In the sky with diamonds

Стив видел, как взрываются бладжеры. Несколько раз он чуть не врезался в алые шары огня. Он звал Тони, но тот больше не отзывался, - и Стив вдавил форсаж до упора. Его вертело и швыряло, вокруг огненными клубками вспухали разрывы. Перегрузка вдавливала в кресло так, что кости трещали, а перед глазами темнело. Воздушные потоки срывались со сломанного крыла, и Стив с трудом компенсировал это тягой и штурвалом. Выше, и выше, и выше. Где-то в верхних слоях атмосферы Стив увидел, как в ночном небе под ним одна за одной взрываются Станции. Максу все-таки удалось. Теперь дело за ним. Когда он вышел на орбиту, Земля внизу, в голубом сиянии, показалась ему на удивление маленькой. Такой маленькой, что он мог бы сейчас закрыть ее всю своим щитом. Крейсер крии был хорошо виден на радарах - чудовищное веретено, плывущее сквозь черноту космоса. Стив задал автопилоту курс. Глубоко вздохнул, расстегивая антиперегрузочный "кокон" кресла. Оттолкнулся - и легко взлетел к потолку. Невесомость застала его врасплох, но он быстро сгруппировался и поплыл к двери в грузовой отсек. Легко и плавно: он напомнил себе ангелов, о которых ему в детстве рассказывала мама. "У них огромные белые крылья. Они гуляют по облакам и смотрят на нас сверху". Он дотянулся до контейнера, набрал короткий код, поднял крышку. D-17 лежал внутри. Стив посмотрел на него секунду, коротко вздохнул и нажал кнопку активации. Ничего не произошло, но он не испугался. Видимо, расстояние еще слишком велико. Одним толчком он придал себе ускорение и вплыл обратно в кабину нелепо размахивая руками. Пальцы соскользнули, но ему все-таки удалось зацепиться за ремень и притянуть себя к креслу. Стив пристегнулся - непонятно зачем, теперь-то. Взглянул на экраны. Он шел на сближение. Блестящая громада космического крейсера уже видна была и невооруженным взглядом, сквозь стекло. Стив положил руки на штурвал, готовый перехватить управление и уворачиваться, если крейсер распознает чужого и начнет стрелять. Но сигнал "свой", который джет передавал по радио, не вызвал у крии подозрений. Ближе, еще ближе... Он осторожно подкрадывался, как охотник к крупному зверю, медленно сокращал расстояние между собой и кораблем. Сколько же еще нужно... Мир дрогнул и расслоился. Стива накрыло резким приступом тошноты. Все приборы как будто разом взбесились. Взвыла и замолкла аварийная сирена. Экраны перед ним мигали и отключались один за другим. Вот погас последний. Вместе с ним вырубился свет - осталась только красная аварийная лампочка где-то за его спиной. Она отбрасывала кровавые отблески на стекло колпака. Стив зажмурился и снова открыл глаза. Нет, ему не показалось. Огромное стальное веретено, которое было уже совсем близко, дрогнуло и как будто пошло мелкой рябью. Выглядело это тошнотворно. Рябь стала сильнее. Громада крейсера дрожала, подергивалась дымкой, пульсировала, ежесекундно меняла свою форму, превращалась во что-то, неописуемое с точки зрения земной геометрии. И вдруг исчезла. Стив успел понять только одно: все получилось. Он не мог увидеть, как где-то посреди нигде, в псевдо-Римановом пространстве, корчилась и рвалась "червоточина", извергая из себя обломки корабля. Колебания суперструн расходились от нее по ближайшим межпространственным тоннелям. Транспортную сеть крии сотрясал суперструнный резонанс. "Червоточины" сходили с ума, схлопывались, коллапсировали, превращались в неописуемый кварковый хаос, вместе с кораблями внутри. Сотни тысяч лет спустя историки Галактического союза будут спорить, что вызвало Великий коллапс, когда сотни планет-колоний крии в один миг оказались