In the sky with diamonds

— Понял, я должен забраться внутрь и вести запись. Как глист с видеокамерой, — бодро говорит Скотт, надевая костюм. Макс сглатывает и заметно бледнеет. — Скотт, прошу тебя, ни слова больше о паразитах! Я этого всего с детства боюсь, с тех пор, как нам на уроке биологии рассказали о бычьем цепне. — О-о, бычий цепень! — с энтузиазмом отзывается Лэнг. — Не, для него я размерами не вышел. Ты же знаешь, что в длину он может… — Заткнись! Итак, Скотт, твоя задача — фиксировать все, что происходит внутри бладжера. То, что мы не можем увидеть снаружи. Как он будет реагировать на команды. Когда и как попытается включить двигатель, которого больше нет. Желательно, чтобы ты еще смог понять, как устроен механизм самоуничтожения. Ванда, ты будешь держать его в «коконе» и притормозишь его, если бладжер решит взорваться. Меня, конечно, закрывает 20 сантиметров брони, но, боюсь, если он рванет, это не поможет. Сверху, из тоннеля, Ванда видит все сразу: и стальной шар, который удерживают магнитные захваты, и нацеленные на него десятки приборов, и бронированную перегородку между ним и рабочим местом Макса. Макс выводит изображение на большой монитор. Внизу под картинкой бегут строчки кода. — Я как-то себе иначе это представлял, — хмыкает в наушнике голос Лэнга. — Что ты себе представлял? — раздраженно отзывается Макс, рывком разворачивая свое кресло. — Что я с умным видом поковыряюсь в коде и за полчасика его хакну? Лэнг, такое бывает только в кино. Нам не знаком ни язык программирования, ни архитектура кода, ни даже протокол связи. Есть только перехваченные Виженом куски кода, и не обо всех из них у него даже были догадки, что это такое. Черт, да я просто буду передавать их на всех радиочастотах: радиоволны они точно воспринимают. Короче, мы будем, как изящно выражается Старк, тыкать в него палочкой и смотреть на реакцию. Точнее не скажешь. Лэнг нажимает кнопку на перчатке и с тихим хлопком уменьшается. Ванда его больше не видит, остается только голос в наушнике. — Прямо как в Ваканде, да, Ванда? Я внутри какой-нибудь адской машины, а ты снаружи держишь все на контроле. — Да, Скотти. Прямо как Ваканде. Только Сэма и Клинта с нами нету.  — Макс, знаешь, что все это мне напоминает? Рассказ про Шерлока Холмса, который я читал в детстве — «Пляшущие человечки», он там шифр разгадывал. Читал такой? — Спрашиваешь! — ухмыляется Макс. — Ну что, ты уже внутри? — Да, приборы включил. — Ванда, ты тоже веди наблюдение — запоминай, что увидишь. 11.07 утра по времени Убежища, транслирую кусок кода номер 1. *** Такаги и Бартон поднимаются на Поверхность в районе станции метро Бей-Ридж — 95-я авеню. Выйти из тоннеля в саму станцию невозможно: у нее рухнул потолок, и через завалы не пробиться. Зато в тоннеле находится широкая вентиляционная шахта, ведущая наверх. В ее стене остались вбитые скобы для ремонтников — иначе они просто не смогли бы забраться наверх. Не со сломанной рукой Рю — так точно. И он сомневается что Бартону, с его незажившими ребрами, было бы легче. Наверху под самой решеткой есть маленькая техническая площадка, где они садятся отдохнуть, плечом к плечу — иначе тут вдвоем не уместишься. Бартон сипло, тяжело дышит, откинув голову к металлической стене. — Опять болит? — спрашивает Рю. — Да… — тот достает из блистера таблетку обезболивающего, запивает водой из армейской фляги. — Как пойдешь дальше? — Как-нибудь пойду. Вставай, Рю. — Бартон помогает ему подняться, осторожно приподнимает решетку, осматривается и вылезает наверх. На Поверхности серый облачный день, не поймешь, осенний или зимний. Атмосфера меняется, и все сезоны перепутались. Разреженный воздух одинаково сух и холоден, как в горах. Бартон ловит себя на том, что не знает, какой сейчас месяц. Календарь потерял смысл. Район Бей-Ридж не так сильно пострадал от Нашествия: здесь не было разрушительных боев. Многие из двух-трехэтажных старых кирпичных зданий вдоль 4-й Авеню остались нетронутыми — если не считать разбитых витрин и окон. Они идут по правому тротуару — мимо