Это камень на моей шее, Я иду с ним на дно.
Хосок вынул из своего прозрачного стакана пластиковую трубочку и сделал глоток: — Какая же редкостная гадость, серьезно, — скорчившись, парень поставил на стол свой холодный, омерзительно сладкий кофе и отодвинул подальше. Ярко выраженными эмоциями в его глазах казались растерянность и злоба, но человек, с чутьем на такие дела выше среднего, разглядел бы некую примесь. Он гладил указательным пальцем тыльную сторону второй ладони и рассказывал другу о том, что его попытки хоть как-то разблокировать чужую систему сайта для своего компьютера все еще не сдвигались с блядской, извиняюсь, мертвой, сука, точки. Чону нужно выговориться и ему плевать, что глаза Мина близко, но взгляд его сейчас на большом от Хосока расстоянии. Он продолжал тараторить: — Сейчас это нечто большее. Уже не ради того, чтобы просто узнать, откуда выкладывается работа. Мои пальцы не знают как обхитрить его пальцы. Хочешь сказать, что всегда есть кто-то лучше? Мин моргнул. Юнги, если честно, прекратил слушать на словах «…нечто большее». Прекратил слышать. В голове тихий, не мешающий белый шум и прямоугольник. Фотография. Он моргнул снова, но это ничего не значило. Он все также смотрит на свои переплетенные пальцы, которые в таком положении оставил на столе. Ему почти не видно их перед собой. Столовая, коридоры, раздевалка, улица, коридоры, библиотека, раздевалка, столовая. За эти сутки он пытался прокрутить все воспоминания за последние хотя бы года два. Кабинет, другой кабинет, библиотека, следующий кабинет, столовая, спортивный зал. С каких ракурсов на эту ситуацию не посмотри, Юнги будто на месте потоптался без дела и остался каким-то обосранным. Старший решил, что больше ему не хочется играть в чужие игры, и он должен увидеть это лицо перед своими глазами. Вживую. При хорошем освещении. Только вернуться туда и снова начать мяукать под дверью, как кошка, которая не решается войти, нельзя. Юнги потер глаза ладонями. Неясно чего он пытался добиться этим, но стал тереть еще сильнее. На его затылок приземлилась ладонь. Чужие длинные пальцы стали почесывать макушку парня. Мин поднял красные глаза и посмотрел на младшего. Тот сидел, подпирая подбородок второй рукой, и смотрел так, будто Юнги его непутевый сын, и он снова пришел за советом к все понимающему отцу. С добрыми и мудрыми глазами. А ведь этот парень мог подсказать что-то стоящее. — Хосок, — я не знаю в глаза человека, который лизал мой член. — Я должен рассказать тебе кое-что. Чон кивнул и, схватив пальцами стакан с недопитым кофе, поднес его ко рту. Мин тем временем описал что, как и почему. В трех словах: недогадливость, пустоголовость и смутность. Может, это было: минет от художника в кладовке. Но навряд ли, ведь предлоги и тому подобное… Хосок выплюнул все, что влил себе в рот, обратно в стакан. От заявления или потому что забыл о гадостности этого дешевого напитка, кого это волнует. Чон прошелся пальцем по губе, вытирая ненастные капли и произнес: — Я, случайно, не ослышался? — Случайно не ослышался? — язвительно повторил Юнги, как часто любил это проворачивать в разговоре с другом.***
Забавная штука — жизнь. Кажется, вот предел, хуже уже не бывает… И тут становится еще омерзительнее, — процитировал юноша в своих мыслях слова Дугласа Адамса и от мысли, что его кто-то понимает сейчас, стало легче. Нет, показалось. — Если вы хотите чего-то добиться в своей специальности, то недостаточно просто сидеть на этом стуле и конспектировать то, что я говорю. Мои требования завышены, а система оценивания несправедливая. Именно это я слышал не один раз и советую прекратить нытье в самом начале. Ваше мнение по поводу моей манеры преподавания не учитывается, каким бы оно ни было. Единственный совет: даже не начинайте жалеть себя, сразу адаптируйтесь. Чонгуку показалось, что это обрыв. Прямо сейчас он скачет по его