Ковчег, 2131 год
Католичество бурно процветало на Ковчеге, но конкретно эта небольшая, даже можно сказать крохотная, церковь была забыта многими, но не всеми. Натали Роджерс, молодая женщина двадцати трех лет, знала, что в этой церкви все еще служат, правда приход у Пастыря небольшой, но он есть и это радует. Радует, потому что это их последний шанс. Она волновалась, муж тоже. Руки двадцати пятилетнего Брайана, так же как и ее, отчего-то тряслись, пока они медленно, шаг за шагом, подходили к церкви, едва освещенной свечами. — Волнуешься? — спросил Брайан на подходе к крыльцу. — Да, также как и ты. Но это наш последний шанс. — Даже если что-то и не выйдет… — Если что-то не выйдет, ты разведешься со мной, — твердо заявила Натали. — Нэт… — Ты разведешься со мной, Брайан. Все проблемы ведь из-за женщин, да? Так ведь нам говорили отцы, деды, прадеды. А если в семье уже как полтора года никак не может наметиться ребенок — виновна жена. Она падшая женщина и все. Если разговор с Пастырем ничего не изменит, ты разведешься со мной, а я проведу всю свою жизнь в покаянии. Развод — единственный способ уберечь тебя и твою кровь от этого позора. Она оправила на себе белый платок, одернула длинную юбку, полностью скрывающую носки туфель (в коротких, по словам матери, ходят только шалавы) и поднялась к тяжелым дверям церкви. Брайан помог их отворить, и они вместе вошли внутрь. Церковь была практически пустой, последняя проповедь давно кончилась, и сейчас здесь находились они вдвоем с Брайаном и высокий человек в рясе. — Здравствуй, раба Божия. Натали тут же бухнулась на колени перед святым отцом и поцеловала полы его одежды. — Встань, раба Божия и назовись. — Рабу зовут Натали, — прошептала она. — И что же Натали желает в столь поздний час. Натали нерешительно подняла глаза на Пастыря, но высказать свою просьбу не решилась. Это и не потребовалось, заговорил Брайан. — Мы женаты полтора года, но детей у нас все еще нет. Глаза священника как-то странно блеснули, но ни мужчина, ни женщина не придали этому никакого значения. По знаку его руки они опустили перед ним на колени и начали повторять какие-то неизвестные слова. — У вас будут дети, — пообещал он им, в конце концов. — Сыновья и дочери, но если вы попробуете хоть раз помешать их рождению, хоть раз не сбережете их невинные жизни, вас ждет большое горе. — Как возможно такое, отец Буджиардо? — прошептала Натали. — Разве может женщина, носящая ребенка под сердцем, от него избавиться. — И разве достойно ли мужчине приказывать жене избавиться от общего ребенка? — задал вопрос Брайан. Отец Буджиардо ничего не ответил им, только его глаза снова странно блеснули.*** Ковчег, 2144 год
Алекс пока еще мало что понимал в своей недолгой жизни. В двенадцать лет, по словам Пастыря, дети должны беспрекословно слушать своих родителей, и если отец требует после тяжелого дня идти и следить за младшими детьми, он должен именно это делать. Младших детей в их семье было много — все детство Алекса проходило в знакомствах с братьями и сестрами. Уже в год он стал старшим братом для Катрины, своей очаровательной обожаемой красавицы сестренки. В его три года он стал старшим братом вдвойне — родился вечноорущий и красный от собственного крика Норт, а в семь лет — в семью пришли близнецы, к неудовольствию прихода, считавшего двойни и тройни происками Дьявола. — Ты старший брат, Александр, — постоянно говорила ему мама. — Ты их защитник. Защитником пришлось стать очень рано. В шесть лет приходилось отгонять глупых драчливых мальчишек от пятилетней Катрины Смит, младших отчего-то записывали со странными фамилиями. — Как же у тебя день прошел, Кэтти? — ласково интересовалась бабушка вечером, сажая Рин себе на колени. — Я познакомилась с девочкой по имени Мари со странной фамилией, — бойко отвечала Катрина. — Что-то вроде Гриппин или Грикин. — Может, Гриффин? — предположил папа. Сестренка только не запрыгала на месте. — Да-да! Она! — воскликнула Катрина. — Представляете, у нее сестра есть. Старшая! Зато у меня сразу старший и младший братики! Я ей так и сказала, а она «врешь, врешь!!!». Бабушка ахнула, мама побледнела, папа посуровел, а дед отчего-то схватился за ремень. Алекс мужественно принял на себя два удара, прежде чем утащить Рин в детскую под плач проснувшегося трехлетнего Норта. — Запоминай! — настолько строго насколько мог сказать мальчик шести лет, сказал он. — Нельзя никому говорить, что у мамы, кроме тебя, есть и другие дети. Это преступление, за такое убивают. Дрожащая сестренка прижалась к нему, и Алекс обнимал ее, пока Рин не забрала мама, успокоившая Норта. К счастью, нулевой класс Норта и близняшек не принес таких сюрпризов. Хоть Алекс и был должен их защищать, только потому что он старший брат. Пятая беременность матери стала полным сюрпризом, а потому на очередную службу все пятеро детей были одеты в самую лучшую одежду. Перед выходом из отсека в новых черных туфлях, сжимая влажную ладошку девятилетнего Норта, Алекс с некой гордостью смотрел на одиннадцатилетнюю младшую сестру в длинном белом с золотыми вставками платье, ведущую пятилетних Миру и Грету. Всю проповедь они просидели на самой дальней лавке, ощущая на себе заинтересованные взгляды прихожан, а после службы мама поделилась со всеми, что ждет шестого ребенка. Алекс внимательно следил за женщинами, поздравлявшими маму, пока сестры и младший братик в сторонке упоенно молились. Алекс помнил, что всякий раз, когда в животе мамы поселялся его будущий брат или сестра, мама делилась этой новостью со своими духовными братьями и сестрами, и кто-то в нужный день и час помогал ей избавиться от бремени, а после заматывал орущего младенца в белые ткани. — Это чудесная новость, Натали, пусть родится еще один мальчик! Поздравления сыпались со всех сторон и ко времени, когда большая семья Роджерс решила возвращаться домой, мама сияла от радости и гордости. Теперь каждое воскресенье сыпались предложения помолиться за беременную Натали и ее шестого малыша.. Катрина и ее сестры широко и открыто улыбались, как это делают все дети, Алекс взлохмачивал волосы Норта, чувствуя распирающую его гордость. Беременность матери прервалась в самом конце первого триместра. Алекс понял, что что-то случилось, лишь увидев бледное лицо отца, заплаканные глаза мамы и огромное кровавое пятно на постели. Катрина плакала, когда поняла, что новый братик или сестричка умер, так и не родившись, близняшки хором ей подвывали. Они плакали, только потому что плакала их старшая сестра. Алекс в минуты всеобщего траура просто сидел на диване и смотрел в одну точку, мама, начавшая отходить от произошедшего, прижимала к себе потерянного, испуганного Норта. Мысль о воскресной службе не несла никаких хороших чувств. На эту службу вся их семья надела одежду темных цветов в знак своей скорби, но едва они переступили порог церкви, сразу же поняли: что-то случилось. Несколько мальчишек — сыновья знакомых прихожанок — не стесняясь, показывали на Алекса, его брата и сестер пальцем, другие — подбегали, налетали, дергали девочек за косы и срывали с их голов платки, третьи — просто кричали вслед: «ВЫРОДКИ ДЕТОУБИЙЦЫ!!!». Люди кругом их обсуждали. В глазах Катрины уже вскипели слезы и были готовы пролиться, но она лишь крепче сжимала зубы и ладошки младших сестер. Мама смотрела на все происходящее с каменным лицом. Их семья снова заняла две самые последние лавки. Едва сели, Алекс сжал ладонь Катрины, пытаясь ее успокоить, Норт занял место между Мирой и Гретой и обеих обнял за плечи. Приход Пастыря немного утихомирил людей, что, не стесняясь, обсуждали их семью. — Братья и сестры! Среди нас присутствует женщина, коей не следовало даже переступать порог храма сего и входить сюда без покаяния. В начале этой недели, как мне известно, греховным помыслом своим и скверной душой она загубила нерожденную душу, не спасла невинное дитя, что носила. Алексу резко стало до такой степени противно от слов этого человека, что он хотел было вскочить, но мать лишь покачала головой. — Своим поступком она обрекла всех своих детей на вечные муки, — тем временем продолжил духовник. — Пока Натали не покается, пока ее сын, Александр, и дочь, Катрина, не покаются за то, что не уследили за матерью и также причастны к гибели безвинной души, в храм им не должно