Перекрёсток времени

      Я проснулась до рассвета и сама не поняла отчего. В пещере было тепло и тихо. Чуть всхрапывали во сне Вихрь и Марс. Перевернулся на другой бок спящий рядом со мной Алекс. В жилище царил мир и покой, и только я, единожды проснувшись, больше не смогла уснуть. Как не могла и вспомнить то, почему я ни свет, ни заря подскочила на ложе. Наверное, дурной сон. В последнее время они меня часто тревожат. Стоило только расстаться с Кларк…       Устав ворочаться, я осторожно выползла из-под одеяла. Босые ступни прекрасно чувствовали неровности пещеры, скрытые под тонким плетеным ковром. Я на цыпочках пробралась за передний полог к месту, где спали лошади, оттуда веяло прохладой. Как бы мы с Алексом не утепляли так называемые сени, холод все равно просачивался в них. Мои голые ноги вмиг покрылись мурашками — льняная рубаха для сна, доходившая до середины бедер, никак не спасала от низких температур. И все же я не вернулась назад в уютную, теплую часть пещеры, а подошла к плотному пологу, служащему дверью в наше убежище, и чуть отодвинула в сторону. Дыхнуло морозной свежестью. Чернота ночи сменялась серостью утра. У моих ног расстелилось белоснежное полотно свежевыпавшего снега.       Окрестность, окружающая пещеру, молчала. Страшный буран, мучавший нас три дня, наконец, утих и улегся.       Какое счастье!       Я вернулась к спящему Алексу, но спать больше решила не ложиться. Это не к чему. Он сам скоро проснется и наверняка надумает завтракать. Ему не впервой просыпаться рано.       Я быстро переоделась — льняная рубаха и короткие хлопковые шорты отправились под подушку, а сама я облачилась в вязанную кофту, штаны с подкладном и натянула носки. Пещера греется от одного костра, на котором мы готовим и разогреваем пищу. Когда она есть…       Жизнь в северной части земель Трикру — это то еще испытание, к которому я оказалась не готова. Цыпки, обветренное лицо, потрескавшиеся губы, смерзшиеся в сосульки волосы — это все ерунда по сравнению с голодом. Когда ты готов скоблить с деревьев кору и есть ее вместе с наполовину склеванными ягодами. Голод и прошибающий до костей холод, а еще нехватка денег на первые нужды — вот основные столпы высокой смертности забредших в этот край путников.       Сколько раз я сама миновала голодную смерть? Сколько деревень и городов я сменила, работая на износ? Сколько имен придумала и тут же забыла? Не знаю. Но мне известно, что когда страшно завывает ветер и сметает все что на пути — нужно прятаться и пережидать его. Знаю, что жирную рыбу нужно растягивать надолго, она один из немногих гарантов выживания в этом суровом мире. Еще я знаю, что на любую работу, даже самую грязную, нужно соглашаться — это единственный вариант получить хотя бы десяток медных йен.       Я застелила свою часть постели, переложила два бархатных мешочка из-под подушки в нишу в полу. Бархат мешка надежно сберегал серебряные и медные монеты. Деньги, давшиеся мне очень нелегко. В кармане штанов чувствуется привычная тяжесть двух золотых йен, я знаю, что они там, но на всякий случай просовываю руку в карман и ощупываю каждую монету. Здесь, в диких землях, риск остаться на мели можно приравнять к риску смерти. Причем более чем реальной.       Монеты на месте. Можно выдохнуть. Не сегодня мне умирать.       Я привычно развела очаг, подкинула в него немного сухих дров, все еще хранящихся в пещере, и повесила над огнем котелок со скудными остатками еды. Разошедшийся на несколько дней буран разрушил все наши планы. И, разумеется, поохотиться мы не смогли. Хорошо хоть, проблуждав в ветру по лесу, смогли набрести на собственное жилище и засесть там… Буран, внезапно налетавший на путников, еще одна причина высокой смертности в этих землях.       Отвратительная зима.       Я сняла с деревянной полочки пару глубоких тарелок и деревянных ложек к ним и аккуратно поставила на низенький столик в углу пещеры. Циновка под ногами была прекрасным ковриком, поэтому расставив посуду, я села на нее и глубоко задумалась о том, что происходило со мной эти четыре месяца с тех самых пор, как я покинула «Лагерь Джахи», нынче переименованный в Аркадию.       Произошедшее на горе Везер терзало Кларк ежесекундно. Она не плакала, не кричала, не кляла всех и вся — лучше бы кляла, плакала и кричала — нет, она просто хранила все в себе, не давая выплеску накопившимся эмоциям. Пустыми потускневшими глазами смотрела в сероватую даль и безжизненным голосом объявляла, куда идти дальше. Все мои попытки поговорить с ней о случившимся разбивались о выстроенный ею же барьер. — Со мной все в порядке, Мари. Давай лучше подумаем об ужине.       И мне приходилось отступать, вызываясь на охоту, а после на приготовление пищи. Кларк в это время сидела на траве и о чем-то размышляла, полностью абстрагируясь от этого мира.       Мы ужинали, после устраивались спать в какой-нибудь безопасной ложбинке, а с первыми лучами солнца, не завтракая, пускались в путь. Вечером все повторялось.       Путешествовать с Кларк было тяжело. В психологическом плане. Я видела как ей плохо, пыталась помочь, как могла, и снова натыкалась на барьер. С Шарлоттой такого не было. Может быть, мне сразу удалось расположить девочку к себе, что она быстро начала мне доверять? Тогда почему с Кларк не так? Мы же, в конце концов, сестры!       Ни на один из вопросов ответов я так и не получила. Все их затмил перевал, недалеко от которого брала начало река Буйная. Кларк, бледная и сосредоточенная, видимо, вынашивала этот разговор не один день. Фразы были подогнаны как надо. Говорила она практически без эмоций в голосе. — Я думаю, нам стоит разойтись, кто куда желает, — без обиняков сказала она. — Я благодарна тебе за твою поддержку, но так больше продолжаться не может. Мне нужно уйти и свой путь продолжить в одиночку, ты же, Мари, можешь вернуться домой. — Что?! — вскричала я тогда. — И речи быть не может! Я тебя не оставлю! Слышишь, дура? НЕ ОСТАВЛЮ!!!       В груди что-то заклокотало, сердце бешено стучало. «НЕ ОСТАВЛЮ» я, как мне кажется, сказала несколько десятков раз. — Ну нет, так нет. — Подняла руки Кларк. — Сегодня переночуем здесь, а завтра двинемся в путь. Готовка на мне.       Я слабо кивнула, бессильно валясь на ссохшуюся траву. Ужин проходил в каком-то скорбном молчании, я глотала, не жуя утятину, не чувствуя ее вкуса. После одним глотком осушила кружку поданного мне сестрой чая и безвольной куклой свалилась на землю. — Спи, Мари, спи. — Ее руки погладили меня по волосам. — Надеюсь, ты когда-нибудь поймешь меня, но так всем будет лучше.       Это было последнее, что я услышала, прежде чем сон сковал меня.       Утром ее рядом со мной не было.       Я не помню, как добралась до ближайшей деревни, но после этого последовали недели тяжелого труда на благо тех мест, в которых я останавливалась. Я драила полы в трапезной, стирала хозяйские вещи в корыте, чистила конюшни, таскала воду… И всякий раз, когда слышала заветное слово «городничий», срывалась с места — забирала честно заработанные медяки и уходила. Лучше провести несколько дней в лесу в компании зверей, чем попасть в лапы чиновников.       Так продолжалось вплоть до наступления сильных холодов, когда меня настиг гонец и вручил в руки письмо. Происходило это в Разлоге, деревне размером чуть меньше Тондиса, там я оставалась дольше других мест не три дня и не пять, а целых двенадцать. Что-то меня тянуло оставаться в Разлоге подольше: то ли работа помощника лекаря, пришедшаяся мне по сердцу и, что таить, по карману, то ли чистенькая и опрятная комнатушка в теплом доме, а не в пыльном сарае или на сеновале, то ли множество душевных историй, открывающих мне культуру местного народа. Что бы это ни было, но, читая письмо, написанное рукой сестры, я с некоторой грустью понимала, что мне придется оставить это гостеприимное место и снова двинуться в путь.       Пятнадцать серебреников — вот, сколько составила моя зарплата в Разлоге. Большие деньги. В прежних деревнях я получала не более одного серебреника, иногда и его при обмене медяков не набиралось. Лекарь Разлога, которому я помогала врачевать, лично проводил меня за ворота деревни, где уже ожидала повозка. Он дал извозчику горсть медяков и повернулся ко мне. — Благодарю тебя за работу, Самина, если когда-нибудь у тебя возникнет желание вернуться и остепениться здесь, милости ждем.       Я выдавила из себя улыбку. — Спасибо вам, господин целитель, без вашего поручительства я бы так и продолжала работать поломойкой. — Хорошей тебе дороги, девочка!       Я залезла в повозку, откинулась на мягкую спинку сидения. — В ближайший к пограничному пункту трактир.       Повозка тронулась, медленно покачиваясь, а я прижавшись щекой к стенке задремала. Проснулась, только когда меня потрясли за плечо.       Ночь я провела в трактире «Синий дракон», а с первыми лучами солнца наняла нового извозчика и поехала в пригород Новиграда. Туда, куда указала в своем письме Кларк.       В небольшом трактире, в лесной глуши, я провела Сочельник и Рождество. И они запомнились мне надолго сладким привкусом карамели, кислинкой запеченных кое-как найденных яблок и жестковатым мясом глухаря. Целых два дня я провела в мягкой кровати, не беспокоясь ни о чем. Это были лучшие дни.       На следующий день после Рождества я отправилась снова в путь. Новый населенный пункт, новое имя, но одна и та же легенда: девочка-сиротка ищет работы и крова. Горстку медяков я увезла оттуда на третий день работы — городничие зачастили в эти края.       До Новиграда, небольшого аккуратного городка с рядками милых домиков, красивой площадью и высоким храмом, я добралась к вечеру того же дня, быстро поведала встретившему меня стражу ворот свою горькую историю и спустя час получила продавленную койку и должность поломойки. Все как обычно.       Работали здесь посменно, что стало полной неожиданностью для меня. Моя смена драить пол трапезной выпала на послеобеденное время. Я проползла на коленях с мокрой тряпкой в руках практически под всеми столами. Слишком сосредоточенная на пятнах грязи, впитывающихся в дерево, я не замечала ничего вокруг и только чудом не налетела лбом на носки чьих-то до блеска вычищенных сапогов. Меня тут же чья-то властная рука выдернула из-под стола. — Что ты здесь делаешь, девчонка?! — взревел огромный детина. — Я… я… убираюсь. Сейчас моя смена.       Мужчина окинул меня подозрительным взглядом, в его глазах поселилось недоверие. — Не видел я что-то тебя раньше… Ну, ладно. Убирайся отсюда!       Я схватила тряпку с пола и опрометью хотела было броситься из трапезной, как этот мужчина схватил меня за основание шеи и носом впечатал в пол. — Хамка! Не видишь здесь Ночного Брата?! Ты обязана носки его сапогов лизать и руки ему целовать! Ты, дрянь, ничто по сравнению с одним из найтблид! Убирайся отсюда! — повторил он. — Мне плевать, куда ты пойдешь, но чтобы завтра я тебя здесь не видел.       Обретя снова возможность стоять на ногах, я стремглав вылетела из трапезной на улицу, но, прежде чем морозный ветер овеял мое разгоряченное лицо, до меня донеслись отдельные слова «Александр», «шлюхи» и «вешать».       Александр?       Ночной брат?       Найтблиды?       Я хотела вернуться в трапезную, чтобы удостовериться, что гость этого детины вовсе не тот, с кем я хорошо знакома. Но что-то удержало меня на месте. Весь день я убила на пустые мысли и фантазии про того, в чьем присутствии была совершенно не уверена.       Ночь я решила провести в городе, а утром убраться восвояси. Кажется, это будет первая деревня, в которой я проработала не более дня.       Но этим планам было не суждено сбыться. — Ты все еще здесь?! — Я не успела ничего ответить, а мужчина, что днем посчитал меня своим личным врагом, внезапно схватил меня за плечо, потащил вон из комнаты и скинул с крыльца во дворе. — Что ты творишь, Заган? — До меня донесся до боли знакомый голос. Облизывая кровоточащую губу, я повернулась на голос.       Алекс. — Выпроваживаю непонятную паскуду. Еще раз придет — зарублю, как свинью!       Я с трудом села. — Этан, Эдон! — крикнул Алекс. — Седлайте моего коня. Я здесь более и дня не задержусь. А что насчет вас, — он обратился к Загану, — считайте, что вы больше не наместник этих земель. Я доложу обо всем произошедшем Хеде.       Пока Заган ахал и охал, Алекс приблизился ко мне и помог встать на ноги. Вскоре подвели его коня. — Похоже, дорогуша, у тебя нет выбора, кроме как поехать со мной.       Я ничего не ответила, только залезла на могучую спину Вихря вслед за Алексом. Не ожидала я его увидеть в настолько северных краях… — Полагаю, завтрак готов?       Сильные руки обняли меня со спины и прижали к груди. За воспоминаниями о былом я так и не заметила, когда Алекс успел проснуться и одеться. — Готов. Можно садиться за стол.       Я разложила по тарелкам остатки рыбного рагу, а в вырезанные из дерева стаканы налила талую воду. Скудный завтрак. — Буран, как я видел, стих. Что собираешься делать дальше? — спросил Алекс, хватаясь за ложку.       Я задумчиво отпила воду из стакана, прежде чем ему ответить. — Надо бы узнать про ведьму или провидицу в этих землях. Да, именно так… Но сначала я должна вернуться в тот трактир, где месяц назад встречалась с сестрой, Октавия просила о встрече, в письме она говорила что это важно.       Алекс чему-то нахмурился. Я же, не придавая этому никакого значения, отправляла в рот ложка за ложкой завтрак. А перед глазами стояли ровные строчки, написанные голубыми чернилами. — Вот оно значит как, — задумчиво протянул Алекс и вдруг щелкнул пальцами. — А знаешь… Не надо ни у кого ничего спрашивать. Я знаю, где найти человека по твоей беде.       Я, не мигая, уставилась на парня. Неужели он действительно знает того, кто мне сможет помочь? — Да, знаю, — довольный произведенным эффектом повторил Алекс. — Ее зовут Саяна, она живет в Темерии. Это… Просто дай лист бумаги и карандаш…       Я соскочила с насиженного места и бросилась в сени к лошадям. В седельной сумке моего Марса нашлось все, что требовалось Алексу. К моему возвращению парень раздвинул тарелки так, чтобы лист бумаги нормально поместился на столе. Он взял у меня из рук карандаш и уверенно начал что-то рисовать на листке. — Едешь до Норд-Пассо, не доезжая пол-лиги, поворачиваешь на запад и едешь, больше никуда не сворачивая, ровно пять миль. Дом Саяны ты не пропустишь — он стоит на взгорье, деревянный одноэтажный приземистый. После того, как она проведет с тобой сеанс, не забудь ей заплатить.       Я его слушала очень внимательно, но на словах Алекса о необходимости оплаты услуг провидца, не удержавшись, фыркнула. А то я не знаю! За все в этом мире нужно платить. — Не закатывай глаза, — одернул меня Алекс. — Все говорят, что знают о плате, вот только зачастую, когда приходит время платить, в недоумении косятся на свои серебреники. А это не есть хорошо. Мое дело тебя предупредить, а твое — со мной согласиться и не забыть мои предупреждения. — Не волнуйся, не забуду, — заверила я его. — Надеюсь, что так все и будет, — вздохнул Алекс. — Но что-то мне в это не верится. Ты же настоящий магнит для неприятностей! Эх… Если бы я только мог пойти с тобой… — Но ты не можешь, — мягко напомнила я Алексу. — Тебе скоро возвращаться в столицу, и я бы советовала тебе не злить Лексу своим ослушанием.       Я сама не заметила, как смерила его предостерегающим взглядом, и Алекс что-то понял. Что-то увидел в глубине моих зрачков. Уж не свою ли голую спину с сетью тонких подживающих кровавых следов, оплетающих паутиной всю его спину и спускающихся за пояс штанов? Никогда бы не подумала, что розга в умелых руках настолько грозное орудие. И ведь наверняка эту «красоту» он заработал лишь за помощь нам на горе Везер. Нарушил приказ — получи в полном объеме. А ведь он еще кто-то вроде наследника престола! — Тоже верно.        Алекс усердно заработал ложкой, и больше мы до конца завтрака не разговаривали.       Каждый из нас думал о своем, потому-то мы в полном молчании мыли и расставляли посуду, убирали на свои места прочую утварь, а после, поняв, что до нашего расставания считанные минуты, также молча седлали коней. — Я так понимаю, встретимся мы еще нескоро? — Похоже, что так, — вздохнула я. — Но мы можем писать друг другу.       Алекс расчесывал пальцами гриву Вихря, сам того не замечая. Выглядел он при этом понуро. — Да, это мысль. — В его голосе не было ни капли радости. — Если бы только тебя не искали, ты могла бы приехать в Полис…       Я положила ладонь на его пальцы. — «Если» не бывает, Алекс. Мы можем много фантазировать на то, что уже случилось, думать о лучших вариантах, но это только отнимет время и наши душевные силы. Прошлое не исправить — то, что случилось, уже случилось. Нам стоит думать о будущем и искать все лазейки, чтобы сделать его счастливым. — Да, стоит… Ты просто… — говорил он медленно, подыскивая нужные слова, — береги себя, вот. Не надо как в прошлый раз. Что прокатило раз — другой может не прокатить.       Я невольно посмотрела на свою левую руку. Пятно ожога на запястье отболело и уменьшилось, но шрам, наверное, останется. — Я буду осторожна, обещаю, — я слегка улыбнулась парню. — На этот раз в огонь не полезу!       Он выпутал руку из гривы жеребца и крепко меня обнял. — У меня есть для тебя небольшой подарок, — шепнул он мне на ухо. — Мы не знаем ровным счетом ничего про ваши праздники, но мы отмечаем каждый год ночь с тридцать первого декабря на первое января и называем этот праздник Новым годом.       Алекс протянул мне небольшой мешочек из черного бархата, перевязанный алой шелковой лентой и чем-то плотно набитый. — Спасибо, но мне тоже… — Тот факт, что ты жива, будет для меня лучшим подарком во вселенной. — Значит, так оно и будет! — воскликнула я. — Я клянусь тебе, что буду более осмотрительна!       Алекс окинул меня серьезным взглядом. — Да сбережет тебя Матерь! — Аминь.       Алекс поцеловал меня на прощание и скрылся в сероватом сумраке.       Я вернулась в пещеру, развязала мешочек и высыпала его содержимое на кровать. Засверкал дождь золотых монет. Пять, десять, пятнадцать… шестьдесят.       Я три раза их пересчитала — шестьдесят, хоть ты тресни! Небольшой подарок… Он и правда небольшой по размерам мешочка, а вот по материальной ценности… Алекс, наверное, подумал, что я захочу купить себе домик в центре Полиса с хорошей конюшней на сто голов. Денег как раз хватит, да еще и останется на пару лет безбедной жизни.       Я выудила из горки монет ровно один золотник, а остальные золотые завязала в их родной мешочек. Взяла из своего хранилища немного серебреников и медяков, завернула их в ткань и убрала в седельную сумку. Мешочек с золотыми спрятала в пещере так хорошо, чтобы сам черт их не нашел. Такие деньги нужно вложить во что-то стоящее, и я их вложу, когда придумаю во что именно. А пока пусть полежат в надежном месте. Нынче у меня есть дела поважнее, чем думать, как распорядиться свалившимся на меня миллиардом плюс-минус в переводе на курс валюты Ковчега.

