Сочельник 2121 года
Статная женщина в дорогом деловом костюме быстрым шагом шла по одному из центральных коридоров Кольца, девочка, не старше двенадцати лет, следовала за ней на почтительном расстоянии. Она помнила, что Антония Вагнер ненавидит, когда какие-то соплячки путаются у нее под ногами. Называть Антонию матерью, даже в мыслях, девочка не смела. Антония всегда для нее была «миссис Вагнер» или просто «мэм» и обращаться к ней следовало исключительно на вы. На одном из поворотов девочка запнулась, и женщина к ней тут же обернулась. Во взгляде было одно сплошное недовольство, губы поджаты. — Эбигейл, ты идешь к Мэтру не в первый раз, тебе должно быть стыдно запинаться. — Да, мэм, — прошептала девочка, опуская голову. — Простите, мэм. Женщина удовлетворенно кивнула, отвернулась от дочери, и они продолжили свой путь. Массивные двери, появившиеся в одном из закутков, в самом конце длинного коридора, вызвали вздох облегчения у Эбигейл. Антония Вагнер остановилась, цепко схватила за плечи желавшую уже войти в помещение девочку. — А теперь послушай меня внимательно, — велела она. Эбигейл сразу же напряглась. — Я жду только превосходных результатов. Меня не волнует как ты это сделаешь, но фиал должен гореть красным, в противном случае понесешь наказание. Ты меня поняла? — Да, мэм. — Хорошо, тогда иди и принеси мне красный фиал. Она отпустила плечо девочки. Эбигейл не двинулась с места. — Что еще такое? — Простите, миссис Вагнер, — сдерживая волнение в голосе, проговорила Эбигейл, — если я принесу вам красный фиал, не могли бы вы отправить меня учиться в медицинскую школу? Мне в ноябре двенадцать исполнилось, я подхожу по возрасту. — Увидим, — сухо ответила ей женщина. — Принеси сначала фиал. А теперь иди. Эбигейл потянула за дверную ручку, но прежде чем девочка скрылась в образовавшемся проходе, до ее чутких ушей донеслось раздраженное бормотание матери: «Наградил меня создатель тупоголовой девкой, вот уж спасибо! Еще подавай ей профессию медички. Медички, черт ее подери!». Девочка сжала зубы, не позволяя горькому вздоху сорваться с губ. В большом круглом зале все уже собрались. Девочка переводила напряженный взгляд с одного знакомого лица на другое. Натали, Аврора, Келли… Множество других девочек и редкие мальчики. Хитрые и опасные соперники друг для друга, как внушала с самого детства ей Антония. Молодежь Ордена собралась в одном круглом зале для последнего в этом году испытания. Испытания силы. — Беспокоиться не о чем, — говорил им Мэтр, раздавая прозрачные фиалы, излучающие белый свет. — Ваша сила способна расти и множиться. Это просто типичная проверка… Эбигейл не слушала эти успокаивающие слова. Они ее не способны были успокоить. Если сейчас она провалит испытание, кроме нескольких десятков ударов ремнем, показного равнодушия отца и холодности миссис Вагнер, ее ничего не ждет. Рождество после такого будет временем для замаливания грехов. — Можете приступать. Девочка обеими руками вцепилась в фиал, губы прошептали тихую молитву, только после этого она, дрожа от страха, прижала безымянный палец к острой крышечке фиала. Боль кольнула палец, но Эбигейл ее не заметила. «Пусть он будет красным, — непонятно кого молила она. — Больше мне ничего не надо. Пусть только фиал горит красным». — Похвально, мисс Вагнер, — услышала она негромкий голос Мэтра, — сразу видно: вы на ребячество свое время не тратите. Очень и очень похвально. Эбигейл открыла глаза. Флакон излучал красный свет и казался наполненным кровью. Девочка выдохнула.***
Зима 2134 года
Круглый зал был удивительно малолюден, один только шокированный ее последними словами Мэтр. Эбби не удивлялась: до Рождества еще неделя, юным неофитам Ордена нет нужды собираться здесь так рано. Предпраздничную неделю они потратят на более приятные занятия: прогуляются по ярмарке, спланируют как будут отмечать Рождество, завернут последние подарки в яркую оберточную бумагу, насладятся атмосферой скорого праздника. Эбби немного завидовала этим девочкам и мальчикам — новым неофитам Ордена, в ее детстве последняя неделя до Рождества превращалась в кошмар: Антония Вагнер заставляла ее все эти дни проводить если не в молитве, то в постоянном изучении огромных орденских фолиантов, за ребячество следовало строгое наказание, сама мысль о том, чтобы встретить Рождество как нормальные люди, была запретна. — Эбби, молю тебя, одумайся! — воскликнул Мэтр. — То, что ты задумала — величайшая ошибка! Так нельзя! Если ты стыдишься болезни Аурелии… — Мою дочь зовут Кларк, — резко перебила взволнованного мужчину Эбигейл. — Кларк. Только так. И я не стыжусь ее, как вы сказали, «болезни», напротив, я счастлива. Мэтр безвольно рухнул в кресло и схватился за голову. Маленькая светловолосая девочка увлеченно колошматила зайца, сидя на ковре, поодаль от взрослых. Их взрослые разговоры ничуть ее не интересовали, в отличие от темноволосой малышки, прижимающейся своим маленьким тельцем к Эбби. — У твоей старшей дочки приобретенная незрячесть, — напомнил Мэтр. — Она не способна чувствовать наших Основателей, не способна видеть картины прошлого и будущего, не способна получать и усваивать древнейшие знания. Она искалечена. Эбигейл нахмурилась. — Позвольте осведомиться: вы считаете калекой девочку, которая теперь из-за своей, как вы сами сказали, болезни освобождена от постоянных проверок на силу? Вы сожалеете о том, что из-за утраты ее дара, хотя это больше не дар, а проклятье, моя дочь не будет плакать в подушку из-за того, что она оказалась менее искусной, менее сильной, чем другие неофиты? Что Кларк не будет пугать сама мысль о возможном призыве? Лично я рада, что моя дочь сможет прожить нормальную жизнь, что у нее будет обычное детство, полное девчачьих глупостей, что ей не придется, как мне в свое время, и больной, и здоровой стоять статуей во время проведения всевозможных ритуалов. А если вас так заботит благополучие Кларк, просто вспомните, что она все еще дочь Зрячей матери, одаренная сильно развитой интуицией и лидерскими качествами. — Типичный набор способностей Незрячих детей Зрячих родителей, — кивнул Мэтр. — Меня заботит благополучие всех членов Ордена: и адептов, и неофитов, поэтому я поднял тему твоей дочери… дочерей. Их ведь у тебя две. Мэтр кинул взгляд на малышку на руках у молодой женщины. — Эланор, конечно, еще нет и года, но она — Зрячая, и для тебя это не новость. Эбигейл крепче прижала к себе младшую девочку, словно мужчина напротив был готов вырвать у нее ребенка из рук. — Ее зовут Марихен, — быстро поправила его Эбби. — Верно, Марихен Эланор — ребенок-сюрприз, — кивнул Мэтр, продолжая задумчиво рассматривать девочку. — Знаешь, Эбби, еще ни одной из адепток не удавалось без помощи Ордена скрывать свой беременный живот. Твоя скрытая беременность для нас сенсация. Объяснения тут два: либо твои собственные силы выше, чем я думаю, что в принципе логично, учитывая насколько сильна была твоя мать, либо же сила девочки проявилась в ней еще до рождения, что тоже не редкость. И все это подталкивает нас к тому, с чего начался этот неприятный разговор. Ты все еще хочешь увести своих дочек из Ордена? — Хочу и уведу, — твердо сказала Эбби. — Меньшее, что я могу дать моим девочкам — нормальное детство. Членство в Ордене этому прямо противоположно. Мэтр застонал. — Твоя младшая дочь сильна, Эбби! Это уже желтый, если не оранжевый цвет. Желтый! А ей всего девять месяцев. Ее способности будут расти, появятся картины прошлого и будущего. Как Эла… Марихен будет жить? Ты об этом подумала? Что если ее призовут? Последний вопрос вызвал на губах двадцати пятилетней Эбби усмешку. — Призовут? — переспросила она. — Мою бабку, значит, не призвали, мать не призвали, меня, черт подери, не призвали, а ее обязательно должны призвать? Я почти уверена, что дальше посвящения в Хранители дело не зайдет, если оно будет. — Последней официально посвященной была твоя бабка, Эбби. — Вот, а я о чем