входить… Мама резко встала со своего места. — Я не согласна с вами, святой отец, — громко сказала она. — Да, я потеряла дитя, но моей вины в этом нет. И уж тем более нет вины в этом моих детей. Это все природа, она уничтожает больной плод, чтобы в этот мир могли прийти и выжить самые приспособленные — это называется естественный отбор. И коли уж вы думаете меня винить, торжественно заявляю, что как только оправлюсь от выкидыша, в тот же день перевяжу себе трубы, чтобы не понести больше ни одного ребенка. Алекс затаил дыхание, мама после смерти нерожденного ребенка охладела к религии, но так прямо заявлять такое духовнику… — В вас говорит бес, раба Божья… — А я бы очень хотел знать, кто говорит в вас, святой отец. — Поднялся со своего места папа. — Не волнуйтесь, это мы узнаем завтра утром, когда попросим здесь провести проверку. Секты на Ковчеге запрещены, нарушение этого запрета карается смертью. Идемте, дети. Их проводили осуждающими взглядами, в спину неслись проклятия и плевки. Но старшим членам семьи Роджерс на это было плевать, они уводили своих детей в родной отсек. — Вы — старшие среди всех моих детей. — Вечером мама усадила их с Рин по обе стороны от себя и начала мягко и ласково втолковывать прописные истины. — Если с нами что-то случится, вы ведь позаботитесь о своем брате и сестрах? — Да, мама, — ответил Алекс. — Конечно, мамочка, — прошептала Рин и прижалась к материнскому плечу. Мама осторожно обняла за плечи Алекса и притянула к себе, крепче прижала Катрину и начала что-то напевать, пытаясь их укачать, словно они были малышами. Оглушительно громкий стук в дверь заставил Алекса и его сестру вздрогнуть. — Мама, что это? Мама отстранилась и подтолкнула их с дивана. — Идите в детскую. Живо! Алекс взял за руку перепуганную Рин и устремился в комнату, там уже ждали такие же испуганные близняшки и Норт. Суровый офицер, ворвавшийся в детскую спустя минуту, стал настоящим монстром в глазах младших сестер и брата Алекса. Сам Алекс медленно поднял на него глаза и также медленно опустил их в пол. Небольшая темная камеру, где их заперли, отсрочив казнь мамы на одну ночь, стала началом кошмара.***
Ночью были слезы. Много слез. Мама обнимала их всех пятерых, что-то шептала и напевала. Алекс уткнулся ей в изгиб шеи, ощущая как рядом трясется в бессильных рыданиях Катрина, плачут навзрыд близнецы, и задыхается от сильного плача и страха Норт. Косы матери щекотали Алексу щеки, а родной запах больно бил осознанием того, что им отведена одна ночь. Только одна ночь. Неожиданно мама отстранила их и встала с холодного пола мрачной камеры. Она окинула взглядом заплаканного Алекса, трясущегося Норта и своих дочерей. — От судьбы не убежишь, — вздохнула мама. — Они велели мне эту ночь провести в покаянии и отсчете поклонов, но мне не в чем каяться. У меня прекрасные дочери. — Катрина зажала рот ладонью, сдерживая рыдание, Мира и Грета вовсю всхлипывали. — И мужественные сыновья. — Алекс резко зажмурился, младший брат вновь громко заплакал. — Единственное в чем я могу покаятся — это в том, что наша семья многие поколения была до фанатичности религиозна. Манипулятор воспользовался этим в своих целях. И поэтому, если сейчас наши последние часы, я должна вам дать последние наставления. Катрина уже не пыталась спрятать рыдания, Миранда и Грета прятали свои лица в ее объятиях. — Девочки мои… Мама присела перед ними на колени, не заботясь о чистоте своего нового платья, что по парадоксальной случайности скоро станет ее саваном. — Мои замечательные, дочки. — Она прижала к себе их троих и погладила по волосам. — В будущем вас ждут взлеты и падения, другие радости и горести, но я вас прошу, всем сердцем заклинаю, не забывайте про свою гордость и достоинство. Если кто-то, вроде Пастыря, осмелится вам сказать, что вы должны ползать на коленях перед своим возлюбленным или мужем только, потому что он — мужчина, гоните этого священника, советника или еще кого, кто вам такое насоветует, подальше от себя. Гоните от себя возлюбленного, если он сочтет, что может принижать вас, оскорблять или, упаси Господь, бить, только потому что вы родились женщинами, а значит в его извращенном уме его личными рабынями. Вы должны быть умнее меня и думать головой, отринув всю ту кашу, что пытался в нее вбить манипулятор в рясе. Вы меня поняли, милые? — Да, мама, — дрожащим голосом произнесла Катрина. — Да… Да… — всхлипывая, заверили Мира и Грета. Мама крепче их обняла и быстро-быстро начала моргать, прогоняя слезы. Не отпуская от себя дочек, она обернулась к Алексу и Норту. — Мальчики мои, — прошептала она. — Пришло время и вам мне дать наставления. Алекс дернулся, Норт всхлипнул. Горький комок встал поперек горла Алекса, мальчик почувствовал, что сам очень скоро зайдется в горестных рыданиях. — Вас ждут долгие годы жизни. Единственное, что я хочу у вас попросить: относитесь к своим возлюбленным, а в будущем и женам так, как вы бы хотели, чтобы кто-то отнесся к вашим сестрам или дочерям. Заботьтесь, поддерживайте, уважайте и защищайте свою девушку или жену. — Мы будем мама, — прошептал Алекс. Норт просто закивал, по его щекам с новой силой покатились слезы. Мама открыла руки для объятия, и оба брата прижались к ней. До самого утра они так и просидели, прижавшись мокрыми заплаканными лицами к матери, когда же под утро все дети, кроме Алекса, погрузились в тяжелый сон, сморенные надвигающимся горем и пролитыми слезами, мама высвободилась из их хваток и каждого из четырех детей уложила на две неудобные двухъярусные кровати. — Алекс, сынок, — прошептала она, с болью глядя на Алекса. — Я не хотела этого для тебя, правда, но сейчас выхода нет. Ты их старший брат, их поддержка. Прошу, позаботься о своем брате и сестрах, сделай то, что не смогла сделать я. — Я сделаю, мама. Мама притянула его к себе, и мальчик понял, что самое плохое вот-вот случится. Тяжелая поступь охраны, лязг замков, раздавшиеся спустя час, стали худшим событием утра. Алекс дернулся в объятиях мамы, Катрина, Мира, Грета и Норт проснулись и замерли на кроватях не в силах пошевелиться. — Заключенные отсека 0-8-4, вам вынесен приговор, — отчеканил один из охранников. Алекс не смотрел на них, он зажмурился, не отпуская руку мамы, ощущая, как она успокаивающе гладит его по спине другой рукой. — Натали Роджерс, две тысячи девяносто шестого года рождения, вы обвиняетесь в нарушении закона о количестве детей в одной семье и проговариваетесь к смертной казни. Мама даже не вздрогнула. — Александр Роджерс, две тысячи сто тридцать второго года рождения, вам предъявлено обвинение в покрывании преступления старших родственников, родителей, а также брата и трех сестер. Вы проговариваетесь к тюремному заключению до достижения совершеннолетия. — Катрина Роджерс, две тысячи сто тридцать третьего года рождения, вы — второй ребёнок в семье и вы обвиняетесь в нарушении действующего законодательства о количестве детей в одной семье. Приговор — тюремное заключение до достижения совершеннолетия. — Нортон Роджерс, две тысячи сто тридцать пятого года рождения, вы — третий ребёнок в семье и вы обвиняетесь в нарушении действующего законодательства о количестве детей в одной семье. До достижения совершеннолетия вы проговариваетесь к тюремному заключению. — Миранда и Гретель Роджерс, две тысячи сто тридцать девятого года рождения, вы — четвертый и пятый ребенок в семье и тоже нарушаете закон о количестве детей в одной семье. Вы будете заключены в тюрьму до достижения совершеннолетия. Приговор зачитывался таким тоном, словно обвиняемые были матерыми преступниками, а не детьми, старшему из которых недавно стукнуло двенадцать, а младшим по пять лет. — Приговор окончательный и обжалованию не подлежит, — закончил охранник и обратился к своим коллегам. — А теперь уведите заключенную, Натали Роджерс. Алекса отодрали от матери и запихнули на одну из кроватей подальше от дверей, в его ушах звенело от крика девочек и брата, перед глазами сверкали молнии разряда шокера, которым их напугали. Ему было двенадцать лет, когда казнили его родителей и старших родственников. А ему пришлось смотреть недетскими глазами, как отчего-то гордую несломленную мать ведут прочь из камеры на встречу со смертью. Алексу было двенадцать, когда он стал самым старшим во всей своей семье.*** Ковчег, март 2145 года
