***
Поздним утром, сразу же после скорого завтрака, Октавия отправилась в свою мастерскую. Там она быстро сгребла с три десятка давно сшитых небольших, размером едва ли с половину ее ладони, ярких игрушек. Потом заскочила в лавочку со сладостями, купила конфет, завернула игрушки и конфеты в яркие упаковки и с такими нехитрыми гостинцами направилась прямиком в детское отделение медблока. — Передайте, пожалуйста, эти маленькие подарки детям из приюта, — попросила она у первой попавшейся ей свободной медсестры. — Что здесь? — Мягкая игрушка и по десятку сахарных конфет-леденцов. — Что ж, детей с диабетом из приюта к нам не поступало, ладно, передам. Октавия вытащила из общего подарочного пакета три свертка и передала пакет медсестре. — Я собираюсь навестить Джессику Лэрд, Элению Стоун и Мэттью Одли. Не подскажете, в каких палатах их содержат. — Не подскажу. — Мотнула головой медсестра. — Лучше спросите на посту. Октавия спросила и уже через пять минут бодро шагала по отделению в сторону палаты, где находились, по словам дежурной на посту, Джессика и Эления. Идти в палату Мэтта было бессмысленно — мальчик был на процедурах. Джессика и Эления обе лежали с подключенными капельницами, укрытые по шею тонкой белой простыней. — Доброе утро. Девочки, что до этого несколько меланхолично осматривали пространство вокруг, немного оживились. Совсем немного. — Привет, Октавия, — кивнула старшая из них, Джессика. — А мы вот, — она указала на длинную гибкую трубку, подключенную к руке, — лечимся. Там какая-то большая нехватка всего и вся. Эления не сказала ни слова, лишь губу закусила. Октавии от этого закусывания стало не по себе. — Ния, — тихонько позвала она девочку, — все закончилось, эту тварь сняли с должности. Гадать, почему девочка настолько замкнулась в себе, не приходилось. Прекрасные методы воспитания Коттон на лицо. — Миссис Коттон сняли с должности? — тем временем удивилась Джессика. — А тогда кто… — Джоэл Норрис, — тут же ответила ей Октавия. — И она уже публично делает одно заявление за другим, не забывая Коттон покрывать грязью. — Что-то незаметно было, что она не разделяет мнение Коттон, когда Коттон была у руля, — чуть слышно шмыгнула носом Эления. — Когда мы… когда нас… в общем, тогда ей все нравилось, а сейчас… — Сейчас она черпает выгоду из случившегося, — сказала Октавия и поставила первый попавшийся под руку стул ровно между койками девочек. — Впрочем, как и я. — То есть? — Ты хочешь сказать? Джессика и Эления обе посмотрели на Октавию со смесью надежды и недоверия в глазах. — Она сняла запрет на мое посещение вас. Когда вас выпишут, я вполне смогу брать вас всех на прогулки и приходить к вам в гости. Больше не придется так шифроваться. Эления как-то рвано выдохнула, вцепилась руками в белую простынь. На пальце левой руки сверкнула колечко — один из небольших подарков Мари на Рождество, насколько помнила Октавия, тогда подруга вместе с письмами, которые направляла детям регулярно, прислала каждому из них по маленькому подарку к предстоящему празднику. — Теперь мы будем видеться действительно часто, как вы того и хотели, — заверила она девочек. — А это для того, чтобы ваше выздоровление хоть немного ускорилось. — Она положила на тумбочки девочек по небольшому свертку. Эления свободной рукой притянула к себе подарок, разорвала бумагу и долго-долго смотрела на небольшого фиолетового мишку с большими глазками-бусинками. — Спасибо, Октавия, — тихо сказала она, а по щеке отчего-то скатилась крошечная слезинка. — Какая чудесная мышка! — воскликнула Джессика, доставая свою игрушку. — Большое спасибо! — Мисс Блейк, время посещения строго ограничено. — В дверном проеме возникла медсестра. — Больным нужен покой, а вы нужны кое-кому. Идемте. Октавия послушно поднялась со стула. — Выздоравливайте, — пожелала она девочкам и побрела за медсестрой к какому-то кабинету. Дверь в кабинет была приветливо приоткрыта, Октавия постучала по косяку, дождалась негромкого: «Войдите» и переступила порог. За столом на нее поверх документов смотрела миссис Гриффин. — Здравствуй, Октавия, прикрой дверь и присаживайся. Октавия так и поступила, не зная можно ли спросить миссис Гриффин, а зачем она собственно здесь. Не каждый день оказываешься на приеме у канцлера Аркадии! — Тебя, наверное, волнует вопрос: зачем я тебя позвала, не так ли? — Ну, вообще-то да, — согласилась девушка. — Полагаю, вариант из-за того, что я вчера помогла свершиться правосудию над Коттон, не котируется. Эбигейл Гриффин чуть слышно вздохнула. — Хотела бы я позвать тебя, Октавия, только лишь по этому поводу, но, увы. Ты здесь, потому что в этом лагере ты — единственная подруга моей Мари. А так же ты вроде как с ней связана? — Да, это так. Мы связаны, — кивнула Октавия. — Что это значит? — Мы чувствуем друг друга на расстоянии. Если Мари будет больно или плохо, я это почувствую. — Октавия вспомнила жгучую, страшную боль, превращающую ее жизнь в пытку, и попыталась спрятать все свои чувства об этом. — Если она порежется, я почувствую. Я чувствую все, что с ней происходит: плохое и хорошее. — Значит, это не местная сказка, — подытожила Эбби. — Что ж очень хорошо… Она замолчала, о чем-то задумалась, и Октавия в этот момент заметила, как бледна Эбигейл. Она помнила, что первое время не проходило ни дня, чтобы Кларк с Мари не искали, потом их признали без вести пропавшими, а спустя пару дней с этого признания в Аркадию начали приходить первые письма от Мари. Только от Мари. Возможно, лишь благодаря этим письмам миссис Гриффин не сошла с ума, а, может быть, свою роль здесь сыграла Рейвен. Октавию не столь давно просветили, какую роль Эбби сыграла в жизни Рейес и почему уделяет ей внимания больше, чем другим своим пациентам. — Ты доставляла мне письма от Мари и то последнее — от Кларк, — вернулась к разговору Эбби. И Октавия вспомнила, как удивилась, получив письмо Кларк, адресованное матери. — Я тебе очень за это благодарна, а теперь, пожалуйста, ответь мне на один главный вопрос. — Какой? — Мари, моя девочка, она… жива? Октавия вновь вспомнила неописуемую боль во всем теле, то как вопила от нее, как была вынуждена пить травы. Тогда Мари мучали. Ее действительно пытали! Недаром же снились те ужасные сны! Но сейчас сны ушли, на душе вновь воцарился покой, значит, Мари в порядке. Мари в порядке, и укрытие Октавией информации о пытках никому не навредит. — Да, она жива, — сказала девушка. Эбигейл не сдержала облегченный вздох и прижалась спиной к спинке стула. — Спасибо тебе. — Она крепко сжала ладони Октавии. — Это все, что я хотела услышать. — Значит, я свободна? — Да, ты можешь идти, — кивнула ей Эбигейл. Октавия только встала из-за стола и хотела уже покинуть кабинет главного врача Аркадии, как последние слова нагнали ее и чуть не повалили на пол. — Чуть не забыла сообщить. Через два дня состоятся похороны Мэл, больше их откладывать нельзя. Все торжество последних дней вмиг слетело с Октавии. Мэл мертва, через пару дней ее предадут этой холодной, мерзлой земле. Какая несправедливость. Погибают те, кому бы еще жить и жить!***
Жарко. Очень жарко. Перед глазами одни разноцветные круги. Грудь словно придавил камень. Мешанина образов проносится и проносится, ни за одно изображение никак не ухватиться, не понять, откуда это взялось и что вообще происходит. Периодически меня выкидывало из круговорота ярких огней и абсурда, и до ушей доносились далекие, очень далекие голоса. — Она сильная. Переживет. Можешь мне поверить. — …неделя уже прошла. И снова закидывало в круговерть огней, образов, жара и голосов. Это продолжалось бесконечно долго, пока однажды мешанина из образов и огней не прекратилась, и на смену ей не пришла одна сплошная теплота и усталость. Хотелось лежать, не двигаясь, бесконечно долго лежать. В теплоте, безопасности, в сладкой неге. Тепло обволакивало со всех сторон, как самое мягкое одеяло, избавляться от него не хотелось. — М…а-а-ар…и-и. — Чей-то голос вторгся в тепло и покой, разнесся эхом вокруг меня. — Борись. Ты должна бороться и проснуться. Борись. Проснись. Проснись. Просни…и-и-ись. Про-о-о-о…снись. «Проснуться. Я должна проснуться. Только зачем?» Проснуться. Как странно. Неужели я действительно сплю? Так тепло, спокойно… наверное, это действительно только сон. «Проснуться. Я должна проснуться!» Но просто взять и проснуться не получалось, веки словно срослись, а усталость продолжала давить на грудь. Вернулись зеленые огоньки перед глазами, мешанина образов, тяжесть, как от булыжника, на груди. — Она должна совсем скоро очнуться. Температура окончательно спала. Со дня на день она выйдет из этого сна. — Значит, надо быть готовым к этому. — Пошевелилась. Мам, она просыпается! Она в себя приходит. — Ну, наконец-то! Давай же, девочка! — Просыпается? Точно просыпается? Ох, мамочки! Давай же, Мари, открой глаза! Открой! Хватит валяться спящей красавицей, принц не прискачет. Тепло начало отступать, огни перед глазами сменились равномерными желтыми пятнами, во рту как-то резко появилось противное кислое ощущение, а желудок скрутило от какой-то рези. Боже, а желудок у меня точно есть? Дыра на его месте мне же только чудится? — Мари… — Донесся откуда-то слева до боли знакомый голос. — Давай же открой глаза. Медленно, очень медленно я разлепила слипшиеся веки. Желтый свет тут же едва не ослепил меня, неприятные ощущения нахлынули на меня разом, с губ сорвался протяжный стон. Чья-то теплая родная рука сжала мою ладонь. — Знаю-знаю, больно. Я здесь, я рядом, Мари. Я здесь. Я зажмурила глаза, потом снова открыла. Свет перестал так сильно слепить. Окружающий мир из размытого пятна медленно начал обретать резкость. — О…вия, — прохрипела я. Все во рту пересохло. Безумно