Выпачканные в грехе

Я — трещина, раскалывающая гору до самого пика.

О таком не принято разговаривать после. Может, вскинуть руками и крикнуть: покажите мне хоть одного человека, который знает, что же в таком случае делают. Смелее, ткните пальцем в того, кто знает, как принято. В детстве тебе ведь таких книжек не читали? Там были лишь бестолковые зайцы и ежи, которые все время танцевали на опушке и кричали о том, что им хочется жить вне своего звериного закона. После третьей сказки ты уже знал, каким будет порядок в четвертой и пятой: сначала песня о том, как же сладко живется по собственным правилам, затем следует боль. Важно ли — физическая или моральная, ты уяснишь, что из-за дурного поведения зайка сломал себе ухо, а курочка осталась без друзей. Ты редко жалел тех хвостатых из-за их недовоспитания и все больше привыкал считать их глупцами. Несмышлеными дурачками. Может, потому что они попадались? Если все же найдете того, кто знает, как. Оставьте его. Оставьте в покое. Ему пришлось узнать об этом не из книжек. Мин ждать не будет, пока он заговорит. Да и не нужно привыкать к холодной воде по пояс, ты окоченеешь. Прыгай с пирса, ничего не взвешивая. — Время вышло. Часы на стене, что спешат с начала учебного года, согласны преданно поддакнуть звуком идущей секундной стрелки. Расфокусированный взгляд Чонгука не становился более внимательным. Он начал съезжать по спинке стула, цепляясь за ее край лопатками. Юнги изучающе проследил, как парень теряет прямую осанку. — Мне казалось, что я опоздал, — задумчиво проводит короткими ноготками по подбородку. За последние десять минут Юнги слишком реалистично представил себя в плотно закрытой коробке. Кто-то за картонной стенкой прямо сейчас проковыривает неаккуратную дырку, чтобы содержимое не подохло без воздуха. Либо хотят подсмотреть, неужели остались еще такие неудачники. Сидящие в коробке, не предпринимающие попыток сделать что-нибудь с простым картоном вокруг. Юнги наклоняется вперед. Очень хочется показать, что неформальным тоном и непредсказуемым поведением его взволновать удастся вряд ли.  — Задержишься тут, опоздаешь в том месте, где, возможно, уже должен был появиться, — Чон добавил своему отрешенному взгляду каплю заинтересованности. Редко Мин встречал людей, умеющих лишь своим видом показывать, что чьи-то слова звучат настолько неубедительно, что даже вслух говорить неохота, ты и сам сейчас об этом догадаешься. — Тебе, видно, время свое девать некуда. — Я могу проводить время, как мне заблагорассудится, верно? — парень мягко моргнул, его взгляд стал осознаннее. — Ты ведь работаешь сверхурочно. Старшекласснику вот совсем не хочется разгадывать очередные загадки этого чудного недоноска, но, к его удаче, в этот раз и не заставляют. Он даже не успевает открыть своего рта, как тот продолжает: — Оказывается, это вы так добросовестно выполняете свои обязанности, — младший на пару градусов наклоняет свою голову вбок. — Мин Юнги-ши. И приподнимает уголки своих губ, впрочем, не преследуя цели издевательски улыбнуться. Подобным фарсом пользуются визуально притягательные маньяки в фильмах, а Чонгук готов дать себе иное определение, близкое к школьнику, сковыривающему корку на ссадине недельной давности. Мин, при всем, зеркалит это трудноуловимое выражение лица. — Окей, только один вопрос, приятель, — тон расценивается, как безобидный. — Ты представляешь меня мультяшным непропорционально нарисованным злодеем, который только и делает, что докапывается до того, чем же заняты на этот раз писклявые дети-затейники? Между их туфлями меньше тридцати сантиметров, но это остается незамеченным. — Скорее, настолько воодушевленным наставником, что даже берешь работу на дом, — Юнги приходится угадывать, после каких слов будет его ответная реплика. — Бегаешь потом по школе и подыскиваешь, кому у нас тут не хватает промывки мозгов. Мин лукаво щурит свои глаза, пока дает повисеть паузе. Он убеждается, что его не собираются перебивать. — Да-а, — тянет он на выдохе, опуская голову. Убирая свои вытянутые ноги в сторону, чтобы чужой носок туфли их не замарал. — Своим опытным глазом надзирателя за малолетками, я выцепил тебя даже раньше, чем учителя, — он легко поднимает свою голову назад, стараясь сдержать испытывающую полуулыбку. Незачем это сейчас. — подумать только. Чонгуку кажется, что стучащая в окно ветка спешит к ним присоединиться. К разговору, который по полкам не расставляет, только пыль с них стер. Мин не может проследить, с какой частотой пацан внезапно становится отрешенным. — Ты не очень внимателен. Неужели, на этом и погорел? — Чонгук сравнивает этот стук с тем, что вылетает из-под ногтей его матери, когда она ждет чего-либо. Скажем, того, когда ей сообщат, что пациент выздоровел. Сопровождает этим долбящим звуком их попытки, сотрясает им воздух. — Слушай, если ты не привык ассоциировать себя со всеми, то я могу персонально сказать тебе, что отпускаю. Чон не перебивал его и не слушал больше. В голове закололо. Тормоз Чонгука был сломан, и он приноровился вдавливать в пол педаль газа. Лямка рюкзака оказалась слишком близко, чтобы тянуться. Из-за парты он встал, закидывая ее на плечо, приминая пиджак. Дойти до двери можно за два широких шага. Выходя, ученики не стали ее закрывать и образовавшегося проема хватило, чтобы пройти и решительно повернуть налево, хотя это крыло здания было слабо знакомым. Еле слышно касаясь