Тюремное заключение не означало, что для них закончилась учеба. Нет, она продолжалась, но только в специальной тюремной школе, где учителя были больше похожи на вечно злых зверей, а с урока на урок в средней школе, которую посещали Алекс и Катрина, их водили надсмотрщики. Эти же самые надсмотрщики следили за тем, чтобы уроки были сделаны, а дети ложились спать вовремя. Подъем под тяжелую поступь, кормежка по расписанию и ежемесячные медицинские тесты стали чем-то вроде нормы. Вечерами, после выполнения домашней работы, Катрина, более-менее оправившаяся от горя за прошедший год, читала младшим казенные книжки или пела замысловатые колыбельные. Она успокаивала их после кошмара и вела себя почти как мама. По утрам Катрина заплетала волосы Грете и поправляла школьное платье Мире, а Алекс помогал Норту разобраться с непослушным галстуком, вечером — они впятером делали домашнюю работу и делились впечатлениями за день. Отрезок дня под названием «школа» был лично для Алекса самым тяжелым. Их там не любили, учителя представляли их как «бессмысленный расход ресурсов», а другие несовершеннолетние преступники норовили избить в коридоре и свалить сам факт драки на них же. Это и произошло в крыле младшей школы, куда Алекс пришел за братом. Их было пятеро и они были сильнее, когда прибежали надзиратели, ублюдки выли и всхлипывали так натурально, что ни дать, ни взять их, пятерых, избили двое мальчишек, ниже них на две-три головы. — Вы оба отвратительные, нет, омерзительные дети! Что будет дальше? Начнете воровать лекарства со склада? Пристанете с девочкам? Да, таких, как вы, нужно срочно изолировать куда подальше! Алекс не сопротивлялся, когда его пинками куда-то гнали, только крепче сжимал ладошку десятилетнего брата. Норт был более чем напуган. Их бросили в каком-то темном помещении, где не было ничего, кроме голого холодного пола, и с грохотом захлопнули дверь. — Я бы таких расходчиков ресурсов, чья мамаша плодилась, как кошка, сразу бы в космос вышвыривала, и плевать сколько вам лет. Все заключенные — биомусор, — послышалось из-за закрытой двери. Алекс понял, где находится Норт только после того, как он начал тихо всхлипывать, и подполз к нему. Братишка тут же его боднул и уткнулся в живот, заливая школьную рубашку старшего брата слезами. — Эй, Норти. — Алекс опустил руку на вихрастую макушку младшего. — Не надо плакать. Я рядом, все будет хорошо. — Но мы…но…но нас… — Это всего лишь еще одна камера, где нас закрыли, но ничего. Скоро все это пройдет. Скоро нас откроют, и мы снова будем рядом с девочками. Все будет хорошо. Все будет хорошо. Алекс продолжал гладить по спине и макушке дрожащего всхлипывающего брата, надеясь, что их скоро выпустят из заточения. Они же ничего дурного не сделали — это на них напали, их подставили!.. …Из карцера они вышли только утром следующего дня, за двадцать минут до начала занятия. Разумеется, с невыполненной домашней работой. И пусть по закону Ковчега служащим в детских приютах было прямо запрещено бить детей на надзирателей в детских тюрьмах и заключенных там детей это, видимо, не распространялось. Тюрьма — не место для детей, в этом Алекс был уверен всю свою жизнь. Уверенность лишь укрепилась в его сознании, когда они с Нортом, едва переставляя ноги, добрались до своего тюремного отсека, когда Мире вскрывали в нормальной, не тюремной, больнице гнойник на ране, образовавшийся из-за надзирателей, когда Грету за маленькую просьбу дать ей ломоть хлеба заперли в темном карцере, на сутки, оставив без еды, когда Катрину, к которой приставали мальчишки, обвинили в разгульном поведении и отхлестали мокрым полотенцем…***
Ковчег, апрель–май 2145 года
В начале апреля в школьном расписании Алекса и Катрины появился интересный для них самих предмет — география и основы земных навыков. Учитель, мистер Пайк, рассказывал интересно и приводил не дающие заскучать на занятиях примеры. Предмет быстро стал любимым у Алекса и Катрины, последняя умудрилась даже договориться с учителем о дополнительных практических занятиях, на которых сможет присутствовать Норт. Алекс, несмотря на свою радость о получении дополнительных занятий, все еще сомневался: позволят ли строгие надсмотрщики посещать такие интересные уроки, но как оказалось сомневался он зря. Надсмотрщики только прочитали им длинную лекцию о том, что с ними будет, если они осмеются сорвать подобный урок, и как долго они проведут на хлебе и воде в карцере. Алекс, Катрина и Норт слушали их вполуха, предвкушая интересное занятие. Занятие и правда было более чем интересное: мистер Пайк показывал как разжигать костер, как фильтровать воду, какие костры использовать для обогрева, а какие для приготовления пищи и сушки одежды. Узнали они на занятии еще и о том как определять стороны света с помощью листа дерева, воды, магнита и иглы, как строить шалаш и ловить рыбу. — «Костры для обогрева и приготовления пищи разные, — зачитывала Катрина вечером сестрам свои конспекты. — В холодное время года для обогрева используется костер „Нодья“ его складывают…» Дополнительные занятия они посещали до самого конца мая, и все это время надсмотрщики более чем лояльно относились к их тяге к знаниям, но на последнее занятие с мистером Пайком отчего-то не пустили, велели сидеть в камере и не пытаться что-то вякать. — Как же так! — расстроено воскликнула Катрина, выпуская толстую тетрадь конспектов из рук. — Единственный интересный урок и на тот не пускают. — Потому что они гады, — пробурчал Норт. Алекс и Катрина встрепенулись, посмотрели сначала на младшего брата потом на шестилетних близняшек. Не слышали ли девочки эту брань? — Гады? — переспросила Мира. — Алекс, Норт сказал плохое слово! — воскликнула Грета. Алекс знал, что сделал бы папа — утянул бы сына подальше от всего семейства и объяснил бы, что называть людей «гадами» — плохо, а после разговора с папой сыну пришлось бы выслушать длинную лекцию от мамы, что в приличном обществе не принято употреблять таких слов. Но мамы с папой уже нет в этом мире, а он сам в тринадцать лет обязан заботиться о Катрине и других детях. — Норт, это плохое слово, не говори его, ты выше всего этого. — Нашелся, что сказать Алекс. Тяжелая поступь охранников и лязг замков уже были более чем привычны и не заставляли подскакивать на месте, как ужаленных, но все равно такие посетители не были приятными гостями в этой камере. — Заключенные отсека 0-8-4, лицом к стене. Это не было похоже ни на что, что сопровождало приход сотрудников охраны. Алекс первым стал исполнять это повеление, первым стал к стене, за ним уже это сделали Норт и девочки. — Разбирайте старших по одному, а младших девчонок по двое на человека. Алекс не понял, что значат эти слова. Не понимал он до тех пор, пока его не оторвали от брата и сестер и первого не погнали к выходу. Мрачный конвоир вел его по сплетению коридоров в тюремный медицинский блок. Запах спирта, болезненные медицинские тесты и громкий детский плач, наверное, это Мире или Грете прокололи скарификатором палец. Алекс сидел между двумя надсмотрщиками и гадал будут ли еще какие-то тесты или на этом все. — Держи. Когда ему протянули огромную коробку, он не совсем понял зачем это сделали и только и мог ее разглядывать, задаваясь вопросом, что за чертовщина здесь происходит. — Смотровая там. Иди и переодевайся, свои тряпки сложишь сюда же. Даже после этого объяснения он ничего не понял и сопровождаемый надзирателем дошел до смотровой. Только там он рассмотрел вещи: футболка, новые штаны, носки, ботинки и куртка. Алекс быстро переоделся, также быстро вышел и протянул вещи надзирателю. — Отведи мальчишку в приемку, чтобы уж точно никуда не сбежал. Алекс и не планировал никуда сбегать. Что такое «приемка» он не знал и узнать как-то не горел особым желанием, но его никто не спрашивал, что он хочет. Надзирателю сказали отвести его, он и отвел, а после захлопнул дверь. …Сумрачное помещение не несло в себе ничего хорошего, Алекс присел на стоящую в углу лавку и судорожно повертел головой, оглядываясь. Приемная камера была полна разных людей, в чьих глазах отражались разнообразные чувства от бешенства и безумия до чего-то смахивающего на здравомыслие. И число людей только прибывало. Алекс прислонился щекой к стене, посматривая на дверь. Его же не одного сюда