Огонь и лёд

      Я не чувствую кожи на руках и ногах. Мои руки, от запястья до локтя почти полностью в жутких ранах. Кожа сильно красная, где-то вздувшаяся пузырями, а где-то разрезанная и покусанная до крови. Тоже самое и с ногами. Она не плохо отжарила меня. И это не смешно. Что же будет если я не сбегу? Мои ноги мне не подвластны и даже ощущение самого дикого страха не заставит их подняться. Руки тоже в плохом состоянии. Пусть я не чувствую поверхностной боли, но зато внутренняя, ах… Каждый раз, задевая раненой кожей что-нибудь, я взвываю от боли и вздрагиваю. Так же она оставила клеймо на моей левой ступне. Взяла и поставила. Просто. Без раздумий. Пусть он и занимал лишь жалкую часть, но мне до сих пор больно и хочется реветь. А ведь ещё кушать хочется. Я безумно голодна. Но что сейчас самое важное, так это то, что через пару секунд я получу новую порцию боли.       Запястья соединены ремнем и обвязанны вокруг какого-то шеста. Кофты на мне нет. На верхней моей части лишь лифчик. Мюриэль стоит позади. (ща буит порно)       Я делаю глубокий вдох и слышу свист, после чего ощущаю как прижигает мою кожу только что задевшая меня плеть. Вскрикиваю. Слезы идут сами собой. Следующий удар где-то по лопаткам. Я начинаю извиваться и пытаться освободить руки. Еле поднимаюсь на подкашивающихся ногах и резкими рывками пытаюсь высвободить руки. Свист, от которого моё сердце замирает, заставляет визжать. Удар по ногам, заставивший меня обратно упасть. — Хватит. Хватит. Прошу. — реву я, в ответ на что слышу лишь усмешку. — Моли ещё.       Её голос был жестоким, без единой доли сожаления или понимания. Её взгляд — безумным. Её образ заставляет бояться. Она мертва внутри, а мёртвые не умеют сожалеть. — Прошу. Умоляю. — прямо сейчас я готова засунуть свою гордость куда по дальше и выполнить все, что она скажет. — Умоляю, хватит!       Насколько я жалкая? Я молю столь убогое и бессердечное существо о пощаде, которой точно не бывать. Я готова величать её госпожой, лишь бы это прекратилось. А ей нравится это. Мой унижения, боль, слезы, жалость и подчинение. Она довольна. У меня нет слов. Интересно, что бы сказал Долл?  — Неубедительно.       Тринадцать букв. Два слова, заставляющие меня зажмуриться и вновь услышать свист. Я прогибаюсь под жёсткими ударами плети. Десять. Пятнадцать. Все онемело, но я до сих пор могу слышать отвратительный, разрезающий воздух, свист.

***

      Сквозняк в этом помещении заставлял съежиться и продолжать натягивать футболку на ноги. Меня клонило в сон. И даже находясь в такой позе, я не прочь поспать. — Как думаешь, она уже идёт за мной? — обхватившие руки голову, сжали пряди огненно-рыжих волос, карие глаза в полумраке казались чёрными, а огонь от свечи, попадавший на лицо девочки, придавал ей жуткости и делал её одичавшим запертым зверем. — Она сказала, что накажет меня.       Забившись в угол она тихо ревела. Находиться здесь год и ещё не сойти с ума — чудо. Что и можно сказать об этой девочке. — Хьюс, я слышу её шаги, — дрожащим голосом шепчет она. Она никогда не ошибалась насчёт этого. Пусть я и не слышала ничего подобного, но она и вправду шла сюда. — Она идёт за мной.       Я отползаю подальше. Дверь резко открывается. Я не вижу её лица, но оно явно довольное. — Хах, — хрипло и беззвучно, хмыкает она, жестоко бросая на пол девушку. Та даже не шевельнулась. — Рина?       Убийца, имя которой я до сих пор не знаю, но которая величает себя Ягодой, не торопясь зашагала в сторону моей соседки по камере. Но та больше не кричала, не стонала и не рыдала, что не хочет туда. По её щекам медленно сползали прозрачные капельки. Слезы…       Грубо схватив Рину за волосы она потащила её на выход. Прямо в ад.       Только когда дверь со скрипом закрылась, я смогла пошевелить окаменевшими конечностями и подползла к валяющемуся телу. Надо обработать её раны.