говорю. Марихен и Кларк состоять в Ордене не будут. Точка. Решено. Испоганить детство девчонкам я не дам. — Кто же будет портить девочкам детство? — вздохнул Мэтр, но переубедить Эбби уже не пытался, только периодически с тоской смотрел на двух маленьких девочек, которые уже никогда не будут неофитами и адептками Ордена. — Кастовая система. Разделение членов Ордена, даже самых юных неофитов, по цвету силы неплохо так портит детство. Что уж тут говорить про детей, силы лишенных. Эбби вновь вспомнила свою мать, как она тыкала пальцем в сторону Незрячих ее возраста и угрожала худшей поркой в ее жизни, если посмеет завязать с этими неприкасаемыми разговор. Мэтр покачал головой. — Если бы мать тебя сейчас видела… — Не надо мне тут указывать на Антонию, — зло проговорила женщина, вставая с кресла. — Вы можете считать ее идеалом жены и матери, идеалом Зрячей, идеалом первой помощницы. Мне она никто. Вернее, не совсем так. Антония — та, что испоганила мое детство, та, что постоянно избивала меня и лишала еды, та, что отбирала у меня дочь и говорила, что я — ужасная мать и недостойна растить собственного ребенка. Вы считаете ее святой, лучшей во всем. Я вижу в ней чудовище, обрившее наголо полуторогодовалого ребенка, когда та утратила дар зрячести, и попытавшееся сдать мою малышку в приют. — Все мы совершаем ошибки, — поднял руки Мэтр. — Надо уметь прощать… — Что ж тогда можете попытаться простить Антонию, потому что мне это не под силу. — Эбигейл быстрым шагом дошла до ковра, где трехлетняя Кларк продолжала пытаться вытрясти душу из зайца, и взяла дочь за руку. — В следующий раз, когда будете пытаться во время ритуала позвонить ей на тот свет, можете передать благодарность за мое воспитание. Благодаря ему я не отдам Ордену дочерей и сама буду появляться здесь так редко, как смогу. Прощайте. Она быстрым шагом направилась к двери, не замечая резко опечаленного взгляда Мэтра. Одна из сильных его учениц сжигала все мосты прямо у него на глазах.***
Сочельник 2141 года
В небольшой празднично украшенной детской было тихо. Тихо висели гирлянды на стенах, тихо сияли звезды, тихо тикали часы, тихонько посапывали две девочки. Яркие часы, украшенные белой мишурой, пробили девять раз, когда дверь в спальню девочек приоткрылась, пропуская внутрь небольшой луч света из коридора. Младшая из девочек, на которую первой упал этот луч, сморщилась во сне и перевернулась на бок, старшая никак не отреагировала и продолжила мирно спать. Ее кровать с лакированным изголовьем стояла дальше от входной двери, чем кровать сестры. — Девочки, — позвал их вошедший отец. — Пора вставать. Младшая вновь сморщилась и заворочалась. — Мари, тыковка моя, просыпайся. — Джейк Гриффин присел на кровать младшей дочери и растормошил ее. — Кларк, солнышко, вставай. Старшая девочка ловко увернулась от отцовских рук, стягивающих с нее одеяло. — Вставайте, вставайте, — громче попросил Джейк. — Сегодня Сочельник, а ёлка еще даже не наряжена. Как же мы с мамой будем ее наряжать без вас двоих? Девочки, особенно Мари, еще минуту назад ворочающиеся и немного недовольные ранним подъемом (прошлой ночью они обе так засиделись, что легли спать намного позже обычного), услышав про Сочельник, резко сели на кроватях, а Мари даже с нее резво слетела. — Сочельник? — переспросила Кларк. — Уже? — Уже, — с улыбкой кивнул отец. — Значит, сегодня ночью будет Рождество? Санта? Подарки? Мари с каждым вопросом, на который получала кивок, становилась все более радостной и энергичной. — Будет, тыковка, будет. Сегодня будет волшебство. — Мы прямо щас будем ёлку украшать? — с не меньшим возбуждением спросила Кларк. — И стены? И пудинг готовить? — Хочу пудинг! — тут же воскликнула Мари. — И яблоки в карамели! И пряники! — Сначала вы обе приведете себя в порядок и позавтракаете, а потом уже будем ёлку украшать. — Тогда мы быстро приведем себя в порядок, — пообещала отцу Кларк. — И все-все съедим, — пискнула Мари, что была удивительной малоежкой. — Не забудьте про свои кровати, — прежде чем уйти напомнил им отец. — Мы не будем украшать ёлку, пока вы не уберете свои кровати. Мари тяжело вздохнула: застилать кровать она не любила. Это было крайне-крайне скучное занятие, скучнее и не придумаешь. Однако сегодня, в этот особенный день, она управилась довольно быстро, и что удивительно ее постель выглядела почти также аккуратно, как и постель Кларк. Сестра, внимательно следящая за тем чтобы все выглядело прилично, сегодня совсем немного поправила покрывало на кровати Мари. — Пошли умываться, мышонок. И Мари радостно пошлепала босыми ногами в ванную комнату. Умывание у них обычно растягивалось на много-много минут — дурашливая Мари не упускала случая брызнуть сестре в лицо водой, а Кларк — ответить ей тем же. Все обычно заканчивалось тем, что обе девочки приходили к завтраку с вымоченными насквозь волосами, зато страшно довольные от водной потасовки. — Если в меня сейчас брызнешь, с волосами мучиться будешь сама, — предупредила ее Кларк, едва они обе пересекли порог ванной комнаты. Мари надула губы, но устраивать водную потасовку не стала: так можно и без кос остаться. Кларк умела красиво плести волосы, косы, которые заплетала старшая сестра, красиво смотрелись с подаренными папой платьями, лишиться такого великолепия Мари не хотела. К завтраку, правда, она вышла не с ажурными косами, а только с двумя хвостами, но хвосты были завязаны яркими красивыми резинками, какие Мари просто обожала, и Кларк дала клятву, что вечером она обязательно заплетет ей такие красивые косы, что все знакомые девчонки обзавидуются. Клятва была взрослой. На мизинчиках. Мари в свои восемь лет знала, что клятвы на мизинчиках нерушимы. Пока они завтракали (Мари пыталась не горбиться и не класть локти на стол — Кларк и мама говорили, что это неприлично), папа принес несколько огромных коробок и сундуков с разборной ёлкой и множеством украшений к ней. Мари старалась особо рот не разевать, глядя на это великолепие, недавно Кларк поделилась, что в открытые рты к девочкам, которые не едят и открывают рот просто так, может залететь какая-нибудь бактерия и навеки поселиться в животе. Мари не хотела, чтобы в ее животе поселилась наверняка страшная и мерзкая бактерия. — Я собрал ствол и подставку, разложил рядом пакеты с ветками — самое время собирать нашу зеленую красавицу, — подмигнул им папа в самом конце завтрака. Мари с огромным удовольствием притянула к себе пакет с номером «1» и отсчитала себе ровно половину больших и очень похожих на настоящие еловых ветвей. Она прекрасно знала (да и как такое можно не знать), что когда-то много-много-много лет назад на Рождество наряжали самые настоящие ёлки, а теперь люди могут покупать и наряжать только искусственные. На Ковчеге настоящие ёлки никто и никогда не растил, по словам папы, это было невыгодно. Мари наперегонки с Кларк расправляла сложенные ветви и вставляла их в нужные отверстия на стволе. Периодически они с сестрой сталкивались то носами, то лбами и с задорным смехом падали на покрытый ковром пол. Мама с папой собирали верхние ярусы ёлки более сдержанно. Они даже не фантазировали про то, какие ёлки могут быть в домах у других девочек! Ярус за ярусом ствол ёлки обрастал пушистыми ветвями, и зеленая красавица становилась похожа на красавицу с картинки, одновременно с этим наступил момент, когда ни Мари, ни Кларк уже не могли дотягиваться до очередного яруса и втыкать в углубления ветки. — В сундуках игрушки, разберите пока, какие вам больше нравятся, — предложил папа, собирая с мамой последние ярусы очень-очень высокой ёлки. Девочкам не было нужды предлагать дважды: Кларк и Мари резвыми козочками бросились к сундукам и разделили красочное богатство между собой, и оставили еще часть родителям. Прижимая к груди яркие шарики разных цветов, один краше другого, Мари чувствовала приближение любимого праздника. — Самое время украсить нашу красавицу, — с улыбкой сказала мама, — следите