Найа-Королева от болтов запела, Силы захотела, богов попросила. Посмеялись боги: «Нет неверным силы», Посмеялись боги: «Нет неверным власти». Найа все просила, а боги все смеялись, Смеялись и смеялись, а после разозлились, Направили проклятье, Поразили Найю, И теперь живет она не в замке, а в ухабе. Без власти и без силы, Без трона, без короны, Одинока, брошена, представлена к суду людскому.
Я замолчала, оглядела потрясенную публику. Асма даже слегка побледнела, с лица сошло самодовольное выражение. — Спасибо за внимание, — бросила я и принялась за еду. Краем глаза заметила, как один из стражников поднял большой палец вверх. «А ведь эти стихи теперь по Полису разнесутся, — подумала я, поглощая жареную птицу, и отмахнулась от этой мысли. — Пусть разносятся. Чем острее стихи про Найю, тем лучше. К тому же должна же я хоть как-то развлекаться в этой атмосфере тишины».***
Аккуратные строки, написанные убористым почерком, покрывали небольшой листок бумаги. Алекс знал, что очень рискует: с пленницей общаться запрещено, а именно это он и собирается сделать, если кто-то из старших узнает, ему точно несдобровать, но ничего поделать он не мог. Так было правильно, по совести. Вгонять человека в отчаяние, сводить с ума мучительной тишиной — слишком жестоко. А так даже есть вероятность, что все пройдет тихо и спокойно, незаметно. Ряд служанок слишком долго строили ему глазки, намекали на куда более близкие отношения, пусть и на одну ночь, позабыв и про мораль, и про субординацию. Почему бы это не использовать сейчас? Вряд ли парочку залетных девчонок заметят в той массе обслуги, что приносит еду Мари, а потом забирает тарелки, что разжигает камин и меняет свечи, что передает микстуры и мази. Когда к Мари попадет один маленький листочек в тарелке с фруктами, никто этого даже не поймет. Дверь открылась бесшумно, уголок губ Алекса дернулся. Прошло уже полгода, как они стали жить в отдельных комнатах, а знание, что врываться без стука — плохо, все еще не улеглось в голове Рин. Она тихо прикрыла за собой дверь, так же тихо прошла в комнату. Алекс сделал вид, что ничего не заметил, продолжая писать. — Наш брат чокнулся! — громче, чем следовало бы, объявила сестра. Алекс усмехнулся, но к ней не обернулся, продолжая писать письмо. — Что случилось на этот раз? — очень спокойно поинтересовался он. — Норт пропадает непонятно где во время индивидуальных занятий и после отбоя! — возмутилась Рин. — Развлекается в западной башне. Западной! Представляешь?! Сколько бы я ни говорила, к чему все это может привести — ему все нипочем. Он, словно сам себе на уме. Даже не знаю, что с ним делать? Как изменить? Алекс вернул перо в чернильницу, отложил письмо в сторону. — Попался страже? — поинтересовался он тем же спокойным голосом, словно Рин рассказывала не про их родного брата, а какого-то далекого мальчишку-хулигана. — Нет, насколько знаю, — немного подумав, ответила сестра. «Умный малый, — подумал Алекс. — Если и нарушает правила, то хотя бы не попадается. За это можно и похвалить». — Тогда к чему переживания? — обернулся он к Рин. В карих глазах той плескалась тревога. — Он не попался. Все хорошо. А даже, если бы и попался, мальчик он уже взрослый, вчера пятнадцать исполнилось, должен уже сам за себя отвечать. Расслабься, Рин, твой птенчик вырос. — Но он навсегда останется моим младшим братом, — прошептала сестра. — Останется, — согласился с ней Алекс. И снова вернулся к письму. Мешочек с песком был в первом ящике стола. Он его вытащил, открыл и посыпал влажные буквы. Рин внимательно следила за каждым действием. — Что ты делаешь? — спросила она. — Просушиваю письмо Мари, — честно ответил Алекс, заранее зная к чему приведет такая откровенность. С полминуты Рин молчала, а потом в голосе послышалось сильное волнение. — Письмо, — потрясено проговорила она. — Какое еще письмо? С ней же запрещено общаться! О, благая Матерь! Ты что… Тоже? Что именно «тоже» Алекс решил не переспрашивать. Он скрутил письмо трубочкой и сунул его в карман. Осталось спуститься на этаж слуг, порадовать одну из старших девушек блеском серебряных монет и велеть ей подкинуть письмо. Ничего сложного нет. — Запрещено-разрешено без разницы, — снова обернулся он к Рин. — У меня не самая лучшая здесь репутация, но в равнодушие еще никто не обвинял. Сводить с ума человека я не дам. Он спрыгнул со стула и бодро направился к двери. Хорошенько обсудить с Рин Норта можно и позже. — К ней тебя не пустят. Запретили ведь видеться. Сразу под стражу попадешь, — быстро предупредила его сестра. Алекс глянул на нее с удивлением. — Зачем же мне идти, когда можно письмо передать с теми, кого точно не заподозрят? Рин резко вскочила с кровати, на которой сидела. Ее лицо стало крайне обеспокоенным. — Служанки? Ты в таком деле решил положиться на служанок? Что если девчонки не справятся? — Не справятся? — переспросил он и усмехнулся. Подобная мысль показалась ему очень забавной. — Не справиться может только дурочка-служанка Мари, а эти девушки натренированы исполнять подобные приказы. Именно они участвовали в прошлой авантюре Норта и ни одна из них, заметь, не пострадала. Ну ладно. Покончим на время с разговорами, я должен идти. Посиди пока тут. Рин вернулась на кровать и отвернулась к окну. Встреча с самыми блеклыми и незаметными дворцовыми служанками, как и передача письма прошла очень быстро. Алекс протянул деньги и свиток, и девушка исчезла, словно растворилась в каменной кладке коридоров. Вернувшись, он застал задумчивую сестру, смотрящую в окно. — Ты ее