краю. В метре от его первой парты, присев на край учительского стола, скрестив руки, говорил Ше Тхан. Среднего телосложения с натуральным цветом волос. Не совсем пухлые губы, длинный нос. Сережка в левой мочке уха. Руки, ноги. Их новый учитель английского языка. Обычный парень лет двадцати пяти. Почти мужчина. На такого не западают старшеклассницы. К нему не ревнуют их ухажеры. Среднестатистический. — Есть вопросы? Я бы хотел, чтобы в конце моих лекций у каждого из вас был хоть один сформированный в голове вопрос. По теме, разумеется. Почему… Почему вы с ним так похожи?.. Почему?.. — Йа-а, какой зануда достался в этом году, — шепчет подружке одноклассница Чона. Чонгук знает, что учитель ее услышал. И поэтому ему откровенно плохо от осознания, что учитель никак на это не отреагировал. Хен бы тоже ухом на подобное не повел. Хен бы тоже. И что-то перед глазами своевольно плывет. Губы, нос, мочка уха. Волосы, руки, ноги. Камера заключения, посещения, разрывающая сердце обида. Нельзя выглядеть так же, как он. Нельзя вести себя так же, как он и находиться в метре от Чонгука. Люди так не поступают. Ладонь, что держала ручку, начала дергаться слишком заметно. Чон спешно убрал ее под парту, положив на колено. Он сидит неестественно выпрямив спину, а лист тетради под его второй ладонью давно стал чуть влажным. — Хорошо, так получилось, что с половиной из вашего класса я уже знаком. К сожалению, спрашивать имена и фамилии остальных просто так, я не собираюсь. И на этот раз, это не моя вредность, я всего лишь честно говорю, что не запомню. Выход один. Кто-нибудь скажет? Несколько человек наперебой выкрикнули одну и туже фразу: «активность на уроках». Учитель осмотрел класс еще раз и пошел вперед. Так подумал Чонгук. На самом деле он сделал лишь широкий шаг и, поравнявшись с партой Чона, спросил: — У вас есть староста? Девочка, что сидела на первой парте крайнего ряда, подняла — наверное, по привычке — руку и сказала: — Шин Ханьюл. Он заболел, и еще около недели будет находиться дома. Мужчина кивнул. — Круглые отличники? Последние секунды Чонгук был зацеплен взглядом за зеленую доску перед собой, не смея следить взглядом за перемещениями учителя. Слыша лишь, как он крошит мел в пальцах. Как его пальцы становятся все белее. Наверняка. Парень не мог видеть, как пара человек сзади указали на него, но он знал, что будет именно так. — Хорошо, я понял, — мужчина склонил голову в сторону Чонгука. — Извини за эту ситуацию, но тебе придется взять на неделю некоторые обязанности старосты, парень. «Встань и представься», вот чего ждал Чонгук. Но нет. Неа. Поставили перед фактом, развернулись и пошли к своему столу. Спасибо, сраный отголосок прошлого. Меня сейчас стошнит. — Ах, да, — учитель садится за свой стол и поднимает голову, обводя взглядом класс еще раз. — Скорее всего, я стану вашим классным руководителем вскоре. Не буду призывать дарить друг другу много любви, — он поднял ладонь в протестующем жесте. — Просто не ввязывайте меня в ваши подростковые передряги. Если без драки или интима на территории школы никак, то будьте любезны, не попадайтесь. Сукин ты сын, Ше Тхан. С глазами как у него.***
Он искреннее верил, что разум человека легко расшифровать, если это уже делали другие. Всего лишь то, что уже изучили и об этом можно прочитать черным по белому. Какого было это чувство, когда до него дошла весть, что именно он будет сидеть на приемах у доктора Бао — известнейшего в своих узких кругах. Мужчина любил повторять фразу: «Не бывает здоровых людей, бывают недообследованные». Имя и фамилия. Психологическое заключение. Так просто, казалось бы. Чимину рассказывали об этом, но он не верил. Говорил, что у профессиональных психологов не может быть пациента без поставленного психологического диагноза. Говорил, что это все отмазки, а не так называемые пациенты «побитые собаки», как их принято