за тем, чтобы шары одного цвета не висели в одном углу — это будет не очень красиво. Мари только и ждала этих слов, чтобы начать развешивать отложенные для себя шары. Ёлка начала пестреть красным, розовым, синим. На ней силами Кларк и Мари появились причудливые игрушки из настоящего стекла в виде снеговиков и оленей, снежинок и сосулек и, даже красиво раскрашенных неизвестным мастером, снегирей. Когда место на ветвях, до куда они дотягивались закончилось, Кларк притащила себе табурет, а Мари подхватил на руки папа. — Вот так, тыковка, верхние ветки тоже должны быть красивыми. И Мари, заливаясь смехом, вешала остаток шаров не верхние ветви и наслаждалась видом красивой наряженной ёлки. — А давайте украсим ветки еще мишурой и протянем гирлянду ту, что с фонариками, — предложила Кларк, когда и у нее закончились шары. Мари представила светящуюся красным и синим ёлку и чуть не заплясала на месте от восторга. — Давайте! Давайте! Давайте! — восклицала она. — Это прекрасная идея, — улыбнулась мама. — Тогда я быстро. Мари не утерпела и побежала за сестрой в их детскую и вместе с ней притащила в гостиную солидную коробку с мишурой разных цветов и аккуратно сложенными гирляндами. Все вместе они начали украшать ёлку мишурой, а Кларк при этом еще и руководила всеми. Честь протянуть длинную электрическую гирлянду от верхушки через всю ёлку досталась папе. — Сегодня ночью не только главная в государстве ёлка будет гореть, но еще и наша. — Самое время водрузить на нашу ёлку звезду, — сообщила мама и под хлопки и восторженный визг Мари (радостная Кларк исключительно в силу более солидного возраста вела себя сдержаннее) водрузила на вершину красную и очень красивую звезду. — А сейчас, думаю, самое время нарисовать плакат! — воскликнула Кларк, когда ёлка была уже наряжена. Мари расплылась в улыбке. Все праздничные плакаты рисовали они вместе: Кларк делала карандашный рисунок, а Мари старательно помогала его красить. Так было и в этот раз. Они обе сидели в спальне за одним столом, Мари с интересом наблюдала, как старшая сестра рисует, и посматривала в сторону красок и кистей. На плакате, пока еще в карандашном варианте, появился Санта-Клаус с огромным мешком с подарками, а рядом с ним стояли большие праздничные сани, запряженные оленями. — А теперь можно красить, — сказала Кларк заветную фразу. Мари под ее присмотром аккуратно раскрасила одежду Санты, его сани, оленей, сугробы и причудливую деревушку, виднеющуюся на заднем фоне. Все остальное она оставила Кларк. Как бы ей ни нравилось раскрашивать, она понимала, что стоит доверять большую часть кропотливой работы художнику. Пока Кларк докрашивала свой плакат, она сама попыталась нарисовать рождественскую открытку родителям. Правда, в отличие от сестры ей картинки в том виде, в каком она хотела их видеть, с первого раза не давались. Один за другим белые листы, испорченные карандашом и смятые, летели в мусорную корзину для бумаги. — Мари, что это у тебя тут? Кларк закончила с плакатом и увидела, как Мари выбрасывает лист за листом и делается все более расстроенной с каждой новой неудачей. — Хочу нарисовать рождественскую открытку родителям. Кларк отложила в сторону готовый плакат и подсела ближе к Мари. — Давай помогу. Мари с радостью протянула ей хорошо наточенный простой карандаш и еще один листок бумаги. К радости девочки, сестра сразу же сложила лист пополам и взялась за карандаш. — У тебя хорошо получается, — оценила Мари предварительный эскиз. На лице Кларк появилась улыбка. Сделав еще пару штрихов, девочка завершила карандашную часть открытки. Пора было переходить на цвет. — Передай мне, пожалуйста, карандаши, — попросила Кларк Мари. Несколькими минутами спустя перед девочками лежала красиво оформленная открытка, внутри которой Мари вывела цветными ручками стих своего сочинения.Рождество – волшебный миг. Скоростные сани мчатся… Кто желанье загадал? Начало уже сбываться! В сказку эту лишь поверь, На ладонь поймай снежинку — Санта-Клаус откроет дверь, И растает в сердце льдинка.
Мари восхищенно смотрела на красивую открытку и не знала, как благодарить сестру. А благодарить надо — она большая девочка и уж это точно знала! — Как красиво! У тебя талант! — воскликнула она. — Спасибо огромное! Мари крепко обняла сестру, не зная, что еще можно сказать. — Мари, солнышко, — в комнату вошла мама, — к тебе пришли. Твоя одноклассница, вроде Эшли Беркл. — Бегу! Бегу! — прокричала Мари в ответ и стала спешно переодеваться. Под удивленный взгляд сестры она натягивала на себя все самое красивое и модное. Прежде чем выбежать к маме Мари спрятала нарисованную открытку в ящик комода. — Куда ты? — спросила Кларк, когда Мари начала быстро переобуваться в красивые сандалии. — Гулять! Мари прибежала к входной двери в их отсек ровно в ту минуту, когда мама повернулась в сторону их комнаты и крикнула. — Кларк, к тебе пришли! Что-то вроде помощи при украшении зала для праздника! — Мам, мы с Эшли гулять, — важно объявила Мари матери. — Вернее украшать зал, миссис Гриффин, — поправила ее Эшли. — Мы тоже вызвались помогать. Мама посмотрела сначала на Мари, потом на подошедшую Кларк. — Помощь в украшение — это очень хорошо, но, если не хотите пропустить приготовление пудинга и яблок в карамели, пожалуйста, вернитесь к трем часам дня. — Конечно, мам. — Да, мам. И обе девочки в сопровождении своих друзей-товарищей скрылись из-под бдительного материнского взора.***
В большом праздничном зале Кольца, где должен был проходить праздник для средне-старших детей, собрались ребята всех возрастов. Волонтерство на таких мероприятиях очень и очень почетно, оно обязательно заносится в личное дело каждого из помощников и может внести свою лепту в дальнейшем будущем, а потому упускать такой шанс выделиться из толпы попросту глупо. Работа в праздничном зале была самая разнообразная, начиная уборкой (что и Кларк, и Мари благополучно пропустили, ибо конкретно на уборку и не записывались), заканчивая помощью в приготовлении праздничных блюд. Кларк и ее младшая сестра подошли к тому моменту, когда одна группа волонтеров сменилась другой. Та группа, в которую вошли девочки, а также пришедшие за ними в жилой отсек семьи Гриффин Уэллс Джаха и Эшли Беркл, занималась украшением зала, а также сбором и украшением ёлки. Первым делом решено было собрать и установить большую ёлку. Это дело доверили старшим ребятам, волонтеры от тринадцати и младше в это время занимались украшением самого зала. Когда ёлку собрали и установили, часть украшающих, особенно маленьких и легких, отправили наряжать ёлку. Одиннадцатилетней Кларк посчастливилось вместе с сестрой оказаться как раз в той группе, что занималась ёлкой. Как оказалось чуть позже, украшать высокую ёлку — трудно. Приходилось постоянно лазить по высокой и, как для себя отметила Кларк, страшной лестнице вверх-вниз. Частенько кто-то из старших мальчиков сажал себе на плечи совсем малышей с яркими шарами в руках и поднимал их к верхним ветвям. Со стороны это выглядело достаточно жутко. Когда на ёлку, наконец, водрузили огромную звезду, завершая этим украшение, все были взмокшие и тяжело дышали. — Так, давайте сделаем перерыв, — предложил один из старших мальчиков, и все с удовольствием его поддержали. Кларк привалилась к стене и откинула влажную от пота челку, Уэллс протянул ей бутылку воды. — Твоя сестра, похоже, совсем не устала, — удивленно протянул мальчик. — Вон смотри, с Роджерсом болтает! Кларк с любопытством посмотрела в указанную сторону, Мари действительно разговаривала с мальчиком на вид ровесником или чуть старше. — Кто это? — Алекс Роджерс. Тот еще тип. В свой отсек друзей не приводит, о своей семье ничего не говорит. Еще испортит твою сестру. Кларк еще раз внимательно посмотрела на собеседника Мари. Мальчик как мальчик. Почему же сразу испортит? Вроде ничего ужасного в нем нет. Наверное, Уэллс все преувеличивает. — Мари привыкла думать своей головой, а не