хотелось пить. И есть. Боже, как давно я ела и пила? — Да-да, это я. Я еще раз проморгалась, прежде чем сфокусировать взгляд на том месте, где предположительно должна была быть О. В неярком желтом свете свечей я разглядела бледное лицо моей парабатай с темными кругами под глазами. — Октавия, — прошептала я. — Это и правда ты. — Конечно, я. Кто же еще? Октавия сидит прямо передо мной. Неужели это не сон, не галлюцинация, вызванная лихорадочным бредом. Хочу убедиться, обнять ее. Резкая слабость не позволила мне нормально сесть. Едва я попыталась резко подняться, как что-то тяжелое едва не опрокинуло меня обратно. Руки Октавии успели замедлить падение. — Осторожнее! — Что со мной? В жизни такого не было… — А часто ты в жизни по неделе в постели ничком валялась? — спросила Октавия, подкладывая мне под спину подушки. — Неделю?! — Я вытаращила на нее круглые от удивления глаза. — Десять дней, если быть точным, — уточнила О. Я вытянула в круг света свечи свои руки, в изгибе локтей там, где находилась вена, чернели синяки. Сидеть было не особо удобно, видимо, О колола мне что-то в мышцы. — Джексон велел ставить тебе капельницы, — виновато объяснила мне О. — Ну, и еще я колола тебе, как могла, лекарства. У тебя же было какое-то воспаление. Джексон сказал, что так надо, а я и не спорила. Я рассматривала узкую деревянную кровать, на которой все десять дней лежала, теплое одеяло, трогала ворох подушек (руки не очень хорошо меня слушались, но это дело поправимое). — Синяки... пройдут, О, — запоздало решила успокоить я подругу, едва ворочая языком. — А смерть... никто еще... не научился отменять. Октавия тут же ощутимо вздрогнула. — Не надо про смерть, — попросила она. — Ты будешь долго-долго жить. Это я тебе обещаю. — Хорошо, — согласилась я и перевела разговор на другую тему: — Скажи мне лучше: где я? А то у меня небольшие провалы в памяти и последнее, что я помню, как добрела до Луаги. — Ты в Луаге. В доме Хельги. Я непонимающе посмотрела на подругу. Какая еще Хельга? — Мама Талии. Женщина, которая помогла нам подготовиться к ритуалу Побратимства. Память услужливо подбросила мне образ женщины, что наряжала меня в церемониальное белое платье и желала удачи. — Ничего себе! — Благодаря семье Талии и Джексону ты выкарабкалась… Я смотрела на изможденную Октавию и ощущала огромное желание сказать ей что-то такое, чтобы она не выглядела так, словно ответственна за все на свете. — Ну уж я бы попросила, — внезапно в комнате раздался женский голос. — Нельзя же так строго относиться к себе. В комнату вошла темноволосая женщина, в руках у нее был деревянный поднос. Стоило ей ступить в круг света свечей, как я увидела пар, клубящийся над небольшой миской. Вкусно повеяло курицей. — С пробуждением, Мари, — сказала мне женщина и передала поднос Октавии. — Я принесла немного супа, тебе надо восстановить силы. — Спасибо. Давай, О, мне тарелку, я сама поем, не надо меня кормить с ложки, как младенца. Хельга и Октавия глянули на меня подозрительно. — Точно сумеешь? — спросила женщина. — Да, точно. Не настолько я немощная, чтобы меня еще с ложки кормили. — Ну как знаешь. Октавия осторожно установила мне на колени поднос и дала в руки ложку. — Спасибо вам за ужин, — поблагодарила я Хельгу, приступая к еде. — Было бы за что благодарить, — вздохнула женщина и удалилась. Октавия осталась сидеть рядом со мной, пока я молча поглощала еду. С каждой новой ложкой резь в желудке делалась слабее, выходит, он болел, только потому что я очень хотела есть. Что ж, если я налажу свой рацион, быстро встану на ноги. — Можешь рассказать, что было, пока я… болела? — обратилась я к подруге, поедая ложка за ложкой суп. — Да ничего особенного не бы… — Я пристально посмотрела на подругу, и она сдалась. — Ты, правда, хочешь все это знать? — Хочу. От и до. Должна же я представлять, что именно ты пережила, пока я в койке валялась. Октавия вздохнула. — Что ж, история явно будет не короткой, — сказала она. — Как раз нам на вечер. Все началось спустя два дня с похорон Мэл… От имени Мэл меня тут же бросило в дрожь, перед глазами возникла моя несчастная спутница, а в желудок ухнуло что-то холодное. — Ее похоронили? — Да, ее нашли и устроили ей достойные похороны. Будем в Аркадии, покажу ее могилу. — Октавия немного помолчала и вернулась к тому, с чего начинала. — Итак, это произошло через два дня, как Мэл похоронили, я как раз тренировалась с Линкольном…***
По спине тек пот, на тренировочной площадке стало до того жарко, что Октавия резво скинула с плеч мешающую ей олимпийку, оставшись в короткой футболке. Палку Линкольна она успела заметить вовремя, уклониться и самой атаковать. Линкольн с легкостью отразил ее удар и резво пошел на нее в атаку. Палка ударилась о палку. Противники закружились в боевом танце. Прикосновение холодного дерева к своему плечу Октавия встретила с шипением и досадой. Укол! Еще одно очко в пользу Линка. Это, конечно, не шея, что значит неминуемый проигрыш, и не выбивание оружия из рук, что тоже не сулит победы, но все же неприятно. За все время обучения бою пора бы научиться сражаться достойно! — Что у нас там по счету? — с задором в голосе спросил у нее Линкольн. — Думаю, пять — два в мою пользу. Октавия никак не прокомментировала его слова, лишь стиснула зубы, перехватила удобнее палку и пошла в атаку, возобновив бой. Дерево вновь встретилось с деревом. Защиту пробить не удалось. Вольт и батман от Линкольна. Она едва успела уклониться. Бой становился все жарче, и Октавия была этому только рада. Интенсивная тренировка помогала отвлечься от плохих мыслей, уменьшить тревожность, что уже два дня преследовала Октавию, с самых похорон Мэл, дать возможность выплеснуть в бой скопившуюся внутри злость. Тренировка на палках, имитирующих мечи, помогала забыть все речи на похоронах Мэл, забыть ту глубокую прямоугольную яму и простенький гроб, забыть, как мерзлая земля формирует свежую могилу, рядом с которой загораются десятки свечей, и наступает гнетущая тишина в память о бедной пятнадцатилетней девочке. Еще один удар, она уходит в вольт, изворачивается, пробивает защиту и, наконец, прекращает этот бой. Палка в руках Октавии едва заметно касается шеи Линкольна. — Смеется тот, кто смеется последним! — Октавия широко улыбнулась возлюбленному и выпустила палку из рук, та с глухим стуком упала на пол тренировочной площадки. Следом за палкой сама Октавия, уставшая и взмокшая, опустилась на пол. — Это был хороший бой, — признал Линкольн и подал ей руку. — А ты стала сильнее. Октавия резво вскочила на ноги и с удовольствием размяла мышцы. Надо обязательно сейчас принять горячий душ, а то ведь завтра с кровати не встанешь. За их с Линкольном спинами раздались жиденькие аплодисменты. Резко повернувшись, Октавия столкнулась с Беллами. — Это было красиво, — заметил он. — Полагаю, на сегодня бои без правил официально закончены? — На сегодня да, — кивнул ему Линкольн. — Силы все же надо восстановить. — И у этих боев есть правила, братец. Просто ты не хочешь их выучить и знать. — Мне больше нравится смотреть, как ты танцуешь с палкой, чем самому так же танцевать. Годы уже не те. Октавия смерила взглядом своего бесконечно старого двадцати четырехлетнего брата, который засобирался, видимо, уже на пенсию, и усмехнулась. Беллами тем временем подошел ближе и, прежде чем Октавия успела хоть что-то осознать, подхватил ее под мышки, и закружил. Отчаянный девичий визг и негромкий мужской смех раздались одновременно. — Ты че делаешь, дурень?! — Октавия сердито саданула брата в плечо кулачком, посмотрела на веселящегося Линкольна и насупилась. — Детский сад. — Это разминка мышц, сестренка. — Чьих? Мои я сама себе размяла! Беллами снова рассмеялся и приобнял ее за плечи. — Моих, О, исключительно моих мышц. А ты давай не сердись, а то вместо О-Покахонтас будешь О-сердитый мышонок. Октавия резко обернулась на него, смерила грозным взглядом (Беллами расхохотался в голос) и выпуталась из объятий. — Сам будешь сердитым мышонком, — сказала она. — Ладно, проехали. — Махнул рукой Беллами и разом посерьезнел. — Я же к вам пришел не просто так. Тебе, похоже, письмо пришло, О. Прибито было к дереву. Он достал из рукава перемотанный красной ниткой сверток бумаги и протянул его ей. Октавия резко перестала играть обиженную девочку и взяла послание. Развязать или разгрызть нить сразу же не получилось, поэтому она под пытливыми взглядами Линкольна и Беллами шагнула за кофтой, надела ее и спрятала в рукав послание. — Без ножниц не прочитаю, — сказала она. — Но, кажется, это и правда мое. — В таком случае свою работу курьера я выполнил, — кивнул Беллами. — И могу возвращаться на службу. — Хорошего дня, — пожелала ему Октавия. Беллами кивнул ей и ушел. — Надо домой идти, хочу прочитать, что же такое мне прислали. Первые попавшиеся ножницы быстро разрезали прочную нитку, и бумажный свиток раскрылся, позволяя Октавии ознакомиться с содержанием письма. Беглый взгляд на скачущие буквы, пятна чернил и неровные строчки заставил забеспокоиться. Стоило Октавии приступить к чтению, как тревожность, что накрывала ее ночью, заставила сердце биться чаще.Октавия,
Скажу прямо: дело дрянь. Мари добралась до Луаги и свалилась без чувств прямо у ворот деревни. Это было два дня назад. Что с ней именно произошло, я не знаю, зато знаю, что все усилия нашего лекаря идут впустую. Ей если и становится лучше, то ненадолго. Она то ли больна, то ли сильно ранена и очень нуждается в целительской помощи. Если так будет продолжаться и дальше, долго она не протянет. Тебе стоит приехать, если уж не как целителю, то как ее сестре по обету точно. Возможно, ваша связь сможет хоть немного облегчить ее хворь.Талия.