навсегда оторванными друг от друга. К общему мнению они так и не придут. Сойдутся лишь в одном: конец империи наступил неожиданно, бесславно и очень быстро. Никто так и не узнает, что это копье с наконечником по имени Стив Роджерс достигло своей цели. *** Рю дохромал туда, где в последний раз видел Ванду и Бартона. Было ненормально тихо, ему даже показалось, что он оглох. Тонко звенело в ушах. Они лежали рядом, рука к руке. Их бледные, неподвижные лица, будто светились в темноте. Пальцы Ванды все еще стискивали ладонь Клинта. Рю увидел пробоину на его броне, черную кровь на металле, на его лице, на ее руках. Слишком много крови. Оба мертвы, - понял Рю. Он тяжело опустился на землю и сел в головах. Виновато покосился на умиротворенное лицо Бартона - и коснулся волос Ванды. У нее растрепались волосы, и Рю бережно заправил ей за ухо выбившуюся из "хвоста" густую медную прядь. Когда-то он мечтал делать что-то вроде этого каждый день. Только для живой Ванды, а не для мертвой. У нее было пятно сажи на щеке - Рю попытался стереть его пальцами, но только хуже размазал. Он вдруг понял, что плачет. Он потянулся к Бартону, закрыть ему глаза, но отвел руку. Клинт смотрел в чистое ночное небо со спокойным удовлетворением. Как будто честно выполнил свою работу и теперь заслужил отдых. Пускай посмотрит еще немного. "Всегда ненавидел историю про Хатико, эту дурацкую японскую сказочку о верности пса умершему хозяину", - подумал Такаги. Он вспомнил, как Бартон стоял перед ним с открытой грудью, без брони, как шел прямо на трясущийся ствол винтовки. Так получилось, и это очень странно, я люблю вас обоих. Может быть, потому, Ванда, что я любил тебя так же сильно, как и ты его. Рю скрестил ноги, выпрямил спину и закрыл глаза. Я иду за вами. *** Где я? Я умер? Песок под ногами был черным и сухим до скрипа. Небо тоже было черным, и в нем ледяным огнем горели миллионы звезд - колючих, безжалостных. Смотреть на них было больно, и Бартон опустил голову. Он стоял... где-то. По щиколотку в аспидно-черном, очень мелком песке. В холодном свете звезд он увидел бесконечные, волнами уходящие вдаль черные барханы. Они не отбрасывали теней. Не было тени и у него самого. Увязая в песке, он медленно побрел вверх по ближайшему из них. Может быть, наверху он сможет осмотреться. "Кажется, мы победили, Ванда", - подумал он, и тут же забыл ее имя. Он еще помнил яркие вспышки в ночном небе, ярость, радость и боль, которые сплелись в раненой груди в один жгучий комок. Но с каждым шагом эти воспоминания бледнели и постепенно стирались. Вместе с памятью уходила боль. Его постепенно заполняло безграничное спокойствие. Все закончилось. Идти было все легче: он становился невесомым, как сухой лист. Чуть закружилась голова. Он глянул вниз и не удивился, увидев, что больше не проваливается в песок. На вершине он распрямился, глянул вдаль. Где-то на горизонте цепи барханов заканчивались. Его нечеловечески зоркий взгляд различил там темную ровную стену, чернее песка и неба, глухую, древнюю, глубже всего, что можно представить. В ней угасал любой свет. Это море. Мне надо идти к морю, - понял он. Начало и конец всему. Молчаливая черная глубина. Он войдет в море, ласковая темная вода примет его, укроет с головой, а беззвучные волны сотрут его последние следы на глянцево-черном блестящем песке. И больше не будет ни боли, ни вины, ни воспоминаний, ни его самого. Он улыбнулся и легко шагнул вниз, не тревожа черный песок. *** Он шел где-то посреди нигде, постепенно забывая свое имя, когда услышал первый звук. Низкий - на грани слышимости, красивый и грозный. Как будто запела сама земля, как будто