***

      Над Аркадией алым заревом расходился рассвет, Октавия Блейк, несмотря на столь ранний час, уже не спала и торопилась ко входу в ангар, где Кейн велел сделать небольшую конюшню. Конюшня среди машин смотрелась немного странно, но Октавии было на это плевать. Гелиос, четырехлетний жеребец бурой масти с проточиной на морде, был ее транспортом и одновременно любимым питомцем.       Октавия незаметно прошмыгнула за двери ангара, а оттуда пробралась в небольшую, но просторную конюшню на пять денников, из которых пока был занят только один. Когда она подошла к занятому деннику, Гелиос радостно заржал. — С добрым утром, красавец мой!       Октавия ласково потрепала по шее высунувшегося в окошко дверки коня. — Готов исследовать мир?       Гелиос, словно понимая о чем она говорит, снова заржал.       Октавия взяла с полочки, повешенной на стену напротив денника, узду и вошла в денник. Гелиос в свое время вышел ей более чем вполовину жалования, которое Октавии все же выплатили, но зато, как оказалось, животное отличалось терпеливостью и покладистостью. Что позволило первое время неумелой в седлании и обуздывании Октавии обучиться этим ремеслам без вреда для себя: конь ни разу еще не пытался ее от нетерпения укусить или лягнуть.       В настоящий момент она прекрасно умела сама, без помощи Линкольна, обуздывать Гелиоса и с достаточной силой затягивать ремни уздечки. Конь спокойно стоял, словно хозяйка, затягивающая на нем сетку ремней и, вкладывая в рот жесткие удила, его абсолютно не беспокоила.       Когда с уздой было закончено, Октавия снова покинула денник и взяла из тумбы под полкой три щетки: скребницу, жёсткую и мягкую. Линкольн всегда говорил, что перед седланием коня необходимо от шеи до хвоста почистить. Она вернулась в денник и аккуратно стала проводить по телу Гелиоса скребницей, удаляя почти незаметную присохшую грязь, потом взялась за пыль и волосы, выдернутые скребницей с помощью жесткой щетки, закончила чистку Октавия мягкой щеткой. Когда с очищением тела животного было покончено, Октавия чувствовала, как по лбу катится пол. Но она еще не закончила. Ей было просто необходимо еще расчесать хвост и гриву.       Октавия снова поменяла щетку. Работа пошла быстрее. Грива Гелиоса была короткая и не путалась, единственное, что пришлось расчесывать с особой тщательностью — это хвост.       Октавия окинула коня оценивающим взглядом. Можно седлать!       В тот момент, когда она клала на спину Гелиосу потник, в конюшне появился еще один человек. — Вижу, не мне одной не спится, — усмехнулась Майя, прислонившись к стенке денника. — У меня срок встречи подошел, — откликнулась Октавия. — Можешь подать седло?       Майя отошла от денника, взяла нужный предмет с тумбы и с видимой натугой передала его Октавии. — Ну, и тяжеленная же штука! — Зато нужная! — ввернула Октавия, прилаживая седло к лошади. — Что там в медчасти?       После успешного приживания в организме Майи костного мозга доктор Гриффин без лишних вопросов оформила Майю как медсестру в больничном крыле. Последней это было только на руку — не нужно переучиваться на неинтересную ей профессию. Работая в больнице, она одновременно продолжала свое обучение. — Массовая вакцинация всех непривитых от местной заразы. — Октавия, ползающая под брюхом коня, застегивая подппруги, сморщилась. Ее собственная вакцинация от практически всех болезней закончилась только неделю назад, и повторения этого ужаса Октавия переживать не хотела. — Ну и Лилиан делает успехи. Эбби пророчит ей большое будущее в роли врача. — Даст Бог все так и будет, — произнесла Октавия, выползая из-под лошади и отряхиваясь от налипших на одежду опилок. — Больше ни о чем интересном не говорили? — Если только о новых высказываниях миссис Коттон…       Октавия скривилась, едва заслышав фамилию. С миссис Коттон у нее нежданно-негаданно устоялись самые плохие отношения. Эта женщина — глава блока приюта, в котором сейчас находились практически все дети, раннее вверенные Мари, включая Шарлотту, отличалась крайне консервативными взглядами. И тот факт, что Октавия состоит в близких во всех смыслах отношениях с Линкольном и живет с ним в одних апартаментах, делал девушку в ее глазах едва ли не шлюхой. На каждое слово и действие Октавии она твердила неизменное «ты нас позоришь!» или «такого сраму отродясь не видала!». Это происходило практически каждый день. Один раз Шарлотте хватило мужества (или «откровенного хамства, как всем малолетним шалавам, что общаются с этой Блейк», по скромному мнению миссис Коттон) едва слышно посоветовать директрисе приюта посмотреть другие сериалы, кроме Игры Престолов, стоит ли говорить, что несколько дней после этого Лотта надежно обосновалась в и так небольшой комнате Октавии.       И дня не проходило, как Коттон приводила Октавию в качестве антипримера для своих юных воспитанников, а сама Октавия решительно не понимала чем вызвана такая волна негатива в ее адрес. Вроде не грубила, не хамила, лишь только к детям — бывшим ученикам Мари — приходила и подолгу с ними общалась. Они с Линкольном на людях ничего такого себе не позволяли, максимум объятия и поцелуй в щечку. Но это же сама невинность! Октавия ни раз видела, как парочки с Ковчега едва ли не раздевали друг друга на виду у сирот из блока приюта, и к ним главное никаких санкций! А тут они с Линкольном видите ли обнялись и все — верх разврата!       Порой доходило до смешного. То, что милая девочка, Лилиан Джефф, решила прекратить свое обучение на солдата в пользу будущего медицинского образования, Октавия узнала намного раньше миссис Коттон от самой Лилиан и искренне порадовалась за девочку. Всякий раз как она встречала Лилиан в медблоке, радостно ей улыбалась. Хотя бы этот ребенок сделал выбор в пользу целительства, а не убийства. Но миссис Коттон замечала только плохое и думала на всех плохо, поэтому в первую же встречу с Октавией нагло заявила, что ее ангел Лилиан выбралась из-под гнета такой сволочи, как Октавия, и больше не обязана подчиняться ее чудовищным прихотям и приказам.       Само существование Анны Коттон было причиной, по которой этим ранним утром едва рассвело, как Октавия бежала в конюшню. С утра совсем не хотелось портить настроение. — Дай угадаю, — перебила Майю Октавия, — она назвала меня шлюхой и тираном, потому что я гоняю бедных детишек по спортзалу?       Майя с огромным интересом начала рассматривать опустевшую полку, на которой ранее лежала уздечка Гелиоса. Немного помявшись, она ответила. — Ну да, примерно так.       Октавия фыркнула: — Кто бы сомневался. — И тут же обеспокоенно посмотрела на трущую глаза кулаками Майю. — Ты бы шла что ли отсыпаться — ночная смена как-никак.       Майя только мотнула головой. — И пропустить твой отъезд? Ну уж фигушки! Даже не мечтай! Здесь ты мой единственный друг, и я никуда не уйду, пока не увижу, как ты в седле уматываешь с территории Аркадии. — Тогда тебе придется подождать. — Октавия взяла Гелиоса под узцы. — Будь добра, отойди ближе к выходу. Конь молодой — сначала наступает на ногу, потом смотрит.       Октавия вывела Гелиоса из денника и несколько минут просто походила с ним туда-сюда по коридору конюшни, отлично помня наставления Линкольна о том, что конь после седлания должен расходиться, чтобы привыкнуть к седлу. Словам Линкольна она привыкла доверять. — О, должна предупредить тебя: в северной части этой территории могут быть сильные ветра. Тебе стоит быть осторожней. Погода, особенно зимой, может сильно меняться. — Я буду осторожна. — Октавия остановилась с Гелиосом у крайнего денника. — Но спасибо за беспокойство. Ты можешь…       Она оборвала себя на полуслове, у дверей конюшни раздался страшный грохот, словно кто-то опрокинул на пол пустую деревянную кадку. Октавия, заведя Гелиоса в ближайший денник, поспешила вместе с Майей на звук.       У самого входа в конюшню лежала перевернутая деревянная бочка, а над ней стояла и пыталась заставить ее принять вертикальное положение худющая девчонка. — Посторонись!       Октавия вместе с Майей поставили кадку как надо и отволокли подальше от дверей, и только после этого обратили внимание на невольную нарушительницу утреннего спокойствия.       Худенькая невысокая девочка замерла на месте под их взглядами. Большие темные глаза с некой осторожностью смотрели то на Майю, то на Октавию, словно их хозяйка ожидала, что ее побьют. Тонкие слабые руки комкали полы тонкой кофты. — Ты — Мэл, верно? — поинтересовалась Октавия. — Д-да, — с запинанием ответила девочка. — Что же ты здесь собиралась делать? Час-то ранний!       Мэл опустила глаза в пол и залилась густым румянцем. Октавия и Майя переглянулись. Что же такое с девочкой? Почему она так смущена.       Наконец, Мэл собралась с духом и тихо-тихо, глядя на одну только Октавию, вымолвила. — Можно мне поехать с тобой? Я так хочу посмотреть, что находится за забором!       Октавия ошарашено уставилась на раннюю гостью. Сколько ей там? Пятнадцать? Четырнадцать? Отличный возраст, чтобы сгинуть в зимнем лесу! — Я понимаю, как это звучит, но я, правда, просто хочу взглянуть на пейзаж за территорией Аркадии. Вот и все. Я буду слушаться тебя во всем!       Октавия еще раз оглядела девочку, ее тонкую кофту, легкие кеды на босу ногу, ничем не прикрытые волосы. — Хочешь ехать со мной? — Да, очень! — с придыханием воскликнула Мэл. — Тогда немедленно иди переодеваться, — приказала Октавия. — Кофта должна быть более толстой и поверх нее надень куртку, на голову — шапку или капюшон, на ноги — носки и ботинки, желательно, с утеплением, да и варежки не забудь!       Мэл тут же убежала переодеваться, а Октавия и Майя вернулись в конюшню. — Детский сад. — Покачала головой Октавия. — Связалась с младенцем!       Майя тихо рассмеялась. — Зато не скучно будет. Уверена, Мэл — отличный попутчик. — Лишь бы этот попутчик не свалилась с лошади, — заметила Октавия и резко перевела тему. — Я начинала говорить, но меня прервала та дурацкая кадка! Значит так, пока меня не будет, я хотела бы попросить тебя приглядеть за моим, успокоить его как-то. Я знаю, Линкольн мне верен, но уж он очень любит за меня переживать… — Не волнуйся, О, все будет хорошо, — улыбнулась ей Майя. — Ты только возвращайся скорее. — Это как получится.       Прибежала переодевшаяся Мэл. — Пора прощаться, — сообщила Октавия Майе и крепко ее обняла. — Не скучай.       Октавия вывела Гелиоса из денника и повела под узцы ко входу в тоннели. Кейн специально сделал так, чтобы из конюшни можно было сразу же попасть в тоннели.       Мэл восторженно рассматривала статного коня, не решаясь к нему прикоснуться. Войдя в тоннель, Октавия отрегулировала под себя стремена, залезла в седло и подала руку Мэл, помогая девочке забраться в седло позади нее. — Держись крепче, — посоветовала ей Октавия и сжала пятками бока коня.       Им предстоит долгий путь.