проржавевшей вывески DINER — бывшая круглосуточная забегаловка на углу, мимо магазина детских товаров, в витрине которого лежит на боку трехколесный пластиковый велосипед. Такаги сверяется с картой — по левой стороне улицы еще месяц назад стояла «паутинка». — Эй, Рю, — глухо спрашивает Клинт из-под маски. — Так что у вас случилось с Вандой? Почему она так сердито на тебя смотрела? Я думал, ты ей нравишься. Такаги дергает плечом — мол, отвали. — Я не хочу об этом говорить, Бартон. Не с тобой, — резко говорит он. Клинт удивленно смотрит на него — он никогда не видел вежливого и доброжелательного Рю таким. Бартон честно пытается себя убедить, что Ванде с Такаги было бы лучше, и он искренне за них болеет, но вдруг понимает, что это — ложь самому себе. Кто-то внутри него, как это ни подло, — чувствует облегчение. Все это неправильно. *** Под ногами сухо скрипит стекло. Дышать тяжело, они оба еле тащатся. С каждым разом адаптация к разреженному воздуху все труднее. Как скоро им понадобятся на поверхности кислородные баллоны? Думать об этом невесело, но хотя бы отвлекает от боли в ноге, которая с каждым шагом все сильнее. Впереди, за низкими зданиями и остовами мертвых деревьев, встает высокий силуэт моста Верразано через гавань Нью-Йорк. Здесь кончается разведанная территория. На той стороне — неизвестность. Мост искорежен несколькими попаданиями, асфальт и бетон встали дыбом, просели, осыпались вниз, открывая зияющие дыры. Но стальные конструкции выдержали. Они пробираются вперед по балкам каркаса, не доверяя растрескавшемуся бетону. Холодный сильный ветер с океана треплет волосы, морщит темную гладь воды далеко внизу. Такаги чувствует, как его продирает дрожь: под ногами — сотня метров пустоты. При падении с такой высоты удар о воду сам по себе может быть смертельным, а даже если нет, броня мгновенно утащит на дно. На середине моста становится совсем трудно. В осыпающемся крошеве бетона уцелело только две балки справа — стальные полосы шириной в пару ладоней. Клинт спокойно шагает вперед с таким видом, как будто под ногами ровная дорога. Рю чувствует, что его тошнит. Это выше его сил. Не стоило смотреть вниз, от этого стало только хуже, но он уже не может отвести глаза от темной, свинцовой поверхности воды далеко внизу. Ноги подкашиваются, он крепко вцепляется в вертикальный обломок опоры, садится и закрывает глаза.  — Я не могу, — деревянным голосом говорит Такаги. Клинт, стоящий на середине балки, разворачивается и возвращается. Рю выглядит плохо: бледный, трясущийся, он всем телом прижимается к опоре. Бартон садится рядом, отстегивает флягу, подносит к его губам. — Сначала выпей воды. Глаза лучше пока не открывай. Рю, ты конечно, сможешь. Ты боишься, это нормально. Но даже с подгибающимися коленками там можно пройти. Давай я нас состегну в связку, вот так. Пойдем вместе. Только сначала сделай десять глубоких вдохов, хорошо? Рю чувствует, что по щекам стекает вода — Бартон плеснул ему из фляги в лицо. Холодные капли помогают прийти в себя. Он глубоко дышит, стараясь совладать с приступом паники. Да там широченная балка, по ней пройдет даже ребенок. Они встают вместе. — Держись руками за карабин на поясе — так тебе будет легче. Смотри только мне в спину. Пошли. Колени по-прежнему подкашиваются, но если смотреть между лопаток впереди идущему человеку, а не вниз, то можно по крайней мере заставить себя сделать шаг на трясущихся ногах. А за ним еще один, и еще… Воображение Такаги внезапно рисует на черной спине, пляшущей перед глазами, мишень. Если сейчас прыгнуть вниз, Бартон не удержится на ногах. Они оба сорвутся. Будет тошнотворное чувство свободного падения, чистый ужас — но недолго. Потом ослепляющий удар — и все… Ванда пострадает какое-то время, но скорее всего, переживет это, она сильная. И будет свободна от своего наваждения… Выздоровеет. Сможет идти дальше. Рю трясет головой. Что безумные мысли. Мысль засела в черепе отравленной иглой, не хочет уходить. Так нельзя. Надо сосредоточиться на том, чтобы просто шагать вперед. Кстати, вот