любишь, — констатировала она, едва Алекс закрыл дверь, — по-настоящему. Она слезла с кровати и приблизилась к нему. — Так ведь? Только не лги. Рин смотрела прямо, требовательно. Алекс взгляд выдержал, не отвел глаза в сторону. Скрывать ему нечего. — Любовь это или наваждение я не знаю. Знаю лишь то, что Мари заслуживает больше, чем страдания в одиночестве. В этом замке должен быть хоть один человек, что может ее поддержать, дать понять: она не одна, дать сил продолжать бороться. И мне все равно, Рин, что станет со мной. Важна она. — Ты, вижу, готов на все ради нее. Что если попросит помочь сбежать? — Не беда, — сказал Алекс. — Помогу. Лицо Рин вытянулось. Не такого ответа она ожидала. — Почему? Она снова будет слишком далеко. — Никому не нравится жизнь в клетке, пусть в клетке и из золота, — ответил юноша. — Вспомни нас, как только мы сюда попали. Я не стану обрекать Мари на такую жизнь ради собственного эгоизма. Она заслуживает лучшего. Того, что хочет сама. Он видел, как Рин что-то желает возразить, но прошла минута, другая, а сестра ничего не сказала.***
«Какой у меня вообще распорядок дня? — задумалась я очередным утром, лежа в теплой постели. — Спать и есть? И всего-то… А, нет, еще спорить с нагловатой девчонкой, но это скорее из разряда развлечений. Н-да. Не слишком разнообразно. На таком распорядке легко можно в пончика превратиться, которого суровый мир Земли перемелет в жерновах. Стоит заняться спортом, начать делать хоть простейшие упражнения». Придя к такой мысли, я вылезла из кровати и быстро привела себя в порядок. Покои уже вовсю заливал свет, но до завтрака, по моим ощущениям, оставался где-то час. Самое время для небольшой легкой зарядки. С интенсивных занятий лучше не начинать, у меня был большой перерыв. Припомнив зарядку, какую делала, пока жила в бункере, я постепенно размяла шею, корпус, руки и ноги. Хорошенько распрыгалась и даже отжалась. — На сегодня хватит, — решила я, поднимаясь с пола. — Все должно начинаться с малого. Постоять во всевозможных планках и накачать пресс смогу в любой другой день. Вряд ли меня скоро отсюда выпустят. Я быстро приняла контрастный душ, переоделась. А когда вернулась из ванной комнаты с полотенцем на волосах, застала молчаливых слуг, накрывающих на стол. «А я хорошо подгадала. Как раз размялась перед завтраком». Девушки ушли, и я села за стол. Если в Полисе и есть что-то великолепное, так это еда. Спасибо, хоть этой радости не лишили. С завтраком я разделалась достаточно быстро и начала перебирать оставленные мне в качестве перекуса до обеда фрукты. Свиток, перевязанный бечевкой, попал в руки случайно. Кто-то спрятал его между крупными плодами. Замирая от волнения, я спешно спрятала его в чашечке лифчика. С минуты на минуту должны были вернуться служанки за пустыми тарелками. Не думаю, что они были бы в восторге, застав меня за тайной перепиской. Прочитать послание я могу и позже. Время нашлось только через полтора часа, уж слишком долго эти девушки копались рядом с моим столом. Как только они ушли, я сразу же залезла на кровать, задвинула шторы и зажгла свечу, чтобы точно ничего не пропустить. Дрожащими от волнения руками распустила бечевку, развернула лист и погрузилась в чтение. Ничего не бойся! Ты здесь не одна. Пусть и кажется иначе. Знаю, ты держишься, и Лекса тоже это знает, потому и отдала такой приказ. Она хочет, чтобы ты сдалась, исполнила ее приказ. Потому так сильно давит, лишает тебя элементарного общения со служанками и твоей сестрой. Моральные пытки всегда хуже физических. Она это знает. Думаю, ты задаешься вопросами: что с Кларк, какой сегодня день и есть ли способ отсюда выбраться. Отвечу на все сразу. Кларк такая же упрямая, как и ты, волком глядит на слуг и, скорее всего, мысленно велит им убираться куда подальше. С ней все хорошо, а иначе и быть не может! Я писал это сообщение вчера поздним вечером, значит, когда ты его получила, уже наступило двенадцатое апреля. На улице тепло, скоро должны появиться бабочки. И ты их увидишь, потому что способ сбежать отсюда существует. Но для этого нужно набраться терпения и попытаться убедить стражу, что ты не замышляешь побег. Веди себя как обычно, а лучше прояви себя с той мягкой стороны, которую никто еще не видел, попытайся влюбить их или других служащих дворца в себя как в человека. И не волнуйся. Это не последнее мое послание тебе. Скоро будут еще. Я только попрошу, если ты получила и прочитала это письмо, оставь в тарелке любой клочок бумаги с точкой посередине, так я буду знать, что мы с тобой поддерживаем связь.Твой А.
Почерк я узнала сразу же, он мог не подписываться. — Алекс, какой же ты замечательный, — прошептала я и улыбнулась. Клочок бумаги с точкой посередине я оставила в яблоках почти сразу же, а само письмо спрятала так глубоко под матрас, как только смогла. Переписка с Алексом — только наше дело и ничье больше. Совет проявить с себя с мягкой стороны я восприняла серьезно и около пары часов думала, как бы его воплотить, а потом вспомнила про свою вчерашнюю декламацию стиха про Найю и на языке появились слова известной мне песни, незнакомой ни для кого из землян. Если уж их не впечатлю, то хоть свой голос послушаю. Стоит больше говорить.Ты последний стрелок на руинах бесплодного мира. Ты идешь по дороге из судеб, страданий и снов. Вечно ждет вдалеке та священная древняя сила, Что стоит у истока всех ныне известных миров. Хейа! Доставай же свои револьверы! Хейа! Уже близок конец! Хейа! Нас ведет надежда и вера! Убеждать не по нашей части! Наше дело — свинец!..