повторять за старшими приятелями. Этот Алекс не испортит её, — попыталась она успокоить друга. Уэллс состроил недовольную гримасу. — Ну как знаешь. Кларк полюбовалась наряженной ёлкой, перевела взгляд на ребят, украшающих зал, и задалась вопросом: а много ли у них осталось времени на отдых. — Сколько ей лет вообще? — вновь заговорил Уэллс. — Кому? — Твоей сестре, разумеется. — Восемь. — Девочка прикрыла глаза, слыша как Уэллс пробормотал что-то о малолетних бестиях. Она живо припомнила, что Уэллс никак не мог поладить с ее сестрой. Каждый год Мари устраивала ему самые разнообразные подлянки, и мальчишка отвечал ей тем же. Ничто не могло заставить шаловливую Мари прекратить подшучивать над приходящим в гости Уэллсом: ни выговор от родителей, ни дополнительные обязанности по дому, ни стояние в углу, ни необходимость написать огромное эссе с подробным разбором своей неправоты, в последний раз шуточка сестренки дошла до того, что папа пригрозил ее отшлепать, к счастью, эту угрозу он не воплотил в жизнь, но даже она надолго не осадила пыл Мари подшутить над Уэллсом Джахой. — Ты идешь на праздник для старшего возраста? — сменил тему Уэллс. — Скорее всего, — ответила Кларк и добавила заговорщицким шепотом. — Если все получится, я приведу с собой Мари. Ей должно понравиться. Уэллс удивленно покосился на нее. — Зачем она тебе там? Праздник только для старшего возраста. Для таких как мы. — Уэллс гордо выпятил грудь. — А твоей сестре только с куклами играть да молоко с медом пить, чтобы лучше спалось. Она же малявка! Еще испортит нам вечер. Кларк подавила в себе желание треснуть приятеля. — Попридержи-ка язык! Ты говоришь о моей сестре! И не задавайся — гордыня портит людей. А я хочу привести её на праздник, чтобы она порадовалась. Ей хочется увидеть что-то новенькое. И ничего она не испортит. Кларк вскочила на ноги. Ей резко разонравилось быть в компании Уэллса. Уэллс тоже вскочил на ноги. — Но она тебе даже неродная! Кларк посмотрела на друга так, что он попятился. — Ты дурак! Не подходи ко мне сегодня! И быстрым шагом отошла от него. Обвела глазами зал — надо забрать сестру и идти домой, здесь они напомогались, пора помогать маме с праздничным столом. Черных хвостиков Мари и ее розовой футболки и бридж она не увидела. Обошла зал по кругу. Ни одного знакомого лица. Сестры нет. — Мари! — крикнула она, не смущаясь никого. Отклика нет. Только удивленные взгляды. Сестра куда-то делась. — Только этого мне еще не хватало, — сердито пробурчала под нос Кларк.***
Помогать при украшении зала в скором времени и Мари, и Эшли наскучило, и потому, когда приятельница предложила по-тихому улизнуть из зала и прогуляться по коридорам Кольца, Мари радостно поддержала эту затею. Красивые коридоры, выложенные каким-то камнем, привлекали больше, чем огромный-преогромный зал, который так сложно украшать. — Я сейчас тебе такое покажу, — проговорила Эшли, увлекая Мари в очередной коридор, — закачаешься! Спорим, ты никогда не была в этом месте. — Спорим! Девочки хлопнули по рукам, как это часто делают взрослые, и пожалели только об одном, что не было третьего человека, который мог бы разбить их хватку. Разбивать пришлось Эшли. — Правда, не думаю, что Кольцо как-то может меня удивить. — Важно задрала нос Мари. — Моя мама — врач, она нередко приходит на Кольцо и часто берет меня с собой. Я знаю здесь все-все-все. Мари украдкой посмотрела по сторонам, чтобы хоть чуть-чуть запомнить дорогу назад. Потеряться на практически незнакомом Кольце — совсем не то, чего она хотела. Тех двух раз, что мама брала ее с собой на Кольцо, явно было маловато, чтобы ориентироваться на самой крупной станции всего Ковчега. — Это место ты точно не знаешь. — Вряд ли. Я знаю тут каждый уголок. Они прошли еще один коридор, и Мари снова посмотрела по сторонам. Эти коридоры, двери, стены были ей точно не знакомы. «Лишь бы мама не узнала, — подумала она, когда Эшли уверенно повела ее к большой массивной двери, — а то ведь проблем не оберешься. Меня же здесь быть не должно». Эшли открыла дверь, придержала ее, пропуская Мари. — Вот это таинственное место! — гордо объявила она, проскользнув в дверной проем. — Меня мама сюда приводит два раза в месяц и приведет сегодня вечером до праздника. Мари круглыми от удивления глазами смотрела на большой круглый зал с лепниной на стенах, местами устланный красными коврами. Она сделала несколько нерешительных шагов, озираясь по сторонам. Небольшие подиумы, покрытые циновкой, как в секции по единоборствам, несколько кофейных столиков, множество шкафов, редкие кресла, диваны и настоящие деревянные столы. Помещение напоминало учебный класс, но девочке в голову никак не могло прийти, чему тут могли научить. — Так странно, — протянула она, оборачиваясь к Эшли. — Странно? Почему? — Эшли Беркл о чем-то подумала и выпалила: — Странно, потому что ты удивилась? Ты здесь не была, так ведь? Значит, я выиграла! Я выиграла! Ты проспорила! — Ничуть я не удивилась! — скуксилась Мари. — Просто странно, что класс открыт и тут никого нет. Вот и все! — Что уж тут странного? — удивилась Эшли. — Класс частенько бывает открытым. Эшли вновь о чем-то подумала, но высказать свою мысль не успела — послышались стремительно приближающиеся шаги. — Ой, — пискнула Мари. — Оу, — только и смогла выдавить Эшли. Девочки не успели ничего предпринять, и вошедший мужчина с седеющими волосами с минуту просто рассматривал двух застывших детей, словно они играли в «Море волнуется раз». — Надо же у меня гости! — удивился он. — Мисс Беркл я, честно говоря, ждал вас позже. Боюсь, раньше времени вам фиал в руки дать не могу, придется вам подождать положенного часа. Эшли залилась краской и смущенно опустила глаза в пол. — А вас, маленькая мисс, я не припомню. — Мужчина посмотрел на Мари, та против воли так же, как и Эшли залилась краской. Внимание окружающих Мари очень смущало. — Напомните свое имя. Мари встала перед трудным выбором: представиться или нет. Вообще-то мама не особо приветствовала длительные разговоры «ее маленьких девочек» с незнакомцами, но, если этого незнакомца знала Эшли, то он не совсем-совсем незнакомец. Значит, ему можно назвать собственное имя. — Мари… — начала было девочка, но замолчала на полуслове: она вспомнила еще один мамин урок — представляться нужно полным именем, а не его огрызком. — Марихен Гриффин. — Она из простецов, — поспешила вставить Эшли. — Знаю, мне не стоит с такими водиться, но она — моя одноклассница, ничего не попишешь. Простите меня, Мэтр, и, пожалуйста, ничего не говорите ма… Мари переводила удивленный взгляд на такую знакомую и одновременно чужую Эшли и озадаченного мужчину, зовущегося Мэтром, который одним движением руки заставил Эшли замолчать. Что такое «из простецов» она не поняла и предпочла не знать, но понадеялась, что это хотя бы что-то не обидное. — Надеюсь, вам, мисс Гриффин, здесь понравилось. — Очень понравилось! — кивнула девочка. — Здесь очень красиво и необычно. — Тогда, думаю: самое время вручить вам небольшой подарок. Мэтр отошел к одному из шкафов. В груди Мари быстро-быстро забилось сердце: прямо сейчас она готова нарушить еще одно мамино правило — ничего не брать у незнакомцев! Но, кажется, этот человек не выглядит так, словно хочет ей навредить. Может, в мамином правиле есть исключения? Ведь они есть во всех правилах. — Милой маленькой мисс — маленький фиал. Мэтр протянул ей небольшой изящный флакон с удивительно острой крышечкой. — Спасибо, — прошептала девочка, принимая подарок. Острая крышечка манила себя потрогать. Не может же такого быть, чтобы крышка, выглядящая острой, такой была на самом деле? Мари осторожно дотронулась до нее пальцем. — Ай! — вскрикнула она. На нежной коже тут же образовалась алая бусинка, а фиал до этого прозрачный, словно изнутри, озарился багрово-красным светом. Мари от неожиданности выронила сосуд, и тот покатился по полу и закатался под ближайший шкаф. — Простите. — Ничего страшного, — успокоил ее Мэтр. — Держи, вот еще один фиал. А теперь, девочки, почему бы вам не погулять в другом месте. Это — не совсем подходит для детских игр.***