Дочитав письмо до конца, Октавия тут же бросилась к шкафу со своей одеждой и быстро начала выгребать сменные комплекты вещей: белье, ночное, повседневное. За всем этим, ничего не спрашивая, наблюдал Линкольн. Октавия его не замечала, собираясь как на пожар. — Октавия, что происходит? — спросил молодой человек, когда она начала складывать одежду и утрамбовывать ее в рюкзак. — Мари в Луаге, — отрывисто ответила Октавия, старательно сдерживая дрожь в голосе. — Письмо на столе, почитай. Она тщательно утрамбовала одежду, сгребла небольшой запас медикаментов и закинула их в рюкзак, добавила ко всем вещам мешочек с деньгами — оставшееся у нее жалование. Застегнув рюкзак, Октавия все же посетила ванную комнату и быстро приняла душ, но ни о каком долгом горячем мытье речи уже не было. Мари в Луаге, с ней не пойми что случилось. — Я должна ехать, — сказала она Линкольну, быстро одеваясь в дорогу. — Не могу ее бросить там. — Одевайся без спешки. Я схожу и подготовлю Гелиоса для тебя. Октавия посмотрела Линкольну в глаза и нашла в них одну только поддержку. — Спасибо, — чуть слышно шепнула она. Линкольн услышал. — Не за что. Совсем скоро и она, и Гелиос были готовы пуститься в путь. Октавия вскочила в седло, за ее спиной в ножнах плотно сидел меч. — Если будет что-то серьезное, возвращайся и бери с собой ваших целителей, — посоветовал ей Линкольн. — Луага — не Тондис, там знания местных лекарей могут сильно отставать. Лучшее, что ты можешь сделать для подруги, подвезти ей грамотную помощь. — Значит, так и сделаю, — кивнула Октавия и шагом послала Гелиоса к воротам Аркадии. Гелиос поднялся в галоп, как только они выехали за пределы Аркадии.***
Поездка из Аркадии в Луагу заняла у Октавии от силы час. На въезде в указанное поселение она подчинилась требованию передать поводья подошедшему конюшему и сдать в указанное место все имеющееся у нее оружие. Этим требованиям Октавия даже не удивилась — обычное правило, действующее во всех поселениях и городах, залог безопасности. А уж если Гелиоса после такой поездочки напоют и накормят, так это вообще замечательно! — Я приехала к вашему лекарю, — сообщила девушка дозорному у ворот. Дозорный мазнул по ней оценивающим взглядом и недоверчиво спросил: — Зачем это? Ты вроде бы здорова. Нечего лекаря попусту беспокоить! — Не для себя беспокоить буду. Два дня назад у вас прямо у ворот девушка свалилась без чувств, так? — Ну, так, — подтвердил дозорный. — Эта девушка — моя подруга. Ради нее я и приехала. Дозорный молчал. Рассматривал Октавию, но молчал. И Октавию это медленно, но верно начало напрягать. — Слушай, что тебе стоит провести меня до лечебницы, чтобы я смогла увидеть свою подругу? Я обычная девчонка, пусть и не местная. Оружие свое я сдала, ты сам видел. Неужели думаешь, что я могу, упаси Пятеро, устроить что-то из ряда вон выходящее, я, обычная девчонка? — Кто ж вас знает, понаехавших, — буркнул дозорный. — Осенью вона в Тондисе приехал обычный мальчишка и уложил восемнадцать человек. Как знать, что у нас ничего такого не будет. Октавия тяжело вздохнула. Кто бы мог подумать, что само попадание к лекарю в лечебницу будет сложнее некуда. — Я не тот негодяй, — сказала она и прямо на глазах дозорного вытащила из рюкзака плотно набитый мешочек с монетами и протянула ему десять медных йен. — Может быть, так ты лучше вспомнишь дорогу до вашего лекаря. Дозорный воровато огляделся по сторонам, быстро сгреб предложенные монеты и, не глядя на Октавию, сказал: — Иди за мной и не думай отставать, чужачка. «Как обычно деньги открывают все дороги», — подумала Октавия и побрела следом за провожатым. Лечебница в Луаге была в разы меньше подобного здания в Тондисе и располагалась в низине поселения. Войдя внутрь, Октавия сняла с рук варежки и размотала шарф, прямо перед ней располагался разожжённый очаг, отапливающий это здание. Девушка осмотрелась. В своеобразной прихожей стены ломились от нагромождения полок и подвесных шкафов без дверок, заставленных разнообразными банками с травами. Из прихожей шел длинный темный коридор. Наверное, он вел в общую палату или смотровую. — Я сейчас схожу за Иму. Это лекарь, а ты пока подожди здесь, — сказал ей дозорный. Он сделал уже шаг, чтобы выйти в коридор, как вдруг обернулся к ней. — Ничего только здесь не трогай. Поняла, девчонка? — Да. Грубоватое обращение «девчонка» Октавию нисколько не задело. Она уже привыкла, что все, кому не лень, из землян обращаются к ней именно так. Пусть обращаются. Главное, чтобы этот непонятный дозорный привел сюда лекаря, больше Октавии ничего и не нужно. Октавия уселась на единственный найденный в этом хранилище-прихожей жесткий стул и начала терпеливо ждать, когда вернутся дозорный и лекарь. Ждать пришлось недолго, из коридора послышались шаги и вот уже в прихожей появились два человека — угрюмый дозорный и высокий крепкий абсолютно лысый детина. Видимо, лекарь Луаги. — Ты подруга хворой? — не представляясь, спросил лекарь. — Да, — кивнула Октавия. — Я хочу ее видеть. — Это можно, даже нужно. Может так ей лучше станет. Идем со мной, а вы, — лекарь обратился к дозорному, — сообщите главе, что у хворой близкие обнаружились. Дозорный удалился, а Октавия последовала за лекарем. Иму быстро привел ее в нужное помещение. В небольшом хорошо освещенном зале с множеством кроватей девушка сразу же увидела лежащую на одной из них фигурку. — Она попала к нам два дня назад, — сказал лекарь. — Ну, это ты уже знаешь. Сначала думал, что обычная лихорадка, девочка-то была раздетой из теплой одежды только платок длинный, но ее стали переодевать и обнаружили следы истязаний. — Истязаний? — переспросила Октавия, медленно подходя к кровати, на которой покоилась ее подруга. Почему-то в памяти сразу всплыла иллюзорная боль, впивающаяся в самое нутро и не отпускающая часами. Неужели тогда она чувствовала, как Мари кто-то действительно жестоко мучал? Пусть Линкольн и сказал ей, что именно так все и было, именно пытки передавались Октавии по незримой связи, верить в это отчаянно не хотелось. — Боюсь, что так. Замучили девчонку. Пусть живая еще, вряд ли выкарабкается. Лихорадку никакие травы не берут, да и кашель не проходит. Плохая она, очень и очень плохая. Мари, красная и очень горячая, лежала на этой узкой кровати, закутанная в непонятного цвета одеяло. Октавия взяла ее ладонь в свою и едва удержалась от вскрика. На обеих руках Мари, свисающих, будто ниточки, не было ни одного ногтя. Кто-то взял и выдрал их. К горлу подкатил комок, по спине пробежал холодок, стоило Октавии представить, что именно эти нелюди делали с ее подругой. Мари от ее прикосновения не пошевелилась. Она пребывала в таком глубоком сне, что Октавии сначала показалось, что это не сон вовсе, а кома. Она наклонилась, чтобы прислушаться к дыханию подруги, когда из коридора раздались громкие, недовольные выкрики. — Иму! Где ты? А ну выходи! Октавия зажмурилась и попыталась прогнать неприятные воспоминания, связанные непосредственно с этой женщиной. «Неужели я собиралась съездить в Луагу и не столкнуться с Самантой?» — подумала она. Саманта, чем-то разозленная, влетела в больничный зал. Увидев Октавию, она забыла, зачем ей нужен был лекарь, зато Октавия, лишь взглянув на Саманту, разом вспомнила все те прекрасные моменты во время везерской кампании, когда эта женщина очень уж жалела, что не может отхлестать ее плеткой. Что ж, та военная кампания прошла, а желание, видимо, осталось. Иными словами объяснить вспыхнувшую в глубине зрачков этой женщины смесь ярости и злорадства девушка не могла. — Ну, надо же! — протянула Саманта, переходя с тригедасленга на гоносленг. — Это же надо такому случиться! Отступница явилась в мою деревню! — Здравствуйте. Октавия чуть склонила голову в знак вежливого приветствия. «Надо делать все возможное, чтобы эта бешеная собака не взбесилась еще больше», — подумала она. — «Здравствуйте», — передразнила ее Саманта. — Ты, позорница, как рот свой смеешь открывать в моем присутствии?! Она, значит, приказ нарушила, еще Пятеро знают что натворила и сейчас мне говорит свое гнилое «здравствуйте»! Ты, небесная девка, если не забыла — рассчитана. На былое уважение можешь даже не рассчитывать. Больше ты не ученица Индры. Ты никому уже не ученица! Будь ты девкой моего народа, я бы сломала твой меч, а тебя саму прогнала бы тропой позора, перед тем как всыпать за твою трусость плетей. Жаль, что ты небесная. Октавия ничего не сказала Саманте на этот поток обвинений, только про себя порадовалась, что эта женщина не имеет над ней власти. — А теперь я хочу увидеть близкого человека хворой, — обратилась Саманта к лекарю. — Так вот же она, — удивился Иму и указал на Октавию. — Небесная девушка и есть близкий человек этой девочки. Саманта посмотрела на Октавию, и ее лицо вновь исказила гримаса злобы. «Как же мне везет на людей, — подумала Октавия. — Все оказываются образцами нравственности, прямо-таки идеалами всего и во всем». — Интересная история, не так ли, девка? — поинтересовалась она. — Твоя полудохлая подружка здесь лежит уже третий день, а ты, нарушительница приказов и позорница, заявилась только сейчас. Стыдно должно быть. — Я узнала о ее состоянии только сегодня, — спокойно ответила Октавия. — Лжешь, — обрубила ее Саманта. — А, впрочем, неважно. Она все равно труп. Больше мы ее лечить не будем, — сказала она, глядя только на лекаря, тот пожал плечами. — Что б лечебница была освобождена сегодня к вечеру, а тебя, — она повернулась к Октавии, — чтобы к этому времени я здесь не видела. Ужас прошил Октавию с головы до ног. Мари ранена и больна, кто знает, как она перенесет