отправили? Остальных же приведут? Правда же приведут? Когда он начал всерьез опасаться за то, что сестер и брата решили запереть где-то в другом месте, надзиратели втолкнули их в камеру, до смерти перепуганных, и зашли внутрь сами. Алекс быстро вскочил со своего места пробился сквозь толпу к Катрине, Норту, Мире и Грете, попутно выслушав богатую на эпитеты брань, и застыл рядом с родными. Пусть с ними делают, что хотят, главное — сейчас они вместе, их не разлучили. — Наш канцлер разрешил мне рассказать вам о вашей дальнейшей судьбе, — начал надзиратель. — Вы все здесь — преступники, и всех взрослых бы повышвыривали в космос до конца этой недели, но над вами смилостивились. Алекс почувствовал, как в животе сплетается узел от напряжения и страха. — Вместо казни вы отправитесь на Землю и уже к завтрашнему утру будете там. Поднялся ропот, гневный крик, но надсмотрщик уже удалился. Двери плотно закрылись. Алекс опустился прямо на пол, обнимая за плечи прижавшегося к нему Норта. Катрина смотрела на все вокруг испуганно. — Как же так? — шептала она. — Земля же необитаема! Алекс не знал, что ей ответить, единственное, что он мог предложить — объятия, а больше ничего. Их отправят на Землю. Джаха заменил одну казнь другой казнью. «Прости меня, мама, кажется, я не смогу их сберечь», — подумал Алекс. Около одиннадцати часов вечера охрана вернулась в приемную камеру и стала выводить преступников по одному. Когда очередь дошла до них, Алекс насчитал, что ушло двадцать пять человек, они впятером были последними. Алексу было страшно. Ремень безопасности, затянувшийся на его животе, лишь усилил страх, но он только улыбался младшим. Он — старший брат, младшие не должны видеть страха на его лице. Алекс сдержал крик, полный ужаса, когда челнок вылетел. Они покинули Ковчег.***
Гул внутри корабля пугал до дрожи в коленках, Алекс крепился как мог: по обе стороны от него сидели Мира и Грета, а напротив — Катрина и Норт. Братишка глядел на него так испуганно, что Алекс мог только выдавить улыбку и ободряюще кивнуть им обоим. Не хватало еще усилить их страх! На Грету и Миру он не смотрел — боялся, что не сможет от них утаить свои настоящие чувства. А он не должен показывать своего страха. Он — старший брат, он — мужчина, единственный кто сможет сберечь свою семью. Он не должен чувствовать страха. Вхождение в атмосферу сопровождалось еще более сильным гулом и темнотой в салоне челнока. Алекс услышал испуганные вскрики вокруг себя и единственное, что смог сделать —протянуть правую руку Грете, а левую — Мире, чтобы хоть как-то успокоить сестер. Челнок сильно трясло. Казалось еще немного и его разорвет на множество частей. Когда все это, наконец, закончилось, никто не шелохнулся. Тишина и включившийся свет воспринимались чудом, которое боялись спугнуть. «Приземлились… приземлились», — стучало у Алекса в голове. Звук отстегиваемых ремней безопасности прозвучал слишком громко. Один, второй, третий… человек за человеком освобождались из кресел. Алекс потянулся к красной кнопке, но пальцы занемели и нажать на нее он смог не сразу, а когда это сделал, его оглушили испуганные крики семьи. — Привет, сын крольчихи. Несколько преступников удерживали младших, когда они приблизились Алекс не заметил. А сейчас глаза девочек наполняются испуганными слезами, а Норт, подобно дикому зверенышу, пытается вырвать из чужой хватки. Но куда уж там… — Что вам нужно? — стараясь сделать все, чтобы голос не дрожал, спросил Алекс. — Отпустите их! — После. Когда ты откроешь дверь, и первым выйдешь наружу. За свои преступления нужно платить, маленький крольчонок. Алекс не спорил, хоть страх и переполнял его. Преступники, эти сильные рослые мужчины и женщины, что не испытывают к ним никакой жалости, держали младших так, словно в любой момент были готовы их или задушить, или переломать каждому шеи. Мальчик не дернулся, когда его в очередной раз назвали «сыном крольчихи» или «главным расходчиком энергии», он просто шел к огромным массивным дверям, а люди, держащие в заложниках его сестер и брата, шли следом. У массивных дверей он сделал глубокий вдох и с силой надавил на рычаг, открывая дверь. В челнок хлынул яркий солнечный свет, повеяло теплом и влагой. Алекс маленькими шажками вышел из челнока наружу и спрыгнул на твердую каменистую почву, и осторожно вдохнул здешний воздух, и… ничего не произошло. Он не упал замертво, не загорелся, не прекратил дышать. Все было как обычно, словно прямо сейчас Алекс и не стоял на поверхности зараженной планеты. — Здесь безопасно! — спустя мгновение крикнул он. Алекс молча наблюдал, как люди покидают челнок, как осматриваются, как ведут разговоры о том, что сделают на том или ином месте. Брат и сестры в это время стояли рядом с ним и испуганно косились на своих отнюдь не мирных попутчиков, кто-то из этих самых попутчиков указал на них пальцем, и Алекс услышал неприятные слова «обуза», «балласт». Он не знал, что значат эти слова, но интуитивно понял: с этими людьми им не выжить, нужно убираться от корабля. — О, Алекс, что же мы теперь будем делать? — всхлипнула Катрина. Алекс сжал ее плечо, подбадривая, а сам направился к человеку, что вынудил его выпрыгнуть наружу. Рослый преступник с желтоватыми зубами встретил его оскалом. — Что тебе нужно, маленький кролик? «Маленький кролик» уже стало тем словосочетанием, которое Алекса потихоньку-полегоньку начало выводить из себя, но сейчас делать нечего — надо терпеть. Не ради себя, а ради младших, вверенных ему покойными родителями. — Припасы, орудия первой необходимости, одеяла, — ровным тоном ответил Алекс. — Мы убираемся отсюда, достаточно и того, что я первым из всех нас спрыгнул на зараженную землю. Преступник лающе засмеялся. — Какой храбрый кролик! Все ли дети настолько храбрые в десять лет? — пробормотал он себе под нос. — Мне тринадцать! Мужчина все еще смеялся, когда отдавал Алексу нож и спички. — Хватит с тебя, и так много дал! — Алекс никак это не прокомментировал. Совсем скоро они уберутся отсюда. — А теперь снимай куртку с себя и своего выводка. — Что? — За все надо платить. Снимайте куртки, иначе отберу то, что дал. Алекс желал броситься на преступника, желал расписать ему все лицо кулаками, но это привело бы к плачевным последствиям: мужчина был силен. Мальчику пришлось лишь отдать верхнюю одежду свою и родных ему, забрать нож и спички и увести за собой сестер и брата. — Лучше будем скитаться по берегу реки, чем терпеть издевательства, — решил за всех он. «Я — старший брат, скоро мы заживем нормальной жизнью». Они шли в пределах берега реки весь день, сделав только два привала: в обед, чтобы добыть хоть какой-то пищи, и на ночь. Периодически приходилось нести падающих с ног близняшек, подставлять плечо уставшему Норту. На ночь они устроились в особенно темном участке близкого к реке леса. Алекс собственноручно вырыл несколько ям и натаскал в них хвою — мистер Пайк говорил, что так они не замерзнут, земля вбирает в себя тепло, а хвоя станет хорошим одеялом. — Мы будем спать в ямах? — спросил Норт. В руках он держал поделенную на пять кусков с горем пополам добытую и пожаренную рыбину. Уроки мистера Пайка были полезны. — Так мы не замерзнем, — пояснил ему Алекс. — Но мы будем спать в темном лесу? — пискнула Грета. — Ночью! — вставила Мира. И обе сестры посмотрели на него с таким ужасом, что Катрина, которой было не менее страшно, обняла их за плечи и притянула к себе. — Вы, мои котята, будете спать со мной, — заверила она девочек. — Места точно хватит. — Лес — это просто лес, Грета. Здесь безопасно. Думаю, нам стоит лечь спать. Они быстро доели жареную рыбу, вытерли руки о траву и разошлись по импровизированным кроватям. Норт тут же всем своим тельцем прижался к Алексу, мелко дрожа. — Не бойся, Норт, я рядом. Лес — это просто лес, — прошептал ему Алекс, крепко обнимая. Норт и девочки на удивление заснули быстро, Алекс прислушивался к их ровному дыханию, смотрел на звезды над своей головой и надеялся, что их скитания не продлятся долго. Сон сморил его незаметно. Развеялся сон тоже незаметно. Алекс слышал отдаленные громкие крики, чужую речь и цокот копыт. Он крепко зажмурился и сильнее прижал к себе братишку, надеясь, что это просто сон и в опасной к ним близи ничего такого не происходит. Земля безопасна. Безопас… Безоп… И он снова