было называть. Пак не верил в это, пока, наконец, не встретил свою — наглую, заплутавшую в собственных мыслях — побитую собаку. Отличник впервые не смог, он не поставил пациенту заключение. Не поставил его диагноз. С его настоящей проблемой. Сексуальное расстройство на фоне изнасилования в несовершеннолетнем возрасте? Нет, как вам не ясно, это все чушь. Алло, это не так, подождите. Но школьника, изучающего дома психологию по книгам, не стали бы слушать. Идти к отцу было последним делом. При всей власти, ему не было смысла менять диагноз, ведь у назначенного уже есть метод лечения, а неизвестного здесь не жалуют. Увидеть мордашку этого парня, как выяснилось, на два года младше, под крышей своей школы, было неоднозначным сюрпризом для Чимина. Не было и мысли о том, чтобы заводить с ним дружбу. В их школе каждый год был на счету, и общаться с кем-то, кто младше или старше, если только вы не родственники, казалось крайне нелепым. Да и Чимин не был уверен, мог ли он общаться с пациентом вне кабинета и без папки бумаг на руках. Ровно до того момента, пока вы не решаете прочитать в школьной библиотеке одну и ту же эпатажную книгу. — «ПП: Повседневность психопата», пожалуйста, — просят хором отличающиеся по тембру два юношеских голоса. Один из обладателей в синем пиджаке и парой учебников в руках обратился к библиотекарю с восточной части стойки. Второй в белой толстовке и с одним наушником в ухе попросил старшеклассницу-помощницу с западной части. Девушка посмотрела на женщину вопросительно. Та, не поднимая взгляда на мальчишек, сказала: — Решайте сами, кому. Чимин посмотрел в ту сторону и сразу узнал эти ничего не выражающие глаза. В ту самую секунду Паку расхотелось. Расхотелось брать эту книгу или просто находиться здесь сейчас. И что-то ему подсказывает, что пара глаз через стойку тоже узнала в нем кого-то, иначе как объяснить эту уверенную походку, что прямо сейчас сокращает между ними расстояние. Когда Чонгук остановился в метре от Пака, он… Ничего не сказал. Чимин неосознанно поднял вопросительно бровь и решил, что ему, в принципе, не сложно начать разговор. — И? Чон сделал шаг назад и вытащил из уха наушник. Он казался намного увереннее в себе, чем старший. — Ты должен задавать мне вопросы, а я должен на них отвечать, верно? — Мы в школе. Что за странные правила? — Пак опустил свою бровь. А так хотелось ее оставить там, наверху, ведь он все еще был в замешательстве. Хотя бы насчет своих слов, что шли в контрасте с мыслями. Впервые. — Они общепринятые. Меньше всего Чимин ожидал такой покорности. Построенный образ снова разваливался на куски. — И ты, как бы, с этим согласен? Ответ последовал незамедлительно: — Будем играть в это по очереди. Твое имя. Черт возьми, они ведь в школе сейчас, и тут часто спрашивают твое имя, в этом нет ничего подозрительного. Почему тогда так не хочется отвечать? — Пак Чимин, — слабохарактерный идиот. — Зачем это… — Потому что мое имя есть у тебя в тетради. Чимин тоже сделал шаг назад. Теперь между парнями было около трех метров и все хотелось отойти еще дальше. — Ошибаешься. — Думаю, что два слова ты все же запомнил. Я ведь стал забавной, интересненькой игрушкой для мозга молодого неопытного специалиста. Мне казалось, что ты даже не заметил меня там, — думает Пак. — Хорошо, — Чимин старается не делать пауз в своей речи. Его одухотворила маленькая волна дерзости, что передалась ему от поведения этого мальчишки. — Тогда снова спрашиваю я. Кто-нибудь уже возьмет книгу? Чонгук спокойно посмотрел на центральную часть стойки, куда уже положили экземпляр. Казалось, что он ни на секунду не забывал о ней. — И зачем она тебе? Надоели заумные учебники по мозгоправству? Осади его уже. — А тебе зачем? Ты и так имеешь яркое представление о жизни главного героя. Мог бы написать сам, у тебя ведь явно диагноз покрасочнее, да? Версия с латексными костюмами, взрослыми