дорогу. Нельзя ее сейчас трогать и куда-то перевозить. Она же реально может не выжить из-за транспортировки! Саманта, злорадно усмехаясь, величаво двинулась к выходу, и Октавия поняла, что надо что-то делать. — Подождите! — крикнула она и бросилась за женщиной. — Она же может погибнуть! — Ну и что? Погибнет и погибнет. Одной девкой больше, одной меньше. Она не нашей крови, не нам ее лечить. — Лечить и не надо, — Октавия лихорадочно соображала, — позвольте ей просто оставаться в этой лечебнице. Я привезу сюда нашего врача, то есть целителя, я сама ее вылечу. Только позвольте ей находиться здесь. Саманта круто к ней развернулась с издевательской улыбкой на губах. — Если хорошенько попросишь меня об этом, я позволю твоей подыхающей подружке сдохнуть здесь, а не в канаве. Октавия сжала до побеления кулаки, борясь с бешенством, и решила наступить на горло своей гордости. Не придумав ничего лучше, она бахнулась на колени на пыльный пол лечебницы, задрала голову к Саманте и взмолилась: — Прошу позвольте ей остаться здесь. Я привезу врача, она поправится, и мы уедем. Саманта смотрела на нее долгим взглядом, будто наслаждаясь этой сценой, а потом кивнула куда-то в сторону. — Привози своего целителя, — сказала она. — Твоя подруга все равно сдохнет, но мне будет любопытно посмотреть, как криворукая курица, вроде тебя, не понимающая приказов, будет лечить. Это, по крайней мере, любопытно. — Спасибо, — шепнула девушка, поднимаясь на ноги. Обратно в Аркадию она ехала так быстро, как только могла. «Нужно срочно найти Джексона. Нужен Джексон», — стучало в голове, а перед глазами стояла кровать, на которой лежала закутанная в одеяло, как в саван, Мари.***
— Неужели ты, правда, поехала за Джексоном? — А как же! — пылко ответила Октавия. — Я ведь не врач, помочь тебе по-другому никак не могла, а он врач. Так что я просто решила прислушаться к Линкольну и сделать все, что в моих силах, то есть привести грамотного специалиста к твоей кровати. Если кто и мог тогда тебе помочь, то наш медик, а не тот непонятный лекарь. Правда, помочь тебе могла и твоя мама, но я не решилась ей рассказать, что с тобой случилось. Не знаю правильно ли я сделала, но тогда я просто подумала и решила, что вид покалеченной какими-то нелюдями дочери будет преследовать ее до конца жизни. Чувство вины — ужасная штука. Я протянула руку и коснулась ладони Октавии. Какое счастье, что мама ничего не знает! — Спасибо, что не сказала ей. А что было дальше, когда ты вернулась в Аркадию за Джексоном? — О, это интересная история! — воскликнула О. Она хотела было уже начать рассказывать эту ветку произошедших событий, как послышались приближающиеся шаги, и в выделенную мне комнату осторожно протиснулись Синтия и Талия. — О, кто-то решил, наконец-то, осчастливить нас своим присутствием! — Улыбнулась мне Синтия и забрала из рук поднос с пустой тарелкой и приборами. — С возвращением в наш жестокий мир! — Сэнди! — тут же шикнула на нее Талия. — Нельзя же так! Старшая девушка на меня посмотрела несколько виновато, я поспешила ее успокоить. — Все хорошо. Она ничего такого плохого не сказала. Это даже мило. Синтия победоносно вскинула голову, а Талия только вздохнула. За прошедшие полгода внешне девчонки не слишком изменились, но внутри, кажется, Талия стала еще более взрослой и мудрой. Как же хорошо, что я снова могу их видеть. — Мама просила передать тебе морс, говорит, что лучше тебе пока не пить просто воду, — сообщила мне Талия, и только сейчас я увидела в ее руках кружку, которую она мне осторожно передала. Синтия же, отставив в сторону поднос и посуду, выдвинула в круг света стул и присела на него. — У вас тут, похоже, вечер воспоминаний, — догадалась она, — не возражаете, если я останусь? — Сэнди! — Округлила глаза Талия, словно сам вопрос Синтии был чем-то неприличным. — Не против, — кивнула я обеим девушкам. — Садитесь ближе, и давайте дадим возможность Октавии продолжить. Я сгораю от любопытства, что там было дальше. Талия быстро нашла себе стул и уселась. Я сделала первый глоток морса, приготовившись слушать Октавию дальше. — С Джексоном мы прошли целый квест!..***
В ординаторскую Октавия буквально влетела, перевела дух, огляделась по сторонам, успокоилась, что в кабинете присутствует только Джексон, и выдохнула: — Н-нужна… помощь! Джексон, ошеломленный таким вторжением, ответил не сразу. Настолько «не сразу», что Октавия, отдышавшись, хлопнула его по плечу. — Эй, Джексон. Это вообще-то не шутка! Правда, нужна твоя помощь как медика. — Кому? Что случилось? — У Мари проблемы, — тут же ответила доктору Октавия. — Короче это длинная история, но ей нужна медицинская помощь. — Длинная история? — переспросил ее Джексон. — И ты ей, разумеется, не поделишься, а лечение я буду пытаться назначить без осмотра и дополнительных исследований, даже без симптомов? Октавии мысленно хлопнула себя по лбу. Симптомы, конечно! Это же надо говорить в самую первую очередь. Видать, пока она неслась сюда верхом из Луаги, из головы вылетел и тот минимум медицинских знаний, что имелся. — У нее второй день не спадает жар, говорят, где-то простудилась, еще, говорят, есть кашель, ну и вроде бы Мари немного ранена. — «Говорят», «вроде бы», — передразнил ее Джексон и покачал головой. — Где она хоть? — Не здесь, но ехать недолго. Поехали, прошу тебя. Вместо ответа Джексон сел за стол и начал что-то быстро писать на листке бумаги. — Почему ты не пошла к Эбби? Здесь все знают, что если происходит что-то подобное, срочно нужно идти к канцлеру. Любая информация о местонахождении и состоянии ее дочерей крайне важна для поисков девчонок. Октавия припомнила ладони Мари без ногтей и решительно отвергла ту мысль, что пытался навязать ей Джексон. — Не надо Эбби видеть Мари сейчас. Она потом винить будет себя до конца дней, что все так произошло. Ладонь Джексона сжала ручку так, что она чуть не треснула. — Значит, все настолько плохо? — тихо уточнил он. — Она одновременно и больна, и ранена. С кровати не встает, только спит. Сам реши насколько все плохо. Ручка выпала из рук доктора Милтона, Джексон застонал. — Эбби оторвет мне голову, если узнает. Октавия посмотрела на него скептически. — Скорее голову она оторвет мне, потому что я знала, где ее дочь, и не удосужилась сообщить об этом. Но, если это случится, я буду ставить на опасность транспортировки для Мари. Джексон чему-то кивнул, сложил лист вчетверо и передал его Октавии. — Это список лекарств, которые надо добыть со склада… нелегально. Сделаешь? — Обижаешь! А просто чисто гипотетически вариант законного лечения не рассматривается? Джексон посмотрел на нее мрачно. — Этого варианта у нас уже нет, если нельзя обо всем рассказать Эбби. — Что ж, значит, побуду немного Мерфи, — сказала Октавия и хотела уже идти за лекарствами, как ее остановил Джексон. — Подожди. — Джексон сдернул с вешалки медицинский халат. — Лучше надень это. Так тебе будет проще провернуть эту авантюру. — Спасибо. — Октавия быстро скинула с себя куртку и начала надевать халат. — Я скоро вернусь. Хоть медицинский халат и был превосходной маскировкой на аптечном складе, бдительности Октавия не теряла и при появлении чего-то подозрительно похожего на приближающиеся шаги пряталась за стеллажами. Листок бумаги с перечнем необходимых лекарств жег ей ладони и заставлял поторопиться. — «Тайленол в ампулах», — прочитала Октавия название первого препарата и начала внимательно просматривать названия лекарств на стеллажах. — «Раствор Рингера-Локка». Увидела она голубую коробку с неизвестным препаратом. Октавия сверилась со списком Джексона, нашла в нем этот раствор и осторожно взяла, и убрала раствор Рингера-Локка в рюкзак. Перед уходом она поправила коробки на полке. Дальше таким же способом она нашла и забрала бутылку с раствором глюкозы, не меньше десятка шприцов разных размеров, такое же количество систем для капельницы, две упаковки ваты, бутылку медицинского спирта. Перед тем как покинуть медицинский склад Октавия, наконец, нашла упаковку тайленола в ампулах, пузырек хлоргексидина, большой тюбик мази «Левомеколь». Рюкзак ощутимо потяжелел, но это не помешало девушке быстро и осторожно покинуть склад и вернуться в ординаторскую. Там уже Джексон, полностью одетый, с выделяющемся медицинским чемоданчиком ждал ее. — Все взяла? — спросил он. — Что было в списке. — Хорошо, тогда переходим на новый уровень. Как мы вывезем отсюда все лекарства, не привлекая ничье внимание? — Поедем на Марсе, — предложила Октавия и тут же столкнулась с непонимающим взглядом взволнованного врача. — Это лошадь Мари. Глаза Джексона стали величиной минимум с серебряный йен, врач отчаянно замотал головой. — Нет, нет и нет. У меня здесь, — он показал на чемоданчик, — драгоценная противостолбнячная сыворотка. Не хватало ее еще разбить! — Тогда угоним ровер, — пожала плечами Октавия. — Эбби нас четвертует, — посетовал Джексон. Удивительно, но ровер все же удалось им угнать и выехать на нем за пределы Аркадии. Джексон проехал не больше полумили и остановился по просьбе Октавии. Девушка тут же открыла дверь и выпрыгнула наружу. — Подождешь минут десять? Мне нужно взять Гелиоса, на нем я покажу тебе дорогу до деревни. — Куда же я денусь, — послышался усталый вздох. За весь этот день Джексон успел утомиться так, как не уставал на Ковчеге в самые сложные дни. — Давай только шустрее. — Есть, капитан! Октавия побежала в Аркадию бодрой трусцой, а меньше чем через десять минут вернулась к роверу верхом на Гелиосе. — Езжай за мной! — крикнула она Джексону, поравнявшись с ровером. Показывать путь обратно в Луагу верхом на лошади