***

      Алое небо над головой и заснеженные дороги были прекрасны только на картинках, на деле ничего хорошего не происходило. Марселус или, как я его называла, Марс, несся вперед, игнорируя налетавший ледяной ветер. А вот мне пришлось практически прижаться к холке лошади и крепче схватиться за луку седла. Рукав куртки задрался, открывая заживающий ожог, и на рану попали хлопья снега. Я выпрямилась в седле и закрыла рукавом голую кожу от губительного холода. Пятно ожога не давало забыть, как именно я получила Марса.       Большое поселение — уже не деревня, но еще не город — манило возможностью развиваться как лекарь или как его помощник. Однако меня приняли на работу помощника конюха, конечно, не то, что я хотела, но намного лучше, чем драить пол или стирать белье в ледяной воде. Работа, конечно, была тяжелой, но сам факт, что мне приходится контактировать с лошадьми заставлял меня вставать по утрам и идти в конюшню. Дни спокойно сменялись днями и, казалось, что ничего страшнее потоптавшей цветы кобылы здесь и быть не может, однако у судьбы был иной взгляд.       Тем вечером я задержалась в конюшне дольше обычного — ожеребившаяся Ночка требовала к себе пристального внимания и тщательного ухода. И потому услышала истошные крики с верхней части поселения. Испуганно кричали женщины и старики. Едва закрыв денник, я выбежала из конюшни и понеслась на звук криков. Дым чувствовался отовсюду. Горело одиноко стоящее здание ткацкой, выстроенное из бревен. — Сынок!!!       Несколько стариков держали истошно кричащую женщину.       Слабость и старческая немощь не позволяла им ни кинуться в пламя, ни натаскать воды. Ведер, приносимых женщинами и подростками, критически не хватало. Огонь полз по стенам и совсем скоро должен был достигнуть крыши. И тогда точно наступит конец. «Что же ты стоишь, дура? Почему просто смотришь на чужую беду? Женщины и мальчишки вон воду таскают — пытаются помочь, старики не дают несчастной матери кинуться на верную смерть. Ну, а ты? Что же сделаешь ты? Будешь просто стоять и смотреть, прекрасно зная при этом, что можешь хоть что-то сделать, хоть как-то помочь?»       Я вздрогнула, сбросила оцепенение и, что есть сил, рванула к занявшейся избе. Позади раздалось оханье. То, что происходило в ткацкой отложилось в голове отдельными кадрами: наполняющий дом дым, ползучий по балкам огонь и маленький ребенок. Я хорошо помню как вытащила мальчика из-под занявшегося стола, как вспыхнул на мне рукав рубахи, как страшная боль, едва не заставила рухнуть на пол и истошно заорать, как часть косы поглотил огонь, и она осыпалась пеплом…       …Я провалилась в беспамятство, едва вывалившись вместе с ребенком из дверей избы. В этот же момент обрушилась крыша… — Девка! Совсем еще девка. — Послышался старческий скрежет над ухом, прежде чем чернота все затопила вокруг.       Когда я очнулась, первое, что почувствовала — запах трав, чьи-то руки осторожно осматривали мое запястье. Я открыла глаза и увидела рядом с собой незнакомого мужчину. — Как тебя зовут, девочка? — спросил он.       На ум приходило множество имен, но что-то заставило меня сказать то, под каким я прибыла сюда. Неизвестно кто этот человек и какую силу имеет его слово. Нужно держаться легенды. — Алесса, — едва слышно сказала я. Голос отчего-то подводил. — Ты спасла моего сына.       Мужчина взял меня за здоровую руку и вложил в нее что мягкое и приятное на ощупь. — Поправляйся. Когда тебе станет лучше, я отдам тебе коня. Ты выберешь его сама.       Мужчина покинул меня. И только спустя два дня я узнала, кто это был. Когда выбирала себе коня из выгнанного на заснеженную площадь табуна.       Я спасла от лютой смерти маленького сынишку главы этого поселения. — Выбирай себе любое животное, но только не рассматривай его вблизи, — сказал мне мужчина.       Убийственная логика этого решения до меня дошла сразу. Во время покупки возраст коня определяют по зубам и мне, похоже, только что запретили это делать. Но ведь есть и другие способы…       Я долго рассматривала коней, пристально, насколько это можно с разрешенного мне расстояния, приглядывалась к ним. Лошади были разными: гнедые, воронные, каурые. Вели они себя тоже по-разному: кто-то весело ржал и носился по выгону, кто-то медленно шел низко опустив голову, а кто-то и ржал, и носился, и с любопытством все осматривал. Мне он сразу приглянулся этот энергичный конь темно-гнедой масти, что выделялся и размером, и характером из группы молодых лошадей, не говоря уже о старых с низко опущенными головами и провисшими спинами. Темно-гнедой конь с любопытством вертел головой, шевелил ушами и внимательно смотрел на всех.       Это был точно мой конь. Он должен стать моим. — Этого. — Я указала на избранного мной коня. — Я хочу взять его.       Глава поселения кивнул конюху, и тот, ворча о лучших жеребцах табуна, ушел за животным. — Надеюсь, этот конь сослужит тебе хорошую службу, девочка. Я желаю тебе, чтобы ты, наконец, нашла свое место и остепенилась. — Я надеюсь, что мне удастся найти место, что станет мне домом, но на все воля Пятерых и Предков — сказала я. — Благодарю вас за ваши бесценные дары.       Дети во все времена были и будут слабостью родителей, и на их спасителей будут смотреть определенным образом. Вытаскивая из огня малыша, я не думала о награде. Главная ценность — жизнь ребенка, и никакое золото с бриллиантами не смогут возместить ее утраты; никакие деньги мира не утешат скорбящего о гибели своего малыша родителя. Получив прекрасного трехлетнего жеребца, я вспомнила двух старух, уже отдавших жизнь ребенка Жрецу, и мысленно поклялась даже в мыслях не допускать ничего подобного. Если я могу помочь — помогу, иначе никак. Закон этого мира жесток, за жизнь нужно бороться. Особенно за жизнь детей.       Марс благодаря своей молодости и силе скакал быстро и к обеду мы достигли стремнины. Вода в ней бурлила и пенилась. Я остановила коня у самой воды, позволяя напиться вдоволь, а сама спешилась, вытащила из седельной сумки бурдюки и, пока Марс пил, наполнила их ледяной речной водой. Один бурдюк сразу же засунула в сумку, а ко второму приложилась губами, не опасаясь подхватить заразу — речка горная, вода чистая, ее не нужно обеззараживать.       Напившись, убрала и этот бурдюк. Марс к этому времени утолил свою жажду и терпеливо ждал, пока я снова залезу в седло.       С безлюдных заснеженных пустошей удалось выбраться лишь к вечеру, когда заходящее солнце окрасило бурым небосвод, тогда же я приметила уже собирающегося торговца. — Подождите! — что есть сил, крикнула я и сжала бока коня пятками. — Подождите!       Торговец обернулся ко мне. Я же, выпутавшись из стремян, выпрыгнула из седла и бросилась к нему. — У вас есть зерно? Пшеница, овес?       Я сбивчиво говорила на тригедасленге. В последнее время я только на нем и разговариваю. — Сколько нужно?       Я быстро оглянулась на седельную сумку. — Возьму мешок овса.       Его ведь можно как-нибудь прицепить к седлу? — Вижу времена совсем худые начались, коли на дорогах попадаются одинокие девушки. — Торговец отсыпал овес. — Вот что, милая. Добавлю я тебе еще немного моркови да сухарей для твоей славной лошадки, а тебе дам немного орехов.       Я только, что и могла хлопать глазами и отсчитывать десять медных йен, пока торговец помогал загружать купленный товар. — Хорошей дороги, милая девушка.       Я сказала в ответ какую-то въевшуюся вежливую фразу по типу клише, залезла в седло и пустила лошадь рысью. Стоит подыскать место ночлега, совсем скоро стемнеет. Не хотелось бы застать ночь на дороге.       Такое место скоро нашлось. Недалеко от дороги стоял заброшенный домик с настолько широким дверным проемом, что Марс без труда прошел внутрь. Я сдвинула весь рассыпающийся на стружки хлам, освобождая пространство для себя и лошади. Кое-как расседлала его, на ощупь протерла спину и живот — если у Марса появятся раны, я ему помочь не смогу, а коновала найти нынче не просто — и вскрыла перед ним мешок с зерном.       Пока конь ел овес, я ужинала скудным количеством орехов. Коню я орехов не давала, опасаясь за его чувствительный желудок. Сухую морковку я разделила на нас двоих, а сухари и остаток овса оставила на утро.       Марс устало подложил под себя задние ноги и лег на дощатый пол, вытянув передние. Для меня это уже не было открытием. Стоя лошади только дремлют, а спят они, особенно молодые, лежа. Я опустилась на пол рядом с конем и осторожно прислонилась к его горячему телу, укрылась тонкой рогожей и прикрыла глаза. Нужно выспаться. Завтра сложный день.       Надеюсь, завтра я, наконец, встречусь с Октавией.