— Вот ты где! Мари чуть на месте не подпрыгнула от непривычно громкого и недовольного окрика Кларк. Красная и взмокшая старшая сестра, материализовавшаяся перед ней, была чем-то новеньким. Мари несколько раз моргнула, чтобы убедиться, что это вовсе не иллюзия. Кларк никуда не пропала, только стала, кажется, еще более раздраженной. — Не подскажете, юная леди, что вы здесь делаете, когда должны вместе со всеми украшать зал? — копируя тон и фразы мамы, когда та особенно недовольна, требовательно спросила Кларк. — А заодно хотелось бы знать: какого лешего ты слиняла оттуда. Мне пришлось три раза оббежать все Кольцо. Три раза! — А…о…эм… — Мари так и не нашла ответа. Эшли попробовала помочь ответить на этот простой вопрос. — Кларк, мы с Мари хотели погулять. — Погулять? — живо заинтересовалась старшая девочка. — И что? Хорошо погуляли? Мари с большим интересом начала рассматривать свои сандалии. Мысль о том, что они все же сглупили, когда покинули зал, пришла достаточно поздно. «Если Кларк сейчас так недовольна, то насколько же будет недовольна мама?» — Прости, — тихонько сказала Мари. — Значит так: прощайся с Эшли, мы прямо сейчас идем домой. Если по пути выкинешь еще что-то такое, я обязательно расскажу обо всем родителям! Мари сглотнула. Если мама с папой узнают, ее же на замок посадят! Что такое «домашний арест» она слышала от старших ребят, но ее саму еще никогда на него не сажали. Это, наверное, худшее наказание из всех. Как вообще возможно сидеть в отсеке круглыми сутками и не ходить гулять? — Пока. — Помахала она рукой Эшли, и Кларк потащила ее за собой. Идти с сестрой за руку было очень-очень-очень по-детски. Мари очень не нравилось так ходить. Особенно, когда старшая сестра на нее рассержена. Кларк шла быстро, Мари еле могла подстроиться к ее шагу. И ведь не высвободишься… — Ну, извини, — в сотый раз за длинный путь домой протянула девочка. — Я больше так не буду. Я не думала, что Эшли уведет меня так далеко. Кларк резко остановилась. — Я думала, что ты потерялась! Кольцо — самая большая станция, а ты на ней была всего пару раз! Знаешь, как я за тебя испугалась, дурочка маленькая? Я хотела бежать домой и звать родителей! Мари почувствовала, как стремительно начали краснеть ее щеки. «Никогда больше с этой дурацкой Эшли никуда не пойду, — решила она. — Пусть сама ходит, куда хочет, а то от нее одни проблемы. Еще и простачкой меня назвала. Дура!» — Прости. Она ощутила на себе долгий взгляд Кларк, а после старшая сестра ни с того, ни с сего привлекла ее к себе и крепко прижала. — Никогда так больше не делай, поняла? — услышала Мари ее шепот и быстро-быстро закивала. — Никогда-никогда, клянусь! — Кларк тяжело вздохнула, словно и не поверила ее клятве. Они пошли дальше. Кларк шла уже не так быстро, и Мари за ней вполне поспевала. Стеклянный фиал с острой крышечкой практически жег ей ладонь. На переходе к их родной Медицинской Станции Мари потянула сестру за руку, привлекая ее внимание. — Что такое? — Сестра обернулась к ней. — Смотри, что я нашла. Мари показала Кларк фиал и протянула. — У меня их было два, но первый засветился у меня в руках красным и разбился, — призналась она. — Серьезно? — Кларк с интересом начала рассматривать сосуд. — Наверное, на нем был светодиод, вот он красным и зас… Ай, черт побери! Прозрачный несветящийся фиал вылетел из рук Кларк, ударился о металлический пол и разлетелся на множество стеклянных осколков. Мари смотрела на осколки под ногами, на Кларк, засунувшую кровоточащий палец в рот, и силилась не расплакаться. — Мышонок… — Сестра тут же притянула ее к себе. — Не надо, не расстраивайся так. Я куплю тебе новый, даже три новых. Обязательно куплю! Слово скаута. Слышишь? Мари кивнула, сдерживая слезы. Она так хотела показать этот фиал маме, а теперь… — Ты сказала плохое слово, — шмыгнула она носом. — А ты сбежала гулять по Кольцу, — не осталась в долгу Кларк. — Обе отличились! Давай сделаем так: ты не слышала моих слов, я не заметила твоего отсутствия. Мари кивнула и бросила расстроенный взгляд под ноги. — Ничего-ничего, — приговаривала Кларк, уводя ее подальше от осколков, — будет у тебя новый сосуд, лучше этого. Я его обязательно тебе куплю. Ты же мне веришь? Веришь? Мари верила сестре, а потому не сомневалась в правдивости ее слов.***
Не опоздать к приготовлению рождественских десертов у них не вышло, к счастью, мама без них не начинала готовить ни яблоки в карамели (по словам папы в этом году выдали больше талонов на чудесные зеленые яблоки, чем в прошлом), ни пудинг, ни имбирные пряники. Горячая чуть загустевшая красная карамель так и привлекала к себе взор, Мари никак не могла отойти от кастрюльки с вкуснейшим лакомством, так и норовила схватить ложку, зачерпнуть горячей только что сваренной карамели и лизнуть ее. — Дорогая, — позвала ее мама, — не нужно пытаться незаметно ее съесть — ты обожжешься, а ожоги языка — очень неприятная вещь. Давай лучше сделаем карамельные яблоки. — Давай! — обрадовалась такому предложению Мари. «Я уже взрослая, — подумала она. — Пока Кларк будет пыжиться с пряниками, я буду делать самые вкусные карамельные яблоки!» — Бери яблоко, да, прямо за шпажку, окунай его в карамель да-да именно так, подними его, можешь еще повыше поднять — нужно чтобы остатки карамели стекли. Стекли? Отлично! Теперь можешь опускать его в чашку с посыпкой. Опустила? Умница! Мо-ло-дец! Твое первое яблочко готово, можешь положить его на тарелку. Мари внимательно слушала короткую инструкцию мамы и шаг за шагом ее выполняла, когда же покрытое красной карамелью, со всех сторон обсыпанное посыпкой яблоко заняло свое законное место на большом блюде, она испытала такой восторг, что словами не передать. — Я сделала это сама? — Сама, — с улыбкой кивнула мама. — А теперь, если хочешь, можешь превратить оставшиеся зеленые яблоки в праздничные. — Хочу! Очень хочу! — Они твои, милая. — Мама отошла от Мари к Кларк. — А как у тебя, солнышко, продвигаются дела с пряниками? Мари с радостью принялась за оставшиеся яблоки и теперь самостоятельно окунала их в карамель и украшала посыпкой. Блюдо с яблоками постепенно заполнялось. Когда же девочка поставила на него самое последнее, шестнадцатое, яблоко, оно больше смахивало на ежа с мохнатыми иголками, чем на тарелку. — Вижу, дело делается! — подметил вошедший в отсек папа и вызвал своими словами улыбки и у дочерей, и у жены. — Милая, — обратился он к Мари, — остаток карамели, думаю, можно вылить в форму и поставить застывать в холодильник. Будут у нас не только рождественские яблоки, но и рождественские конфеты! Мари с азартом взялась за выполнение поданной идеи. Кларк и мама тем временем поставили противень с пряниками в духовку. — Ну что, девчата, будем пудинг готовить? — поинтересовался папа. Мари от возбуждения чуть не прыгала на месте. Пудинг, как она узнала спустя несколько минут, готовить совсем не сложно. Главное — постоянно мешать. Разливать его по посуде доверили маме, которая все это время постоянно их фотографировала. — Пока вы обе свободны, — объявила она дочерям. — Когда пряники будут готовы, я вас позову. Вы же все еще хотите их украшать? — Да, да, конечно, да! — воскликнула Кларк. Скинув смешные фартуки с изображением мультяшек, обе девочки тут же побежали в детскую. Им еще до раскрашивания пряников нужно сделать очень-очень много дел! Мари плюхнулась на кровать, держа огромную шкатулку с украшениями в руках. Браслеты, бусы, сережки, новые, самые модные, резинки — все это хранилось в ней. Открыв замок потайным ключиком (Мари специально хотела именно такую шкатулку с ключом, чтобы никто посторонний в нее залезть не мог), она выгребла на кровать все свои красочные богатства. — Папа обещал нам новые платья, — заговорила она с сестрой. — Как думаешь, какое он