было только в радость, но, добравшись до деревни, Октавия начала чувствовать первые признаки усталости. Не удивительно. Весь день сплошные упражнения. — Оставь машину где-то здесь, — велела она Джексону. — Дальше придется идти пешком. — В таком случае нужно поторопиться. В деревню их пропустили без проблем стоило только Октавии сказать кто такой Джексон, правда, посмотрели при этом скептически, словно и не верили, что врач небесных людей может помочь хворой лучше их собственного лекаря. Октавия не придала никакого значения этим взглядам, уверенно ведя Джексона в сторону лечебницы. Вскоре они добрались дотуда. — Иму! — с порога крикнула Октавия. — Где вы? Я нашего целителя привела! — Ты зачем так кричишь? — тут же спросил Джексон. — Это же, наверное… Что именно «наверное» Октавия так и не узнала, в прихожей появился Иму и посмотрел на них недоверчиво. — Целитель? — спросил он. — Это целитель? Он странно покосился на Джексона. — Именно так. А что? Что-то не так? — Нет, все так. Давайте я провожу вас к хворой. В больничном зале, где лежала Мари, сейчас было намного светлее, чем три часа назад. Видимо, за время ее отсутствия Иму успел зажечь еще несколько свечей. Джексон и Октавия быстрым шагом приблизились к кровати. Октавия посмотрела на подругу, и внутри все сжалось болезненным узлом. Видеть обычно активную Мари такой неподвижной было больно. — Мариша… — Услышала она чуть слышный шепот Джексона. Доктор опустился на колени перед кроватью, осмотрел изувеченные руки Мари, приложил два пальца к сонной артерии и покачал головой, сдерживая чувства. — Кто же так с тобой поступил, девочка? Больше Джексон ничего не сказал, постоял только немного рядом с кроватью, на которой лежала Мари, и отошел к своему медицинскому чемоданчику. Октавия сделала шаг в сторону, наблюдая за всеми его действиями. Некстати она вспомнила один из многих рассказов Мари про детство. Подруга неоднократно упоминала, что они с Кларк росли прямо на глазах Джексона, и он всегда был для них кем-то вроде доброго старшего брата. Джексон тем временем взял в руки стетоскоп и вернулся к Мари. — Можешь расстегнуть и чуть поднять эту рубашку? — попросил он Октавию, грея стетоскоп в ладонях. — Да, конечно. Она быстро исполнила просьбу доктора, и вот уже Джексон внимательно прослушивал грудную клетку Мари. Закончив исследование, он повесил стетоскоп себе на шею. Лицо Джексона не выражало ничего. — В чем дело? Все плохо, да? — тут же забеспокоилась Октавия. — Надо измерить давление и провести пульсоксиметрию. — Что провести? Что за пульсо… что-то там? Джексон снова направился к своему чемоданчику, вытащил оттуда древний тонометр, Октавия такие только в фильмах видела, и устройство, напоминающее прищепку. — Проверить насыщение крови кислородом, — пояснил Джексон последний термин, надевая на руку Мари манжетку. Зачем при лихорадке мерить давление и насыщение крови кислородом Октавия не знала, но с Джексоном не спорила. Все-таки это он врач, пусть делает свою работу. — Так давление в норме, — пробормотал Джексон. — Теперь пульсоксиметрия… Октавия увидела, как Джексон быстро закрепил «прищепку» на пальце Мари. Через некоторое время прибор пропищал. Джексон взглянул на табло и облегченно выдохнул. — Норма, очень хорошо. Значит, вовремя заметили. — Что вовремя заметили? — спросила Октавия. Джексон отложил в сторону оба прибора и спокойно ей ответил. — Я подозреваю пневмонию, — сказал он. — Без рентгена и компьютерной томографии сейчас точно диагноз не поставить, а вот провести плевральную пункцию и взять кровь можно, но сначала я бы хотел закончить осмотр. Там, в чемоданчике, есть обычный, не электронный, градусник, дай его мне, Октавия. С позволения доктора Октавия залезла в чемоданчик и нашла градусник. Пока Джексон мерил Мари температуру, она пыталась отрешиться от дурных мыслей. Пневмония. Как Мари могла ее подцепить? И главное: как теперь эту дрянь лечить? А ведь Майа как-то говорила, что пневмония очень опасна. Что если Мари… Последнюю мысль Октавия начала яростно отгонять, ругая себя последними словами. — 102,2°F . Высокая, но благо, что не 104°F. Вколоть жаропонижающее все равно надо. Так, ладно, с этим все. Теперь пробы. Мне нужны жгут, спиртовые салфетки или вата, пропитанная спиртом, — обратился Джексон к Октавии. Та быстро принесла ему все необходимое. Джексон перетянул руку Мари жгутом, обработал сгиб локтя спиртом, и не успела Октавия зажмуриться и отвернуться, как он вонзил в вену иглу и подсоединил сначала одну пробирку, а затем и вторую. Место укола заклеил пластырем. Как у врача в руках оказались шприц и пробирки, Октавия не заметила. — С кровью все. Теперь пункция. Джексон отошел к своему чемоданчику, достал все необходимое и расставил на прикроватной тумбочке. Что такое пункция Октавия до этого дня не знала, а увидев огромный шприц и длиннющую иглу, предназначенную для этого дела, поняла, что знать и не хочет. — Так, а теперь мне нужна помощь, — объявил Джексон, откладывая шприц с огромной иглой в сторону. — Девочку надо поднять и усадить. — Давайте я помогу, — отозвался Иму, что до этого момента за всем наблюдал. — Объясните только что делать. — Так, брать пунктат я буду из левой плевральной полости, так что поднимаем ее и усаживаем. Ее руки с левой стороны кладем вот так. Ваша задача только придерживать девочку и все. Понятно? — Да. Вдвоем они быстро усадили бессознательную Мари на кровать, по особому отвели ее левую руку, и после этого Иму стал ее крепко держать. Рубашку снова задрали, а место прокола Октавия стала видеть прежде, чем туда что-то ввели: Джексон щедро смазал его йодом. — Октавия, помоги. Нужно руки полить спиртом. Девушка живо вспомнила, как они вытаскивали из груди Финна кинжал, почему-то это исследование было похоже на то лечение. Она хорошенько поливала руки Джексона в латексных перчатках спиртом, пока он ее не остановил. — Отлично, можно начинать. Смотреть, что именно он будет делать, никакого желания у Октавии не было, она просто отвернулась в сторону, когда Джексон взялся за шприц, и не оборачивалась, пока он не велел опускать Мари обратно на кровать. — Ты вроде говорила, что ее ранили? — обратился Джексон к Октавии, убирая еще три пробирки в чемоданчик. — Да, мне так сказали. — Снимайте с нее рубашку и переворачивайте на живот. Рана, скорее всего, осталась на спине. Лекарь удивленно посмотрел на Джексона. — В чем дело? — спросила Октавия. — Вы вроде помочь хотели. — Хотел, — напряженно отозвался Ину, — но подвергать девицу позору… — Я врач, — тут же заметил ему Джексон. — И хочу осмотреть рану на спине. О каком позоре может идти речь? Ину перевернул Мари только на живот и отошел, скрестив руки. Помогать снимать с нее эту жутко неудобную рубашку он не стал. Делать это пришлось Октавии. Когда спина оголилась, все сразу же заметили огромные воспаленные раны. На спине не было живого места. Каким-то чудом раны не загноились. Октавия незаметно сглотнула, представив каким мучениям неизвестные выродки подвергли ее подругу. — А вот и еще одна причина высокой температуры, — заметил Джексон. — На всякий случай сейчас обработаю эту красоту и только после этого нанесу левомеколь. Обрабатывал Джексон раны быстро, а мазью, протянутой Октавией, мазал толстым слоем, не жалея препарата. Перемазанная спина в теплом свете свечей заблестела жирным блеском. — Делала когда-нибудь внутримышечные инъекции? — между делом спросил Октавию Джексон. От такого вопроса желудок ухнул куда-то вниз. Октавия и в роли-то пациента уколы ненавидела, а тут зачем-то спрашивают умеет ли она их делать. — Нет. Никогда. Я не умею. — Что ж, придется научиться. Джексон вытащил из своего чемоданчика несколько шприцов и два препарата и поставил на все ту же тумбочку. — Принеси, пожалуйста, ампулы тайленола, — попросил он. — У меня их нет. Октавия на деревянных ногах шагнула к рюкзаку, вытащила оттуда упаковку и протянула ее врачу. — Первое, что мы делаем, — готовим инъекцию, — начал свои объяснения Джексон, принимая из ее рук упаковку с тайленолом. — Открываем ампулу с сухим веществом и водой. Набираем воду в шприц, добавляем к сухому веществу и ждем, пока оно растворится, затем набираем препарат в шприц, смотрим, чтобы не попал воздух, а если он попал, выгоняем его, закрываем шприц и на время откладываем в сторону. Октавия с открытым ртом смотрела на все, что делает Джексон. Вроде с виду ничего сложного нет, но ведь это только с виду! — Поле для инъекции обрабатываем спиртовым тампоном, — продолжил объяснение Джексон. — Внутримышечную инъекцию колют, как сама понимаешь, в мышцу, в данном случае — в ягодицы. Джексон чуть приспустил одежду в указанном месте, схватил спиртовой тампон и протер кожу. — Инъекция делается в верхний наружный угол ягодиц. Давай сюда шприц. — Октавия быстро передала ему необходимое. — Игла вводится резким движением на две трети длины вертикально, дальше плавно нажимаешь на поршень, вводишь препарат, вытаскиваешь шприц, прижимая к игле шарик ваты, и растираешь место инъекции, чтобы не было шишки. За шишку Мари тебе спасибо точно не скажет. Вот и весь секрет. Поняла? Октавия закивала, понимая, что когда Мари очнется, у нее явно вся задница будет в шишках. Почему только такое случилось с ними? Почему она должна пытаться применить теорию на практике? — Д-да. — Хорошо, — кивнул Джексон. — Значит, сейчас введешь ей противостолбнячную сыворотку. Ее как раз разводить не надо. — А разве не нужно делать никакой укол в руку? — припомнила Октавия свой опыт вакцинации от столбняка. — Ей — нет. У Мари нет аллергии на чужеродный белок. Поняв, что разговор