не заметил, как заснул. Утром, когда они проснулись, закопали ямы и планировали двинуться дальше в поисках места, что могло бы стать им домом, увидели далекий столб дыма. Он шел из места, где совсем недавно приземлился челнок с Ковчега. Алекс припомнил ночные крики и чужую речь и похолодел. — Пора двигаться дальше, — объявил он своим родным, тщательно скрывая свое внутреннее волнение. Следующую ночь они провели в ямах, выкопанных так глубоко в лесу, как Алекс только мог себе представить. Сам мальчик спал урывками, чтобы иметь возможность хотя бы услышать надвигающуюся опасность, но опасности не было, и ночь прошла спокойно. Также как и следующая. И следующая за ней. Постепенно Алекс начинал расслабляться, а острая тревога рассеиваться, дни становились интенсивнее, а сон в ямах не воспринимался как что-то жуткое. К концу недели они стали мастерами в вылавливании рыбы самодельным копьем, обжарке ее над огнем и выкапывании ям-постелей. Путь по жаре включал в себя плавание в ледяной речной воде, обязательно прозрачной, пускать младших в мутные воды Алекс опасался. — Это дом? — удивленно спросила Катрина во второй половине четверга. Шла вторая неделя их пребывания на Земле. Алекс обернулся к сестре, Катрина стояла на груде плоских камней и куда-то указывала, хоть Алекс и просил ее не залезать на эту жуткую башню из камней. — Стойте здесь, — велел он Норту, Мире и Грете, а сам полез к Рин. — Вон там, — указала сестра. Алекс проследил за ее рукой и увидел то, на что она указывала. Далекий двор с несколькими домами. — До туда идти до самой ночи. — Тогда, может, поторопимся, — предложила Катрина. — Может быть, сегодня мы найдем место, что станет нам домом, самым настоящим домом. В начале он хотел сказать твердое «нет», но в ее глазах была такая мольба, что Алекс сдался. Будет им этот дом! — Мы увидели дом, — объявил он остальным. — Но до него идти придется долго, практически до самой ночи, так что нам придется поднажать, если не хотим спать в ямах. — Дом, — блеснули глаза Норта. — Дом! — Дом! — радовались Мира и Грета. Алекс обменялся взглядами с Катриной: никто из младших после «мы увидели дом» не слушал. Расстояние Алекс немного преувеличил, до двора до темноты можно было дойти, даже если бы они шли спокойным шагом, а не практически бежали трусцой. Когда они перелезали через плетень ограды, мальчик чувствовал себя очень уставшим, а потому мало что замечал вокруг. С полузакрытыми от усталости глазами он толкнул первую попавшуюся дверь во дворе, вместе с остальными вошел в здание коровника, из последних сил забрался на сеновал и прикрыл глаза. — Идите сюда, — успел прошептать он, прежде чем заснул. Странное звяканье и мычание прокрались в его сон незаметно, Алекс приоткрыл глаза, рядом с ним спали Норт и сестры. Звяканье тем временем приближалось. Алекс замер на месте, чувствуя волну приближающегося ужаса. Двери распахнулись внутрь вошла женщина с двумя железными ведрами в руках. Как в замедленной съемке Алекс увидел, как женщина поворачивается лицом к сеновалу и в ужасе зажмурился. Неужели это кто-то из тех, кто напугали его в первую ночь? — О, Матерь! — охнула женщина. — Как же вы сюда попали-то, котята?***
Земля, лето 2145 года
— Кейтарина, красавица ты моя! С такой косой стольких женихов приведешь в этот дом! Рин смущенно улыбнулась, перекинула через плечо косу и поправила на голове косынку — Шейла не велела в солнцепек выходить на улицу с непокрытой головой. — Ох, какие женихи… — пробормотала девочка. — Да, и рано мне, наверное. Шейла ее только одарила ласковой улыбкой. Как многое изменилось за эти три дня — ровно столько времени прошло, как хозяйка двора обнаружила их на своем сеновале. Алекс стыдился вспоминать, как он ее тогда испугался: чисто внешне Шейла выглядела непривычно — изуродованная расщепленная губа, один глаз белесый и незрячий, а все тело покрывали шрамы. На Ковчеге он ни разу не видел никого похожего на эту женщину, поэтому сначала ему и показалось, что эта изуродованная женщина — им враг. К счастью, Алекс умудрился свои догадки держать при себе и ни чем не выдал свои мысли, иначе было бы неловко особенно после того как Шейла их вкусно накормила, вымыла, дала чистую одежду и выделила комнату в доме для сна. Шейла вообще оказалась удивительно доброжелательной женщиной и сразу же окружила своей любовью их всех, пятерых, а особенно девочек. Правда, имя «Катрина» очень быстро преобразовалось в «Кейтарина», но это были мелочи и на них ни Алекс, ни Норт, ни Катрина, ни близняшки не обращали никакого внимания. А вот Шейла на многое внимание обращала, в первый же вечер, перед отходом ко сну, она запела какую-то песню на неизвестном им языке и очень удивилась, что они молчали, смущенно опустив глаза. — Что же вы это гимна Матери не знаете? — пораженно спросила она. — Нет, не знаем, — покачал тогда головой Алекс. — Ну и дела… — протянула Шейла. Красная, как самый спелый томат, Катрина не смела даже глаз поднять, а Алекс мысленно начал прикидывать куда им податься, если из-за их невежества эта женщина их сейчас выгонит из дома. — В таком случае запоминайте. «Матерь, Матерь всеблагая, помилуй наших сыновей…» — Шейла делала акцент на каждом слове. На непонятном языке. Алекс едва ли понимал, что говорил. Он просто пытался подражать произношению Шейлы, но, сам того не замечая, проглатывал половину звуков. У Норта ситуация была еще хуже: младший братишка так коверкал слова, что от них оставались лишь нечленораздельные звуки. И лишь у девочек получилось более-менее сносно повторить те шесть слов, что сказала Шейла: Рин звонко, четко и, кажется, даже правильно повторила за женщиной, а за самой Рин, ей подражая, повторили Мира и Грета, однако это все равно не спасло ситуацию. — Ваша матушка вас выучила одному лишь гоносленгу? — со вздохом спросила женщина и, не дожидаясь их ответа, сказала как бы для себя. — Хотя это и не удивительно, бедная девочка принесла в подоле, а родители не сдержались — выгнали, а где один ребенок там и второй, третий, пятый. Времени обучить двум языкам просто нет… Алекс не знал что значит «принести в подоле» и не понимал почему за такое его бабушка и дедушка должны были выгонять маму из дома. Неужели «принести в подоле» — преступление? Тоже нет, иначе бы маму казнили бы еще до того как их, пятерых, обнаружили. При воспоминании о казни мамы заныло под ложечкой, за прошедший год он примерился с мыслью, что мамы больше нет, но любое воспоминание о ней все еще приносило тупую боль. Звонкий голосок Миры не дал картинам их последней ночи с мамой встать у Алекса перед глазами, чему сам Алекс был очень рад. — Но мама никого не приносила! — воскликнула она. — И папа тоже не приносил! Шейла повернулась к ней и ласково погладила по щеке. — Конечно, деточка, — проронила она и обернулась к остальным. — Сейчас ложитесь спать, а завтра после утренних дел я буду учить вас тригедасленгу и грамоте. И вот целых три дня Шейла их усердно учила неизвестному, загадочному «тригедасленгу». К нынешнему утру Алекс усвоил, что в первой строчке ежевечерней песни идет слово «матерь». С большой буквы. И поется с почтением. Другие слова мальчик тоже усвоил и мог более-менее правильно говорить на тригедасленге слова: «гуси», «корова», «молоко», «вода», «каша» и «Командир». Последнее слово, что звучало на тригедасленге как «Хеда», Шейла каждый вечер говорила с придыханием. — Мы с девочками пойдем полоть, — кротко обратилась Рин к Шейле. — Идите, мои работящие девочки, и не забудьте птицу покормить. Рин улыбнулась в ответ, но прежде чем уйти она завязала косынки на головах Миры и Греты. — Мы с Нортом пойдем колоть дрова, — объявил Алекс. Его совсем не удивило, что именно им с братом поручили такую тяжелую работу, вроде работы топором. Они с Нортом мальчишки. Сил в них больше, чем в сестрах, которые поливали, пропалывали и кормили скотину. — Как только вам станет слишком жарко — сразу же в дом, — напутствовала Шейла. — Разумеется, — отозвался Алекс. — Идем, Норт. Пока они выходили во двор, Алекс спиной ощущал, как Шейла провожала их взглядом. После — женщина, видимо, вернулась в дом и начала колдовать на кухне. Готовила она, что и говорить, лучше всех. Конечно, не так как готовила мама, но вкусно. Алекс не спорил, когда на утро после ночёвки у Шейлы оказалось, что они