невидимая труба созывала небесные полки. Это было басовое, тягучее, вибрирующее "мммм", а потом как будто хор ангельских голосов раскрылся огненным цветком, выдохнул расплавленное золото открытого "оооооооо", от которого содрогались и тускнели ледяные звезды. Он зажмурился, но увидел ее даже сквозь закрытые веки. Она шла по черным барханам, как рассвет в пустыне, которая никогда не видела солнца. Она была тонкой фигуркой , которую окутывало золотое облако света. Там, куда падал этот свет, песок больше не был концентрированной чернотой, он становился обычным песком. Там, куда она ступала, пробивались зеленые ростки, и отчаянные юные цветы поднимали свои головы, чтобы она взглянула на них - и улыбнулась. "Ванда", - вспомнил он. Ванда. Хор ангелов. Золотой свет. Жизнь. Последний бой. Победа. Чистое небо. Он вспомнил все. Она протянула к нему руку, и он повернулся спиной к морю, и побежал обратно, с каждым шагом все сильнее проваливаясь в песок, задыхаясь, выбиваясь из сил. Он падал и снова поднимался, тянулся вперед - коснуться ее. Ванда. Молочная кожа под его губами, руки, сквозь которые струится жизнь, тяжелые волосы, вкус ее губ. Его хрупкая девочка, госпожа жизни и смерти, Ванда... Сияние больше не слепило его. Он поднялся с колен, шагнул вперед - и взял ее за руку. -Клинт, - сказала она. - Идем домой. *** Они шли и шли, увязая в песке. Бартон держал Ванду за руку и с тревогой видел, как ее свет слабеет. Круг света вокруг них сужался, а цветы за их спиной умирали, не успев расцвести. Ванда с каждым шагом делалась все бледнее. Клинт заметил, как она прикусила нижнюю губу, словно от боли, и легонько сжал ее пальцы. За пределами круга света, показалось ему, темнота становилась еще гуще. Первозданная Тьма смотрела на Ванду миллионами невидимых глаз. Не злая и не добрая - Тьма существовала гораздо раньше, чем появились эти понятия. "Ведьма, - сказала Тьма, - ты хочешь слишком многого. Ты знаешь законы мироздания. Много берешь - много отдаешь. Что ты отдашь взамен?" - Что ты хочешь забрать? - ответила Ванда, не разжимая губ. -У тебя есть два Дара. Отдай мне любой. Ванда даже споткнулась от удивления. Бартон подхватил ее, прижал к себе, не дал упасть. Тьма терпеливо ждала ответа - безликая, безразличная, справедливая. Ванда, наконец, поняла. И ответила: -Возьми тот, который не живой и никогда не жил. -Клинт, - прошептала она. - Я сейчас погасну. Дальше ты поведешь нас сам. Ты должен найти выход. Иначе мы не вернемся. Ее свет замерцал и стал быстро меркнуть. Еще несколько секунд - вот уже ее лицо стало пепельно-серым в ледяном свете звезд, а от сияния не осталось и следа. Хотя нет. -Ванда, что это? - прошептал Клинт, накрывая теплой ладонью ее живот. На две ладони ниже солнечного сплетения там тихо и ровно светилась мягкая зеленая искорка, похожая на росток - и на крохотную вселенную. Она светилась и звучала, пела еле слышным серебряным голоском, звездным бубенчиком. -А ты сам не догадываешься? - шепнула она, опираясь на него. -Ванда, это... - он задохнулся от волнения, - наш ребенок, да? Она молча кивнула. *** Они шли по черному песку кажется, уже целую вечность. Ванда - погасшая, бледная, безмолвная, похожая на тень - уронила голову на грудь. Она все сильнее опиралась на его руку. А Клинт понимал, что заблудился. Силы кончились уже давно. Он ничего не чувствовал - угасла радость, стерлась нежность, остыл гнев. Осталась только одна задача. Вытащить ногу из проклятого песка и сделать еще один шаг. А за ним еще один. И еще. Как машина. Без надежды. Уже даже не помня, зачем. Он помнил только, что зачем-то это очень нужно - идти вперед. И шел. Знать