дяденьками, дилдо и проч… Взгляд, направленный на взгляд. Оба не могли поверить, что эти слова повисли в воздухе. Как жалко будет оправдываться сейчас? — Очень непрофессионально, — цокнул Чонгук. — Как же так, доктор? — Я не должен был, — быстро спохватился Чимин и вся его уверенность куда-то улетучилась. Пак был готов лезть на стену. Его ведь вынудили, спровоцировали. Да? — Я и не доктор еще. Он смотрел на Чона открыто, но с кричащим чувством вины в глазах. Чонгук бы прекратил разговор прямо сейчас от одного такого взгляда «Мне жаль», но он не мог оставить кое-что без внимания. — Если ты однажды и станешь психоаналитиком, то долго на этом месте не продержишься. Они — лживые люди, а ты слишком прост, чтобы научиться врать. Он пошел вперед, к двери, проходя мимо Чимина. Старший, не колеблясь, разворачивается и хватает его за локоть. — Что ты знаешь о честности? Ты ведь даже не можешь позволить докторам себя вылечить. Чонгук замирает. Он поворачивает голову и смотрит выжидающе. — О, брось. Ты не один такой умный, хорошо? Берешь в библиотеке эти книги… Пытаешься справиться с чем-то сам? Думаешь, что квалифицированные специалисты крутятся вокруг тебя по приколу? Не могу похвалить твою самодеятельность. И твое самомнение, конечно же, куда ты без него. Знаешь, есть стадии лечения, когда необходимо чужое вмешательство. Если бы ты читал заумные учебники, то знал бы. Чон не перебивал его. Даже когда ему явно предоставили право слова, он не начинал говорить. Пак просто не мог упустить момент. Он представлял этот маловероятный разговор с начала предыдущей недели. — Да, я хотел обследовать тебя. Без официальной терапии, лишь пара бесед, — он взмахнул руками. — Но какой в этом смысл, если ты, оказывается, нарочно прячешь свои трудности? Знаешь, что? Да, пожалуйста! Чонгук хватает его за рукав и тянет на выход из библиотеки. Пак хотел снова накричать на него, пока не заметил, что несколько человек давно наблюдают за его излишне эмоциональной речью, включая библиотекаршу, которой, вопреки стереотипам, обычно и дела до шума нет. Сколько можно выставлять себя дураком… Чон останавливается около противоположной от выхода стены и кладет руки на плечи старшего. — Может, прекратишь кричать о моих проблемах направо и налево? — Может, уберешь свои поганые руки, малолетний пидор? — и да, снова громко. Чонгук выдыхает и выпрямляет спину. Он умный мальчик и уже все понял. Механизм запущен.***
Намджун, плюхнувшись между затягивающимся Хосоком и тушащим сигарету старшим, усмехнулся: — В кладовке? Она, примерно, метр на метр. Как? Мин выразительно посмотрел на Чона. Спрашивается, зачем ему рассказывать? Юнги всегда искренне презирал эти СМСки. Хосок беззвучно смеется и протягивает Намджуну пачку сигарет. Его вопрос остается без ответа, но взамен Мин решает спросить кое-что из папки «не дающее покоя». — Нам, у кого есть доступ к ключам от спортивных залов и незначительных чуланчиков? Ким поблагодарил Чона за огонь и, затягиваясь, а следом выдыхая дым, начал соображать вслух: — На руках лишь у уборщиц. Еще комплект у вахтера и один у меня. — Были случаи, когда один из ключей пропадал? — Честно, без понятия. Даже если и был, мне бы об этом не сказали, — он стряхнул пепел. — Я знаю ситуацию в трех словах, но, может, если бы услышал больше деталей, то помог бы? Мин прикрывает глаза и немного ударяется затылком о кирпичную стену позади, запрокидывая голову. Те силуэты, что он смутно различал в темноте, снова всплыли перед глазами размытыми пятнами. — Там и рассказывать нечего, — он пожал плечами. — Это просто не выходит из головы. Как надоедливая песня. — Ну, знаешь, если бы кто-то стянул с меня штаны и… Если бы эта ситуация произошла со мной, то я бы тоже забыл не скоро. Старший спокойно раскрывает глаза, глядя в пасмурное небо и горько, еле слышно усмехается. Кругом был сигаретный дым. И сомнения.