окончен, Октавия взяла немного дрожащими руками ампулу с синими пометками на головке, обернула ее мягкой тканью и, зажмурившись, отломила, мысленно готовясь перерезать себе все руки. — Первый шаг сделан, теперь набирай, — сказал ей Джексон. Набрать в шприц, что удивительно, оказалось совсем не сложно, как и выгнать попавшие внутрь пузырьки воздуха. — Закрой колпачком и отложи в сторону, — подсказал Джексон. Октавия так и сделала. — Теперь обработать место инъекции. Она взяла спиртовой тампон, мазанула им совсем рядом с местом предыдущего укола (Джексон одобрительно кивнул) и взяла в руки шприц. — Резкое движение, вертикально, на две трети, — прошептала Октавия, снимая с иглы колпачок. Втыкала иглу она, практически не дыша, сыворотку вводила медленно и плавно. Закончилась процедура удалением шприца и растиранием места инъекции. — А говорила, что не умеешь. — Хлопнул ее по плечу Джексон. — Сейчас вколю ей цефтриаксон и буду учить тебя капельницу ставить. Октавия уже хотела было обрадоваться, но, услышав про еще один укол, забеспокоилась. — Как еще один укол? Зачем? Ладно, тайленол — жаропонижающие, ладно, сыворотка: открытая рана — риск столбняка, но этот цеф… что-то там он-то зачем? Его в списке вообще не было. — Это антибиотик широкого спектра действия. Пока не известен возбудитель, колоть надо его. У Мари пневмония, по-английски — воспаление лёгких, и множество воспаленных ран, — пояснил ей Джексон, попутно готовя инъекцию. — А в списке цефтриаксона не было, потому что ты бы его на том складе и не нашла. Препарат, как и тайленол, разводим на воде, к сожалению. Октавия удивленно на него посмотрела. — Если бы у меня был новокаин, я бы на нем развел, но его нет. Хорошо, что она не в сознании, будь она в сознании, ей бы простились все маты и проклятия, — вздохнул Джексон и ввел препарат. Растерев место инъекции, он вернул штаны Мари на место и опустил рубашку на спину. — Сегодня с внутримышечными все, — объявил Джексон. — Теперь займемся капельницами. Уважаемый, переворачиваем девочку на спину. Вдвоем с лекарем они вернули Мари в исходное положение. — Благодарю. — Джексон кивнул лекарю и осмотрелся. — Гвоздей у вас здесь, как я вижу, нет. — Конечно, нет, зачем они нам? — тут же удивился Ину. — Понятненько, — процедил Джексон. — Если хотите помочь девочке, принесите мне два гвоздя и молоток. Октавия бесстрастно наблюдала, как Джексон быстро и ловко вбил в стену за головой Мари два гвоздя. — Нам нужно на что-то вешать мешки для капельницы, — пояснил он удивленному лекарю. — Октавия, неси глюкозу, Рингера и системы для капельниц. Октавия вновь шагнула к сумке. Джексон работал быстро. Опыт сказывался. Не успела Октавия ему подать одну коробку с препаратом, как он уже достаточно быстро подключил пакет препарата к системе капельницы, ввел иглу Мари в вену, закрепил систему и повернул колесико. — Скорость должна быть минимальной, — сказал он и повторил все то же самое с другим пакетом. — Вена — это не мышца, никаких резких движений, вводим плавно, препарат должен поступать медленно. Поняла? — Да, — кивнула Октавия. — Мне только непонятно, зачем два мешка. — Затем, что у нее обезвоживание. Через правую капельницу капает глюкоза, хоть какая-то энергия для организма, а через левую — раствор Рингера-Локка — смесь калия, натрия и кальция. Это должно привести в норму водно-электролитный баланс. Девушка почувствовала, как мозг начинает вскипать от уймы научных терминов. — Нужно, чтобы в сутки она получала не меньше полутора литров жидкости. А также колоть антибиотик. Справишься? — Справлюсь, — кивнула Октавия. — Но у меня только по пакету глюкозы и этого раствора было. — Я захватил тебе несколько коробок. Препарат будет. Твоя задача ставить ей утром и вечером капельницы, обрабатывать раны и обязательно так же утром и вечером колоть антибиотик. Все это должно улучшить ее состояние. Если изменится план лечения, я тебе обязательно сообщу. Октавия инстинктивно почувствовала, что здесь работа Джексона уже окончена. Больше он ничего сделать не сможет, дальше следить за тем, чтобы все лекарства поступали Мари в организм — ее забота. — В таком случае пойдем, я провожу тебя к машине, — сказала она. Шли с Джексоном к выходу из деревни они, не торопясь. Октавия уже представляла, как вернется в лечебницу и столкнется с массой вопросов лекаря. Ворота деревни, как бы Октавия не старалась медленно идти, все же скоро появились, и ей пришлось остановиться. — Мне пора возвращаться к Мари, — сказала Октавия. — Спасибо тебе за помощь. — Эх, было бы за что благодарить. Я просто пытаюсь делать свою работу и надеюсь, что такое лечение ей поможет. — Все равно спасибо. Октавия ушла обратно в лечебницу, только когда услышала фырчанье заводящегося ровера.***
Когда она вернулась в лечебницу, Иму уже ее явно ждал. Стоило Октавии переступить порог больничного зала, как в глазах мужчины появился азарт. Девушка едва сдержала стон. Меньше всего на свете хотелось сейчас отвечать на миллион пресловутых вопросов, в которых наверняка львиную долю займут расспросы об особенностях медицины небесных людей. — Есть минуточка, небесная девушка? — поинтересовался лекарь. — Есть, но давайте чуть отойдем. Надо все же иметь уважение к моей подруге. Иму пожал плечами. — Вряд ли она нас слышит, но давай отойдем. Иму увел Октавию в небольшую комнатушку, которая вмещала в себя древний стол со стулом и пару книжных шкафов, полностью заваленных толстенными фолиантами. О чем в них шла речь, понять было невозможно — тусклое освещение не позволяла разобрать заголовки на корешках. — Так что вы хотели со мной обсудить? — спросила Октавия, стоило лекарю прикрыть дверь. — Всего лишь на каких условиях ты будешь проживать в лечебнице. Сама понимаешь по доброте душевной ни я, ни наши главы тебя тут не оставят. Конечно, будь ты представителем одного из двенадцати кланов, все было бы иначе, но ты небесная, а поэтому… — Прошу прощения, — перебила его Октавия, — это что дискриминация? — Нет, конечно, нет! — Вы сказали: будь я девушкой одного из двенадцати кланов, могла бы поселиться в лечебнице и никак не платить за свое проживание, но так как я из Скайкрю, то автоматом должна либо отваливать вам медью… — Иму тут же скривился, словно медные монеты были чем-то отвратительным. — Ах, даже не медью, серебром, наверное! Значит, должна отваливать вам или серебро, или батрачить на благо деревни. При том, что благодаря моему народу вы избавлены от горцев и жнецов. Кстати, я, если вам интересно, тоже учувствовала лично в той кампании! С языка просились одни маты, но Октавия старалась не поддаваться гневу и не начинать крыть лекаря нецензурщиной. Неизвестно к чему это все может привести. Ладно она, но Мари способна выжить только под какой-никакой крышей, а за мат их наверняка могут буквально отсюда выкинуть. — Нет-нет-нет, — быстро заговорил Иму. — Вы не так меня поняли. Я не требую оплаты серебром, мне достаточно того, чтобы вы просто мыли полы в лечебнице каждый день и платили медью за содержание вашей лошади. Вот и все. От себя же я вам как герою войны предоставлю койку рядом с вашей подругой и какое-никакое питание. Идет? Октавия мрачно посмотрела на лекаря, пытаясь угадать врет он или нет, но, не обнаружив ничего подозрительного, осторожно пожала протянутую руку. — Идет. А сейчас я хотела бы получить комплект постельного белья и отправиться готовить себе койку. Надеюсь, сегодня полы мыть не надо? — Нет, сегодня не надо. Постельное белье Иму выдал ей в течение часа. Октавия быстро перестелила себе кровать, закинула в прикроватную тумбочку вещи и проверила капельницы, подключенные к рукам Мари. Та, что с раствором Рингера-Локка вот-вот должна была докапать, другая — с глюкозой давно уже прокапала, ее Октавия тут же смело отсоединила от вены Мари и заделала прокол пластырем. «Надо было, наверное, на том складе пару катетеров найти, теперь придется мучиться с втыканием иголки в вену», — подумала Октавия, убирая использованный мешок. Она разулась, переоделась в одежду для сна, быстро нашла воду для умывания в этом большом зале и уютно расположилась на кровати, чувствуя бесконечную усталость. Но спать пока было нельзя. Время детское, едва восемь вечера дошло. К тому же нужно дождаться, чтобы капельница прокапала, и проверить температуру Мари, узнать насколько тайленол помог. Дождалась Октавия, пока последние капли уйдут по трубке в кровь, с трудом. Глаза безумно слипались, сказывался день на ногах. Слезая с кровати, она едва не растянулась на полу, ноги отчего-то решили подкоситься. Хорошо, хоть руки не особо дрожали, пока она капельницу отсоединяла и заклеивала ранку пластырем. Перед тем как все же идти спать Октавия проверила температуру Мари. Градусник показал 100°F. «Тайленол работает, — подумала Октавия, — можно немного и вздремнуть». Заснула она сразу же, а вот проснулась только ранним утром. К несчастью, от гневных криков. — Где эта девчонка?! Подумать только: чумную прикрывает! Да эту заразу нужно в канаву скинуть, чтоб собаки там разорвали! — Саманта, я… — Довольно, лекарь ты хренов, веди нас к ним! Октавия вскочила с кровати, не до конца проснувшись, ошарашенно посмотрела по сторонам. В больничном зале было темно, за окном еще горели звезды. Раннее утро. Не иначе. Оттого и крайне жутко звучали гневные крики и приближающиеся шаги. Пламя свечи чуть ли не ослепило Октавию, когда девушка проморгалась увидела перед собой перекошенное гневом лицо Саманты. Рядом с лидером деревни стояла обеспокоенная немолодая крепкая женщина. Недоумевающий лекарь вбежал в больничный зал последним. — Утро доброе, небесная