Выпачканные в грехе

То, что произошло однажды, может не повториться вновь. Однако то, что произошло дважды, обязательно произойдет в третий раз.

Девушка прикусывает внутреннюю сторону щеки. Пауза после ее бойкого монолога затягивается ровно на минуту … и несколько протяжных неустойчивых секунд. — Позволь мне подвести итог. Не кажется, что в кабинете почти нарушена дисциплина. Всякий раз, когда взглядом можно было зацепиться за скучающий вид одного, внимание отвлекало настороженное лицо другого. Переглядов между парами чужих друг другу глаз заметно не было; кого-то занимал разговор о проступке ученицы, кого-то собственные руки. Дрожащие ветви деревьев раз от разу рассредоточивали тех, кто сидел у окна. Над дверью висят старые квадратные часы, спешащие на пару минут. Никто из учеников этого еще не заметил. — Выходит, — Юнги хочется твердо встать на ноги и открыть пластиковое окно совсем рядом, но он продолжает опираться на учительский стол позади себя. — Ты находишься здесь незаслуженно. Мин чуть провел коротким ногтем по светлой деревянной поверхности.  — Так? Парень наклонился корпусом вперед сантиметра на два, совсем ведь немного. Он не может осудить девушку за то, что она опускает голову и смотрит на свои сложенные ладони, зажатые между узких колен. Размыкает губы, чтобы ответить, но, пугается того еле слышного звука, что вылетает из ее горла рефлекторно. — Не нервничай, просто ответь мне искренне, — старшекласснику вовсе не хочется, что было так громко слышно девичье сердце. — Думаешь, что каждый из тех, кто сидит рядом, тоже стал жертвой предвзятого отношения? Школьница не кинула робкий взгляд за плечо, как ожидали от нее присутствующие в классе. Пользуясь должным авторитетом, Юнги подавил ее рвение бить в грудь и заявлять о своем праве самореализации посредством не столько яркого образа, сколько беспокойного поведения. Но лишь отчасти. Теперь ее самообладание нормализуется, и за туманом минутной растерянности отыскивается осознание того, что не ради подобной покорности, она вышагивает мимо занозистых преподавателей с вздернутым подбородком. Терпя навязчивые, липкие взгляды параллельников. В привычной манере она мягко поворачивает голову и начинает осматривать сидящих поблизости. По-напускному демонстративно. Пара глаз ответила ей загнанностью того, что пришлось идти на зрительный контакт, другая легким оттенком придирчивости. Остальные успели отвести свои глаза в сторону, что воспринималось их внутренним голосом, как неразумное малодушие, над которым до подобных моментов чувствовался контроль. Кто-то не смотрел в ее сторону вовсе, с самого начала. Девушка вернула свой цепкий взгляд к выпускнику. Ей хочется увидеть, как он обычно надевает свой пиджак. С какой скоростью и поправляет ли манжеты рубашки. — Кажется, что, — понизив голос проговаривает она, предусмотрительно беря паузу на вдох. В дверь стучат тремя бесшумными ударами. Мин решает, что многого не знал о востребованности второй группы, раз не прошло и бестолкового получаса, а отвлекающий стук повторяется. Пожалуйста, отнимите у него еще пару минут, он ведь слишком хорошо справляется с этими напыщенными подростками. Дверную ручку не спешили дергать, и всего на секунду показалось, что беспокоящий просто ушел. Через мгновение стук все же возобновился, но прозвучал несколько требовательнее. Так стучат обычно, когда осведомлены, что в кабинете присутствует нужный сейчас, конкретный человек и просто привлекают внимание. Мин поднял голову к потолку и стараясь придать голосу достаточной громкости, чтобы избежать повторения, сказал: — Войдите. И дверь распахивается одновременно с тем, как Юнги поворачивает в ее сторону голову. *** Внешнюю ручку двери сжимала напрягшаяся ладонь. Что ж, это мог быть действительно занимательный диалог, раз пара мальчишечьих глаз так и не заглянула внутрь открытого класса, а требовательно смотрела на профиль рядом стоящего. Хосок, которого здесь снова быть не должно, давно отвел свой взгляд от школьника и рассматривал сейчас лицо Юнги, боясь упустить хоть одну десятую его реакции. *** Секунду назад парень почувствовал, как легким дуновением прошлась волна воздуха по позвоночнику, хотя окно он все же не открыл. Юнги не так часто приходилось замечать в глазах Хосока озорство, ведь большую часть времени, проведенного вместе, эти глаза были либо сосредоточены на самых разных, но одинаково (не)важных бумажках, к изучению которых Чон подходил с излишней серьезностью, либо направлены на семнадцатидюймовый экран ноутбука. Совсем не пытаясь разгадать загадку сегодняшних ехидных поглядываний (подобное поведение не успело стать раздражительным), Мин просто переводит свой взгляд на очередного школьника рядом с Хосоком, ведь так положено по логике вещей. Не век же