Сама того не замечая, я начала танцевать, распеваясь все больше. В голове крутился тот самый мотив, а с губ лилась песня. Допев ее, я запела новую:Летят кони Стрибога — ветер в гриву, Перуна подкова — пропасть под молнией, Кони Даждьбога дождем резвятся, И конь коней — корона на небе. Жаркой волной — в глаза жрице, Железом каленым — жрице к запястьям, Звездами за пояс золотыми, Звоном зовущим — мое имя. Стрибога сестра, Перуна пряха, Даждьбога дочь и моя Мора, Приди, спряди мою нить, Мора, Приди, путь я открыл, Мора. Лучом, как мечом, открылись ворота, Меня сковало кольцо полета. Прощай, Перун, помяни лихо, Прости, Стрибог, такова доля, Пройдет, пройдет, Даждьбог, пролетит мукой; Жесток мой бог — конь коней, конь Солнце. Пройдет, пройдет, Даждьбог, пролетит мукой; Жесток мой бог — конь коней, конь Солнце.
А за ней еще одну и еще. С каждой новой песней я чувствовала себя все свободнее, словно и не была заперта в золотой клетке. С каждым ощущением свободы уверенность росла. Я чувствовала, как все больше погружаюсь в мир песен, проживаю ту историю и забываю о своих невзгодах. «Спорт и песни — хорошие пункты в новом распорядке», — подумала я. К обеду ко мне пришла Асма. Я никак не выразила своего недоумения. Хоть внутри и задавалась вопросом, что ей тут вообще понадобилось. Пока я ходила мыть руки, а новая группа слуг снова накрывала на стол, она успела нацарапать мне записку и натянуть на лицо самую недовольную мину из всех. «Вы должны стыдиться так себя вести. Вы же госпожа, а не какая-то глупая певунья, чтобы дурные, отвратительные песенки распевать! Какой же стыд и срам! Я бы на вашем месте отмаливала такое поведение перед ликом Матери в храме, а не сидела с довольным лицом перед столом, полным яств», — гласила записка. Я отложила листок в сторону. Спокойно придвинула к себе тарелку. Посмотрела на Асму. — Пошла вон, — велела я ей и больше не сказала ничего. Девчонка с еще более недовольным видом под любопытными взглядами других молчаливых служанок удалилась. — Так-то лучше, — пробормотала я. И тут же подумала: «Если ей очень не нравится мое поведение, значит, я делаю все правильно». После обеда в новой тарелке фруктов я нашла вторую записку от Алекса. Очень короткую. «Хорошее начало, дорогуша! Все, кто слышал, перешептываются. Продолжишь так дальше — обзаведешься поклонниками», — написал мне Алекс. Настроение стало на уровень выше.***
Кларк рисовала в блокноте найденным карандашом черточки и мысленно пыталась следить за календарем. Выходило более-менее. Если бы еще дни не превращались в одну серость, было бы намного лучше. Четыре раза в день ее покои наполнялись слугами и стражниками. И те, и другие не вели себя особо тихо, и это было Кларк на руку. Сплетни, слухи и догадки о жизни двора, о Сививан, о настроении уважаемой Хеды. Кларк легко улавливала шепот на тригедасленге и узнавала последние новости. Если бы кто-то из слуг только знал, как здорово она их понимает, не смели бы лишний раз рот открыть, но Кларк не собиралась им открываться. Слушать сплетни интересно, в них может найтись корень правды. — Она, говорят, так упрямилась, что досточтимая Хеда разговаривать с ней запретила, — щебетала одна из служанок, а Кларк с блокнотом в руках на диване с большим удовольствием прислушивалась. — Да-да-да, это чистая правда! — подтвердила другая. — Мне самой подобный приказ отдали. Сививан должна сказать все, что знает, а если продолжит упрямиться, никто с ней разговаривать и не будет. — А она продолжает. Асма говорит, что и не думает открыться нашей Хеде. — Ну, ничего, — хмыкнула третья служанка. — И не с такими справлялись. Строптивых и непокорных тут быстренько переучивают. Вот я бы на месте Хеды ей так бы всыпала, чтоб точно все рассказала! Служанки захихикали, а Кларк мысленно возгордилась сестрой. Стоит на своем. Молодец! «Зря Лекса все это устроила, — подумала она. — Все, чего добьется — молчания. И никакая самая дурная служанка, которая не представляет, что такое субординация, не заставит ее говорить. Мари в этом плане — крайне крепкий орешек». — А стих слышали? — подняла новую тему первая служанка. — Смело. Очень смело. — И ведь Хеда никак наказывать не стала, а до нее это произведение первой дошло, — заметила третья служанка. — Сививан она и на севере Сививан, — хихикнула вторая служанка. «Сививан. Значит, Мари сочинила какой-то жутко ироничный стих, — догадалась Кларк. — Интересно, очень интересно». — Лишь бы Королева Азгеды не узнала о сием творении, — забеспокоилась третья служанка. — А то ведь и война может начаться. Две служанки на нее посмотрели осуждающе и чуть ли не в один голос приказали. — Сплюнь. — Сплюнь. «Хороший, должно быть, стих раз из-за него войной грозят», — подумала Кларк. Быстро сервируя стол, девушки обменивались друг с другом и прочими малоинтересными для Кларк сплетнями, вроде тех, что какая-то неизвестная дама-детоубийца в прошлом гребет деньги лопатой, позабыв о своем единственном сыне. — Все готово, госпожа, — через некоторое время объявила одна из служанок. Остальные выстроились в рядок у стены и стали ждать дальнейших указаний Кларк. Кларк медленно отложила на диван блокнот, встала, прошла к столу и внимательно все осмотрела. Сколько бы ни были эти девицы словоохотливы, на радость самой Кларк, сервировали они стол хорошо, придраться не к чему. — Свободны, — дала она им отмашку и заняла свое место за столом. Стайка девушек быстро покинула ее покои. Молоденький рыжеволосый стражник выпустил их по одной в коридор. Кларк мельком взглянула на него и узнала в нем того самого стражника, что отводил ее к Мари. Наброски плана, наполненные манипуляциями и использованиями в своих целях всяких мальчишек из числа стражей, окончательно Кларк