должны выполнять какую никакую работу. Это было справедливо, за кров и пищу нужно платить. Шейла быстро объяснила девочкам, что они должны делать и попросила Рин, как самую старшую, внимательнее следить за малышками, чтобы те вместо сорняков не вырвали из жирной земли будущий урожай. Алексу же и Норту досталась работа, непригодная для тоненьких, хрупких девочек: они должны были колоть дрова и носить с реки воду. — Ставь полено на землю, — велел он Норту, а сам взялся за топор. Удар. Топор частично расколол дерево. Алекс занес топор второй раз и разрубил полено. — Давай еще. Алекс снова взялся за топор, и работа закипела. — А знаешь, возможно, отправка нас на Землю была не таким и плохим мероприятием Ковчега. Здесь мы, по крайней мере, можем жить, не боясь казни. А также… — Лучше не говори, — сбивчиво пробормотал Норт. — Не то промахнешься. Алекс усмехнулся: с того момента как он взял острый топор, братишка начал бояться, что он непременно отрубит себе руку или ногу. Это Алекса очень веселило. — Не промахнусь! И он поднял топор так высоко, как только мог, и со всей своей мальчишеской силы ударил по полену. Дерево раскололось на аккуратные чурки, а Норт, стоявший на безопасном удалении от Алекса, выдохнул. — Итак, на чем мы там остановились, — Алекс снова занес топор. — Ах, да, точно! Девочки! И опустил его. — Представь себе, Норти, ты здесь сможешь найти себе подру… АЙ! Острая боль полоснула его левую ладонь, из правой руки на землю вывалился тяжелый топор. Норт испуганно вскрикнул. — Алекс! Алекс! Это! Это же… Брат не находил слов, лишь таращился на черную от крови ладонь Алекса испуганными круглыми глазами. Алекс прижал кровоточащую руку к серого цвета рубахе, оставляя на ней черное пятно. — Это кровь, это всего лишь кровь. Норт мотнул головой, его нижняя губа задрожала, а сам он стал ровно на пять-шесть лет младше своего возраста. — Алекс, тебе же больно! Тебе же… Тебе же… Шейла! — вдруг завопил он. — ШЕЙЛА!!! Алекс прижимал черную ладонь к рубашке, с удивлением наблюдая за тем, как из дома выскочила Шейла с руками в муке, а с огорода принеслись сестры. — Что такое, гуфа? — обратилась она к Норту. — Почему ты плачешь? — Алекс… он… он… Женщина обернулась к Алексу, ее взгляд задержался на его черной ладони, испорченной рубахе и валяющемся на земле топоре. «Подумаешь черная кровь, — по-своему истолковал ее взгляд Алекс. — Мы же сейчас не на Ковчеге, где всех нас направляли на дополнительные анализы из-за цвета крови, потому что чертов Пастырь что-то колол маме, и все ее дети рождались чернокровыми…» — Как же ты так умудрился, мальчик, — охнула Шейла. — У нас же в этой глуши нет лекарей! Ну, ладно сейчас сделаю все что смогу. И она увлекла Алекса за собой в дом. Поднимаясь по крыльцу, Алекс услышал, как Катрина что-то успокаивающе шептала все еще рыдающему Норту, что никогда не видел никаких ран или синяков на теле обожаемого старшего брата.***
Кровь остановилась очень скоро, и о ране напоминал лишь лоскут ткани, обмотанный в несколько слоев вокруг ладони Алекса, и неприятная зудящая боль. Мальчик был готов встать со стула, выйти во двор и взяться снова за топор, но Шейла не позволила. — Ты мог занести в рану заразу, а после лишиться руки. Хватит с тебя на сегодня. — Но…но… — Я все сказала, Александр. И Шейла с видом гордой матери огромного семейства удалилась к печи. — Говорил же я тебе «Не говори, промахнешься», а ты… Алекс молча привлек брата к себе. В большой комнате сейчас они сидели только вдвоем — как только Рин поняла, что рана не опасна для его жизни, увлекла за собой мелких на огород. — Это была досадная случайность, Норт, — тихо сказал он брату. — В следующий раз я постараюсь быть осторожнее. Норт котенком уткнулся в его плечо, и Алексу только и оставалось, что прижать к себе этого десятилетнего «котенка». «Хороший же я старший брат, так мелкого напугать!» …Ужин начинался под аккомпанемент начинавшегося за окном дождя. Девочки вместе с Шейлой накрывали на стол, а мальчики тем временем плотно закрывали двери и окна, чтобы ни одна дождевая капля не попала в теплый деревянный дом. — Мы благодарим Пятерых за еще один прожитый день, — встав лицом к западу, сказала Шейла. Алекс и остальные с точностью повторили ее действия и слова. Эта не первый их ужин, и хоть перевода сказанных слов они и не знали, говорить четко и правильно уже научились. Ужин проходил в тишине — Шейла считала, что за едой общаться ни в коем случае нельзя, а если очень нужно что-то сказать, говорить нужно исключительно шепотом. Алекс и Рин не смели нарушить эту традицию, а следуя их примеру, молчали за столом и младшие. — Норт, сегодня твоя очередь мыть посуду. — Норт кивнул Шейле и стал собирать тарелки и приборы. — Грета, солнышко, а ты будешь помогать брату и вытирать тарелки. Светловолосая Грета ослепительно улыбнулась и побежала помогать Норту. В комнате остались только Шейла, Катрина, Алекс и Миранда. Мира, покончив с едой, побежала к закрытому створками окну, уселась на подоконник и прижалась щекой к деревянной поверхности, слушая барабанящий на улице дождь. Алекс и Рин присели рядом с Шейлой на одну из дальних от стола лавок. — Вы хорошо сегодня поработали, — похвалила их Шейла. — Повезло мне с вами. — Спасибо. Женщина одарила Алекса теплой улыбкой. — Спасибо, — поблагодарила Катрина. — Могу ли я задать вопрос? — Конечно, милая. Рин переводила взгляд с Алекса на Шейлу и обратно, опускала глаза в пол, мялась, не зная как задать свой вопрос, и мучительно краснела. Алекс попытался представить, что же за вопрос такой хочет задать сестрица, что ей сейчас так неловко, но ему ничего не пришло в голову. — Спрашивай, деточка, — поторопила ее Шейла. И Рин решилась. — Почему вы живете в этой глуши, где даже лекарей нет? Неужели, не было других мест? Шейла как-то горько рассмеялась, услышав ее вопрос, и Катрине снова сделалось неловко, да так, что Алекс был вынужден успокаивающе сжать ее пальцы. — Твоя мать, милая гуфа, была действительно удивительной женщиной. Она растила вас всех в райском саду, скрывая от ужасов реального мира. Алекс вспомнил свою жизнь на Ковчеге и райским садом она ему не показалась. Мама с папой тщательно следили, чтобы во время их пребывания вне отсека и вне школы они никоим образом не пересекались друг с другом, чтобы никто не мог заподозрить их родство. Беда бы случилась намного-намного раньше, если бы кто-то увидел Миру и Грету вместе. — У всех нас разная судьба. Кто-то приходит в этот мир в золотой колыбели, с кровью Первого Командующего в жилах и носит гордое имя «найтблида», а кто-то, вроде меня, от рождения поломан судьбой, и коль его родители не обрекают его на смерть, отправляется в изгнание. На всю жизнь. Мы носим позорное имя «фрикдрина», что значит урод. Потому я живу здесь, Кейтарина, потому здесь нет лекарей. Когда Шейла окончила свой рассказ, глаза Рин были полны слез. — О, Шейла, мне так жаль, — всхлипнула она и прижалась к женщине. — Полно, гуфа, полно. Шейла приобняла ее, успокаивая, а Алекс задумался, что означает слово «гуфа». Если не считать печального рассказа Шейлы об устройстве здешнего мира, вечер прошел весело: Норт бегал по всему дому за Мирой и Гретой, Шейла учила Рин вышивать, а Алекс с большим удовольствием наблюдал, как сестрица учится рукоделию. — Дети! — объявила Шейла. — Самое время отправляться по постелям. Она разлила по деревянным стаканчикам молоко, добавила в него меда (Алексу показалось, что в его молоке меда было побольше, чем в напитках остальных), после они спели уже традиционную песню про матерь (Алекс даже более-менее понял смысл слов) и отправились в детскую, где в скором времени и заснули под равномерную дробь дождя. Во сне ему ни с того ни с сего привиделась та черноволосая девочка — подружка Рин с Ковчега, с которой он несколько лет назад говорил на празднике в Сочельник. Девочка смотрела на него и улыбалась, подол длинного зеленого платья струился по белым камням странного коридора, в котором они оба стояли. Алекса вдруг окружила волна тепла и света. — Мы еще встретимся, — произнесла девочка и исчезла в волнах белого света. На месте, где она стояла, остались выжжены красным три буквы — «М», «Э» и «Г». Алекс нагнулся было к буквам, как что-то горячее подхватило его в воздух, закрутило и унесло. Он зажмурился, а