***

      Время давно перевалило за полдень, когда Октавия решила устроить небольшой привал. Ни она, ни Мэл ничего не ели с самого утра, лучше поесть сейчас, а не томить до позднего вечера, когда они доедут до Приречных земель и остановятся в трактире. — Сейчас проедим милю и ненадолго остановимся, — предупредила Октавия свою попутчицу. — Угу.       Мэл была тихой и скромной. За часы дороги ни разу ни на что не пожаловалась. Даже когда Гелиос переходил с рыси на галоп, она лишь сильнее обхватывала за талию Октавию, молча снося невзгоды избранного ею пути. Октавии оставалось только удивляться. От этой худенькой и хрупкой практически девочки она ожидала другого: громких истерик, постоянного нытья из-за слишком крутого виража, испуганных вскриков при каждом подскоке лошади. Похоже, ей повезло со спутницей.       Поднялись на возвышенность с широким поваленным деревом. Октавия потянула на себя поводья, останавливая Гелиоса, окинула внимательным взглядом местность. Заснеженная поляна с минимумом деревьев. Если бы не широкий ствол упавшего дерева, на котором можно удобно сидеть, не боясь заработать проблем с почками, Октавия проехала бы мимо. — Слезай, — велела она Мэл.       Та безропотно подчинилась, но попытка слезть со спины коня закончилась тем, что она полетела в снег, как куль муки, — от многочасовой езды у нее затекли ноги. — Осторожнее! — запоздало крикнула Октавия, но Мэл уже счищала со штанов снег.       Сама Октавия спешилась не так драматично. Ноги, конечно, и у нее устали, но, видимо, не до такой степени как у этой девочки. Несколько шагов с лошадью на поводе к ближайшему дереву прогнали все неприятные ощущения. Пока Октавия привязывала Гелиоса к стволу дерева, Мэл удивленно рассматривала окрестности. — Зачем мы здесь? — Быстренько перекусим и поедем. Пока я достаю еду, будь добра очисти бревно от снега.       Мэл не замедлила исполнить то, что от нее требовали. Когда Октавия достала из седельной сумки буханку свежеиспеченного хлеба, мешочек с солью и маленький бурдюк, наполненный молоком, на поваленном дереве не было и пары хлопьев снега. — Хорошая работа! — улыбнулась Мэл Октавия. — Присаживайся, сейчас поедим.       Зардевшаяся от похвалы девочка с особым интересом рассматривала носки своих ботинок, в то время как Октавия максимально равно делила их хлеб на несколько кусков и каждый посыпала солью. Линкольн постоянно говорил, что так хлеб есть вкуснее всего. — Держи.       Октавия протянула Мэл ее порцию хлеба с солью, девочка оторвала взгляд от обуви и ошеломленно уставилась на хлеб. — Зачем же так много! Мне и половины куска хватит.       Октавия смерила ее оценивающим взглядом, отметила про себя впалые щеки, тонюсенькие запястья и короткие, очевидно, плохо растущие волосы, еле-еле покрывающие плечи, и мотнула головой. — Тебе не хватит половины куска, — заявила она. — Тебя и эта порция не особо накормит. Ты намного стройнее меня, хотя жила в семье и могла наедаться вдоволь. Не знаю, с чем связан твой отказ от еды, но попади ты на службу к землянам — первым делом тебя бы стали откармливать, чтобы ты не выглядела, как заморенный голодом котенок. — Но я… — попыталась вставить Мэл. — До ближайшего трактира мы доберемся только к вечеру, а больше никаких харчевен тут нет и не было. Мы едем лесными тропами, а на дворе зима. Так что либо ты ешь сейчас этот несчастный хлеб, либо терпишь до позднего вечера. Выбор за тобой.       Девчонка как-то насупилась и чуть сгорбилась, но подсоленный хлеб без лишних нареканий съела и пару раз приложилась к бурдюку с молоком. Октавия жевала свой перекус, не глядя на Мэл. Вроде все сказано верно, но отчего-то скребут кошки…       Наверное, не стоило говорить ей все это такими словами, можно же было как-то иначе, мягче. Мэл ведь не одна из Сотни, она не проходила жаровню войны с землянами, не вкушала настоящего голода, когда на деревню, в которой ты служил, сбрасывают ракету, и тут надо думать о жизнях раненых под завалами, а не о своем урчащем животе. Мэл слишком мягкая. Тепличный цветок, через щель выбравшийся во внешний суровый мир, и долг Октавии как ее спутницы сделать все возможное, чтобы эта девочка вернулась домой живой. Иначе с нее самой спросят за жизнь Мэл не по-детски.       Октавия в два глотка осушила бурдюк, смахнула с коленей крошки и поднялась с бревна. Пора бы ехать. В трактир они должны поспеть до ночи. — Привал окончен, — объявила она Мэл и двинулась отвязывать Гелиоса.       Октавия не успела залезть в седло, как тоненькие пальцы Мэл обхватили ее запястье. — Октавия, а ты можешь рассказать мне все-все, что было, пока ты была членом Сотни и когда у нас была война с Везер?       Мэл смотрела на нее горящими любопытством темными глазами и едва ли не молила о рассказе. — Могу, — ответила она на этот молящий взгляд, но только когда мы доберемся до трактира и снимем на ночь комнату. — А сейчас полезай в седло — нужно убираться с этого глухого взгорья, не ровен час, выскочит какой-нибудь хищный зверь!       Поздним вечером они добрались до трактира с высокими чугунными воротами и искусно вырезанной из дерева вывески в форме дракона, покрытой яркой лазурью. Октавия постучала в ворота. — Слушай меня внимательно, — вполголоса обратилась она к Мэл, — пока мы не войдем в нашу комнату, ничего у меня не спрашивай. Хорошо? — Хорошо, — кивнула Мэл.       Привратник распахнул ворота и посторонился, Октавия ввела во двор трактира Гелиоса следом за ними зашла Мэл. Ворота затворились. — Мы остановимся на ночь. Позаботишься о коне? — обратилась Октавия к привратнику. — Я могу тебе доплатить, если желаешь.       Сухонький слуга хозяина «Синего дракона» аж вздрогнул от слов Октавии. — Что вы, что вы! — запричитал он. — Забота о лошадях постояльцев входит в плату за съем комнаты. Ежели господин городничий узнает, что мы и на это плату накладываем — головы поснимает!       Октавия улыбнулась. — В таком случае я без опаски могу доверить тебе моего мальчика.       Она отстегнула седельную сумку от седла и перекинула ее через плечо, после протянула повод привратнику. — Позаботься о нем как следует. — Не тревожьтесь.       Привратник увел Гелиоса на конюшню, а Октавия, цепко ухватив Мэл за плечо, повела ее к входу в трактир с красивым широким крыльцом.       Мэл хотела о многом расспросить Октавию, но закусывала губу и терпела. Сейчас не след. Не даром же сама Октавия использует столь странный и необычный язык для разговора с этими людьми, быть может, английский они не знают, а может быть… Что «может быть» она боялась признаться даже самой себе, предпочтя слепо довериться Октавии Блейк, о которой в Аркадии среди сирот ходили не самые лучшие слухи, кем-то искусственно распущенные.       Октавия толкнула входную дверь, их с Мэл осветил свет сотен свечей в канделябрах. Девочка тут же с любопытством стала разглядывать старинные подсвечники, деревянные столы, разномастный люд… Октавия же в это время подошла к стойке, за которой принимал постояльцев хозяин трактира, человек со странным именем Баттербур. — Любезный.       Октавия ногтем постучала по деревянной стойке, ощупывая карманы в поисках пятнадцати медяков.       Полноватый господин Баттербур, минутой ранее с интересом вертящий в руках письмо в толстом конверте, аж подскочил на месте. — Здравствуйте-здравствуйте! — натянул хозяин самую доброжелательную улыбку на лицо. — Вы хотите комнату снять или просто отужинать? — Комнату до утра, хотя от ужина тоже не откажемся. — Октавия кивнула на Мэл, что с любопытством рассматривала оленью голову, повешенную на одной из стен. — А также и мне, и ей нужно будет сполоснуться. — Сколько ведер вам готовить? — поинтересовался Баттербур. — Восемь. По четыре на каждую из нас, — отозвалась Октавия и предупредила следующий вопрос. — Ужин можете подать через час, можно по-отдельности. Моя подруга очень устала, когда она поест — сразу же ляжет спать, поэтому прошу не затягивать.       Пока Октавия говорила, Баттербур что-то писал на мятом листе бумаги. — Что насчет вас? — Принесите мой ужин к одиннадцати часам.       Снова записало перо. На бумаге прибавилась строчка. — Это все? — Да.       Баттербур отвернулся от Октавии и пошел за ключом, лежащим в ящичке за его спиной. Октавия в это время выложила на стойку двадцать медяков, добавив пять монет за пользование купальней и заказ ужина. — Третий этаж.       Баттербур выложил на стойку ключ и сгреб деньги, но стоило Октавии протянуть руку за ключом, как хозяин гостиницы внезапно схватил ее за запястье. — Один момент! Могу ли я узнать ваше имя и имя вашей спутницы?       Октавия подозрительно посмотрела на толстяка. — Смотря с какой целью интересуетесь, — осторожно заметила она. — Письмо пришло, — ответил трактирщик. — Из деревни под названием Луага.       Октавия расслабилась. Ничего страшного. — Октавия мое имя. — Трактирщик чему-то кивнул и требовательно глянул на ничего не подозревающую Мэл. Октавия поспешила вмешаться. — Ее имя тебе ничего не даст. Мою спутницу послание из Луаги никак касаться не может — она никого там не знает, и ее там никто не знает.       Баттербур смерил ее взглядом, после с минуту вчитывался в рукописную строчку на конверте, прежде чем отдать Октавии письмо. — Времена сейчас тревожные… Приходится всех проверять… — Главное, чтобы враг Коалиции не проник в эти земли, остальное — пустяк. Я благодарю тебя, Баттербур, за то, что сберег это письмо, но вынуждена признать, что забыла отдать еще одно распоряжение. — Октавия на миг замолчала. — Завтра, на рассвете пусть нас разбудят и принесут в комнату горячий завтрак, мой конь, которого я отдала, как только мы сюда приехали, кличка ему Гелиос, должен быть уже обуздан и оседлан в дорогу.       Баттербур выслушал ее и добавил еще одну запись на бумаге. — Как вам будет угодно. — Доброй ночи тебе, славный хозяин.       Октавия добавила к медякам на стойке еще один, схватила одной рукой ключ, другой —мечтательную Мэл, что и слыхом не слыхивала ее разговора, и потащила к деревянной лестнице, прежде чем они ступили на нее, до Октавии донеслись слова хозяина трактира. — И тебе доброй ночи, Октавия из Новиграда.       Октавия устало опустилась на узкую деревянную кровать, устланную зеленым покрывалом. Комната была самой что ни на есть обычной: пара кроватей и сундуков, стол и небольшая дверь на одной из стен, ведущая в отхожее место. Ничего нового. По крайней мере, для Октавии…       Мэл же с детским восторгом разглядывала все предметы в комнате, заглянула в окованные железом сундуки, взбила подушку на кровати. Любопытство в ней било через край. Мэл, как маленький пушистый котенок, изучала все в комнате и приходила в восторг буквально от любой мелочи. Когда она откопала из-под своей подушки аккуратно сложенную ночную рубашку, едва не исполнила особенно зажигательный танец. Октавия с улыбкой наблюдала за этой девочкой. Отчаянно не хотелось вмешиваться в ее увлекательное познание мира, но все же пришлось. По подсчетам Октавии совсем скоро должны будут прийти люди и доложить, что ванна готова. Ей стоит поторопиться. — Мэл, — негромко позвала ее О, — нам нужно поговорить.       Мэл отвлеклась от детального изучения рубашки и навострила уши. — Здесь все очень настороженно относятся к чужакам. Конечно, не так сильно как дальше к северу, но все же настороженно. Если мы хотим спокойно провести здесь ночь, тебе стоит делать вид, что ты все понимаешь и знакома с местными традициями. И заклинаю тебя, ничего никому не говори! Язык их ты не знаешь, а английским лучше не пользоваться. Это может дорого нам стоить. Все ли понятно?       Мэл помолчала, переваривая услышанное, а после подняла глаза на Октавию. Октавия не увидела в них ничего, что даже отдаленно может напоминать страх. — Значит, вот на каком языке ты говорила! А я-то думала, что за странная смесь английского и латыни! — Он называется тригедасленг — всеобщий язык всех кланов Земли, — пояснила Октавия.       Мэл заулыбалась. — И ты так сняла нам комнату? — А еще заказала ужин с завтраком и попросила, чтобы нам наполнили ванну… Кстати об этом, скоро должны будут прийти насчет ванны. Мой тебе совет: приготовь прямо сейчас ночное, халат, он в сундуке, и полотенце, его ищи на двери в уборную. — А куда идти?       Мэл резво вскочила с кровати, открыла свой сундук и вытащила из него простенький халат салатового цвета. — Тебя проводят, как вернешься — откисать буду уже я.       Только она это сказала, как в двери постучали, и прибывший слуга сообщил о готовой ванне. Мэл отважно поднялась с кровати, захватила ночную рубашку, халат и полотенце и последовала за слугой. Октавия довольно посмотрела ей вслед. Похоже, девчонка что надо.       Комната на ближайшую четверть часа осталась свободна, и Октавия решила не тратить время понапрасну, руки жгло письмо, самое время его прочесть. Она села за стол, зажгла свечу и вскрыла конверт.       Почерк был мелкий, аккуратный и смутно знакомый. Где-то она его уже видела. Только где?

Мой дорогой друг!

      До меня не перестают доходить тревожные слухи с северных границ территории нашего Великого клана. Пятого дня я не знала чему верить: говорили всякое от частичной мобилизации, до прорыва интервентов Азгеды на наши территории. За день до отправки этого письма я смогла узнать проверенную информацию, которой решила поделиться с тобой, дорогая Октавия. К Норд-Пассо стекаются основные силы, все готовятся к худшему. Мой отец, вернувшийся из разведки, поведал о том, что в слухах есть доля правды — Азгеда угрожает Трикру, а потому на нашей территории усиляют все, что только можно усилить. По всему северному краю возводят заставы. Пеший путник может их обойти тяжелыми тропами, а вот конный нет.       Мне ведомо твое дело с нашей общей знакомой, Алессой. Как твой старый добрый друг вынуждена предупредить тебя: застава несет прямую угрозу тебе. Если воины встретят тебя и не обнаружат путевой грамоты, тебя могут предать суду и суд тот будет жесток. В письмо вложена карта северного края, на ней отмечены примерные расположения всех застав (рисовала со слов отца), но, как я писала выше, обойти их верхом или с лошадью на поводе невозможно. И вот еще что! Стерегись воинов — мне пока доподлинно неизвестно, отдала ли Хеда приказ задержать тебя, но лучше тебе держаться от бывшей братии подальше.       Вижу написано много и все безрадостно! К сожалению, нынче настают нелегкие времена. Я каждый вечер молюсь перед ликом Матери о тебе и твоей посестрим Алессе (к несчастью, звать ее иным именем в письме небезопасно) и надеюсь, что Матерь осенит вас своим благословением и отведет от вас все беды и напасти.

Надеюсь на скорую встречу и ее благополучный исход.

Твой друг

Талия.