мне подарит? — Думаю, что синее, — не задумываясь, ответила Кларк. — Синее? — переспросила Мари. — Ты уверена? — Я видела, как папа его нес в их с мамой комнату, — призналась Кларк. — Оно было очень красивым. Мари заулыбалась. Она любила красивые вещи, особенно если они синего цвета. — Помоги мне с украшениями? — попросила она, устав выбирать. Кларк отвлеклась от собственной шкатулки, спустилась с кровати и подсела к младшей сестре. Несколько минут она раскладывала перед собой бусы, сережки, браслеты, пока не отказалась от этого занятия. — Знаешь, я думаю, что выбирать украшения без платья — глупо. Мы же не знаем какое будет у нас платье. — Знаем! — мотнула головой Мари. — Синее. — Это только цвет, — терпеливо пояснила ей Кларк. — Мы не знаем, какой оно будет длины, какая на нем будет… горловина, вот! Последнее слово она произнесла, немного запнувшись. Запомнить слово «горловина» было довольно непросто. — Давай ты подумаешь какую тебе прическу сделать, чтобы потом время на это не тратить? Мари не могла долго думать. Почти сразу же она выпалила: — Косу хочу. Ну, такую, которую ты мне плела в прошлый раз, она хочешь-не хочешь набок свисать будет. — А, коса набок! — поняла ее Кларк. — Хорошо, будет тебе такая коса. Это несложно сделать. — Только, — отчего-то насупилась Мари. — Можно ее сделать покрепче, а то Билл Уитмен любит меня дергать за волосы, и вся прическа портится. — Можно, — кивнула Кларк. — Но сегодня этот мальчишка не посмеет дергать тебя за волосы, иначе к нему вместо Санты придет Крампус и огреет вооот такущей палкой. Кларк развела руки в стороны, показывая длину палки. Мари звонко засмеялась, представив себе хулигана, которого лупят палкой, а он только и может, что бегать из стороны в сторону и визжать, как многие его жертвы. — Крампус — это тот, кто посещает плохих детей? — Да, это он. Он приходит ко всем, кто вел себя плохо. — Даже к Молли Берегонд? Мари припомнила полную девочку, что только и могла задираться и обзываться плохими словами. — Это та, что вылила тебе на голову побелку? — Угу. — Обязательно к ней придет, — заверила ее сестра. — Как и к тем плохим мальчишкам, что порвали тебе осенью юбку и исчеркали домашнюю работу. — А как Крампус про это все узнал? — удивилась Мари. — Я специально написала ему письмо, — просто сообщила Кларк. — Ни один задира не может обижать моего мышонка. Ни один! Мари с обожанием на лице взглянула на свою старшую сестру. Неожиданно пришедшая в голову мысль свела восхищение в глазах на нет. — А к нам он не придет? — Не придет, не бойся. Мы были хорошими девочками. К нам придет Санта. — И вручит новую куклу? Мари уже представила новую светловолосую красавицу с длинными черными ресницами и голубыми глазами, наряженную в прекрасное платье. — И вручит куклу. Мари мечтательно улыбнулась. — Кстати, о куклах. — Кларк щелкнула пальцами. — Рождество — прекрасный праздник, он должен быть и у игрушек. Давай нарядим их в праздничное? — Давай! — радостно поддержала эту затею Мари. Они обе разодели всех квартирующих в комнате игрушек, так чтобы им в их новых нарядах не стыдно было идти на традиционный рождественский игрушечный бал (Мари искренне верила, что такой существует). Мама позвала их украшать пряники в тот момент, когда последняя наряженная игрушка (это был розовый заяц с бантиком у горла) села за импровизированный рождественский стол. — Девочки! — крикнула мама. — Пряники готовы! Разрисовывать имбирные пряники кремами всех цветов радуги — еще одна любимая Мари семейная традиция. Они с Кларк разделили сладости поровну и сели друг напротив друга творить настоящее волшебство. — Мама. — Кларк оторвалась от своей работы, когда почти все ее пряники были раскрашены и лежали на тарелке. — Да, дорогая? — Я хотела спросить про медицинскую школу, мне же весной уже будет двенадцать… Мари, до этого момента не обращающая внимания на слова сестры, и сама оторвалась от своих расписанных пряников. Слова «медицинская школа» звучали очень интересно, прослушать такое — настоящее преступление! — Да, я помню про это, детка, — ответила мама. — Я подала заявление о зачислении тебя на осенний семестр на бюджетное отделение. — А если я не пройду на бюджет со своим средним баллом? — забеспокоилась Кларк. — Тогда заключим договор о платном обучении, — просто ответила мама. — На твое обучение деньги я найду, не волнуйся. Все, что Мари поняла из услышанного, что сестра хочет пойти учиться в какую-то новую школу, в которой есть еще и разделение на бюджетное (интересно, что это значит?) и платное обучение. Что это за странная школа, интересно? — Я тоже хочу, тоже хочу! — на всякий случай заголосила она. — Я не хочу ходить в школу одна. Хочу быть с Кларк! С Кларк! Мама рассмеялась. — В медицинскую школу, милая, берут с двенадцати лет. Давай, тебе сначала исполнится одиннадцать, а потом мы вернемся к этому разговору. Такой ответ Мари удовлетворил.***
Ближе к вечеру мама посоветовала им освежиться в душе и перекусить. — Полноценно ужинать вы будете не раньше одиннадцати вечера, — сказала она. — А сладостями на детских банкетных столах вы точно не наедитесь. Мари сочла это глупостью, но решила не спорить, к тому же Кларк прислушалась к словам мамы и поужинала тарелкой макарон с сыром. Если уж взрослая Кларк ест, то и она поужинает! Папа пришел, когда они вдвоем мыли за собой тарелки и вытирали их мягкой тканью. В его руках было два чехла на плечиках. — Как думаете, девчата, не пора ли вам уже собираться? — подмигнул он дочкам. — Папа! — Папочка! Кларк и Мари бросили мойку посуды и с радостным визгом бросились к отцу. — Ну не все сразу, не все сразу. — Он осторожно приобнял девочек. Необходимость то и дело возвращаться в офис в Сочельник удручала его, но вот такое приветствие дочек заставляло улыбаться. — Если вы меня сейчас не отпустите, я не смогу вам отдать ваши долгожданные наряды, — предупредил он все еще прижимающихся к нему детей. Девочки мигом отпустили своего отца. — Это тебе, Кларк. Кларк осторожно приняла в руки длинный чехол с платьем и с улыбкой поблагодарила папу. — А это тебе, Мари. Чехол поменьше опустился в маленькие ручки Мари, и та крепко прижала к себе свое самое красивое и прекрасное платье. — Спасибо, пап. Она поцеловала отца в щеку и вместе с сестрой убежала в детскую переодеваться. Мари осторожно расстегнула чехол и ахнула. Красивое темно-синее платье выглядело просто потрясающе. Она провела пальцами по гладкой ткани и широко заулыбалась. Ей нравилось трогать платья. Платье, подаренное папой, чем-то напоминало большинство маминых шелковых нарядов, такое же гладкое и легкое. — Тебе помочь с платьем? — окликнула ее уже одевшаяся Кларк. Мари посмотрела на ее алое платье и такого же цвета туфельки на небольшом каблучке и захотела скорее стать такой же красивой в своем синем наряде. — Да, пожалуйста. Кларк помогла ей надеть платье, расправила подклад и юбку и легко застегнула молнию на спине. — Ну, вот и все, — объявила она, осматривая сестру со всех сторон. — А мои волшебные туфельки? — требовательно спросила Мари. — Ах, да, точно! Туфельки. Вот они. Кларк вытащила из-под кровати подписанную именную коробку, и Мари смогла сменить домашние тапочки на пару красивых лакированных туфелек в тон платью. — Думаю, к этому платью лучше всего подойдут вот эти гвоздики. Кларк протянула сестре пару черных сережек и помогла их надеть. — Осталось сделать прическу, и можно идти на праздник, но это я сделаю после того, как меня саму заплетет мама. — Да, хорошо, — легко с этим согласилась Мари, она прекрасно знала, что как бы хорошо и искусно Кларк не заплетала бы других людей, со своими волосами она не знала, что делать. Как она сама говорила: у нее скорее завяжутся руки узлом, чем пряди лягут в задуманную прическу. Мари терпеливо сидела на стуле, болтая ногами, и наблюдала, как мама делает из светлых волос сестры красивую прическу, периодически сбрызгивая ее лаком для волос. — А зачем