и узкое место закончилось. — Клинт, все нормально, дай отстегнусь. Он торопливо отстегивает карабин, стараясь унять дрожь в пальцах. Поднимает глаза — и напарывается на пристальный взгляд Бартона. — Рю, ну ты что? Все уже, закончилось. *** Ничего не закончилось, понимает Такаги, глядя на открывшийся вперед провал. Это же надо — они почти перебрались — и такая засада. Ближе к Статен Айленд стальной «скелет» моста разорвало прямое попадание. Стальная полоса шириной в метр разорвана тремя метрами пустоты. Клинт подходит к самому краю, смотрит вниз — Рю сжимает кулаки, глядит в его спину и заставляет себя отступить назад на пару метров. Бартон не оглядывается за плечо, он смотрит на ту сторону, прикидывая расстояние. Потом медленно, болезненно морщась, снимает винтовку, раскачивает ее на ремне и перебрасывает на ту сторону. Вслед за винтовкой отправляется полевая разгрузка и маленький рюкзак с запасом воды. — Будем прыгать. Кидай свои вещички, Рю. Ты первый. Нет, это невозможно, — думает Такаги, в то время как его руки, слушаясь приказа Бартона, перебрасывают винтовку на ту сторону. — Я не смогу. Нет. — Не думай. Просто слушай меня, — говорит Бартон, стоящий на краю. — Разбегись, в броне это сложно, но можно. Когда наступишь на эту отметку, — он проводит по металлу рваную царапину, — оттолкнешься от нее и прыгнешь. Здесь не больше трех метров. Ничего особенного. Проще действительно не думать. Довериться его приказам, пусть тело все делает само. Рю разбегается и отталкиваясь от черты, вдруг получает мощный удар в спину. Он даже не успевает испугаться. Толчок между лопатками швыряет его вперед, он падает уже на той стороне, проезжает руками и коленями по металлу. С трудом поднимается. — Извини, что не предупредил — говорит Бартон. — Решил подстраховать. Теперь я. Рю видит как он разбегается, и непрошенная, безумная мысль опять прошивает его, как раскаленная игла. Словно наяву он видит, как у Бартона срывается нога в прыжке, и он падает… Клинт как будто натыкается на эту мысль в своем разбеге. Все точно так, как только что увидел Такаги: его больная нога подворачивается прямо на черте — он отталкивается не так сильно, как надо. И Рю уже знает, что ему не хватает десятка сантиметров. Из высшей точки прыжка он падает вниз, но успевает вцепиться обеими руками в искореженный край. Такаги слышит болезненный стон — да, это наверняка больно — и тяжелое дыхание. Он стоит, дрожа всем телом, и смотрит на пальцы в стальных перчатках, вцепившиеся в край рваного металла прямо перед ним. *** — О, а сейчас включилось охлаждение сжатым воздухом! Это, я получается в «легких», — говорит в наушнике голос Скотта. Тогда я не бычий цепень, а свиной. Он часто тусует в легких. — Все, — стонет Макс. — Перерыв. Не могу тебя слышать уже, Лэнг, и без тебя тошно. Заткнись ради бога. Ванда видит сверху, как Скотт появляется из воздуха рядом с бладжером, заходит за бронированную стенку к Максу, снимает шлем, вытирает с лица пот. — Там жарко было, между прочим! — Все равно ты подонок, — невпопад отзывается Макс, рассматривая таблицу со строчками кода на мониторе. — Ни черта не понимаю, — бормочет он. В голове у Ванды на цветной картинке замирает мельтешение точек — синих, красных, золотистых. Нейронная сеть бладжера «засыпает». Кажется, можно передохнуть. Она приваливается спиной к стене, достает из нагрудного кармана фотографию. Клинт по-прежнему жив. Сзади лязгает шлюзовая дверь: через порог переступает Рада. Ванда вздрагивает, отворачивается, пытается незаметно спрятать фотографию, но девушка быстро оказывается рядом, заглядывает через плечо. — Рада! — Так это правда?! Ты правда можешь по фотографии сказать… — Да. — Он живой? — быстро спрашивает Рада. — Пока да. — Уф. А я вам поесть принесла! — Рада поднимает повыше пакет с пластиковыми коробочками внутри. — Ты только посмотри: фирменный бифштекс из водорослей «Доктор Беннер» и кисель из водорослей «Зеленая миля». Лучшие изыски нашей кухни. Жду не дождусь, когда он начнет выращивать креветок. Из тех же водорослей