не отвергала. Но за прошедшие восемь дней со дня появления подобной мысли к ним и не возвращалась. Слишком уж они казались грязными. Вертихвосткой она себя не считала, как и не влюбляла мужчин, подобно какому-то суккубу, исключительно ради своей же выгоды. Подобное ей лично было не слишком приятно, даже думать о таком как-то мерзко. «Но сейчас ведь речь не только обо мне, — напомнила она самой себе. — Еще и о Мари. Вряд ли она хочет оставаться здесь навечно. Я должна отставить эти нежности в стороне, взять себя в руки и начать действовать по плану с манипуляциями мальчишкой-стражником. У меня в послужном списке число убийств уже давно за сотню перевалило, если кого-то влюблю в себя и воспользуюсь его слабостью в своих целях, ничего не поменяется. При моей биографии мне уже никак не отмыться». Кларк кивнула своим мыслям. Посмотрела на часы. Служанки в сопровождении стражи забирают тарелки через час-полтора после начала трапезы. Времени достаточно. — Значит так, — сказала она самой себе. — Сейчас я ем, а потом подбираю подходящий образ. Благо тряпок тут навалом. Главное не забыть про красную помаду или про то, чем ее можно заменить. В любом сексуальном образе обычно есть красная помада.***
Ни красной помады, ни излишне открытых нарядов Кларк не нашла и сразу переменила образ. Сейчас вовсе необязательно быть излишне оголенной перед этим мальчишкой, вид невинной ничего не понимающей девушки тоже прекрасно подойдет. Рыжеволосый страж, судя по его поведению, достаточно добрый юноша, а значит, помочь потерянной бедняжке для него — вопрос чести. «Осталось только эту самую потерянную бедняжку сыграть», — подумала Кларк и мысленно пожелала себе удачи. Мастерски менять маски она могла только тогда, когда впустила непонятное чучело себе в голову, с уходом этого нечто, возможно, пропали все актерские данные. А может и не пропали, она же не пробовала играть совсем другой характер. «Не попробую — не узнаю», — решила Кларк и напустила на лицо побольше нежности. Никаких угрызений совести во время подготовки она не испытывала. «Хватит того, что позволила один раз увидеть Лексе свою мягкую часть, впустила в сердце. Больше подобного не повторится. Только расчет и прагматизм». Ее покои снова наполнились людьми: служанками и тем самым стражником. Девушки быстро убирали со стола пустые тарелки, до блеска натирали столешницу и, не переставая, щебетали меж собой, делясь самыми свежими новостями. Кларк наблюдала за ними сквозь ресницы, подгадывая момент, когда можно будет начать действовать. Несколько лет назад ей чисто случайно попался старинный сериал про одну из древних империй доапокалиптического мира. В нем, чтобы привлечь к себе внимание правителя, рыжеволосая невольница картинно упала в обморок. И что удивительно задумка удалась. Почему бы и ей не воспользоваться этим способом? Вряд ли стражники знают, как именно человек теряет сознание. Они не лекари. Девушки, нагруженные посудой, стайкой поспешили к двери, и Кларк поняла: пора действовать. Она встала с дивана, дождалась, пока последние служанки покинут ее покои, сделала пару шагов и бросила мимолетный взгляд на юношу-стражника. — Госпожа Ванхеда? — посмотрел он на нее. И у Кларк закатились глаза, а после она подалась назад, теряя равновесие. Все произошло очень быстро: вот она заваливается, а вот уже лежит верхней половиной тела на коленях у раскрасневшегося рыжего мальчишки. «Идеально. Именно то, что нужно», — подумала она, но на лице не отразилось ни единой эмоции. — Госпожа, — потормошил ее страж. — Что с вами? Кларк со стоном открыла глаза. — Воды, — чуть слышно прохрипела она. — Конечно-конечно, — засуетился мальчишка. — Только давайте я вас удобнее усажу. Кларк мучительно застонала, поднесла руки к голове и снова застонала. — Сейчас-сейчас, госпожа, — бормотал страж. — Вот так вот… Он осторожно перенес ее на диван и усадил в подушки, после наполнил первый попавшийся стакан до краев водой. — Держите, госпожа. Приличия ради Кларк сделала пару глотков из предложенного стакана и сразу же упала в подушки. — Спасибо, — прохрипела она. — Вам что-то еще нужно? — в голосе юноши звучало искреннее беспокойство, и Кларк это неприятно царапнуло внутри, но она быстро задавила непонятное чувство. «Ты это делаешь ради благополучия Мари», — напомнила она себе. — Чай. Крепкий, — шепнула она. — Конечно-конечно, — откликнулся юноша и бросился к двери. Отчаянно что-то крикнул. «Кажется, получилось, — подумала она, все еще изображая несчастную ослабленную узницу. — Он поверил». С чашкой чая, от которой к потолку вздымался пар, стражник вернулся достаточно скоро. — Вот, госпожа. Юноша осторожно поставил чашку на столик, обеспокоенно посмотрел на Кларк. — Побудьте со мной, господин, — очень тихо и слабо попросила она. — Не оставляйте одну. — Оставить вас? — переспросил стражник. — Пока вам так плохо? Что вы, что вы, конечно нет. И я вовсе не господин. Меня Рику зовут. «Рику. Хорошее имя. Мне даже будет жаль, если из-за меня тебя казнят, но иначе не получится. Хочешь пожарить яичницу — разбей яйца». Кларк протянула руку к чашке чая, и Рику аккуратно передал ее. Она взяла чашку обеими руками и поднесла к губам, осторожно делая маленький глоток. Чай как раз успел немного остыть и не ожёг язык. — Спасибо за чай, — тихо поблагодарила Кларк, опустошив половину чашки. Рику как-то сразу приосанился, словно подвиг какой совершил. — Моя обязанность помогать гостьям досточтимой Хеды, — скромно ответил он. Кларк выдавила слабую улыбку, почувствовала, как внутри что-то ёкнуло от отчаянной жалости к мальчишке, которого она в скором времени использует в своих интересах. «Не будь неженкой, — тут же мысленно одернула она себя. — От этого зависят ваша с Мари