нужен лак? — поинтересовалась она. — Чтобы прическа дольше продержалась, — не отрываясь от работы, ответила мама. — Ну вот и все, закончили. Можешь посмотреть на себя в зеркало, Кларк. Мари взглянула на старшую сестру и в восторге захлопала в ладоши, Кларк улыбнулась своему отражению в зеркале и чмокнула мать в щеку. — А можно подкраситься? — Можно, только накрашу я тебя сама. Кларк быстро притащила свою косметичку. К огорчению девочки, мама не стала брать блестящие ярко-синие тени и ограничилась тем, что нанесла ей на глаза тени более сдержанного оттенка, чуть подкрасила ресницы и позволила накрасить губы бледно-розовым блеском. — Во всем нужно знать меру, — объяснила она огорченной дочери. — Макияж не должен превращать девочку в клоуна или попугая. — Понятно, — вздохнула она. — Мари, давай расческу, нужно тебя заплести. Расческу Мари все это время, как мама заплетала Кларк, держала наготове, и, услышав просьбу сестры сейчас, тут же положила ее на стол. Кларк принялась за работу. Волосы она особо не дергала, плела быстро, и вскоре Мари уже была счастливой обладательницы своей вечерней прически. Когда девочка посмотрела в зеркало, с восторгом обнаружила в косе голубовато-серебристую ленту. — Спасибо! Она крепко обняла сестру. — Обращайся. Мари внимательно посмотрела на Кларк и захотела выглядеть такой же красивой, с такими же красивыми глазами и блестящими бледно-розовыми губами. — Я тоже хочу, чтобы меня накрасили, — сказала она маме. — Только потому что сегодня праздник. В школу так ты ходить не будешь, — предупредила ее мама. Мари часто-часто закивала. Мама использовала те же сдержанные оттенки теней, что и на лице Кларк, ресницы Мари она только чуть-чуть подкрасила, а для губ выдала младшей дочери бесцветный блеск. — Можно еще волосы сбрызнуть блестящим лаком, — предложила Кларк, когда мама уже сложила всю косметику обратно в косметичку старшей дочери. — Ты ей не закрепляла лаком? — Нет. — Тогда неси свой лак. Предложение сбрызнуть волосы блестящим лаком вызывало у самой Мари только радость. Она любила все яркое и блестящее, а баллон с подобным лаком считала произведением искусства. Кларк вернулась с лаком достаточно скоро. — Закрой глазки. Мари послушалась. Волосы окутала со всех сторон какая-то едва ощутимая жидкость, девочка только спустя минуту поняла, что это был лак и теперь ее волосы наверняка блестят. — Все. Теперь точно все! — объявила Кларк. Мари встала с кресла, подошла к зеркалу и наградила свое отражение широкой счастливой улыбкой. Если она на празднике встретит кого-то из своих одноклассниц, будет среди них королевой красоты, как минимум. — Папа скоро соберется и отведет вас на праздник, — сообщила им мама. — Держитесь вместе и не теряйтесь. Мари с величайшим удивлением обернулась к матери. Она, наверное, ослышалась. Кларк целых одиннадцать лет, она должна идти на праздник в старшую группу, а Мари только восемь — ее удел скучать в младшей. Или нет? — Мы будем вместе? — удивилась она. — Неужели ты думаешь, что я могу бросить мою малышку одну? Мари развернулась на каблучках и с громким радостным визгом повисла на шее сестры. Кларк, не ожидавшая этого, охнула. — Спасибо! Спасибо! Спасибо! — приговаривала Мари, а когда ей это надоело, просто обняла Кларк и прошептала на ухо. — Я люблю тебя! — Я тебя тоже, мышонок! Папу пришлось ждать достаточно времени: они успели накружиться в платьях, покривляться перед зеркалом, отработать книксены и реверансы, сплясать друг с другом, насладиться тем, как изумительно небольшие каблучки стучат по полу. — Кларк! Мари! — Папа вышел к ним, одетый в черный костюм с галстуком. — Мои красавицы-принцессы! Стойте как стоите. Это нужно запечатлеть. И папа защелкал новеньким полароидом, который сразу же стал печатать фотографии. — Давайте еще одну фотографию вместе. А теперь поодиночке. Улыбайся, Кларк! Не нужно быть такой серьезной, дорогая. Правильно, Мари, улыбочку! Эбби, сфоткаешь нас вместе? А теперь давайте общее семейное фото! Папа поставил камеру на штатив и настроил ее, а после смог даже уговорить еще не наряженную к празднику маму встать в кадр, чтобы запечатлеть этот чудесный момент. Мари смотрела на маму в красивом домашнем костюме с распущенными волосами и не понимала, а зачем ей еще как-то наряжаться и краситься, если она и так очень красива. Щелкнул затвор. Начала медленно печататься семейная фотография. — Ну а теперь, девочки, самое время выходить, если не хотим опоздать на праздник, — подмигнул Кларк и Мари папа.***
Приказ явиться в один из крупнейших ботанических садов именно сейчас, в час начала театральной программы праздника для средне-старших детей, довольно странным, но Эбигейл повиновалась. Иначе поступить она не могла. Игнорировать приказы главы Ордена строго возбранялось всем его членом, а она пока таковой и являлась, пусть и увела оттуда дочерей в их нежном возрасте. Она оправила подол дорогого шелкового платья, которое так любили трогать девочки, наверное, в сотый раз за эти десять минут, нервно постучала пальцами по подлокотнику лакированной скамейки, попыталась вдохнуть полной грудью и попросту успокоиться. Вопрос: зачем ее захотел видеть Мэтр сейчас оставался без ответа. За восемь лет с того дня, как она увела девочек из главной залы Ордена — залы Испытаний Силы, она встречалась с собратьями лишь раз. Тогда решался чрезвычайно важный вопрос об изгнании из Ордена адептки, что смела ради собственной дочери-неофита выкачать силу другой девочки на уровень сильнее. Мягкие шаги она услышала сразу же и поспешила встать со скамейки и в очередной раз расправить подол. Мэтр в парадных одеждах, чуть постаревший, приветливо ей улыбнулся. — Здравствуй, Эбигейл, — сказал он. — Для меня праздник вновь тебя увидеть. — Здравствуй, Адиль. Давно я тебя не видела. Мэтр сделал вид, что не заметил, как она к нему обратилась. За прошедшие годы вне Ордена большинство вбитых в голову протоколов как к кому обращаться, какая в Ордене вообще присутствует иерархия и все в этом роде немного забылись. Но насколько она помнила, называть Мэтра Адилем, ей было позволено. — Присядем, — он кивнул на лавку. — Разговор будет длинный, а ты на каблуках. — Конечно. Эбигейл ощутила некую странность в том, что она просто сидит рядом с тем человеком, перед которым в бытность девочки-неофита и юной девушки-адептки низко кланялась. Странность быстро прошла, когда она вспомнила с каким запалом завершала свой последний разговор с этим человеком, забирая девочек. Не каждая двадцати пятилетняя адептка пойдет на такую непозволительную дерзость. — Думаю, ты задаешься вопросом: зачем я тебя позвал в такой день и в такой час, зачем оторвал от мужа и детей, зачем решил вызвать сюда после стольких лет? — Полагаю, случилось что-то срочное, — предположила Эбби. А на счет дня и часа — это и неофит-первогодок скажет! Сейчас Сочельник — преддверие Рождества — лучший час для проведения ритуалов и таинств, легче черпается энергия, заслон времени и пространства приоткрыт. Просто идеальная комбинация для всего магического или околомагического. — Ты верно угадала: случилось срочное, — подтвердил ее слова Мэтр. — Но это срочное касается не Ордена, хотя, возможно, после того как я озвучу произошедшее, Ордена оно тоже коснется. В первую очередь, произошедшее касается твоей семьи, Эбигейл. Женщина чуть напряглась. Все, что касается семьи, не может не волновать. — Что случилось? Вместо ответа Мэтр вынул из больших карманов своей одежды маленький стеклянный фиал, излучающий багрово-красное сияние, и протянул сосуд Эбби. — Поздравляю, — оценила она фиал, — среди девочек, а может быть и мальчиков, выявился достаточно сильный неофит. Орден должен праздновать это событие. — Этот фиал не был в руках ребенка Ордена. Его держала юная Марихен Эланор, твоя младшая дочь, Эбигейл. Эбби дернулась, но светящуюся стекляшку удержала. — Ты видел мою дочку? Когда? Все это время ты следил за моей семьей? — Видел, — кивнул