Ванда слабо улыбается. — Спасибо, Рада, я не буду. — Для тебя у меня есть кое-что другое. — Рада достает из кармана настоящий шоколадный батончик. — Вот. — Это Клинт тебя попросил? — Э… ну, в общем, да. Но ты же, типа, с ним поссорилась, а не со мной. Ванда вздыхает. — Я прямо чувствую себя в старших классах школы. Рада, а сколько тебе вообще лет? — Д-девятнадцать. Ванда с удивлением видит, как грозная валькирия «призраков» заливается до ушей стыдливым румянцем. — Это тебе во время Нашествия что, было пятнадцать всего? — Да. Мы тогда прилетели в Штаты на соревнования, по вольной борьбе. Уже собирались обратно, были в аэропорту Кеннеди, когда появились первые «бладжеры». Один ворвался в аэропорт, начал стрелять, все стало рушиться… Мне повезло — я сумела убежать оттуда, потом оказалась в Убежище. — Слушай, а что ты в «призраках» забыла? — Я. Ну в общем, когда я попала в Убежище… Это Бартон нас спас. Нашел в полуразрушенном доме, в подвале, там была я и еще несколько ребят. Они еще на что-то надеялись, а мне осколком зацепило голову, я потеряла кучу крови и в общем, думала, что мне конец. Когда он поднял люк и глянул на нас сверху, я сначала подумала, что брежу. Что глаза меня на свету подводят после темноты. Кругом грязь, кровища и трупы, и вдруг появляется дядька в навороченных очках, бронежилете и со здоровенной пушкой, прямо Терминатор — и говорит, что его послали спасти нас. Я потом, в Убежище, узнала, как его зовут, все истории и сплетни о том, кто он такой, кем был, кем стал. И я решила, что когда повзрослею… тоже пойду в «призраки». Чтобы стать как он. А он меня даже не узнал. Ну, когда я пришла записываться. Глянул ледяными такими глазами, знаешь, как будто сквозь тебя. Спросил, есть ли мне восемнадцать — и все. И ты знаешь, чем дальше, тем больше я понимала, что это не для меня. Что герой из моих воспоминаний — это всего лишь сказка, которую я себе придумала. А в реальности все гораздо печальнее и страшней, и… у меня просто не хватит сил. Я не потяну. Можно восхищаться человеком, идти за ним в бой. Но любить его — это что-то совсем другое. Рада коротко глянула куда-то поверх плеча Ванды. — А потом я увидела, однажды, как он смотрит на тебя, когда думает, что его никто не видит. И поняла, что мне совсем нечего ловить. Я даже не особо огорчилась, у меня уже было… о ком думать. — Рада, поверь мне, ты ошибаешься насчет меня. — А вот и нет. — Эй, Рада! — кричит снизу Макс. — Ты пришла кормить нас — или разговоры разговаривать? Я уже голодный, как волк. *** «Сейчас он позовет меня, — как-то отстраненно думает Рю, — Попросит помочь. А я подойду и сброшу его вниз». Но Клинт молчит, отчаянно пытаясь подтянуться. Догадка, почему он молчит, настигает Рю двумя секундами позже. «Он все понял.» И это настолько отвратительная, стыдная мысль, что его просто бросает вперед. Он ложится на живот, вцепляется здоровой рукой в запястье Клинта. Его вес мгновенно подтягивает Такаги к краю, он еле успевает больной рукой схватиться за какой-то выступ. — Пусти, Рю. Так улетим вдвоем, — хрипит снизу Клинт. У Такаги просто нет сил и дыхания ответить: недозажившая рука будто взрывается болью. Он сдвигается еще ближе к краю, так что теперь его голова и плечи — над пустотой, и он может заглянуть в напряженные, прищуренные глаза Бартона. Это так просто — отпустить его сейчас. Мешает одно. Такаги ошибся. Вот так, глаза в глаза, это ясно с первого взгляда. Клинт ни о чем не догадался. Видимо, он не позвал на помощь потому, что просто побоялся своим весом утянуть Рю вниз. Это очень просто — отпустить его сейчас. Можно будет с чистой совестью вернуться. Даже Ванда ни в чем его не обвинит. Она заглянет в его разум и увидит только то, что он пытался спасти Клинта, но не получилось. Это невозможно — отпустить его. Пальцы как будто живут собственной жизнью, и Такаги безумно зол на себя, но ничего с этим не может поделать. С коротким яростным выкриком он подтягивает Клинта чуть выше, так, что тот может перехватиться за какой-то столбик, подтянуться — и вот он уже выбирается