      Октавия перевернула лист бумаги и увидела приклеенную к нему небольшую карту, на которой в кружок были обведены пять точек. Присмотрелась внимательнее и сквозь зубы выругалась. Все точки располагались на пути, посильном коню. Октавия перечитала письмо еще пару раз, и по ее спине поползли мурашки.       Заставы… Суд… Военные…       Кто-то умело вставил палки в колеса!       Распахнулась дверь, и в комнату вплыла, рассеивая вокруг себя приятный запах хвои, улыбающаяся Мэл. Зеленый банный халатик сидел на ней как влитой. — Никогда не думала, что смогу понежиться в теплой ванной! — воскликнула она, смотря на Октавию восхищенными глазами. — Я твоя должница! — Да брось! — Шутливо толкнула ее плечом Октавия. Едва Мэл вошла, как она спрятала все истинные эмоции и чувства поглубже. — Мытье — важная потребность. И, кстати о потребностях, сейчас тебе принесут ужин, общайся со здешними людьми языком жестов, когда поешь можешь ложиться спать, не дожидаясь меня. — А ты?       Мэл скинула полотенце и начала яростно сушить волосы. — А я мыться! — Октавия схватила халат, ночную рубашку и полотенце. — Насчет моего ужина не волнуйся, мне принесут его позже. — Ну, тогда ладно!       Минутная озадаченность сменилась беззаботностью, что делала Мэл совсем юной девочкой, не вкусившей всей жестокости этого мира. Мэл едва исполнилось пятнадцать лет, Октавии же были все семнадцать, но казалось, что между ними огромная пропасть, какую не скрадывают никакие ничтожные два года разницы. Октавия не знала, как это объяснить. Что ставить в вину такому различию? Возможно, за последние несколько месяцев она чисто психологически переросла присущую подросткам мечтательность? Возможно, все, что происходило на Земле, и в чем она непосредственно принимала участие, выжгло из нее частицу чего-то? У Октавии не было ответа на этот вопрос и как ей казалось, его не будет никогда.       Горячая вода расслабляла тело, но не прогоняла тревожные мысли. Когда все стало настолько сложно? Когда все так изменилось? Вроде еще вчера все было более-менее мирно, она с братом собирала ягоды и орехи, тайно встречалась с Линкольном, делилась тайнами с подругой. А что теперь… Заставы, возможные интервенты, сиротский приют в Аркадии и ушат грязи, щедро вылитый на ее голову миссис Коттон.       Октавия тряхнула мокрыми волосами и потянулась за шампунем, налитым в пузырек из толстого стекла. Шампунь пах душистыми яблоками, какие собирают в садах по осени. Приятный запах немного приободрил ее. По крайней мере, в мыслях нарисовался какой-никакой план, а это уже лучше, чем пустые думы о тяготах жизни на постапокалиптической планете.       Когда Октавия вернулась в комнату, Мэл сладко спала. Свет нескольких свечей, которые она забыла погасить, выхватывал из полумрака ее лицо и делал его очень юным. Октавия тихонько потушила свечи, что светили прямо в глаза Мэл и села за стол. Заставы заставами, но почты ведь еще никто не отменял. Да, придется повозиться, да максимально защитить послание, но ведь и Мари не глупая. Разберется что к чему!       Бумага и чернила с пером нашлись в первом же ящике стола, там же лежала общая печатка, сургуч и конверт. А вот за нужной в нынешнее время защитой для содержания письма Октавии пришлось вернуться к своей нерастеленной кровати и обыскать карманы седельной сумки. Маленький пузырек с содержимым, по цвету напоминающим хорошо разведенную зеленку, и пара широких кистей нашлись сразу же. Октавия вернулась к столу, пододвинула к себе бумагу, чернильницу из прозрачного стекла и взяла в руки перо. Писала она без лишней воды, послав лесом моду на развернутые приправленные эпитетами и метафорами письма. По ее скромному мнению фраза «Тебе каюк, если пойдешь туда-то» лучше отражает смысл, чем то же самое только замаскированное высокохудожественным стилем. Поставив последнюю точку, она на пару минут откинулась на высокую спинку кресла. Чернила сохли на глазах, когда они совсем высохли, Октавия открыла заветный пузырек из седельной сумки и в пять слоев нанесла его на текст письма. Снова стала терпеливо ждать. Состав быстро впитывался в толстую многослойную бумагу, уносил за собой буквы послания, высыхал и бледнел. Вскоре перед Октавией лежал обычный белый лист бумаги, на котором она аккуратно вывела следующее:

Дорогая кузина!

      Благодарю тебя за то чудесное малиновое варенье! Ты прекрасный повар. Эх, если бы не моя травмированная рука близ Норд-Пассо, я бы тебя еще обошла в умение хорошо стряпать! Ну, ничего какие мои годы, еще обойду. Тебя же милая моя, Алесса, приглашаю на ближайшей недели в гости: будем есть крендели с вареньем и обсуждать кавалеров. Уж не откажи своей покалеченной сестре.

С любовью, Аврора

.       Октавия несколько раз перечитала написанное поверх защитного слоя — писать на тригедасленге сложнее, чем просто говорить, аккуратно вложила в конверт и запечатала свеженаписанное письмо сургучом. После положила бумагу, чернила, сургуч и печатку обратно в ящик стола, а письмо, флакончик с зеленым составом и кисти бережно убрала в седельную сумку. Стоило бы справиться у трактирщика о тарифах почтальона, но с этим она разберется завтра. Сегодня же нужно быстро поужинать и лечь спать. Стоит брать пример с Мэл.       Едва Октавия подумала об ужине, постучался слуга и поставил на стол поднос с едой. Ела она быстро — день, проведенный впроголодь, давал о себе знать. После ужина накатила усталость на пару с сонливостью. Октавия не стала бороться с ними, а просто скинула банный халат, расстелила постель, погасила все свечи и нырнула под одеяло. В ту ночь она спала настолько крепко, что даже не услышала как слуга трактирщика забрал поднос и грязные тарелки.       А у утром проснулась до назначенного часа, быстро умылась, оделась и с седельной сумкой наперевес вышла из комнаты — справиться о тарифах местного почтальона. Баттербур уже был на ногах, у него Октавия и спросила про доставку писем. Трактирщик как-то помрачнел. — Видите ли, сейчас не положено. — Что не положено? — недоуменно спросила девушка. — Ну, отправлять письма. — А если я заплачу?       Серебряная монета блеснула в свете свечей. Трактирщик замотал головой. — Не в деньгах дело. Некому письма доставлять, всех почтальонов разогнали по домам, а нам, хозяевам заведений, велено письма не принимать и не доставлять, иначе — суд. Странное творится нынче… — Скорее уж страшное… — пробормотала Октавия и ни с чем вернулась в комнату.       Мэл улыбалась во сне, а Октавия мрачнела с каждой секундой. Заставы, укрепления, отмена почтовой службы, возможно, уже учредили сыск. Она вспомнила строчки из письма Талии, и в душе усилилась тревога.       Мари, милая ее подруга! Что же теперь будет дальше? Письмо не отправить, дальше не проехать, никак не предупредить. Хотя… Можно же рискнуть? Она всегда рисковала и выходила из тех игр победителем.       Перед глазами Октавии встали лица дорогих ей людей, оставшихся в Аркадии: Белл, Линкольн, дети, Майя. И ведь всем им она клялась, отправляясь в дорогу, не рисковать, клялась на своем мече… И, похоже, данная им клятва связала ей руки.       Октавия скинув сапоги, залезла в постель и крепко призадумалась, что им делать дальше. Мари нужно предупредить, но как?       Завтрак принесли, как она и велела вчера. Мэл весело щебетала, уплетая содержимое своей тарелки за обе щеки, и признавалась, что никогда не ела ничего вкуснее этого, Октавия — едва притронулась к еде. — Что-то случилось? — внезапно спросила Мэл. Октавия хотела ответить дежурное «Все в полном порядке», но следующая фраза девочки ее словно ножом пришпилила к столу. — И не смей отвечать, что все нормально, я вижу, что это совсем не так. Все-таки я не слепая!       Октавия вздохнула. В чем-то Мэл права. Она — ее спутница, Мэл имеет полное право знать, какие тучи сгустились над ними. — Понимаешь, — медленно начала Октавия, — здесь, в северной части территории, которую мы делим с одним из кланов землян, Трикру, что-то происходит. Что-то плохое. Моя подруга из землян написала об усилении контроля этих земель. — Октавия показала Мэл письмо Талии. — Здесь уже стоят заставы, верхом нам не проехать, а пешими… Талия, подруга моя то есть, велела мне стеречься местных воинов, поскольку опасалась, что меня могут попробовать задержать. А мне нужно связаться хоть как-то с Мари, известной здесь под именем Алесса. — Написать письмо и отправить? — предложила Мэл. — Почта перестала работать, письмо никто не пошлет, — отозвалась Октавия, в тайне подивившись сообразительностью своей спутницы. Интересно, где только про письма узнала — про настоящие, написанные чернилами и запечатанные сургучом? На Арке, со слов Мари, изредка оставляли записки на прозрачном, точно твердая пленка, материале. — Тогда… тогда… — Мэл задумалась. Октавия видела по ее лицу, как лихорадочно она соображает каким образом доставить письмо. Октавия тоже над этим думала томительные минуты до завтрака да и во время завтрака тоже. — Я придумала! — воскликнула Мэл и от возбуждения отодвинула пустую тарелку. — Ну, тогда выкладывай. — Ты сказала, что верхом не проехать, почтальонов разогнали, а на тебя, возможно, ведется охота, так? — Да, именно так, — кивнула Октавия, не совсем понимая, куда Мэл клонит. — И при этом нам необходимо вручить дочке Эбби письмо? — Октавия кивнула. И Мэл с торжествующей, победной улыбкой выпалила: — Отправь меня. Я сумею отдать Мари-Алессе письмо и на словах сказать, что скоро нам всем будет «трындец»!       Октавия выронила вилку. Вот вам и тепличный цветочек!       Немного совладав с собой, она обратилась к не в меру гордой своим решением Мэл. — Послушай меня, Мэл, я все понимаю, но… — Нет, это ты послушай меня, — впервые за все недолгое время их знакомства перебила Октавию Мэл. — В Аркадии не особо просто найти друзей, особенно когда тебя считают слабой лишь из-за того, что ты против войн и насилия. Два дня назад мне кинули в лицо половую тряпку, и миссис Коттон сказала: «Иди, драй полы, поскольку решать все конфликты миром — для пустоголовых идиоток, вроде тебя». Наверное, по ее мнению, мир — хуже войны, хотя война — это кошмар, разрушительный кошмар. Мари Гриффин, как я слышала, отличалась миролюбием, великодушием, по словам Шарлотты, она была готова помогать невинным. Не удивлюсь, если здесь, на севере, она оказалась по той же причине. Ты, Октавия, хотела вразумить меня, объяснить, что я вовсе не солдат, не воин, что мне не нужно избирать такой судьбы, возможно, тебе как воину это виднее, но все же я хочу отдать Мари это письмо, хочу, чтобы она была предупреждена. Человек, который несет в себе мир, преодолевая преграды этого жестокого мира, заслуживает получить предостережение о сгустившихся над его головой тучах.       Октавия не могла вымолвить ни слова. Все что она хотела сказать — все было неверно. Внезапно ей вспомнилась Синтия, что с таким же блеском в глазах, с каким Мэл сейчас объясняла ей причину своего желания, доказывала всем, что она достойный воин Трикру. И ведь Синтию мало в чем можно было тогда упрекнуть, хотя она и нарушила приказ Индры, нарушила сознательно, зная о последствиях, но этот поступок спас жизни многих людей в Тондисе. Возможно, Мэл такая же Синтия? Возможно, ей стоит дать возможность проявить себя раз уж она так об этом просит? — Ну, и задачку ты мне поставила, конечно, — пробормотала Октавия. — Ладно уж! Случится что — себя вини. Отпущу тебя с письмом…       Она не договорила, как Мэл, едва не перевернув тарелку Октавии, крепко ее обняла. — Спасибо! Спасибо! Ты лучшая! — Собирайся давай. Мне еще тебе карту безопасных дорог рисовать.       В трактире задержались на лишних полчаса — Октавия на чистом листе из ящика, сверяя с расположением застав по письму, рисовала карту с подробными подписями. Мэл собиралась в свое первое свободное плавание. Покинув трактир, Октавия не спешила разворачивать коня и нестись во весь опор в Аркадию вместо этого она довезла Мэл до еле приметной тропки, поросшей кустарником и засыпанной камнями, и вручила в руки письмо (которое тут же было спрятано в небольшую сумку), карту и немного денег на дорогу. — Эх, не рассказала я тебе про Сотню, ну ничего, вернешься в Аркадию, все расскажу! Хорошей тебе дороге, Мэл, да осветят звезды твой путь! — Передавай привет Майе, — улыбнулась на прощание Мэл и пошла по тропе, крепко сжимая в руках карту.       Октавия еще долго смотрела ей вслед, пока тоненькая фигурка девочки-пацифистки не скрылась в тени голых деревьев. Список людей, которые ей были дороги не очень длинный, можно даже сказать до безобразия короткий, но, кажется, только что в нем появилось еще одно имя.