когда открыл глаза уже стоял перед простой металлической дверью — входом в их отсек на Ковчеге. Алекс подошел к двери, и та сама собой открылась. Комната была затоплена теплым светом, по ее центру стояла колыбель из чистого золота. Мальчик медленно приблизился и заглянул в кроватку. Младенец был завернут в белое расшитое золотом одеяльце, стоило Алексу осторожно коснуться ребенка, как на белой ткани чернилами растеклось слово «НАЙТБЛИДА», а после ослепительно теплый свет стал еще ярче и ослепительнее. Мальчик покачнулся и упал на пол. — Алекс, сынок! — До боли знакомый мамин голос раздался у него над ухом. — Вставай. Нежная рука подняла его на ноги. Алекс открыл глаза, долго-долго начал рассматривать женщину перед собой. Мама смотрела на него озабочено и отчего-то перебрасывала длинную золотую косу с одного плеча на другое. — Мама… — Не только. Из темного угла уже затемненной комнаты вышел папа и улыбнулся Алексу. — Ты подрос, мой мальчик. И возмужал. — Ты защищал своего брата и сестер. Я очень тобой горжусь! — Мама погладила его по плечу. — Ты стал мужчиной, Александр. — На первый план снова вышел папа. — Защитником. И, я надеюсь, ты продолжишь защищать своих младших. Мама оправила безупречное белое платье. — Ты — старший брат, Александр. Ты — единственная защита для Катрины, Нортона, Гретель и Миранды. Они все еще нуждаются в твоей защите и поддержке. Мама обвила его руками и прижала к себе. — Твой долг — защищать младших сестер и брата. Твой долг — сохранить наш род. Род… РОД…Р-Р-Р-РОООД… Звук папиного голоса все нарастал и нарастал, пока не прозвучал как рокот, как львиный рык, как оглушительно громкий БАБАХ. А следом за этим звуком кто-то цепко вцепился в Алекса, а где-то далеко-далеко раздалась слезная мольба проснуться. Алекс попытался стряхнуть цепкую хватку и… проснулся. Первое, что он увидел, перепуганный всклоченный Норт изо всех своих сил тряс его, а сам братишка сильно дрожал. С другой кровати доносилось мурлыканье Рин, которым она успокаивала всхлипывающих со страха Миру и Грету. — Что случилось? — едва разлепляя губы, прошептал Алекс. Ответом ему был раскат грома и огромная белая вспышка, разрезавшая небосвод. Гроза! Норт, увидев вспышку, сдавлено вскрикнул и теснее прижался к Алексу. Сам Алекс посмотрел на бледное лицо Рин, что пыталась успокоить девочек, и попытался взять собственную нервозность и постыдный страх обычного погодного явления в кулак. Младшая сестра-погодка справляется, и он справится! — Не бойся, — прошептал Алекс на ухо братишке. — Мы в крепком доме, куда ни одной молнии не попасть. Мы в безопасности. Ты в безопасности. Норт поднял на него испуганные-испуганные глаза и спрятал голову на груди Алекса. — Но…но… так громко… — Да, гром громкий, но ведь это только звук. Это звук такой оглушительный. Только звук. Гром не нанесет тебе никакого вреда. Ты в безопасности, а я рядом. Я всегда буду рядом. Хватка Норта чуть ослабла, он снова поднял на Алекса темно-серые глаза. — Обещаешь, — тихо спросил он. — Клянусь тебе в этом. Алекс заключил брата в надежное объятие, уложил рядом с собой и теплее закутал в одеяло. Взгляд Рин прожигал в нем дырку, Алекс повернулся к сестре, рядом с которой посапывали успокоенные ею малышки, и та показала ему большой палец. «Не волнуйтесь, мама с папой, я сохраню наш род и никогда не позволю ничему плохому случиться с ними. Несчастья не тронут никого из ваших младших детей», — засыпая, подумал Алекс.***
— Вам бы сходить погулять, пока прохладно. Рин оторвала глаза от пялец и вышиваемых разноцветных цветов. — Я бы хотела закончить вышивку, — сказала она Шейле. Женщина посмотрела на рисунок через ее плечо и погладила Рин по голове. — Красиво выходит, вышивай, деточка. На губах Катрины расцвела довольная улыбка, которая всегда появлялась на ее лице, когда Шейла ее хвалила или выражала свое одобрение. В последнее время, а с ночной грозы прошла целая неделя, это случалось очень часто: Рин хвостиком ходила за женщиной, училась стряпать, стирать, шить и вязать и вызывала своим упорством в постижении подобной науки довольную улыбку у самой женщины. Шейла уже прозвала Катрину «своей помощницей». — Мы тоже не пойдем, — заявила за двоих удивительно серьезная для маленького ребенка Мира. Она с Гретой заняли очень удобные места подле старшей сестры на этой длинной лавке рядом со столом. Алекс спрятал улыбку умиления, штопая свою порванную одежду. Норт никак не отреагировал на слова Миры, слишком увлеченный чтением толстой книги на тригедасленге, который они уже худо-бедно понимали. — Ну что ж раз у нас всех выдался такой чудесный вечер, когда мы все собрались в одной комнате, время историй. Мира и Грета оторвались от рукоделия Рин, Норт закрыл книгу, Алекс навострил уши и только одна Катрина продолжала, как ни в чем не бывало, вышивать. Довольная произведенным эффектом Шейла начала говорить. — Через пару дней наступит День Вознесения — святейший для всех нас праздник и потому я хотела бы рассказать вам про найтблид. Возможно, что-то о них вам говорила ваша мать, а, может быть, вы и не знаете о них вовсе. Единственное, что знал о найтблидах Алекс, что они — дети, рожденные в золотой колыбели с кровью Первого Командующего в жилах. Интересно будет узнать что-нибудь новенькое. — Найтблиды — наследники престола, это дети с кровью Первого Командующего в венах, одни из самых уважаемых и почитаемых людей нашего мира после, разумеется, Хеды. Их жизнь похожа на сказку: роскошь, слуги, изобилие в пище и для самого удачливого из них — трон и титул Хеды. — Самого удачливого? — переспросил Норт, откладывая от себя книгу. — Что это значит? Алекс тоже очень хотел это знать. Слова Шейлы звучали так, словно для того чтобы стать Хедой должно повезти, что очень странно. Если найтблиды и так наследники престола, то зачем нужно везение? В далеком прошлом среди наследников была очередность: старший из потомства становился правителем. Неужели сейчас действуют другие законы? — Это значит, что найтблиду должен избрать Дух павшего Командира, этот Дух будет сопровождать счастливчика незримой тенью на Конклаве и помогать одержать победу во всех раундах. Когда же падет последний соперник из новициат Конклава, Дух Командующего поможет в правлении преемнику. Шейла говорила все это с таким благоговением, что у Алекса мороз пробежался по коже. Конклав, Дух Командующего, новициаты что происходит в этом мире? — То есть новым Командующим становится единственный выживший? — неверяще спросил он. — Новым Командующим становится победитель, избранный, — поправила его Шейла. — Вышедший живым с арены найтблида восходит на трон, павших же ждет не меньшая почесть — они делят с Хедой погребальный костер. Воцарилась тишина и в этой тишине все услышали сдавленное шипение Рин. Алекс и Шейла одновременно обернулись к ней и оба успели заметить выступившую каплю черной крови на подушечке уколотого пальца. — О, девочка моя, мне следовало дать тебе наперсток, — захлопотала над ней Шейла. Катрина, красная от смущения, кое-как смогла убедить ее, что проколотый палец — пустяк, от которого она не умрет. — Мы, пожалуй, погуляем во дворе, — оповестила она Шейлу. Но прогулка не задалась. Насколько понял Алекс, Мира и Грета играли в салочки, но, похоже, за что-то зацепились и упали. Шейла, нашёптывала что-то ласковое, пытаясь успокоить испуганных, плачущих малышек, а Катрина в это время промывали сбитые коленки и локти. Чистый лоскут ткани достаточно скоро стал черным в тон крови.***