пялится на приятеля, стоит уделить внимания тому, кто с ним пожаловал. В классе все еще полно свободного места, но становится тесновато для психоаналитической нагрузки. Мальчишка этот выглядел так, будто его уже достаточно долго пытаются выставить дураком. И, видимо, совершенно безнаказанно. Быть может, он и не из тех, кто позволяет себе легкую, приятную несобранность порой, но замысловатые оттенки растерянности на дне этих глаз прочно въелись в выражение его лица сегодня. Наряду с понятной и самой обычной раздраженностью. А, может, он позволил себе несобранность намного раньше, раз все так неаккуратно дошло до дополнительных часов. Он не сжал свои губы в линию, лишь нахмурил брови и все никак не хотел уделить хоть каплю внимания своему новому наставнику, как будто требуя ответа на не озвученный, но само собой разумеющийся, назревавший в спертом воздухе вопрос. Хосоку эта сложная конструкция взглядов вскоре надоедает, и он действительно поднимает свою ладонь, чтобы повернуть голову почти незнакомого ему ученика в сторону своего друга. Друга, который либо до сих пор не осознал щекотливой ситуации, либо хорошо держит маску, во что охотно верится. Пусть Чону и хотелось увидеть с первых рядов, как его хен отреагирует на эту встречу, все же не стоит терять лицо перед каким-то подростком, что в первый раз надел свой синий пиджак полгода назад. Когда Чонгука насильственным путем, посредством чужих пальцев, заставляют посмотреть внутрь кабинета, порог которого он все еще не переступил, он не сразу понимает, почему это вдруг становится значимым. Старшеклассник, что полусидел на учительском столе глянул на него как-то незаинтересованно, следом наклоняя голову, чтобы легче было массировать затекшую шею. Чонгук и не торопился зайти. Он многие вещи делает без спешки. Разглядывая сейчас лицо парня, что старше его года на четыре, Чон с непредвиденной легкостью признает, что знает его. Не так. Его — Чон Чонгука знают. Сам же Чон Чонгук знал лишь то, что перед ним один из любопытных. Дотошных, сующих свой уродливый длиннющий нос в любое дерьмо, выясняя насколько мерзко и сильно оно может вонять. В чужое дерьмо. — У нас не так много времени, — сипло произносит старший, зная, что его расслышат в этой незапланированной тишине. Образовавшаяся пауза окончательно выбила из графика все обязанности Юнги, как наставника, но позволила услышать, как несмело стучит в окно ветка дерева, которое посадили уж совсем рядом со зданием школы. Слышно было и то, с какой точностью отмеряет свои шаги по циферблату секундная стрелка. Последний раз надавив на шею, что давно требовала к себе чуть внимания и, может, легкой разминки, Юнги делает круговое движение головой, останавливаясь и смотря снова прямо. — Смелее, мальчик, — полушепчет Хосок, подталкивая школьника вперед. Для чего тут советуют приспосабливать смелость, Чонгуку важно не было. Сделав, наконец, положенные два шага и зайдя в кабинет, Чон и не думает окидывать присутствующих даже коротким взглядом. Любителем потаращиться он все же не был. Сесть по старой привычке за первую парту не составило труда. Две из трех были свободными. Он ставит свой рюкзак рядом со стулом, на пол. Хотя осознает, как ему подходит то, что к ножкам парты приделывают эти неубедительные крючки. Специально для мало вмещаемых, но опрятных портфелей. За его движениями следит пара карих глаз напротив. Руки перед собой Чонгук не скрещивает, расслабленно кладет на ноги. Ему ребяческие защитные уловки не нужны. О каких психологических барьерах может идти речь, когда ты зачастил к психоаналитикам, готовым хоть скальпелем разрезать тебя, лишь бы увидеть, что же там такое происходит в этой голове. Это, черт возьми, становится смешным! Нет, давно вызывало усмешку, но сейчас это же похоже на анекдот. У Чонгука на лбу написано, что его нужно куда-то усадить и попытаться ему с чем-то помочь? Понять чужой разум, чужие мысли, чужое, чужое, чужое, как вы не понимаете, не лезьте. Он смотрел в уже знакомые ему карие глаза. Без всякого упорства скрыть что-либо. А что скрывать то прикажете? Наставник для провинившихся малолеток. Ты. Тот, кому в руки попала чужая вещь. Тот, кто решил, что у него есть право ее забирать себе. Выслеживать незнакомого ему школьника и пытаться его хоть в чем-то упрекнуть. Тот, кто в пропахшей тряпками кладовке запихивал свой член в глотку взбалмошному парнишке. Что же вам всем хочется учить других жить. Если тебе, наставник, действительно нужно поиграть во все эти психологические замуты, то я посижу в этой песочнице с тобой. — Мин Юнги, — со свойственной твердостью произносит, наконец, старшеклассник. Не подавая руки для рукопожатия. Не знакомясь после всего, как следует. Не терзаясь до этого мыслями, может ли он уже знать его имя. Узнавал ли.