***

      Спала я ночью неважно — конь все же не постель, каким бы теплым он не был, лишь ближе к середине ночи я смогла ненадолго задремать. Когда проснулась, почувствовала, как сильно у меня болит шея и спина, а от сна, что я видела ночью, остались лишь краткие воспоминания.       Женщина в красном платье с переброшенными через плечо волосами. Белый свет. И три слова, что мне сказала незнакомка в красном: «Скоро все изменится».       И все. Попытки погрузиться в воспоминания об этом сне заканчивались головной болью, поэтому я бросила это заведомо провальное дело и начала собираться в путь. Марс уже давным-давно стоял на ногах и укоризненно смотрел на меня.       Завтракать не стали. Вернее будет сказать, завтракать не стала я — мой пронырливый коняга умудрился разузнать, где я храню припасы, и пока я спала, все схомячить. Мне осталось только напоить свою животину и сделать пару глотков воды самой. Через двадцать минут я верхом на Марсе покинула приютившую нас на эту ночь лачужку и пустилась в путь. Цель дня: доехать до трактира, в котором мы с Кларк встречали нынешнее Рождество.       На закате дня я доехала до нужного мне трактира, пока меня впустили, пока определили лошадь в конюшню, опустились сумерки. До входа в трактир пришлось добираться в потемках. Поднимаясь по ступеням крыльца, я нащупывала в кармане медяки.       Интересно, в какой комнате расположилась Октавия?       Нижний зал трактира дохнул теплом и запахом дешевого пива. Трактирщик у стойки что-то выспрашивал у двух постояльцев. Я чуть отошла от двери и решила подождать, все равно деваться мне некуда. Хотя бы ночь здесь нужно провести, к тому же у нас назревает важный разговор с Октавией. — Мари, — кто-то позвал меня звонким голосом и тронул за плечо.       Я крутанулась на месте, молясь всем богам, чтобы никто не услышал этого имени. По счастливой случайности другие постояльцы были так увлечены пивом и песнями менестреля, что не удостоили меня и взглядом. Лихорадочно ища взглядом ту (голос явно был женский), что окликнула меня, я вперилась в девчонку чуть ниже и внешне младше меня, едва стоящую на ногах, по всей видимости, от усталости. Я не успела задать ей вопрос, как незнакомка сама открыла рот. — Я от Октавия, — сообщила девушка. — Меня зовут Мэл. Ты должна кое-что узнать, это очень важно…       Я подняла руку, прерывая ее. — Сейчас не время и не место. Поговорим в комнате. — Пара постояльцев как раз уходила от трактирщика. Мне стоит поторопиться. — И здесь я — Алесса, — прежде чем идти договариваться бросила я этой непонятной Мэл.       Я с облегчением бросила седельную сумку на кровать в этой маленькой комнатушке. Эта ночь пройдет максимально спокойно и с какими-никакими удобствами. С особым удовольствием я переодевалась из откровенно уличной одежды в мягкую и легкую — домашнюю. Когда вопрос с переодеванием был решен, а до ужина оставался примерно час, я вытянулась на своей кровати, с интересом поглядывая на присланную Октавией незнакомку (стоит проверить, действительно ли ее прислала Октавия) и пыталась угадать к какому из ныне живущих на Земле кланов она относится.       Когда у этой девушки, Мэл, выдалась возможность переодеться во что-то удобное, она ограничилась лишь тем, что сняла куртку и обувь, облепленную снегом. Возможно, стесняется переодеваться в комнате с незнакомкой, а, возможно, переодеваться не во что. И такое бывает. Наверное, познакомилась с Октавией во время ее недавнего визита в Луагу.       Я рассматривала девушку исподтишка, делая вид, что выкладываю на прикроватную тумбочку свои немногочисленные сокровища: расческу, маленький пузырек своеобразного крема для кожи (при цыпках хорошо помог), пару резинок и небольшой набор для письма — листы бумаги, туго закрытая чернильница, пара перьев и промокашка. Мэл в свою очередь не выложила ничего, вообще ничего. Она сидела на покрывале, поджав под себя босые ноги, смотрела в окно и молчала.       Наверное, моя догадка про Луагу верна. Где же еще Октавия могла ее встретить, не в Аркадии же! Там, кроме бывших членов Сотни, никто из подростков не отважился бы выйти за пределы поселения-государства. А оставшихся в живых членов Сотни чуть больше пятидесяти и они явно не горят желанием уходить в дикий мир, все опасности которого знают не понаслышке. — Мэл, можешь рассказать мне про Октавию?       Девушка оторвала взгляд от окна и перевела его на меня. — Конечно! Она один из самых отважных людей на это планете! Говорит на местном наречие, умеет ездить верхом… Ты видела ее коня? Не животное, а сказка! Да и имя такое звучное — Гелиос. — А что сама Октавия? — несколько напряженно спросила я, если эта девчонка окажется не тем за кого себя выдает, то, что мне с ней делать? — Я давно не видела подругу можешь ее описать? — Запросто! — откликнулась Мэл. — Она, примерно, с тебя ростом. Волосы темные, собирает их в сложную косу, постоянно носит с собой меч. Кожанка, зауженные штаны, высокие сапоги. И в Аркадии с ней либо Линкольн, либо Майя, либо кто-то из детей. Вроде все.       От сердца отлегло. Мэл видела именно Октавию. На душе от ее слов стало легче — подруга не забывала о ребятне, за которой я просила ее присмотреть. — Мэл, ты сказала: Октавия что-то просила тебя передать?       Девушка спохватилась — расстегнула свой маленький рюкзачок и вытащила оттуда плотный конверт. — Октавия не смогла отправить его простым способом, потому что всех почтальонов разогнали, то есть лишили работы. Октавия рассказывала мне много плохого, что поведала ей ее подруга, но я, правда, практически все уже забыла, помню только про заставы на севере. Она, наверное, все, что нужно описала в письме. — Наверное.       Я приняла из рук Мэл конверт, сломала сургучовую печать и при первом же прочтение короткого послания нарочито высоким стилем поняла — дело серьезное, без нужды Октавия не стала бы скрывать свой первоначальный текст составом. — Можешь сказать, что она написала? — несколько жалобно спросила Мэл, наверное, моя истинная реакция была на лице написана. — Пока еще неизвестно. — Я встала с кровати и положила письмо на стол, из тумбочки достала свечу в подсвечнике и зажгла ее от спички, лежащей там же. — Но сейчас будет.       Я провела языком пламени, к ужасу Мэл, по боковому и нижнему краям письма и погасила свечу. Бумага не загорелась, даже дымиться не начала, вместо этого на тех местах, к которым я подносила пламя, что-то вздулось и отслоилось от бумаги. Я показала Мэл эти отслоения. — Видишь? —Она кивнула. — Октавия использовала защитный слой и написала на нем околесицу, чтобы защитить содержание настоящего письма. — Сейчас все тайное станет явным.       Я подцепила ногтем край защитного слоя и осторожно сняла его с письма. Тонкая сероватая пленка отделилась от бумаги осталась просто лежать на столе. Зато само письмо Октавии осталось нетронутым.

Мари,

      У меня для тебя плохие новости. Талия предупредила меня об усилении контроля северных земель Трикру, хочу также предупредить тебя. По всей северной части территории Трикру день ото дня появляются заставы, ниже я перечислю тебе, где они стоят, пока их пять, но, возможно в будущем будет больше. Всех, кого угораздило нарваться на них, допрашивают и требуют пропускную грамоту. Ты и сама не хуже меня знаешь, что это значит, если вспомнить как Лекса повела себя при Везер. Хуже этого может быть только интервенция солдат Азгеды — Норд-Пассо находится как раз на границе. Мой тебе совет: сторонись его. Азгеда славится своей жестокостью, ее воины — машины для убийств.       Я не знаю, знаешь ли ты эту информацию или она станет для тебя в новинку, но Кларк ищут. Земляне прозвали ее «Ванхеда», что с их языка значит «Командующая смертью». Я узнала про это случайно, далеко не от Талии, но все же узнала. Ты знаешь, где я нахожусь. Если эта информация уже дошла до севера, если твою сестру ищут уже там — тебе стоит быть втрое осторожнее. Никто не может предугадать, что будет если кто-то узнает, что вы кровные родственники, но то что Кларк хотят найти не для того, чтобы узнать рецепт ее фирменных оладьев — факт. Земляне несколько суеверны в таких вопросах, по их верованиям, если съесть сердце того, кто убил их сильнейшего врага, они заберут себе силу и удачу победителя.       Мне неизвестно, куда лежит твой путь, но я молю тебя, Мари, лишь об одном — береги себя и всеми силами старайся выжить. Соблюдай максимальную осторожность. Неизвестно, что ждет нас впереди.

Твоя подруга и парабатай Октавия. P. S. Я надеюсь письмо попадет к тебе вовремя, и мои слова уберегут тебя от фатальных ошибок.

      На обратной стороне письма был список мест и окрестностей, где находятся заставы, к нему прилагался небольшой картографический рисунок чернилами от руки с мельчайшими подписями. — Мы в большой беде, — тихо сообщила я Мэл. — Кажется, здесь скоро будет что-то серьезное. — Что именно? — встрепенулась Мэл.       Я повела плечами. — Может начаться потасовка между кланами. Но, к счастью... — Я вгляделась в карту расположения застав, вспомнила, где находится трактир и помрачнела. — Хотя нет… Уже не к счастью…       Я показала Мэл нарисованную Октавией карту. — Здесь находятся заставы, здесь дороги, пригодные для лошади, а здесь мы. Какой из этого можно сделать вывод?       Мэл пристально всмотрелась в рисунок, а после с ужасом прошептала: — Мы в ловушке. Письмо запоздало. — Не совсем. Одна из нас еще может вернуться домой.       Я еще раз всмотрелась в Мэл. Испуганные глаза, робкая речь, немного страха в ее глазах я видела в нижнем зале трактира. Неужели… Неужели я ошиблась, и она не принадлежит ни к одному клану землян? Неужели она из Аркадии? Да она сказала названия поселения, но, быть может, это только мои домыслы, и Мэл — урожденная землянка? — И пока каждая из нас думает над этим, скажи откуда ты родом. Где родилась, выросла и все такое. Только давай без утайки. Мне хотелось бы знать, к кому принадлежит человек, с которым мне придется делить кров. — Справедливо. — Мэл вдохнула побольше воздуха и продолжила. — Я родилась и выросла на Ковчеге, Мари, только я почти всю жизнь прожила на станции Фабрики.       На миг я онемела, ошеломленно разглядывая девчонку перед собой. Мэл! Ну, конечно, мама же мне говорила, что со станции Фабрики смог добраться целым и невредимым только один человек. Подросток. И этим подростком была Мэл. Та самая Мэл, что сидит передо мной. До чего же узок этот мир! — Хм… — только и смогла выдавить из себя я. — Я знаю, о чем ты подумала, Мари! — воскликнула Мэл. — Она обычная изнеженная девчонка, ей место за стенами, а опасности и приключения не для нее. Но я хочу попробовать проявить себя в память о моем друге, в чьей гибели я косвенно виновата. Его звали Стерлинг. Он был одним из вас, и он погиб, спасая меня. Если я могу искупить свою вину, сопровождая человека из вашего отряда Сотни, я сделаю это. Даже если потребуется спать на коврике в прихожей, я буду спать! Иначе я разорвусь от своей бесконечной вины перед ним.       Глаза Мэл горели решимостью, но внутри них нашло отражение ее бесконечное горе. Потерять друга и понимать, что он умер, чтобы ты смог жить — ужасно. Врагу такого не пожелаешь. Все слова, какими я хотела убедить ее возвращаться в Аркадию, в относительную безопасность, застряли в горле. В голове утвердилось понимание, что Мэл даже под страхом смерти не вернулась бы в Аркадию, а последовала бы за мной, как велит ей чувство долго перед Стерлингом.       Что ж пусть будет так. Если она этого хочет, наверное, стоит ей позволить ехать со мной. Марс выдержит двоих. Но Мэл все равно должна знать, куда собирается сопровождать меня и что ее может ждать. — Мой путь лежит в поселение под названием Темерия. Оно находится в пяти лигах от Норд-Пассо, города, стоящего на границе с Азгедой. А Азгеда — источник опасности любой масти, от тварей животного мира, до не щадящих никого солдат. Кроме того, на пути нам могут встретиться заставы, от которых придется драпать и которые явно с нами церемониться не будут. Путь достаточно опасен и мой долг предупредить тебя о последствиях твоего выбора. А последствия могут быть совсем не радостными — плен, увечья, в худшем случае смерть. Подумай хорошенько нужно ли тебе это.       Мэл внимательно меня выслушала, помолчала, что-то обдумывая и достаточно серьезно ответила. — Спасибо за предостережение, Мари, но я не передумаю. Моя вина слишком тяжела, чтобы отказываться от способа искупить ее. Если в этой Темерии есть что-то важное для тебя, я буду тебя сопровождать, даже если она переместится на вражескую территорию.       Я сделала себе мысленную пометочку поговорить с Мэл о смерти Стерлинга. Девчонка не должна себя так грызть из-за того в чем собственно и не виновата. — В таком случае сейчас поужинаем, после какие получится банные процедуры и баиньки. Выезжаем утром.       Мэл улыбнулась. — Ты как Октавия, мы с ней тоже выехали рано утром… Ну, вернее настолько рано, насколько смогли.       Я ответила на ее улыбку.       Ужин долго растягивать не смогли, он прошел в дружеской обстановке за обсуждением планов на новый день. Быстро умылись — таз с чистой водой полагался в каждую комнату. Ложась этой ночью спать в настоящую кровать, я тихо попросила, что бы, если наверху кто-то есть, послал бы нам завтра легкой дороги к Саяне, и чтобы она смогла дать ответа на все мои вопросы. Неизвестность ужасно нагнетала.