свобода. Что тебе дороже: младшая сестра или этот незнакомый мальчишка? Да, он добр, но, похоже, скоро будет не его день. На одной доброте и наивности далеко не уедешь». — Я тоже была бы рада, будь у меня какие-нибудь обязанности, а то сижу здесь сиднем, — призналась Кларк. Рику на нее посмотрел с сочувствием. — К сожалению, с этим помочь не смогу, — сказал он. Кларк сразу же опустила глаза. — Зато могу попробовать вас развлечь. — Развлечь меня? — Ваша спутница — Сививан — совсем недавно здорово распелась, да и голос у нее красивый. Некоторые песни, конечно, с особенностями, но в этом видно и изюминка. Если хотите, могу попытаться вас, госпожа, провести ближе к той части коридора. — Хочу, очень хочу, — заверила Кларк юношу. На этот раз не пришлось даже изображать радостное предвкушение. Она действительно хотела услышать голос Мари, увидеть ее, хоть одним глазком. — Я очень люблю живую музыку. Рику улыбнулся. — Ну вот повеселели, — сказал он. — Чай и хорошие новости — лучшее лекарство. А насчет концерта — ждите. Момент выдастся, я непременно вас проведу на него. «Отлично, это начало всего». — Спасибо вам огромное, дорогой страж! У меня нет слов, чтобы сказать, как я вам благодарна! Рику заалел от смущения, кивнул ей. — В таком случае до скорой встречи, госпожа. — До скорой встречи, — шепнула ему вслед Кларк. Рику покинул ее покои, двери за ним захлопнулись, и напускная мягкость покинула лицо Кларк. Она быстро встала с дивана, размяла мышцы и услышала странный стук. Тук-тук. Тук-тук. Словно дятел долбит дерево. Тук-тук. Тук-тук. «Очень интересно», — пронеслось в голове. И Кларк пошла на звук. Тук-тук. Тук-тук. Звук раздавался с балкона. Едва она вышла на него, встретилась взглядом с соседом. Роан из Азгеды, похоже, как и она сама, успел заскучать.***
Перегородка между их балконами была недостаточно низкая, чтобы просто перелезть на другую сторону, но и недостаточно высокая, чтобы скрыть лицо собеседника. Кларк подошла к ней практически вплотную, бесстрашно заглянула в лицо ледяного воина. — Звал меня? — поинтересовалась она. — Я здесь. Говори, что хотел. Роан окинул ее взглядом с ног до головы, усмехнулся. — Какая дерзкая. А с виду-то и не скажешь. Успела перекраситься? С красными волосами ничего бы не вышло! Перепуганная милейшая девочка — хороша ловушка для глупых и наивных стражников. Не жалко мальчишку? — Жалко у пчелки, — фыркнула Кларк. — А парню стоило бы включить мозг. Падучая рохля никогда бы не победила гору Везер. Едкие слова сорвались с языка как-то сами и не отозвались за грудиной ничем тяжелым, болезненным. Тот этап жизни прошел. Она вполне с ним справилась. — Вот оно что? Интересно. — Роан чуть прищурился, все еще с интересом рассматривая Кларк. — Мне интересно: зачем я здесь. Если позвал, чтобы просто тупо поглазеть, я уйду. — О, нет. Точно не за этим, Ванхеда, — отозвался Роан. — Думаю, для тебя уже не секрет, что сейчас мы на равных. Я такой же здесь пленник, как и ты. Кларк хмыкнула. — Спешу заметить, — холодно сказала она, — что пленницей я стала при твоем прямом участии. — Тогда у меня был приказ. — Помню. Доставить нас живыми и невредимыми сюда. Сколько Лекса тебе заплатила за это? — Нисколько, — сказал Роан, и Кларк недоверчиво на него посмотрела. — Она должна была дать мне свободу, позволить вернуться к моим людям. Кларк выразительно взглянула на балконную перегородку покоев Роана и на самого Роана за этой перегородкой, как за решеткой клетки. Не похоже, чтобы Лекса сдержала обещание. — Но сейчас речь не о сорвавшихся договоренностях, а о другом, — продолжил Роан. — Ты хочешь свободы, как и я. Если окажешь Азгеде небольшую услугу, будешь свободной, богатой и обретешь ценного союзника. Кларк ошеломленно уставилась на Роана и не нашла что сказать. Союз с Азгедой? С самым жестоким кланом на Земле? Звучит как предпосылка к получению премии Дарвина. — Азгеде? — переспросила она. — Это, конечно, очень и очень интересно, но появляется другой вопрос — долго ли я после так сказать исполнения всех договоренностей проживу? — Долго, — ответил Роан. — Не смотри на меня так. Я говорю правду. Про мой народ, Жнец их раздери, распускают отвратительные слухи, но правда такова: Азгеда всегда дорожила и дорожит ценными союзниками и, разумеется, мой народ умеет быть благодарным. «Знать бы каких союзников вы считаете ценными?» — подумала Кларк, ощущая, что ступила на очень тонкий лед. — Что делать надо? — все же поинтересовалась она. — Ничего особенного, — заверил ее Роан. — Убить Лексу из Трикру. Кларк едва удержала спокойное выражение лица. «Ничего особенного?! Это ничего особенного?! Действительно, что такого может произойти, если убить нынешнего правителя? Абсолютно ведь ничего. Нам же, разумеется, не объявят очередную войну и не попытаются всех под корень вырезать. Меня отблагодарят, заплатят и освободят. Денег наверняка хватит до конца жизни. В принципе могут ничего не платить и отсюда не освобождать, если убью Лексу, накоплений и так хватит до конца дней, до самого дня казни, а после казни меня действительно отпустят на свободу — на тот свет. Офигенный план. Надежный, как самые дорогие часы на Ковчеге». — Ну так что, Ванхеда? — поинтересовался Роан. Кларк посмотрела на него, наклеила на губы самую искреннюю улыбку. — Я в деле, — сказала она. «Что я только творю? — подумала она. — Я только что записалась в число участников дворцовых игр? Решила помимо мальчишки-стражника использовать матерого воина Азгеды? Безумие!» — Разумный выбор, Ванхеда, — кивнул ей Роан. — Хочешь скрепить сделку кровью? — спросила Кларк. Роан качнул головой. — Нет. Ты под наблюдением. Если скрепим, это сразу же заметят и доложат. Мне не нужны неприятности. — Мне тоже, — пробормотала Кларк, раздумывая, во что же она умудрилась вляпаться на этот раз. Роан воспринял ее задумчивый вид по-своему. — У горы Везер тебя предали союзники, Ванхеда, но теперь все будет иначе. Верь в это. Кларк кивнула. — На сегодня все, — сказал Роан. — Ближе к делу сообщу детали. — Хорошо. Она вернулась обратно в покои и ушла в спальню, где крепко призадумалась, чем же грозит ей и родным невыполнение такого обещания. «Похоже, ничем хорошим».***