За день до святейшего праздника они все сходили в баню, а после Шейла подровняла волосы девочкам, «чтобы лучше росли». Алекса и Норта стричь она отказалась. — Мальчишкам не к чему длинная грива, вас буду ровнять на праздник Сбора Урожая. Сам День Вознесения Алексу запомнился лишь тем, что сверкающая в лучах солнца рыба куснула Норта за ладонь, и они еле остановили кровь, а, вернувшись к Шейле, Норт продемонстрировал их улов и рану с несмытыми разводами черной крови и стал героем дня. Следующие недели протекали более-менее размерено: они с Нортом рубили дрова, носили воду, ловили рыбу, девочки кормили скот и работали на огороде, а Шейла потчевала их вкусной едой, шила новую одежду и обстирывала. Иногда со стиркой ей помогала Рин. В один из теплых вечеров августа, когда звезды только-только появились на небосклоне, Алекс заметил, как изменилась внешне его сестра-погодка. Катрина из худющей девочки, которой в истинные двенадцать лет на Ковчеге можно было дать только десять, стала выглядеть так, как должна выглядеть обычная двенадцатилетняя девочка, которая не живет впроголодь. — Ты выполнил обещание, данное родителям, — заявила она, приближаясь. Алекс обнял сестру и уступил ей место на старом покрывале, на котором лежал сам. Сегодня он хотел увидеть звездопад, а потому вынес покрывало во двор и постелил его на траве. — Мы обрели кров, пищу и человека, который о нас искренне заботится, — продолжила Рин. — А все благодаря тебе, братик. — Да это… это… У Алекса не находилось нужных слов. К сожалению, мама не объяснила как отвечать на похвалы младших. — Я горжусь тобой, Алекс, — улыбнулась Катрина. — Я горжусь тем, что ты — мой брат. Алекс обнял ее за плечи и поцеловал в лоб. — Спасибо, Рин. — Они тоже гордятся тобой. Наши мама с папой, Мира, Грета, Норт. Алекс внезапно понял, что не одна Рин изменилась. Изменились они все. Перепуганный Норт немного осмелел, начал глотать книги и новые знания, Мира расспрашивала Шейлу больше о растениях, а Грета о зверях, рыбах и птицах. Застенчивость сестренок куда-то делась. Катрина в свои двенадцать лет практически заменила троице младших мать, а он сам стал защитником семейства. — Тут чудесно, Алекс, не так как на Ковчеге. Когда я выросту, непременно стану женой одного из местных мальчишек. Критерии же для замужества не такие уж и высокие: постирать, убрать, приготовить еду и что-нибудь сшить. Это же ерунда! — Ох, невестушка ты моя! Вырасти сначала! Рин дружески его толкнула локтем в бок, Алекс залился смехом, который позже подхватила сама Рин. Полночи они провели на покрывале, наблюдая за звездами, а уже под утро ушли досыпать в комнату. Праздник Сбора Урожая тоже прошел как-то мимо них. Алекс помнил вкусную еду, новую одежду, а вечером долгие-долгие посиделки с Шейлой и ее новыми более позитивными историями, чем рассказ о незавидной жизни найтблид. К концу лета Алекс помимо прочих слов узнал, что странное слово «гуфа» означало всего лишь ласковое «дитя», и его интерес к тригедасленгу немного поугас. В отличие от интереса Норта к изучению этого же языка… Этим утром все они работали в саду и убирали уже желтеющие листья и отживших свое растения. Катрина острым ножом под самый корень срезала ненужные стебли, Алекс сгребал листья, а Норт, Грета и Мира относили все это на компостную кучу. Шейла заканчивала какие-никакие дела в доме. Цокот лошадиных копыт, ворвавшийся в общий шум их слаженной работы, был чем-то странным. Алекс против воли напрягся и прекратил сгребать листья, Катрина крепче стиснула в ладони нож, и лишь младшие, что отнесли в компост очередную кучу с искренним детским смехом и подтруниванием друг над другом, не спешили возвращаться к Алексу и Рин. — Что это? — прошептала Катрина, когда цокот стал только громче, а после в их поле зрения оказалась большая крытая повозка, которую сопровождало не менее полудюжины конных всадников. — Не знаю, — мотнул головой Алекс, но тревожно оглянулся на веселящихся Норта, Грету и Миру. — Норт! Девочки! Быстрее сюда! Троица очень-очень медленно подошла к ним. Странное конное сопровождение тем временем остановилось прямо у плетня, за которым виднелся дом Шейлы. — В чем дело? — поинтересовался Норт. Вместо ответа Алекс показал на конников и прижал палец к губам. Что-то ему подсказывало, что встреча с этими непонятными людьми ничем хорошим для них не закончится. Алекс, поддаваясь каким-то непонятным инстинктам, прижал к себе Норта и близняшек, напряженно наблюдая, что эти люди будут делать дальше. Несколько всадников спешилось и вошли во двор как к себе домой. Алекс сильнее прижал к себе младших, Рин рядом с ним практически не дышала. Волей судьбы они находились в той части двора, какая не просматривалась со стороны плетня, а значит были более-менее незаметны. — Алекс! Кейтарина! Норт! Девочки! Идите сюда! Зов Шейлы был чем-то иррациональным, он никак не хотел вписываться в картину, развернувшуюся перед ними: странные люди, кони, экипаж и все они стоят у их дома, словно тайная полиция. Алекс чувствовал, что им нужно бежать, и вовсе не на крик Шейлы, а со двора, но это чувство быстро затмили воспоминания о том, как хорошо к ним относилась Шейла, что она вовсе не была их врагом, и они пошли на зов. — …старший мальчик, Александр, а младший, Нортон. Старшую девочку зовут Кейтарина, младших — та, что темненькая, Миранда, светленькая, Гретель, — быстро отчитывалась перед мужчиной, вооруженным до зубов, Шейла. Алекс, только заслышав их имена, понял: происходит что-то совсем не то, что им нужно. — Ты звала нас, Шейла, — тем не менее спокойно напомнил он. — Что-то случилось? Женщина, что была так добра к ним, обернулась и отчего-то начала теребить полы своей совершенно недорогой одежды. — Радость большая случилась, Александр! Вы же оказывается избранные! Потомки Первого Командующего! Алекс сделал шаг назад, глаза Рин испуганно округлились, сестренка рвано вздохнула. Младшая часть семейства никак не отреагировала, только потому что истинный смысл слов до них еще не дошел. — Черная кровь! У вас же у всех в жилах течет черная, ночная, кровь. Эх, чтобы я делала, если бы не Хранитель Пламени, — продолжала воодушевленно вещать женщина. — Приношу извинения, что не сказала вам заранее, что вы покидаете мой дом и отправляетесь на встречу своей судьбе. Мальчик вздрогнул, посмотрел на Шейлу с недоверием и почувствовал волну такого страха, что невольно сделал еще один шаг назад. — Вы прямо сейчас отправитесь в Полис! Мужчина, вооруженный до зубов, вручил Шейле увесистый мешочек с чем-то, а сам обратился к своим спутникам и что-то сказал на тригедасленге. Алекс особо не вслушивался: было некогда — оглушительный крик младших сестренок затмил собой все. — АЛЕКС!!! — заверещала Грета, которую пытались оттащить. — РИН!!! — вторила ей Мира, в руку которой тоже вцепились чужие пальцы. И Алекс почувствовал как страх, терзавший его до этой минуты, отступил. Мальчик бросился к Грете, со всей силы ударил ее пленителя, зарычал, как дикий зверь. Не ожидавший такого яростного отпора пленитель, выпустил руку девочки из своей, и Алекс смог спрятать сестренку за своей спиной. — Не трогайте ее! Алекс волком глядел на этих людей и жалел, что у него нет пистолета, и он не может этих уродов держать на мушке. — Не приближайтесь к нам! — как могла, рявкнула Рин, пряча за своей спиной Миру и Норта, вперед она выставила нож. Алекс с Гретой отступили к Рин. Подобно горным якам они с Катриной спрятали младших за своими спинами и встали так, чтобы никто из этих людей до них не дотянулся. — Мы не пойдем с вами, — твердо заявил он. «Нельзя, чтобы их забрали. Я должен их защитить. Я же старший брат! Я должен…» А после все смешалось. Алекс видел, как эти чужие и страшные люди бросились на них и попытались захватить младших, как они с Рин от них отбивались, как острый нож ранил нападавших. Горячие пальцы Миры и Греты цеплялись в его ладони, Норт хватался за поясницу Рин. Эхом звучал по-детски испуганный крик, когда кто-то выбил нож из рук Рин, а к лицу самой Рин что-то прижали, отчего сестра упала на землю как подкошенная. Алекс ничего не успел сделать, когда ее, до безумия маленькую и бесчувственную, уносили в темный экипаж, когда кто-то схватил вопящего от ужаса Норта, также усыпил и утащил в экипаж. Единственное, что Алекс смог сделать: крепче схватить Миру и Грету и волком посмотреть на надвигающихся на него людей. По щекам катились обжигающие кожу слезы. — Не забирайте их, — прошептал он. — Они же еще совсем маленькие… Им всего шесть! В глазах человека напротив не отразилось ничего, в глазах Шейлы, наблюдающей за всем этим ужасом, не отразилось ничего. — Конклав забирает найтблид в еще более юном возрасте. — Последовал безучастный ответ. Алекс не успел ничего сделать, когда из его рук вырвали обеих сестер. Он мог только слышать их отчаянные, испуганные крики. Он почувствовал усыпляющий запах трав и обмяк в руках своих пленителей, а когда очнулся, рядом с ним был только испуганный плач захваченных сестер и брата и сумрак увозящего их в неизвестную даль экипажа. Алексу было тринадцать, когда он стал одним из найтблид Конклава.