминает Лэнг. — Он и сейчас там лежит, в Тоннеле Красный-21, — говорит Бартон. — Может быть, если разобрать завал, его можно было бы починить… Если убрать свисающие провода и расчистить дорогу, можно прямо на нем двинуть к выходу. — Ты говорил, там слишком часто появляются «шершни», — напоминает Стив. — Все так. Но еще одного джета у нас все равно нет, — отзывается Бартон. — Или большой, или этот маленький. Я готов повести его, только прикрутите мне плазменную пушку побольше. Хочу фейерверк. — Эй, почему именно ты? — возмущается Сэм. — Я, между прочим, профессиональный пилот! — Вся эта идея пока как-то слишком смахивает на изощренное самоубийство, — недовольно говорит Тони. — Нам нужно доставить реактор по назначению, а не чтобы тебя расстреляли бладжеры в воздухе. — Ну так придумайте, как дать мне больше шансов. — Или мне, — упрямо вставляет Уилсон. — Это мы еще не решили!