Я сидела на диване и осторожно смазывала свои поврежденные руки косметическим маслом. Главный дворцовый лекарь клялся и божился, что средство поможет ускорить нарастание ногтевой пластины. Что ж, надеюсь, не солгал. Бутылек из темного стекла наполовину уже опустел. Его выдали в тот же день, когда со мной запретили все разговоры, а на следующий — тот же самый лекарь аккуратно снял швы с обеих рук. Шел двенадцатый день моего существования в полном бойкоте и семнадцатый от начала заключения в этих роскошных покоях, ставших мне тюрьмой. Молчаливые служанки, приносившие еду и убиравшие тарелки, на меня опасались даже просто глядеть, а Асма с каждым днем становилась все наглее. Записка за запиской крайне неприятного содержания, близкого к откровенно оскорбительному. Она не боялась их писать, как не боялась в голос на тригедасленге обсуждать меня, мою непокорность со стражниками. «Ничего, девочка, — всякий раз мысленно говорила я ей, — скоро и на моей улице будет праздник. Ты только говори и пиши больше, чтобы я больше доказательств твоей некультурности собрала». И это помогало. Я резко успокаивалась, становилась увереннее в себе. И могла и дальше продолжать борьбу. А еще я пела. Много. Каждый день. Перебирала в голове понравившиеся, полюбившиеся песни и исполняла их так, как могла, вкладывала в каждую песню душу, передавала ту маленькую историю. И танцевала. Письма от Алекса не прекращали поступать. В них он меня хвалил и подбадривал продолжать в том же духе. А я и продолжала. Масло впиталось в руки, я закрыла пробкой бутылочку, отставила ее подальше от себя. Совет лекаря выполнен, можно вернуться к тому занятию, какому я посвящаю каждый вечер дня. До ужина еще очень долго. Я встала с дивана, прошлась по покоям, настраиваясь на нужный лад. Повернувшийся в замке ключ не заставил меня обернуться. Наверняка Асма пришла, в очередной раз будет ругаться, потому что пение — не занятие для знатных барышень. Меня вынудили обернуться очень тихие шаги, осторожные, совсем не как у Асмы. Так неотесанные служанки не ходят. Я узнала бы ее в самом рваном тряпье, а не только в форме служанки с покрытой головой. Уж слишком она не походила на какую-то там прислугу. Но это, похоже, видела я одна. — Кейт, — кивнула я девушке. И она сорвала с волос платок. — Похоже, история повторяется, — хмыкнула сестра Алекса. — Ты снова в этом гадюшнике под замком. — Как видишь, — пожала плечами я, мысленно радуясь возможности услышать человеческий голос. — Печально. Ты так была близка к свободе и так сглупила. Откуда он тебя притащил? — С пограничного пункта. — Не стала юлить я. — Хотела бы я знать, какой нечистый тебя туда потащил, но не хочу. Твое дело грызть себя за провал. Я никак не отреагировала на этот укол, только кивнула на диван. — Присядем? Ты, похоже, хочешь поговорить. Не просто же так сюда пришла. — Верно, — одобрительно кивнула Кейт. И приняла мое приглашение. Мы уселись на диване так, чтобы видеть лица друг друга. — Итак, что ты хотела? — поинтересовалась я. — О, ничего особенного. Всего лишь хочу сказать, что обычно верна своим словам, и прошлая моя помощь — не больше, чем одноразовая сделка. Решишь бежать, я тебе не помощник. Я усмехнулась. Иного и не ожидала от нее. Отношения с Кейт у меня всегда были холодными, если не натянутыми. Бескорыстно уж точно она не будет помогать, но мне ее помощь сейчас и не требуется. — Не волнуйся, — сказала ей я. — Я достаточно умна, чтобы справиться самой. — Надо же. Молодец. — Кейт серьезно на меня посмотрела. — Вот только со своим планом ты выйдешь отсюда не скоро, — продолжила она. — Своими талантами ты всего лишь повысила мотивацию стражников стеречь тебя, как курочку, которая несет золотые яички, чтобы никто не умыкнул. Я никак не отреагировала на слова Кейт. Пусть говорит, что хочет. — А знаешь, что тебе стоило бы сделать? — спросила она приглушенным голосом, словно желала открыть мне величайшую тайну. — И что же? — Сообщить Хеде все, что знаешь об Азгеде, — жестко припечатала Кейт. — Иным путем тебе не выбраться. Можешь петь песенки, целый день плясать, но добьешься ты не свободы, а того, что на тебя будет глазеть народ, как на зверюшку в балагане на ярмарке. Расскажешь все, что знаешь, обретешь свободу. Этот ларчик просто открывается. На моем лице не дрогнул ни мускул, я никак не выказала своего раздражения. — Ты тоже туда же? — тихо поинтересовалась я. — Это еще куда? — Склоняешь преклонить колено перед своей Хедой. Только более культурными словами. Не называешь дурой, идиоткой, не говоришь, что я позорю себя, распевая песни, не говоришь, что должна отмаливать свои несуществующие грехи. Хотя я понимаю почему — ты же найтблида не какая-то там глупая служанка. — Верно, я найтблида, — подтвердила Кейт и как-то распрямилась на диване, расправила плечи. — И когда-нибудь стану следующей Хедой. И было бы очень здорово, если бы ты и твой народ научились благоразумию и не упрямились, когда это совершенно не нужно. Я посмотрела на нее и мотнула головой. — Я ничего не скажу твоей Хеде. А тебе бы посоветовала не короновать себя раньше времени. Жизнь решит, кто именно станет следующим правителем. Не факт, что им будешь ты. Кейт ответила мне ледяным взглядом. — Лучше используй свой ум, а не советы мне раздавай, Мари из Небесных