девчонка, — процедила Саманта. — Ничего не хочешь нам сказать? — Что сказать? — спросила Октавия. — Я сделала что-то не так? Ничего не понимаю. — Ложь. Все ты знаешь! — Саманта прошила ее колючим взглядом, от которого захотелось съежиться. — Возможно, она не знает правду, Саманта, — поспешила вмешаться в зарождающуюся перепалку крепкая женщина. — Нас сегодня утром разбудили и сообщили, что в лечебнице находится девушка, больная чумой. Твоя подруга. Если это так, то она разносит заразу и заразит всех в этом поселение. Октавия кинула быстрый взгляд на кровать, где лежала Мари, и спокойно ответила незнакомке. — Это не так, — сказала она. — Моя подруга ранена и больна, но не чумой. У нее воспаление легких, оно не грозит унести всю вашу деревню. Вчера здесь был наш врач, он дал мне план лечения, лекарства. Я лечу свою подругу, она не представляет угрозы ни для кого из ваших людей. Если вы дадите мне вылечить ее, мы покинем вас и больше никогда сюда не вернемся. Саманта громко фыркнула. — «Мы покинем вас», — передразнила она девушку. — Не так быстро. Если она не сдохнет, вы и на метр от деревни не уйдете, не заплатив за ваше проживание здесь. А то вздумала жить на готовеньком! И это я пытаюсь поверить в тот бред, что ты только что решила наплести, будто ваш лекарь много знает. В жизни в это не поверю! Октавия сделала десять глубоких вдохов, посмотрела на Иму, на крепкую женщину и только потом — на Саманту. — Я не отказываюсь работать на благо деревни, — сказала девушка, — и платить за содержание моего коня в вашей конюшне, но я думала, что вчера обо всем договорилась с господином Иму. А именно, что буду работать на лечебницу, этим оплачивая свою койку, питание и нахождение моей подруги здесь. Саманта как-то зло рассмеялась ей в лицо. — Вот же бесстыжая! Мало того, что позором одним себя покрыла, так еще и совести не имеет. — Как покрыла себя позором? — удивился лекарь. — Она же участница похода к горе Везер, герой войны! — Позорница она, а не герой. — Саманта сплюнула. — От нее седа отказался. Это ли не показатель высочайшего позора? — Седа… — ахнула крепкая женщина. — Позор. Какой же это позор. Тебе бы, девонька, из дома не выходить, за занавесками сидеть и все отмаливать грехи у Пятерых. Такой-то стыд. Батюшки мои. Седа выгнал. Такое не выдумаешь! Октавия с бессильной яростью посмотрела на Саманту, руки чесались вцепиться этой твари в длинные патлы. — Но должна сказать, — надменно начала Саманта, — сегодня я преисполнена добротой и состраданием к бедной, запутавшейся овечке, а потому за умеренную плату мне и госпоже Занитте я позволю тебе, небесная девчонка, пробовать себя в роли лекаря, раз уж быть воином не вышло. Ну, и за работу в лечебнице. Так уж и быть, ограничимся только ей. Ну так что, ты согласна? Девушка, стискивая зубы, давя рвущиеся из горла матерные слова, вытащила из рюкзака мешочек и кинула в две жадные ладони по две крупные серебряные монеты. Саманта жадно сжала деньги. — То-то же, — довольно кивнула она. — Быстро учишься, может еще и толк из тебя будет.***
— Ты особо на свой счет слова Саманты не бери. Просто она женщина эмоциональная, а как все эмоциональные женщины иногда перебарщивает. Ну и ты, небесная, чужая здесь, плюс от тебя отказался твой собственный учитель. Может, конечно, для тебя самой и твоего народа это ничего и не значит, а для наших людей — это… — …большой позор, — договорила за лекаря Октавия и с хрустом сломала головку ампулы. — Вот-вот. Ты просто внимания не обращай на все их слова, и все у тебя будет хорошо, — закончил Иму. Октавия на него так посмотрела, что он был вынужден отойти от нее с поднятыми руками. — А сердиться здесь не надо. Я говорю правду, какая она есть, а если что-то не нравится, меняй это что-то в себе. Не просто же так твой учитель тебя выгнал. Октавия очень захотела всадить чертовому целителю поглубже в мышцу шприц с антибиотиком, о котором так невесело отзывался Джексон, чтобы Иму прочувствовал весь спектр ощущений от лечения, которое она вынуждена давать Мари. Может быть, он тогда не спешил бы третий раз за утро пытаться читать ей лекции про то, что Саманта права, а она виновата, что ее вышвырнули. Вместо всего этого Октавия отложила шприц на тумбочку, поставила Мари градусник и присела на краешек ее кровати. — Вот ты тут лежишь и не видишь, что происходит, — негромко сказала она подруге. — Четвертый день как дрыхнешь, может пора проснуться? Понимаю, что там, куда тебя занесла река сновидений, и трава зеленее, и небо ярче, может уже даже купальный сезон открылся, надеюсь, что не на реке Стикс, но ты должна проснуться и вернуться в этот скучный мир с его опасностями. Мне грустно сидеть сейчас на твоей постели и пытаться разрулить твои проблемы со здоровьем одной. Так ты бы хоть оценку дала моим навыкам медички, а то Джексон мне толком практикум и не устроил. Показал только как делать жопные уколы, а больше и ничего. Как знать, что я тебе сегодня иглой не проколю вену? Надеюсь, ты не очень будешь на меня сердиться за излишнее количество синяков. Синяки-то — фигня полная, а вот легкие, которые говорят: «гудбай», — это уже страшно. Давай, приходи в себя, я хочу вместе посмеяться над моими злоключениями. Октавия вытащила градусник. 101°F. Что ж, пока можно тайленол не колоть. — Значит, сейчас вколим один только антибиотик, — решила Октавия. — Иму! Мне помощь нужна. Иму помог ей перевернуть Мари на живот и покачал головой, когда Октавия, никого особо не смущаясь, приспустила подруге штаны и сделала укол. Тишину лечебницы разрезал чуть слышный стон. Октавия посмотрела на Мари и успокаивающе погладила ее по голове, мысленно прося прощения. Конечно, не ее вина, что Джексон дал болезненный препарат и не дал к нему обезболивающее, но причинять боль, пусть и из благих побуждений, было неприятно. Ладно, пора заняться спиной. — Что ты на меня так смотришь? — немного грубовато спросила Октавия у целителя, размазывая левомеколь по ранам. — Мне непонятна ваша культура, большинство девушек наших кланов были бы против, чтобы их кто-то раздевал, пока они лежат без чувств. И колоть иглами они бы себя точно не позволили, а ваши… — Первое, я не кто-то, я — ее парабатай, сестра по обету. — Октавия резво развернулась к лекарю и показала метку на руке. — А второе, я колю ее иглами, чтобы доставить лекарство прямо в кровь. Это то же самое как если бы ты стал спаивать своему пациенту отвары и микстуры, только здесь более совершенный вид, лекарство быстрее воспринимается организмом и начинает работать. Иму все равно покачал головой, ничуть не прислушиваясь к доводам Октавии. — Мне вас не понять, — сказал он. — И не нужно. Переворачиваем ее на спину. У Мари хорошие вены — это Октавия поняла, когда начала ставить ей капельницы. Попасть в вену удалось с третьей попытки. Что ж опасения не оправдались. Октавия боялась не попасть и с десятого раза, а так все более-менее пристойно. Укол сделан, спина обработана, капельница поставлена, можно и позавтракать. Настолько редкостной дряни есть ей не приходилось никогда, даже в их первом лагере они лучше готовили. Как можно было так испортить овсянку не понятно. — Мне нужна здесь вода, принесешь? — поинтересовался Иму, когда Октавия прекратила давиться кашей. — А как же, — без энтузиазма откликнулась девушка, — принесу. У меня как раз есть час, пока глюкоза не прокапает. — Колодец найдешь в верхней части деревни. Она взяла в руки ведра и побрела к колодцу, благо он оказался достаточно высоким и заметным издалека, не замечая ничего странного по пути. Заметить стоило бы. Явно тыканье в человека пальцем, перешептывание и смешки за спиной — не часть местной культуры. Октавия с абсолютно невозмутимым лицом побрела обратно в лечебницу. Ветер донес до нее чьи-то слова. — Постыдилась бы лучше на улицу суваться, позорище такое. — Вся жизнь теперь посрамлена! «Сплетни. Пересуды. Как это все банально», — подумала Октавия, сгружая ведра в прихожей. — Вымой полы, — тут же велел ей Иму, как увидел. — Питьевой водой? — Хочешь на реку сходи за водой для пола. Октавия пожала плечами, принимаясь за работу. Интересный здесь менталитет, конечно, мыть пол в домах питьевой водой, на которой готовят, это нормально и ничуть не расточительно, а прослыть человеком, которого выгнал учитель, — стыд, позор, на улицу выйти нельзя. «А так же распространять непотребные слухи тоже нормально, — подумала Октавия, отжимая тряпку. — Какой уровень морали и нравственности!» — Поломойка за работой. Просто очаровательно. Приход Саманты Октавия заметила тогда, когда мерзкий голос женщины начал звенеть над ухом. — Позвать бы сюда художников, чтобы на полотне запечатлели эту картину, детям наукой будет. Девушка домыла очередную доску, бросила тряпку в ведро и поднялась на ноги. — Ну, если ваши дети не знают, что работать — не стыдно, а стыдно, наоборот, на родительской шее сидеть, зовите. Хоть польза будет какая-никакая. Саманта прошила ее ледяным взглядом. — Строишь умную, да? Напрасно. Ты, девка, дурища каких мало, раз смеешь так со мной говорить. Это моя деревня, понятно! Моя и ничья больше. А ты в ней никто и звать тебя никак. Посмеешь еще раз ответить мне таким вот образом, выкину и тебя, и девку эту полудохлую. Понятно тебе? — Да, — ответила Октавия, убирая из голоса всю прорывающуюся ненависть. Мысленный вопрос благодаря кому жители Луаги узнали ее сложные отношения с Индрой уже не стоял. Вряд ли Саманта бы упустила такой шанс над ней поглумиться. — Работай и не смей отлынивать от своих обязанностей, поломойка. Женщина брезгливо сплюнула и царственно удалилась. Полы Октавия