бы только, куда идти. Сознание гасло, мысли путались. Он второй раз наткнулся на их собственные следы и понял, что они кружат на одном месте. Это была бы страшная мысль, если бы они чуть меньше устали. А так - он тупо сел в черный песок и уложил Ванду к себе на колени. Идти было некуда. Времени здесь не было. Он не мог бы сказать, сколько часов или секунд прошло до момента, когда на вершине бархана шевельнулось что-то белое. Пушистый меховой шар кубарем скатился прямо к него ногам. Глянул умными темными глазами, похожими на человечьи. Это был большой белый пес, похожий на облако. Он боднул Клинта головой в бок, - мол, вставай, чего расселся? Бартон встал. Поднял Ванду на руки. Пес потрусил вперед, через несколько секунд обернулся, как будто позвал за собой. И Клинт пошел. Дышать было тяжело, и песка стало уже почти по колено, но он шел и шел, стараясь не отставать. *** Мир как будто распахнулся перед Стивом - зеркальным лабиринтом, уходящим в бесконечность. Зеркала в зеркалах в зеркалах. Пространство и время расслоились. Все было здесь и сейчас. Все было не реальностью, но вероятностью. Ветвящимся деревом возможностей - в голове всплыло слышанное когда-то от Тони слово - "фрактал". Он закричал, пытаясь не сойти с ума и не раствориться в этом лабиринте. А что, если попытаться найти путь сквозь бесконечные вероятности - туда, куда ему нужно? Стив рвался сквозь зеркала и грани, прошибая их насквозь. Мелькнула башня Мстителей - не то. Самолет, Антарктика - не то! Он снова заносил острый край щита над горлом Тони - Стив немного задержался здесь, но это все равно было не то. "Прости, Тони", - шепнул он, прежде чем застывшую в движении сцену сменили новые картинки. Он улетел в Ваканду. Он не улетел в Ваканду. Стив сходил с ума, стискивая виски, проживая сотни непрожитых жизней. Не то, не то, не то! Очередная грань, новая картинка прояснилась у него перед глазами. Гремели колеса. Поезд вылетел на мост. Ветер ударил с удвоенной силой, развернул Барнса. Стив увидел, как левая рука у того сорвалась. -Руку! - заорал он. Внизу за снегопадом проглядывала головокружительная пропасть - дна не увидеть. Баки отчаянно тянулся навстречу. Стив поймал его за запястье. Рванул на себя. Они оба рухнули назад, на дрожащий дощатый пол вагона. Стив вцепился в Баки изо всех сил, прижимая его к груди. Баки был холодный, мокрый от снега и абсолютно реальный. В голове колотилось очень много мыслей одновременно. И главная, огнем по позвоночнику: "Бак... Это на самом деле? Мы оба живы?" Вспомнилось еще одно слышанное от Старка название: "дискретная теория времени". Что-то насчет того, что можно на самом деле вернуться из будущего и изменить прошлое так, что будущее тоже станет другим. И в этом не будет никакого парадокса. Странно. В голове не укладывается, что в этом мире пройдет еще много лет, прежде чем у Говарда Старка родится его гениальный сын. "Когда ты родишься, Тони, мы с Баки уже успеем постареть. Но я так надеюсь, что мы успеем сделать этот мир лучше и безопаснее - для тебя и таких, как ты. Чтобы ты мог строить и строить, как ты любишь, а не воевать. Ведь для этого мы- солдаты - и существуем". "Не важно, - подумал Стив. - это на самом деле наше прошлое, или я нечаянно начал альтернативную ветку истории. Так или иначе, я знаю, что делать. У нас есть еще очень много времени до того момента, когда корабль крии вынырнет из "червоточины" рядом с орбитой Земли. У мира время, чтобы объединиться. А у меня есть Баки и Пегги. Они мне поверят. Втроем мы справимся". Стив потянулся к холодным губам со вкусом мороза и пороха. Поцеловал. И почувствовал, что ему отвечают.