***

      Мэл мелко дрожала — короткая куртка из кожзама, которую ей выдали в Аркадии, не спасала от холода, что, казалось, всю ее обволакивал. Мари что-то ей коротко объясняла, когда они съезжали вниз по извилистой дороге, Мэл усвоила только две вещи: ехать им минимум до обеда, и холод стоит страшный. Но она даже не думала жаловаться.       Это же какой позор будет заикнуться о такой мелочи как сухой холодный ветер! В приюте Аркадии за малейшие проступки Коттон на мороз выгоняет детей или запирает в уличной подсобке и оставляет на пару часов, а тут она на движущемся коне да еще и в седле. Нет причин для жалоб.       Мэл вовсе не ожидала, что Мари действительно возьмет ее с собой в тот таинственный город с длинным названием, которое Мэл не запомнила. Вчерашний вечер прошел несколько сумбурно, и девушка ожидала, что с утра дочка Эбби ее хлопнет по плечу и пожелает хорошей дороги, а вовсе не решит продолжить приключения и еще раз поинтересуется, действительно ли она согласна отправиться в столь опасный путь. А Мэл, не дослушав описания полярных волков, согласилась. И сейчас, сидя в седле, она крепко стискивала зубы, представляя горячее питье, что они, возможно, получат там, куда направляются.       Снова налетел холодный ветер, по счастью, без снега, Мэл крепче обхватила талию Мари и подумала, что пока холод и ветер их единственная проблема, нет ни злобных тварей, ни вражески настроенных солдат, ни застав, которые Мари, похоже, обходила с ловкостью заправского дезертира. В Аркадии проблем было намного больше, и Мэл была счастлива покинуть ее.       Сиротский приют, созданный изначально для поддержки сирот, превратился в итоге в кошмар наяву. Рассадник беззакония, жестокость к детям, присутствие педагогов-садистов, вроде Коттон, сделали свое дело. Блока стали бояться, как чумы, а на детей, вынужденных там находиться, смотрели с жалостью. Мэл в ее недавно стукнувшие пятнадцать посчастливилось не угодить туда, друг отца приютил ее у себя, и соцслужба, занимающаяся сиротами отстала.       Если у пятнадцатилетнего есть где жить, к нему не пристают, а в шестнадцать и вовсе не забирают в блок приюта. Но, тем не менее, девушка могла видеть, как обращается Коттон с воспитанниками — пощечины, подзатыльники, словесные оскорбления и унижения — короткий список всего, что делала эта ужасная женщина. Сообщить о том, что она видела, Мэл помешала Октавия, которая выходила из кабинета Кейна, очевидно рассказав обо всем ему. Подозрение усилилось, когда спустя пару дней Мэл услышала очень нелестные отзывы в адрес Октавии Блейк и всех, с кем она общалась. Прилюдно детей бить перестали, но в течение двух недель Мэл видела зашуганных малышей, что боялись поднять глаза на жителей Аркадии. И насколько смогла разузнать Мэл, в приюте после проверки ужесточилась дисциплина, а наказания стали намного жестче, чем были до этого. И это было страшно. Намного страшнее, чем терзающая сердце вина, намного страшнее всего, что описала Мари. Мари, что, по словам Коттон, должна быть казнена самым жестоким образом, а перед этим чудовищно искалечена. Мари, которой Мэл, как и Октавии, безгранично доверилась. Нет ничего страшного в оправданных опасностях, которые могут встретиться в пути. Некоторые люди Аркадии намного страшнее волков или выходцев из соседнего клана.       Остановились у реки. Мэл выпрыгнула из седла первой — на этот раз очень удачно, по крайней мере, приземлилась на обе ноги, а не упала в снег, как куль муки. Мари не прыгала, она умело спешилась, опираясь на луку седла. — Сейчас напоим коня, наберем воды и поедем. Мы почти доехали до Норд-Пассо.       Мэл не знала, что такое Норд-Пассо, но некая радость в голосе Мари не позволила встревожиться. Если Мари рада, что они почти добрались до Норд-Пассо, значит, они на верном пути.       Она с энтузиазмом помогала Мари наполнить бурдюки холодной водой и аккуратно сложить их в сумку. — Могу я спросить? — нерешительно поинтересовалась Мэл. — Спрашивай.       Мари стояла к девушки вполоборота, а потому не заметила робость в глазах своей спутницы. — Зачем тебе ехать… ну, туда, куда мы едем? — Зачем мы едем в Темерию? Там живет гадалка, у меня есть к ней пара вопросов.       Мэл изумленно уставилась на нее, словно у Мари выросла вторая голова. — Да, именно гадалка. Они, правда, существуют. — Конь оторвался от воды, и Мари взяла в руки поводья. — Кстати, нам пора снова в путь.       Мэл кивнула. — Когда приедем в Темерию… — Я буду молчать, потому что люди не доверяют чужакам, которые говорят не на их языке, — договорила Мэл.       В глазах Мари блеснули искорки веселья. — Мы определенно сработаемся… Так, а теперь точно пора в седло!       Мари развернула коня, и они поехали малоприметной дорогой, углубляясь в густой хвойный лес. Не то чтобы до этого они не ехали через лес, но тот лес не был таким густым, таким огромным, таким притягательным и завораживающим. Мэл с детским восторгом смотрела на белые шапки снега на разлапистых ветвях. Снег поблескивал в лучах обеденного солнца. И это было так красиво, что умей Мэл рисовать — непременно бы запечатлела это на листе бумаги и постаралась бы передать в рисунке все то, что находится прямо сейчас у нее перед глазами. Всю эту естественную красоту нетронутой дикой природы. Дорога, по которой они ехали, была еще не хожена человеком, по ней разве что пробегали волки с лисицами.       Конь шел тихой рысцой, а Мари его не подгоняла, Мэл не задавала вопросов на эту тему. Мари была членом Сотни, она приучилась выживать в лесу, ориентироваться на местности, да и к тому же последние полтора месяца, видимо, провела в этих краях, вызнала все тропы. Ей лучше знать с какой скоростью скакать коню, и какой дорогой им добираться до гадалки.       Целую лигу они ехали в тихой рысце, после конь постепенно начал ускоряться. Кажется, снег уже был не таким глубоким. Догадка подтвердилась, когда питомец Мари перешел на галоп.       Деревья в шапках снега проносились по обе стороны от них. Конь скакал по тем тропам, на которые его направляла Мари. Что-то подсказало Мэл: они у цели. И это суждение крепчало с каждой минутой, когда она начала слышать цокот копыт по наезженной дороге. Появилась открытая местность, хорошая широкая дорога, вся в блестящем утоптанном снегу, а спустя пару минут быстрой скачки Мэл увидела гостеприимно распахнутые высокие ворота из красного металла. — Добро пожаловать, в Темерию, — сказала Мари, чуть повернувшись к ней. — Сейчас тихо поедем через город, улицы здесь должны быть широкими. Это большой плюс, что касается минусов… — Мы не можем общаться между собой, — договорила Мэл.       Мари чуть поморщилась. — Верно. Не можем, по крайней мере, при местных жителях.       Мари пустила коня вперед, и они въехали в город под названием Темерия. Мэл с любопытством рассматривала аккуратные домики, выкрашенные яркой краской торговые лавки и наиболее важные в жизни города здания. Она с улыбкой посматривала на играющих в снежки краснощеких детей и гадала: в каком доме живет загадочная гадалка, к которой так стремилась Мари, что решила рискнуть и податься дальше на север.       Широкая дорога с множеством домов и детворы сменилась на более узкую с меньшим количеством домов. Здесь детей не было. Не слышен был детский смех. Мэл разглядывала редкие домики и думала, что вот здесь Мари точно остановится, а Мари даже не удостаивала дом взглядом, проезжая мимо. Мэл не видела лица младшей из дочерей их канцлера, но потому как уверенно та правит коня, могла сказать: Мари знает, куда им нужно ехать. Поэтому она вовсе не удивилась когда через пару улиц, полных покошенных домов, Мари спешилась, помогла слезть с коня ей и оставила коня в ближайшей встретившейся им на пути конюшне. Мари что-то сказала конюху, что именно Мэл не поняла, но ясно увидела, как ее спутница отсчитала человеку три медных монеты. — Дальше придется идти пешком, — тихо сообщила ей Мари, посмотрев по сторонам. — Дом Саяны — гадалки, к которой мы идем, находится на отшибе. На коне туда не проедешь.       Вскоре Мэл и сама поняла, почему к дому Саяны не проедешь на коне. Крутая тропка, ведущая на всхолмье, была вся усеяна острыми камнями, заросла кустарником и в придачу ко всему этому обледенела. Они с трудом поднялись на это взгорье, а когда ступили на более-менее ровную землю налетел до того сильный ветер, что если бы Мари не держала бы Мэл за руку — девушка полетела бы вниз и непременно сломала бы шею. Ветер пробирал до костей и ужасал своим воем. Создавалось впечатление, что это не природное явление, а вмешательство сил извне, призванных оберегать эту землю и это жилище. Впервые с момента получения Мари письма Октавии Мэл стало страшно. Вой обволакивал со всех сторон и толкал в пучину неистового ужаса. В тот момент, когда Мэл подумала, что этот кошмар никогда не закончится, пространство вокруг них огласил уверенный голос. — Саяна, мы пришли с миром! И просим отозвать Стража, ибо нам нужна помощь с тем, что человеческий разум не способен понять. Я клянусь в честности своих намерений сталью и собственной кровью и прошу тебя пропустить нас.       Внезапно ветер стих, вой исчез, и природа снова стала безмятежно тихой. Мэл обернулась к Мари — ее левую ладонь пересекал кровавый росчерк, капли крови падали в снег. — Какого… — Позже, — перебила ее Мари. — Идем, не стоит ее заставлять ждать. Если она рассердится, уверена, Страж вернется.       Мэл сочла за лучшее не спрашивать о каком Страже идет речь и молча последовала за Мари к приземистому домику из бревен. У крыльца Мари остановилась и серьезно посмотрела на Мэл: — Если тебе придется говорить с Саяной, внимательно подбирай слова. Злить ту, что магией наделили Предки, себе дороже.       Мари, не дожидаясь хоть какой-то реакции Мэл, начала подниматься по ступеням. Когда она уже стояла на крыльце, Мэл что-то вывело из своеобразного ступора, и девушка поспешила за Мари. В голове крутилось странно возвышенное слово «Предки», но спрашивать его значение сейчас Мэл сочла немного неуместным, сейчас им главное — поговорить с этой Саяной.       Мари уверенно толкнула деревянную дверь, и та с протяжным скрипом распахнулась. Этот ужасный звук заставил Мэл вздрогнуть и испуганно замереть на пороге, не находя в себе силы его перешагнуть. Мари с некоторым беспокойством взглянула на нее. — Ты точно хочешь идти со мной? Если что ты можешь… — Нет! — вышло чуть резче чем она хотела сказать. Мэл глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться, и повторила куда тише. — Нет, я пойду с тобой. Не ждать же здесь, на этом жутком пустыре… — Тогда идем.       Мари бесстрашно перешагнула порог, словно она каждый день посещает ведьм, насылающих на тебя своих Стражей. Мэл в тайне стыдясь своего ужаса (ведь что же может быть страшного в простом деревянном домишке?) заставила себя войти в дом следом за спутницей. Только она это сделала, как дверь сама по себе захлопнулась с тем же скрипом. Мир вокруг погрузился в густую непроглядную темноту. — Мари? — неуверенно позвала Мэл, протянула руку, надеясь схватить рукав куртки Мари, но пальцы ухватили лишь пустоту.       Мари не было рядом. Вокруг царила густая непроглядная тьма.       Мэл не успела испугаться, как в памяти слово за словом стали всплывать гневные речи в адрес суждений миссис Коттон, ее отношение к беззащитным детям и робкие объяснения самой Мэл сути мироздания. Сердце вдруг наполнилось такой бессильной яростью на некоторых людей, что ей трудно было вздохнуть. На задний план ушли и Мари, и разделившая их тьма дома. Остались лишь только думы о войне и то, как ее восхваляют некоторые люди, а всех, кто против войны, называют трусами и слабаками. — Война — лучшее, что может случиться в этом мире, девчонка! Погонь смоет их же собственная кровь, погонь со своими ублюдками передохнут, как собаки, а нам — настоящим людям, а не этим, с кем спит та шалава, достанутся все богатства этого мира. Мы это заслужили больше всех! А все, кто говорят что-то против такого исхода — обычные трусы и слабаки, как жаль что Кейн и эта горе мамаша двух девок, которых тоже стоило бы пристрелить, боятся сделать хоть что-то решительное. — Вы ошибаетесь. — Голос звучал спокойно. — Война и геноцид будут началом конца. Насилие никогда не приведет к чему-то светлому. Оно будет засасывать, как трясина, во тьму. А тьма станет нашим концом. Вы, миссис Коттон, только что предложили не щадить ни стариков, ни женщин, ни детей из землян, только потому что они земляне. Какое счастье, что вы не можете принимать настолько важных решений, иначе никто здесь, в Аркадии, не дожил бы до утра. Все возвращается бумерангом — кровь, боль и страдания невинных вернутся их обидчику и что доброго изничтожат его род и род тех, с кем он близок, и тех, с кем близки его друзья. Война — не выход, а уж если стать ее инициатором, зачинщиком, охваченным мнимой злобой, обманутым заблуждениями — это будет заведомым проигрышем. Лучшее, что может случиться в этом мире — это период без войн, конфликты, разрешенные миром. Слабые этого мира развязывают войны, сильные — их прекращают.       Мэл ощутила тяжелую пощечину, едва вспомнив этот разговор. Едва пропустив через себя гнев и ненависть Коттон, и погасив их собственным ледяным спокойствием и ощущением своей правоты.       Что-то легонько коснулось щеки Мэл и заставило подняться на ноги — оказалось, она упала на колени, когда ее неожиданно накрыл тот разговор из недалекого прошлого — помещение уже не было настолько темным, а где-то в глубине дома, кажется, горела свеча или лучинка. С того места, где она находилась, Мэл не могла разобрать, что именно она видит, но, поддавшись странному желанию, девушка шаг за шагом начала пробираться к источнику света.       Идти пришлось недалеко. Видимо, дальняя-предальняя комната ей просто померещилась. Свет лился из приоткрытой комнаты. Мэл осторожно протиснулась в щелку и удивленная замерла на пороге.       На круглом деревянном столе, покрытом красной скатертью, ярко горела одна-единственная свеча в простеньком подсвечнике. В свете этой единственной свечи Мэл разглядела в комнате четырех взрослых черных, словно ночь, кошек. Она нерешительно ступила в комнату, и одна из кошек бесстрашно к ней приблизилась и ласково потерлась о ногу. На лице девушки расцвела улыбка, она присела перед животным и почесала его за ушком. Кошка замурчала. Три ее сестры, видя эту картину, и сами приблизились к удивительной девушке, что не гонит черных кошек, а ласкает их.       Шипение откуда-то сверху разом прекратило знакомство Мэл с доверчивыми животными. Она подняла голову и встретилась глазами с зеленой радужкой белоснежной кошки. И что-то ей не понравилось в этом взгляде, уж больно он был жуткий. Настолько что Мэл не рискнула протянуть руку и погладить эту, пятую, кошку. А то, не ровен час, вопьется в кожу острыми, как иглы, зубами, и лечись потом от бешенства.       Вдруг кошка спрыгнула со шкафа, на котором сидела, свет от свечи в комнате чуть потускнел, и Мэл ощутила чужое присутствие. Да так ощутила, что забоялась повернуться и посмотреть на вошедшего. — Не бойся, девочка. Я не враг тебе.       Медленно Мэл обернулась, страшась того, что может увидеть.       Высокая женщина сидела в резном кресле у стола со свечой. Тусклый свет выхватил лицо незнакомки, закрытое черно-золотой карнавальной маской без каких-либо украшений, нижняя часть лица была густо замазана белым гримом. Правой рукой в черной перчатке, что сливалась с длинным рукавом платья, женщина указала на соседнее кресло с такой же резной спинкой как у того, в котором сидела она сама.       Мэл робко приблизилась и уселась на самый краешек стула. Женщина перед ней говорила на английском, Мэл ее понимала, но нервозность от этого факта никуда не девалась. Мэл не представляла себе, как она будет говорить с этой женщиной. Что она должна сказать, чтобы не оскорбить собеседницу? — А ты загадка для меня, девочка. — Загадка? — переспросила Мэл. — Да, загадка. — Губы под белым гримом изогнулись в легкой улыбке. — Я многое могу рассказать о тебе, твоем прошлом и возможном будущем. Нужна только прядь волос.       Мэл, недолго думая, позволила гадалке отрезать прядь темных волос. Женщина аккуратно поместила его в медную чашу, добавила полынь и подожгла. Сизый дым от стремительно сгораемых волос завис над столом, Мэл закашлялась. Саяна же, а это была она, схватила Мэл за ладонь и развернула ее к себе так, чтобы было видно линии. — Ты родилась далеко отсюда. Выше облаков, там, где доселе не было ни одного нашего клана, там, где не знают нашего языка. В нежном детстве потеряла ты свою матушку, и твоим воспитанием занимался лишь отец. Имела ты друга, однако он пал, спасая тебя. И с его смертью ты стала единственной выжившей твоего родного удела.       Мэл вздрогнула. Саяна говорила правду. Неужели ее дар настолько силен? — Таково твое очень краткое прошлое, однако мне ведомо твое возможное будущее. Вопрос лишь в том хочешь ли ты знать все его символы? — Хочу! Кто же не хочет знать своего будущего?       Гадалка едва заметно мотнула головой. — Иное будущее лучше не знать. — Я хочу его знать, — повторила Мэл.       Женщина перед ней глубоко вдохнула и крепче перехватила обе ее ладони, внимательно рассматривая. Мэл нутром чувствовала, как ее словно сканером пронизывает взгляд Саяны. — Вижу помыслы. Благие помыслы, они завладевают твоей душой и сердцем, а вызваны они немыслимой болью и скорбью. Берегись! Твои помыслы могут тебя же и погубить. Вижу дорогу — широкую и гладкую, обычная опасность ее обходит, не желая сталкиваться с более сильным конкурентом, хочешь уберечься от большой беды — выбирайся на торный путь. И вижу платье длинное, все из золотого шелка, серебром и камнями расшитое. За важные заслуги даются такие наряды, к чему она полагается тебе мне не видно.       Помыслы, дорога, платье… И что же в этом такого? Мэл вопросительно взглянула на Саяну, но лицо за маской, словно застыло. — Твой путь опасен и коварен, девочка. Смени его пока не поздно. — Я подумаю, — сказала Мэл, для себя понимая, что решение уже принято. — Сделай верный выбор.       Внезапно свеча погасла, Мэл окружила настолько плотная тьма, что она крепко зажмурилась, а когда открыла глаза — ее окружал настолько яркий свет, что с губ невольно сорвался стон.       Было холодно. Мэл пошевелила руками, и на ее ладони растаяло несколько снежинок. Она лежала в снегу у крыльца дома. — Мэл… — обеспокоенно позвала Мари. — Ты как? — Все в порядке, — откликнулась Мэл, ровно садясь. — Я в норме. — Неужели это так сеанс Саяны тебя измотал, хотя ты и сидела в самом углу комнаты? Странные дела… «Очень странные, — подумала Мэл, поднимаясь на ноги и отряхиваясь от снега, — ведь меня не было там, где была ты. Как ей удалось разделить нас так, чтобы одна из нас видела другую, а другая в это время была совсем в другом месте?» — Мэл, идем. Нам еще нужно успеть вернуться назад! — поторопила ее Мари, и голову Мэл наполнили более насущные мысли, вроде перспективы ночевки в холодном снежном лесу.       Ни одна из девушек, спешивших спуститься с взгорья, не заметили, как ставни одного из окон дома распахнулись, а им вслед смотрела женщина в маске. Бесконечной печалью был исполнен ее взгляд, обращенный к спутнице Мари.