Мэтр. — Чудесная маленькая мисс. Сегодня днем она с Эшли Беркл — девочкой, которой незаконным путем перегнали чужую энергию, пришла в Зал Испытаний. Все произошло случайно, но я очень рад этому. Специально я никогда не следил за твоей семьей. Зато теперь у нас есть доказательство силы твоей дочери. — Есть, — согласилась Эбби, — и я сберегу этот фиал как знак того, что Мари полностью унаследовала мои способности. Это все, что ты хотел мне рассказать? Пока Мэтр собирался с мыслями, Эбигейл сделала себе мысленную пометку еще раз рассказать девочкам, как опасно что-то брать из рук незнакомцев и посещать незнакомые места на незнакомых станциях. — Твоя дочь сильна, Эбигейл. Если она вернется в Орден, мы сможем отслеживать ее силу, помочь, когда она будет видеть картины прошлого во снах, поддержать после официального посвящения Основателями. Ты же знаешь: у красных детей вероятность такого посвящения очень высока. — Знаю, — кивнула женщина. — Как знаю и то, что такие редкие посвящения раньше двенадцати-четырнадцати лет Основатели обычно не проводят, а если и решат провести то ни состояние в Ордене, ни уровень развития силы не будет иметь никакого значения. Дети с желтым уровнем также рискуют вытянуть короткую соломинку, что и дети с красным. — Вытянуть короткую соломинку? — ужаснулся ее словам Мэтр. — Ты говоришь про дар своей дочери и ее возможное посвящение так, будто это великое бремя. — Но ведь так оно и есть, — пожала плечами Эбби. — Хранители всегда несчастливы и началось это с Основателей. Быть Хранителем — нести тяжкое бремя, и я, как любящая мать, не желаю своему ребенку подобного. Мэтр оттер потный лоб черным платком. — Как хорошо, что наши Основатели не слышат этого святотатства, — сказал он. — Вот скажи мне, Эбби, почему тебе так сложно согласиться со мной и просто вернуть Марихен Ордену, чтобы мы ее обучили, все ей рассказали… — …зомбировали, лишили нормального детства, — ехидно договорила Эбби под укоризненное качание головы бывшего наставника. — Знаю-знаю, проходила все это. — Твоя мать была моей первой помощницей, ты сама была не последним человеком, сильно обгоняла таких посредственностей — твоих бывших партнерш по играм, как Натали Роджерс и Аврора Блейк. — Что ж теперь я крайне редко появляюсь в Ордене, а у Натали и Авроры, насколько знаю, есть дети. Думаю, самое время Ордену о них вспомнить. Может, там тоже красный уровень будет. Мэтр пришел еще в больший ужас. — Вспомнить об Авроре и ее незрячем сыне-подростке? Да использовать саму силу Авроры стыдно! Такой грязной энергии ни у одной адептки не найдешь! К тому же эта женщина все еще достаточно слаба: едва-едва желто-зеленый цвет выбивается. Эбби удержалась оттого, чтобы просто фыркнуть и напомнила себе, что она уже далеко не та молоденькая девочка, что позволяла себе дерзости. — Не все могут прокормить себя работой у станка, — напомнила она Мэтру. — Некоторым приходится ради семьи жить по желтому талону. А что же насчет Натали? Она, насколько я помню, подавала большие надежды. — Эти надежды скоро превратятся в труху. Натали доживает свою жизнь, недолго ей осталось. К несчастью, ее сын оказался не сильнее Авроры Блейк, посредственность иными словами. Вся надежда на тебя и твою дочь. Верни нам девочку, очень тебя прошу. Эбигейл посмотрела в черные глаза Мэтра, в которых никакой мольбы не отражалось, а было одно лишь требование: верни, потому что я хочу, чтобы брильянт моей коллекции вновь сверкал в короне. — Нет, — твердо сказала женщина. — Я говорила это восемь лет назад, говорю сейчас: моя дочь не вернется в Орден, она будет жить нормальной жизнью. Мэтр глубоко вдохнул, встал с лавки. Следом за ним поднялась и Эбигейл. — В таком случае прости, Эбби, — сказал он, — но я вынужден приказать тебе, как глава Ордена, в котором ты состоишь и которому обязана подчиняться, чтобы ты немедленно, сегодня же, привела ко мне свою Зрячую дочь, Марихен Эланор. Эбби ответила спокойно и сдержанно. В ее голосе не проскользнуло ни единой гневной отчаянной ноты. Она все-таки не была уже двадцати пятилетней дерзкой девчонкой, за восемь лет можно научиться сдержанности. — В таком случае вынуждена с Орденом попрощаться. Я отказываюсь от членства в нем, а значит и не обязана выдавать Ордену свою дочь. Прощай, Адиль, на сей раз навсегда. Она развернулась и пошла прочь, лишь каблуки звонко цокали по плитам ботанического сада. — Подожди, Эбигейл, — неслось ей в спину. — Если ты покинешь Орден, ни я, ни кто-то из сестер и братьев тебе не смогут больше помочь, тебя не выручат из беды, если она вдруг приключится, ты будешь во всем этом барахтаться одна! Женщина не ответила ему, не повернулась, словно угрозы ее вовсе не трогали.***
Первым мероприятием праздника стал рождественский спектакль, Мари смотрела на происходящее на сцене, как завороженная. Она увлеклась настолько, что даже не заметила, как наступил антракт, так что Кларк пришлось возвращать ее к действительности. — Пошли, — потянула ее сестра за рукав платья. — А? Что? — завертела Мари головой. — Антракт объявили, говорю, — сказала Кларк. — У нас есть время глотнуть лимонада и слопать печеньку. Что это за странное и сложное слово «антракт» Мари точно не знала, но интуитивно догадалась, что этим сложным словом называют самый обычный перерыв. Кларк не выпускала ее руку, пока они шли сквозь толпу народа, направляясь к столу со сладостями и напитками. Мари периодически смотрела по сторонам в надежде где-нибудь высмотреть папу (он должен был находиться где-то рядом, она точно помнила, что папа сидел с ними на спектакле), но все попытки были тщетны. — Угощайся. Кларк сама щедро плеснула из бутылки ей в большой стакан лимонада и передала столько печенья, что Мари стала сомневаться, что все сможет съесть. Жаль, что за щеку не спрячешь, как это делают хомяки, она все-таки девочка, а не хомячок. — А как вообще происходят взрослые праздники? — полюбопытствовала она, хрустя печеньем. — Сначала будет спектакль, потом танцы, интерактивы, мастер-классы — в общем, всякая веселуха, а в одиннадцать вечера все закончится и нас отправят по домам проводить праздник в теплом семейном кругу, — охотно рассказала Кларк. — Вау! — протянула Мари. — Допивай давай свою газировку и пошли обратно места занимать, сейчас антракт окончится. Мари выпила лимонад залпом и немного закашлялась. — Ой, не торопись-не торопись. Там же лед! Еще горло заболит. Спектакль продолжился. Мари с тем же интересом смотрела за происходящим на сцене, но явственно чувствовала, что что-то не так. Актеры чересчур сильно тянули песни, танцы были будто замедленны, а само действие на сцене притормаживало, словно она смотрела спектакль на подвисающем компьютере. Девочка несколько раз моргнула, но ничего не произошло. Ничего не изменилось. «Что здесь происходит?» — подумала она и обернулась к Кларк и папе (он нашелся в зале в самом конце антракта), но никто из них, кажется, ничего не замечал. Неужели только она видит эти странности? Стоило ей только подумать об этом, как все звуки на сцене стихли, зрительный зал заволок плотный туман, который не затрагивал сцены, но не давал Мари рассмотреть лиц своих родных. Прошло не больше нескольких минут, как напряженную тишину разрезал очень громкий марш из балета «Щелкунчик», а следом за этим на сцену выбежали три маленькие балерины. Пространство сократилось до этих трех девочек. Звук усиливался. Балерины танцевали так, что от них глаз не оторвать. Мари услышала и почувствовала нарастающий зов, слов она разобрать не могла, но что-то таинственное манило ее из этого зала. Девочка встала со своего места и стала медленно протискиваться к выходу. Три балерины, еще мгновение назад танцующие на сцене, возникли перед ней и, танцуя, начали указывать путь. В ушах звучала призрачная мелодия. Мелодия исчезла, как и девочки, когда Мари подошла к удивительной хрустальной двери и распахнула её. Белый свет тут же окружил девочку.