Людей, — процедила она. — Ты пленница нашей Хеды, а я — наследница, в отличие от тебя практически свободная и буду такой. Можешь не сомневаться я стану Хедой, даже если мне придется отправить на погребальный костер обеих сестер и обоих братьев. Я достойна Пламени и власти. — Как и я достойна свободы, — тихо проговорила я. — И я выберусь на нее. Мы посмотрели друг другу в глаза, прежде чем Кейт первой встала с дивана. — Я дала тебе совет. Твое дело использовать его или нет, — сказала она, завязала платок и гордо удалилась. Я молча посмотрела ей вслед, не принимая колкие слова близко к сердцу, и пересела за стол. Передо мной лежал чистый кусок пергамента. Все дни в Полисе я вспоминала их — тех людей, благодаря кому смогла пережить тот ужас в Черном Замке и кого не смогла спасти. Судьбы тех несчастных требовали увековечить их, вознести в вечность. Не самый приятный разговор с Кейт не лишил меня желания сделать это. Не лишил настроя. Я взяла в руки перо, обмакнула в чернильницу и начала писать. Я старалась сотворить такой стих, который почтит их память, покажет всю глубину трагедии, но выходило не то. Строки складывались совсем иные:Не каждый, кто наказан виноват, Не каждый, кто оправдан невиновен…
«Это не оно, — думала я, читая эти строки. — Слишком расплывчато. Нужно что-то сильное, эмоциональное». И снова взялась за перо, начала подбирать рифму, играть с метафорами. Судьбу Старого, Гурвина, Мэл, тех несчастных девушек стоило почтить правильно.***
В душе бушевала буря, но Кейт заставила себя идти неспешно, величественно. Не должна найтблида бежать и выставлять себя на посмешище. Это было бы очень жалким зрелищем, а она ненавидела подобное. Громкий голос и заливистый смех приставленной к Мари служанки разнесся по коридору, словно объявление глашатая на площади. Кейт остановилась у одной из колон и, незамеченная никем, прислушалась. — …Она странная. Не знаю, может, и в самом деле блаженная. Тогда зачем ее притащили сюда? Зачем объявили госпожой? Настоящие-то госпожи не такие. Они чтут этикет, ведут себя серьезно и сдержанно, а эта… Не знаю даже, что и сказать про поведение моей небесной госпожи. Позорит меня вот и все. Песенки странные поет, даже, кто-то говорит, пляшет. Госпожа и пляшет? Это отвратительно! — Асма! — ахнул ее собеседник. Кейт выглянула из-за колонны и увидела молоденького стражника, почти мальчишку, с огненно-рыжими волосами. — Что же ты такое говоришь? Я же подумал, что помимо Сививан ты какой-то другой госпоже прислуживаешь… Нельзя такое говорить. Ты тут недавно, как и я, мы пришли во дворец вместе, только по этой причине тебе и помогу советом. Забудь ты эти глупости. Перестань направо и налево раскидываться такими словами. Услышит ведь кто, мало не покажется. А здесь и у стен есть уши. — Мало не покажется из-за лжегоспожи? — девчонка усмехнулась. — Глупости это все. — Глупости или нет, но я в этом участвовать не собираюсь. Прощай. Юноша быстро пошел от Асмы прочь. — Трус! — крикнула ему в спину служанка. Кейт дождалась, пока молодой стражник скроется из виду, и вышла из-за колонны, на ходу оправляя полы дорогого черного плаща, застегнутого на все пуговицы. Нагнать неспешно удаляющуюся девицу не составило труда. — Эй, ты! — окликнула ее Кейт, делая вид, что просто проходила мимо по коридору. — Подойди сюда! От резкого окрика девчонка вздрогнула. Посмотрела на нее, опустила голову и низко поклонилась. — Да, госпожа, — тихонько сказала она. Нерешительно приблизилась. «Какая прелесть. Ты робеешь передо мной, потому что знаешь: у меня есть власть», — подумала Кейт и прошила девчонку, что всего несколько минут назад заливалась соловьем на весь коридор, ледяным взглядом. — Твое имя? — Асма, госпожа. Девчонка снова низко поклонилась. — Так вот, Асма, какое право ты имеешь так разговаривать с Сививан? Распускать о ней мерзкие сплетни?! Кейт видела, как побелела служанка, как судорожно она сжимает серую ткань своей рубашки, пытается выкрутиться. Не выйдет. Она все прекрасно слышала. — О чем вы? Я… — запинаясь, пробормотала девушка. — Не увиливай! Я слышала твой тон и шепотки с часовыми! Будешь все отрицать? Кейт пригвоздила девчонку взглядом, завалила фактами. Она хотела увидеть у госпожи власть и сдержанность? Пожалуйста. Если Мари не способна это показать нахальной дряни, она, Кейт, с радостью продемонстрирует. — Госпожа, я… — Ты дочь вашего аменокаля? — поинтересовалась Кейт, не смягчаясь. — Нет, госпожа. — Может, найтблида? — Нет, госпожа. — Тогда какого Жнеца ты так разговариваешь с ней — своей госпожой?! Она, коли уж ты не знала, как раз находится в статусе дочери правителя! Подобное общение недопустимо! Еще раз посмеешь так дерзко себя вести, познакомишься с плетью конюха. Я эту встречу лично организую. Поняла меня? Бледная девчонка с глазами, полными слез, закивала. — Д-да, госпожа. Простите… Но Кейт и тут не смягчилась. — Не передо мной извиняйся, — сказала она. — А теперь проваливай! И сама полная достоинства пошла дальше, своей дорогой. Вечер был спланирован уже давно и согласован с учителем, Титусом, и он вовсе не включал в себя эту бессовестную девчонку. На выходе из коридора ее встретили одинокие аплодисменты, а после Норт вышел из тени. — Какое представление! — воскликнул он. — Как любезно. Вступилась за нее. Небесная певица была бы удивлена, если бы узнала. — Ни слова ей, — тут же велела брату Кейт. Норт прищурился, с интересом посмотрел на нее. — Зачем же тогда вступалась? — спросил он. Кейт ответила, не задумываясь. Она давно знала ответ на этот вопрос и ему подобные. — Потому что так правильно будет. Она мне кое-кого напоминает из прошлого. — Вот оно как? — Норта почесал темный затылок. — И кого же? Кейт не ответила. Ответить на этот