***

— Древнее зло, древнее самого времени, крадется в твоих снах. Мешает истину и ложь. Изматывает. Мучает. И его не прогнать. На это не хватит сил у целой братии Прорицателей ибо Враг силен и практически неуязвим. — Так, значит, я обречена? Мне стоит сдаться на милость злу?       Ярче яркого вспыхнули свечи, в воздухе почудился какой-то неземной душистый аромат. Саяна передо мной словно выросла раза в два, или я в столько же раз уменьшилась, тут не разберешь… Женщина подалась вперед, схватила мою ладонь, рассеченную лезвием, и сжала так, чтобы пара капель упала на тлеющую полынь.       Она внимательно пригляделась к чаше, и ее рука в перчатке как-то расслабилась. — Зачем сдаваться? — спросила она. — Это не в твоих правилах, дитя, и ты знаешь это получше меня и всех Прорицателей. Но судьба у тебя не из легких. Пламя и дым показывают мне страшную опасность — ты идешь по тонкой грани и с каждым твоим шагом, с каждым решением она истончается. Смени направление пути, пока не стало слишком поздно. Вижу я еще боль потерь, что ты уже понесла и что тебе предстоит еще понести. Но также ждет тебя и любовь. Взаимная любовь, которой ничего не страшно, даже Смерть. И ее крупицы уже попали тебе в сердце, дитя, и скоро дадут свои ростки. Слушай свое сердце, оно убережет тебя и от врагов, и от опасностей. Сердце тебя не обманет. — А что с Древним злом делать? — Игнорировать свой страх ибо страхом оно и питается. А наевшись вдоволь, становится сильнее и растет, превращаясь в извечный Ужас. Крепись, девочка!       День неумолимо клонился к серым сумеркам, а мы смогли доехать только до леса близ Норд-Пассо. Ночевать, видимо, придется здесь же. Я направила коня в небольшую ложбинку в тени деревьев. — В чем дело? — спросила Мэл, в ее голосе отчетливо слышались нотки тревоги. — Прости, Мэл, но не судьба нам доехать до таверны сегодня.       Мэл испуганно уставилась на меня широко распахнутыми глазами. Я уже предчувствовала ее вопросы, главным из которых должен был стать вопрос, о том через сколько часов мы насмерть замерзнем в этом зимнем лесу. Как хорошо, что в те далекие дни, когда мы с Лоттой изучали литературу о выживание в диких условиях, мне хватило ума прочитать параграф про костры и зимовки с минимумом вещей. Сегодня мы все это просто применим на деле. — Мы умрем… — пролепетала Мэл. — Замерзнем насмерть! Я знаю как это будет происходить — сначала будет настолько холодно, что на ногах сложно удержаться, потом придет усыпляющая усталость, мы уснем и все. Прощай бренный мир!       Какая прелесть! Именно то, что я ожидала услышать. — Так и будет, если мы не сделаем по-моему.       Мэл вопросительно на меня уставилась, и я принялась быстро ей все объяснять. Лучше ей знать все, что мы сейчас будем делать — одной ставить балаган и разжигать нодью будет долго. — Мы сейчас в ложбине, от ветра со спины нас защищают деревья, и на нас не дует холодный ветер. Это хороший расклад. Пока не стемнело нужно натаскать длинных веток и хвои, а еще притащить поваленную сушину. — Это… — Для балагана — укрытия наподобие вигвама — и костра. — Хорошо, я принесу, — сказала Мэл и бесстрашно пошла искать ветки и сушину. Мне же оставалось подготовить площадку для укрытия.       Пока Мэл собирала древесины, я разгребла снег до самой земли (варежки промокли насквозь), из разгребенного снега вокруг готовой площадки под балаган полукругом насыпала вал. Когда с ним было покончено, вернулась Мэл с охапкой длинных ветвей. Я выбрала из них две самые длинные ветки, напоминающие шесты, воткнула их в вал крест-накрест и связала у вершины, имеющейся у меня веревкой, взятой из седельной сумки. Остальные ветки я воткнула в снег так, чтобы они упирались в два связанных шеста. — Уже готово? — спросила Мэл, восхищенно осматривая мое строение. — Еще нет. Нужно как следует утеплить. Хвою принесла?       Мэл молча протянула мне охапку еловых ветвей, наверное, успела сбегать набрать, пока я с костяком балагана возилась.       Я распределила всю принесенную хвою на две неравные охапки. Меньшей покрыла крышу жилища, а большую охапку пустила на утепление пола. Толстым слоем укрыла пол лапником, а сверху еще и застелила рогожей. Крышу укрывать одеялом я не стала по одной простой причине — больше рогожи у меня нет. Авось не замерзнем. — Ух, ты! Здорово! — оценила Мэл. — Спасибо, где сушняк?       Сумерки уже спустились, стоило бы позаботиться о костре, пока хоть что-то видно. — Тут рядом. Я его не дотащила.       Мэл проводила меня к небольшому упавшему дереву, рядом с ним лежало еще пара бревен. Вместе с Мэл мы оттащили все к нашему лагерю. Благо сухое упавшее дерево размером было не велико, а бревна не слишком тяжелы и вдвоем нам удалось все унести.       Как только мы сложили все, что нужно было для костра, Мэл убежала на поиски растопки, а я начала устанавливать бревна для костра рядом с балаганом и тщательно вырезать ножом в двух бревнах желоба по типу тоннеля, в которые в скором времени мы положим растопку. — Вот, держи! — Мэл притащила хворост и немного (где только откопала сухой прошлогодней травы).       Я принялась помещать растопку в желоба. — А он не развалится? — она с сомнением посмотрела на еще не разожженный костер. — Я закрепила бревна камнями, колышков то у нас нет…       Я чиркнула спичкой. Вспыхнула сухая трава, огонек весело перешел на тоненькие веточки. Мэл радостно захлопала в ладоши. — Теперь можно спать, — сообщила я ей. — Костер будет гореть в ногах, не замерзнем. Единственный минус — ужина не будет. Нодья предназначена для обогрева, а не для готовки. — Спасибо и на том, что не помрем.       Мэл зевнула, и я показала ей на балаган. — А ты? — Устрою Марса и присоединюсь к тебе. Думаю, сидеть у костра нет необходимости. В этот лес никто не сунется, а нодья горит долго. Сегодня обе будем спать.       Мэл послушно пошла в укрытие, я же занималась конем. Расседлала его, вынула изо рта удила и привязала на длинном поводе рядом с балаганом, а, следовательно, рядом с теплом.       Потрепала коня по гриве и присоединилась к Мэл в балагане. Она уже спала, я разулась и свернулась калачиком рядом с ней. Сон сморил меня незаметно.       …Проснулась, однако, я не от утреннего света, а оттого, что меня кто-то испуганно тормошил. Сонно открыла глаза и столкнулась взглядом с сидящей рядом Мэл. — Что случилось? — Я не знаю… Но мне как-то не по себе. Это дрожание… — Какое еще дрожание? — спросила я. — Вот это.       Мэл замолчала, а я прислушалась.       Земля действительно дрожала, словно по ней гнали табун лошадей. Но сейчас ведь ночь да и зима, чтобы коней гнать на выпас. Да и мы в окрестностях Норд-Пассо, какие уж тут выпасы лошадей. Это же Норд-Пассо!       Я попыталась представить карту нынешего мира, чтобы хоть как-то разобраться со столь чудным явлением, как внезапно пазл сложился сам собой.       Север. Норд-Пассо. Письмо Октавии. Предсказание Саяны.       Север. Граница. Лошади. Азгеда.       Азгеда!       Норд-Пассо ведь пограничный пункт с Азгедой, откуда может появиться враг. И эта конница…       Мороз пробежал по коже, пока я спешно обувалась и стаскивала с нашей лежанки рогожу. — Срочно собирайся! — велела я Мэл. — Нужно немедленно убираться отсюда!       Я выскочила из балагана и как можно скорее начала седлать Марса, краем глаза замечая, как Мэл забирает нашу веревку с шестов. Дала коню расходиться, прежде чем залезть на него верхом. — Мэл, давай скорее!       Даже сидя на лошади, я чувствовала приближающуюся конницу. — Да, сейчас.       Мэл разрушила нодью и затоптала огонь ногами и только после этого заняла свое место позади меня. Я, не теряя времени, подняла коня в галоп.       Нужно укрыться в ближайшей деревне…       Нужно спрятаться, пока они не добрались до нас.       Марс несся так быстро, как позволяли ему силы, но конница за нашими спинами скакала еще быстрее. Я все отчетливее слышала их коней.       Сейчас зима. Нигде не спрячешься. Не найдешь спасения.       Я гнала коня вперед, вжимала пятки в бока, умоляла скакать быстрее. И Марс пытался помочь. Я чувствовала это в его движениях, в его поразительной верности мне. Только вскоре он начал замедляться, галоп изматывал его не хуже нашего.       Испуганно вжималась в мою спину Мэл.       А погоня не отступала.       Я могла их нутром ощущать. Злобное, тяжелое дыхание их коней, покрывающихся пеной. Жестокие, точеные лица всадников, не перед чем не останавливающихся ради исполнения приказа.       Опасные, смертоносные люди, закаленные неистовыми холодами их страны. Потерявшие человечность во льдах ледяного королевства. Льющие кровь, как вино. Столкнемся с воинами Азгеды — живыми не уйдем.       Трясущимися руками я направила Марса чуть приметной тропой. По счастливой случайности снег оказался там неглубокий, и конь смог бежать быстрой рысью, спасая нас от неизбежной жестокой смерти.       Марс выехал на широкую поляну. Всходило солнце.       Его предрассветные лучи осветили поляну.       Конница. Три десятка всадников.       Взглянув на лошадей с белой дланью на шее, я все поняла.       Черноволосая девушка с отметинами в виде шрамов на лице сидела на лошади во главе клина и ослепительно улыбалась. «Мы пропали», — успела подумать я, прежде чем все смешалось.