на край. Ненавижу, — думает Такаги, глядя, как Бартон пытается отдышаться, как у него дрожат после напряжения руки и плечи под броней. — Спасибо, — сипит Клинт, ощупывая бок. — Как рука? — Хреново. — Дай, уколю анальгетик. — Перетопчусь. Пошли. *** — Ни черта не понимаю, — ворчит Макс с набитым ртом, глядя в монитор. Кажется, он даже не заметил, что именно он ест, — думает Ванда. — Вот тут, на кусок кода номер 6 — никакой реакции. Вот тут, в сочетании с номер 11, 12 и 18 — зафиксирован сигнал к включению двигателя. Вот кусок номер 121 — сам по себе не вызывает никаких действий. Зато в сочетании с 67 он дает активность оружия с правого борта. А в сочетании с номером 95 — охлаждение двигателя. Одни и те же команды в зависимости от комбинаций могут вызывать какой-то отклик — и не вызывать никакого. Ну и как это понять? — Давай спросим у Ванды, что она видела Зрением, — предлагает Скотт. — А толку? Как нам ее видения вообще переложить на язык науки? Это вообще шаманство какое-то! — сердится Макс. — Ни разу не шаманство, поверь, — упирается Лэнг. — Вообще-то я могу не только рассказать, но и показать то, что видела, — замечает Ванда. — Покажи мне, Ванда, — предлагает Скотт. Сосредоточившись, она закрывает глаза. Показывать что-то Скотту — легко. Он открытый, восприимчивый и не пугается, увидев под закрытыми веками картинки, переданные чужим разумом. — Вот так все было, когда бладжер не реагировал на команды. Он их воспринимал, но потом… Золотистая россыпь искорок-импульсов бежит по нейронной сети бладжера, но вдруг увязает в мельтешении синего и зеленого. Пятнышки рябят и вздрагивают, синих и зеленых искр все больше, золотистых — все меньше. И вот их уже совсем нет. — Ух ты, красиво! Похоже на то, как работают лейкоциты в крови! — восторгается Лэнг. — А вот что происходило, когда он реагировал. По сети бежит стайка золотистых искр «упакованная» в оболочку из синего с фиолетовым. Встречается с сине-зелеными «лейкоцитами» и — Скотт вскрикивает от неожиданности — как будто «прогрызает» дорогу сквозь них. Оболочка постепенно истончается, но информационный пакет внутри — цел. И вдруг большой участок нейронной сети вспыхивает золотым. — Прямо как вирус проникает в организм! — говорит Лэнг. И тут Макс дергается так, что сносит локтем со стола стакан с зеленым киселем. — Вирус! Скотти, ты прав! Гос-споди, до чего же я тупой! — Он разворачивается к монитору. — Давайте представим себе, — говорит он, пока его пальцы бегают по клавиатуре, — систему, где нет ни иерархии, ни сигнала «свой-чужой», ни безопасного протокола связи — в привычном нам смысле. Все внешние команды передаются в вирусных оболочках. Но цель вируса — не «положить» систему. Просто сломать защиту и заставить выполнить команду. — Естественно, — бормочет он, — на Станции машины мощнее, чем на бладжере, вычислительные мощности не те, в войне вирусов они всегда будут выигрывать. Не удивлюсь, если они еще и самообучающиеся. Так выстраивается система подчинения. Кто «сильнее» — тот и главный. Иерархия силы… — Выглядит какой-то дикой тратой вычислительных ресурсов. Нелогично, — возражает Скотт. — А по-моему, вполне укладывается в логику существ, которые вот так запросто прилетают отобрать чужую планету… — задумчиво бормочет Макс. — Право сильного… Скотт, в коде, как в зеркале, видна и логика, и психология разумного существа. Например, все наше программирование построено на бинарной логике, придуманной Аристотелем… В любом случае, надо проверить эту версию. Тогда вот эти куски кода — это собственно команды, — он быстро перестраивает таблицу. Эти — части вирусной оболочки. А что делают вот эти — нам предстоит выяснить. — Макс, я не поняла половину из того, что ты говорил, но ты гений! — говорит Рада. И Ванду вдруг захлестывает волной чужого восторга и нежности, смешанной с легкой горечью. Это так сильно, что у нее перехватывает дыхание и ноет под ложечкой. — Ладно, ладно, — отмахивается Макс. Грустная улыбка, вернее, намек на нее, лишь на мгновение касается его лица, но Ванда все замечает.