быстро домыла и вернулась на свое место у кровати Мари. Как раз капельницы докапали. Мари дышала тяжело, периодически срывалась на кашель, а Октавия могла только смотреть на это. От кашля Джексон ничего вчера не оставил, зато тяжелое дыхание вроде можно немного облегчить. Октавия с помощью еще одной подушки чуть приподняла верхнюю половину тела подруги. Теперь она сможет дышать хоть немного легче. Пока она приподнимала Мари над матрасом, рукав серой спальной рубашки спустился, обнажая уродливые ожоги на плечах. — Что за… — прошептала Октавия, не веря своим глазам. Девушка ниже спустила рукав на левой руке подруги и рвано вздохнула. Ожоги ей не померещились. Красная облезлая кожа, очень горячая на ощупь, при легком надавливании выделяется что-то вроде сукровицы. Посмотрела на плечо правой руки. Ожог. Все то же самое. Октавия вспомнила, что на месте этих ужасных ожогов у Мари когда-то были татуировки, видимо, кто-то специально решил их сжечь. — Суки… Сволочи! Противоожоговых мазей Джексон, разумеется, не оставил. Вчера про ожоги не было и речи. Их просто никто не видел. Придется выкручиваться тем же самым левомеколем, которым она мазала Мари спину. Намазала и мысленно взмолилась, чтобы на сегодня все неприятные сюрпризы кончились. Неприятные сюрпризы дали о себе знать поздним вечером, когда Октавия, выполнив все медицинские манипуляции, готовилась немного отдохнуть. Саманта и Занитта решили нанести ей поздний визит. — В чем дело? — спросила Октавия, увидев двух женщин. — В оплате, — важно выпятив грудь, заметила Саманта. — Но я же уже платила. Утром. — А ешь ты, девочка, раз в день или два минимум? — елейным голосом поинтересовалась Занитта. Октавия ничего не успела ответить, но ее молчание сочли за ответ. — То-то же. Мы тоже есть хотим. Так что или плати, или уберешься отсюда. «Подавитесь этими деньгами, чтоб они вам одни несчастья принесли», — мысленно пожелала Октавия, отдавая несчастные серебряники. — Доброй ночи, девка. Надеюсь, за эту ночь твоя подруга сдохнет, и ты уберешься от нас, — пожелала Саманта и удалилась вместе с Заниттой. Лицо лекаря Иму, ставшего свидетелем этого крайне любезного разговора, не выражало ничего.***
К ночи температура Мари так скакнула, что Октавия, едва взглянув на градусник, бежала за спасительным тайленолом и колола его без всякой дрожи в руках. До утра Октавия спала урывками, постоянно меряя температуру подруги и мысленно умоляя ее бороться за жизнь. Мольба помогла. Весь следующий день прошел без каких-либо эксцессов, даже, кажется, дыхание Мари начало выравниваться, видимо, организм потихоньку-полегоньку решил ползти в сторону выздоровления. — Ей становится лучше? — деланно удивился в тот же вечер Иму. — Именно так, — кивнула Октавия. — Когда лечение действует, организму проще восстановится. Разве вы этого не знали? Вы же ее начинали лечить. — Знал, но я… эм. — Лекарь нервно заозирался по сторонам. И от этого его поведения к Октавии пришло понимание многого. А особенно того, почему этот самый лекарь не сообщил ей сразу же о сожженных плечах Мари. Наверняка он про это не знал, так как не занимался ее лечением, даже не осматривал. — Скажите, Иму, чем вы лечили мою подругу, пока мне не сообщили о ее болезни? Глаза лекаря забегали. И это было ответом на все вопросы. — Вы ее не лечили, — спокойно констатировала Октавия. — Вы просто смотрели, как она умирает. — Я позвал к ней знахарку, не самую лучшую, конечно, та слишком много себе позволяет, слишком важничает, видно, думает, что раз детей лечит, и те у нее не дохнут, то может зваться знахаркой, а то и лекарем. Та женщина, которую я пригласил к постели хворой, советовала сильнее кутать в одеяла, закапывать в нос и глаза свекличный сок и обтирать смесью уксуса и спирта, чтобы хворь точно покинула девку. Хворь покинуть ее отказалась. Ну, знахарка и сказала, что причина болезни — скверна, лечится скверна гусеницами и муравьями, а сейчас весна только-только пришла, какие там насекомые. Октавия сделала несколько глубоких вдохов, чувствуя, как начинает задыхаться от переполняющего ее негодования. Ничего себе специалист! Любые болезни от скверны! Да таким знахаркам надо работать запретить! — Она не лекарь и не знахарка, — сдерживая гнев, сказала Октавия. — Она — коновал самый настоящий, и вы тоже, раз позволили подобное! — Коновал? Да я никогда с лошадьми не работал! — И слава всем святым. Животных жалко. Моя подруга выздоровеет максимум через неделю, и мы сразу же отсюда уберемся. Следующее утро Октавию очень и очень порадовало, жар спал, температура держалась на уровне 100,22°F , Мари действительно маленькими шажками двигалась в сторону выздоровления. Скоро она придет в себя, оправится, и они свалят из этой чудесной деревни. Шум шагов отвлек Октавию от подруги, в помещение зашли, как старые приятельницы, Саманта и Занитта. Первая женщина быстро приблизилась к постели больной, бесцеремонно коснулась лба Мари и скривилась. — Лихорадка никуда не исчезла, — сказала она. — Девка все еще полудохлая. Пора бы это исправить. Занитта без лишних слов протянула Октавии кинжал с длинным узким трехгранным лезвием. — Это еще зачем? — недоуменно покосилась девушка на оружие. Мысленно она уже начинала понимать к чему эти две ненормальные ее пытаются склонить. — Твоей подруге уже не помочь. — Как маленькой начала растолковывать Саманта. — Лихорадка никуда не делась. Она страдает и мучается. Твой долг как ее сестры по обету — избавить ее от страданий. Октавия посмотрела на Мари. Настолько расслабленной и спокойной она никогда раньше не видела ее. — Это что шутка такая? — Послушай, дорогая, нужно избавить ее от мучений. Ей же больно, она… — начала жалостливо Занитта. — Она выздоравливает! — перебила ее Октавия. — И спит. И совсем скоро будет на ногах. Лекарство действует, а за два с половиной дня ни одна болезнь не пройдет, это вам любой лекарь скажет. Ах, да, — внезапно вспомнила она и зло посмотрела в сторону Иму, — вы же не позвали лекаря, у постели Мари была какая-то шарлатанка, что считает: любые болезни от скверны, и лечит их прикладыванием гусениц и муравьев. Глаза Саманты гневно сверкнули. — Звать лекаря к какой-то девке? Мужчину? Верх неприличия! — Она права, бесстыдница, — тут же подхватила Занитта. — Лекари только для воинов, простые девушки должны довольствоваться наговорами и ударом милосердия. И тебе, хочешь ты этого или нет, придется его нанести. Октавия посмотрела сначала на Занитту с ее псевдожалостью, потом на торжествующую Саманту. И ее накрыла настоящая ярость. — А не пойти ли вам к черту! — в конец разозлилась девушка. — Ишь что выдумали — добивать выздоравливающего человека! Может вас следует для начала добить, а то вы кукухой, кажется, повредились! Мари будет здорова, я вылечу ее лекарствами нашего народа, вас попрошу уйти куда подальше! Едва Октавия успела прокричать последнюю фразу, как Занитта схватила ее сзади и крепко сжала. — Эти лекарством? — спросила Саманта, хватая в руки пачку тайленола. — Никакого лекарства у тебя нет, дрянь бесстыжая! Женщина прямо на глазах у Октавии бросила препарат на пол и потопталась по нему ногами, послышался звон разбивающегося стекла и крошащихся осколков. — Сука! Октавия кое-как вырвалась из хватки Занитты и случайно влетела в Саманту, женщина не удержалась на ногах, упала на спину и крепко ударилась головой. Удар тут же лишил ее чувств. — Саманта! — ахнула Занитта, а Иму уже несся к распластавшейся на полу женщине. Все, что он говорил, превратилось для Октавии в белый шум, пока она, двигаясь, как сомнамбула, сгребала неповрежденные коробки с препаратами и градусник себе в рюкзак. — Она жива, — услышала Октавия слова Иму, — кладем ее на кровать. Иму и Занитта уложили Саманту на кровать. Октавия, не двигаясь с места, наблюдала за тем, как женщину разувают и поправляют ей подушки. «Я влипла», — подумала она, глядя на бессознательную главу этой деревни. Только она об этом подумала, Занитта решила о ней вспомнить. — Сторожи эту дрянь, — велела она лекарю и куда-то вышла. Октавия и не думала никуда уходить. Да и куда ей идти? Без Мари она точно никуда не уйдет! Вернулась Занитта с рослым мужчиной, со смутно знакомым Октавии лицом. — Ингвар, выкинь их обеих из деревни! — велела Занитта мужчине. — Если эта лежащая полудохлая курица не сдохнет, можешь ее убить. — Будет исполнено, — глухо ответил Ингвар. — Вставай, девчонка. Октавия поднялась с кровати, надела на себя верхнюю одежду, в этот момент лекарь и Занитта замотали Мари в простынь так, что казалось это не простынь, а саван, и передали раненую Ингвару. — Забери еще ее шмотки, — скривилась Занитта, кинула Октавии мешок с вещами и погнала прочь из лечебницы. — Убирайся отсюдова!***
Октавия медленно шла за Ингваром, ощущая, как все надежды вылечить подругу разбиваются вдребезги, а потому совершенно не замечала, куда именно ведет ее этот мужчина. А вел он ее явно не к воротам из деревни. — Реще шевели ногами, девочка, — вдруг услышала она его негромкий голос, — а то мне и впрямь придется вас отсюда выпроводить. Октавия ошеломленно посмотрела на мужчину и ускорилась. — Моя жена знахарка, если твоей подруге уже становится лучше, она вытащит ее из лап Жнеца. Октавия чуть не врезалась в плетень забора, во все глаза уставилась на немного знакомый дом, пытаясь сообразить, где же она уже видела его. — Что застыла? Входи, давай. Не хватало еще, чтоб кто-то смекнул, что я не вышвырнул вас из деревни, — поторопил ее Ингвар. Девушка встрепенулась, зашла во двор, и именно в этот момент двери дома отварились, и на пороге возникла Талия. — Папа? Ты уже вернулся?