вопрос, признать для самой себя один из самых невероятных фактов, поверить, что… Нет, этого и правда не может быть. Мари просто на нее похожа, сильно похожа. А если… — Сейчас не место и не время это обсуждать, Норт, — сказала ему Кейт. — Все, что могу тебе сказать: если она та, о ком я думаю, значит, судьба все же есть. А сейчас давай поспешим. Я собираюсь с девочками в храм, а мне еще нужно переодеться. Она расстегнула первые пуговицы плаща, показывая серое тряпье служанки. Норт развеселился. — Игры с переодеванием веселые, — засмеялся он, — особенно те, где дураки-стражники не видят в богатой девушке найтблиду. Кейт в шутку захотела дать ему подзатыльник, но младший брат уклонился и клятвенно пообещал вести себя прилично. Путь до Казарм прошел без лишнего привлечения внимания к их скромным персонам. — Я с вами в храм, — сообщил Норт, подходя к дверям Казарм. — Нужно кое о чем спросить Мать. Кейт кивнула, но Норт продолжал на нее смотреть. Как-то странно, выжидающе. — В чем дело? — спросила она. — Ты в разговорах с ней грубишь, но при этом защищаешь ее и даже молишь за упокой души, — заметил брат. У Кейт не возникло вопроса, о ком он спрашивает. — Я думала, ее зверски убили. — Она тебе небезразлична, — заявил Норт. — Я это вижу. Может, пора чуть смягчиться к потенциальной девушке Алекса? Кейт отвела глаза. — Всему свое время. В храме ярко горели свечи. Кейт стояла на коленях перед ликом Матери и молила ее о снисхождении. Когда-то давно она отвернулась от религии, но сейчас на душе было очень тревожно, и Кейт искала спокойствия. — Милостивая, — шептала девушка, — сбереги моих сестер и братьев, не дай им сгинуть. Убереги меня от чудовищной ошибки. Спаси нас. Не разлучай. Больше мне не о чем тебя молить… Кейт молила и молила, не замечая ничего: ни тихого пения младших сестер, ни неудобства позы, ни духоты от сжигаемых благовоний. Недавно высказанная бравада кинуть на алтарь битвы за Пламя собственных родных ее дико напугала. Она не такая. Она скорее сделает все, чтобы Алекс, Норт и сестренки скрылись из Полиса до Конклава, чем поднимет на них меч. — Матерь, Матерь, женщин стойкость, помилуй наших дочерей — чуть громче запела Миранда, ей вторила Грета. Кейт поднялась с колен, привлекла к себе девочек и подхватила: — Усмири всю злость и ярость, научи нас быть добрей…***
Все очень плохо. Прошло слишком много времени. Вернувшийся одинокий конь, отсутствие девочек, собственные кошмары. Это не могло значить ничего хорошего. Это и не значило ничего хорошего. Октавия боялась признать самой себе худшее, слишком часто бросала взгляд на яркую метку Братства на запястье. «Она не посерела, не выцвела, — каждый день внушала себе Октавия, — значит, Мари жива». Но Эбби старалась избегать: уходила на рассвете, возвращалась через лаз в заборе далеко за полночь. Знала, что Эбби точно будет расспрашивать, а кормить ее сказками — отвратительная тактика. Ночь давно вступила в свои права, но Октавии не спалось, голову раздирали разные мысли, в груди поселился привычный страх, что периодически накатывал удушающей волной и не сразу отпускал. «Месяц прошел, а их все нет, — думала она. — Скоро начнутся расспросы, если еще не начались. Я ведь все бегаю и бегаю. Боюсь Эбби в глаза посмотреть, а ведь стоило бы уже признаться. Она должна знать, что все не в порядке, Кларк и Мари надо искать. Скоро может стать слишком поздно, а я все молчу». — Любимая… Линкольн рядом с ней зашевелился. Он не спал. Вспыхнул яркий свет настольной лампы. — Почему ты не… Октавия, что случилось? Она поймала на себе обеспокоенный взгляд и вздохнула. — Девочки не вернулись. Завтра я должна пойти к Эбби. «И все ей рассказать», — мысленно закончила Октавия. Теплая ладонь Линкольна сжала ледяную Октавии. Он ничего не спрашивал, понимал без уточнений и пытался простым жестом успокоить, сказать: «Я здесь. Я рядом. Я с тобой. Не бойся». — Ты не должна проходить этот непростой разговор одна, — сказал он. Октавия посмотрела на него с благодарностью. Ночь они провели спокойно, а утром оба как встали, так и начали собираться к канцлеру Аркадии. Весь путь до кабинета Эбби Октавия замирала от волнения. Никогда раньше она не чувствовала такого холода и сжимающего внутренности в тревоге чувства. Даже когда вступила в свой первый проигрышный бой. Латунная табличка с фамилией Эбби появилась слишком быстро. Октавия глубоко вдохнула. — Все будет хорошо, — негромко сказал ей Линкольн. И она нашла силы постучаться. Разрешение войти получила почти сразу же. «Отступать теперь уже некуда, — подумала она. — Надо идти до конца». Открыла дверь и перешагнула порог. — Доброе утро, Октавия, — доброжелательно поприветствовала ее Эбигейл Гриффин. — Здравствуй, Линкольн. Бледной мать Мари и Кларк не выглядела. Надежда и вера в то, что совсем скоро она сможет обнять своих девочек, очевидно, была сильнее всего остального. И сегодня Октавии придется эту надежду сломать суровой правдой. — Госпожа канцлер, мэм, — официально обратилась к ней девушка. — У меня есть сведения о Мари и Кларк. Лицо Эбби озарила самая настоящая радость, и это больно царапнуло Октавию. — Они скоро прибудут? — спросила женщина. — Не совсем, — качнула головой Октавия, собралась с силами и рассказала все, что ей было известно. Линкольн стоял все это время рядом, и только его поддержка позволила ей вынести этот тяжелый разговор. Видеть глаза матери, чьи дочери, по всей видимости, пропали без вести — ужасно. «Никто не должен проходить через подобное. Чувствовать, как дурная новость выбивает почву из-под ног, — думала Октавия на обратном пути, сама едва перебирая ногами. Сил не было. Хотелось просто упасть где-нибудь и лежать, не двигаясь. — Даже злейшему врагу подобного не пожелаешь».