пола широкими каблуками. Юнги взглядом провожать не стал. Ни единого объяснения последним минутам находить он не собирался. Хорошо запомнилось, как он изводил себя догадками в прошлый раз после их встречи. Пора накинуть свой зеленый, потерявший тепло пиджак и запереть эту злополучную дверь с той стороны. *** Эта местность показалась знакомой, когда на дорогу упали густые сумерки. Затертым черным кроссовкам приходилось туго, ведь парень бежал уже долго, как давно научился. Испарина вдоль позвоночника под изношенной толстовкой придает солоноватого, терпкого вкуса к существованию, которое раз от разу бросало в пучину избитых людских сомнений. От каждой слабовольной мысли, будто за шкирку, оттаскивали две вещи: быстрые деньги и чувство неуловимости. Он бежал по прямой, чтобы дать им время выследить. Сдается, что по глупости своей, которая порядком начинает раздражать, его след все же потеряли, и, заворачивая в более освещенный район, парень сбавляет темп. Долго ждать не пришлось. Слышен скрип тормозов. Теперь-то вырывается улыбка. Та, безумная, за которую назначили неизвестную ему сумму. С рюкзаком за спиной, больше напоминающим холщовый мешок. Вещи, которые стоят больше, чем за голову Тэхена когда-либо назначали, стучат друг о друга в паре сшитых между собой тряпок, перевязанных веревкой. Эти вычурные куски драгоценного металла могут оцарапаться друг о друга, разломаться на две части. В перечень его забот это не входит. Заплатят по договоренности, как правило, без единого лишнего слова. Грязными, во всех отношениях, деньгами. Тэхену угождали, платили купюрами не новыми. Богатыми жизненным опытом. Они шептали: то ли еще будет. Мы видели то, что и не снилось тебе, ребенок. К машине присоединилась вторая, спереди. Его пытаются взять измором. В этот раз не ради устранения. Чтобы перекупить. Перекупить самого Тэхена. На свою, такую же блядскую, сторону, как и та, на которой парень уже находился. Ким не сворачивает. Сбегая с тротуара, бежит прямо по проезжей части. Доносится, как сзади чуть придают газа. Такой выносливости справедливо можно позавидовать. В конце концов, парень убегает всю свою жизнь. Вдруг он спотыкается и роняет свой рюкзак. Неловко подняв его, закинув со второго раза на свое худосочное плечо, стреляет глазами. Машины притормаживают. Они почувствовали, что в этот раз у них все выйдет, мальчишка так неуклюже потерял время. Совсем уже останавливаются, когда Тэхен, за четыре отренированных прыжка, оказывается у неприметного забора, скрытого в пышных кустах. Смотря лишь вверх, карабкается по нему, цепляясь длинными пальцами за ржавые прутья. Перепрыгивая на другую сторону, он оборачивается и бежит задом наперед, довольствуясь видом. Как удачно машины были лишены возможности пробить эти металлические прутья с разгона. Долго ли на это будут вестись? *** Одно из десятка зацветших растений в углу этой просторной комнаты, начинает увядать. Оно вызывает сожаление, что о нем не позаботились, как нужно, и некоторое недоумение, почему именно с ним так неприятно получилось. Чимин сидит в этом широком кресле, опустив свою голову так низко, что, глядя на него, фантомно можно почувствовать боль в собственной шее. — Пак Чимин-ши, — голос доктора похож на махровую ткань: мягкость на любителя. — Поднимите голову, Вы ведь не заслужили упреков. Ситуация кажется парню неестественной. Не каждый раз тебя в кабинет зовет один из самых влиятельных психоаналитиков без назначения лекции. Пообщаться. В середине плотного рабочего графика, но без официальной бумаги. — Наслышан от Вашего отца о том, с каким рвением Вы изучаете теорию. Это похвально, молодой человек. — Чимину вдруг слепо захотелось отбросить любые подозрения в сторону. Доброе слово, оно, и собаке приятно. — И, все же, Пак Чимин-ши, я прошу Вас не забывать о том, что у пациента Чон Чонгука уже есть психоаналитик. А. Так лекция все же состоится. — Простите, — зачем же столь уважаемому человеку так тянуть, мог бы сразу заговорить о своем несгибаемом клиенте. В самом деле, этот разговор мог произойти намного раньше. — Боюсь, что не понял Вас. За стеклами прямоугольных очков хорошо видно, как Доктор Бао слабо, на долю секунды сощурил глаза. Не агрессивно, лишь строже привычного милосердного оттенка. — Признаю, что меня удивила новость о том, что Вы с пациентом Чон Чонгуком в близких, доверительный отношениях, — Пак хочет хмыкнуть. Что базарные тетки, что доктора со степенями, люди — любители потрепать своим языком. — Только Вам известно, какую цель Вы преследуете. Рискованно доверить Вам это, как неопытному специалисту, но прервать это общение сейчас было бы крайне неосмотрительным шагом. Мне остается лишь надеется, что Вы знаете, что делаете и поддержать Вас. Пак предпочел бы этого не слышать. — Мне Ваша поддержка в выборе друзей без надобности. Проходит пара мгновений. Оба понимали, что предстоящий разговор о таких понятиях, как «дружба» и «профессионализм» необходимо сократить до минимума. — Я не собираюсь делать этого, — вдруг заговаривает Чимин. — Делать чего? — доктор на резкий выпад не реагирует. — Доносить на Чонгука. Записывать на диктофон наши разговоры, пересказывать их. Фотографировать что-либо или воздействовать путем убеждения ради заполненности Вашего отчета. Общение с младшим принесло урожай в виде недоверия к психоаналитику, сидящему перед тобой. Чимин явно ощущал на себе со стороны Доктора Бао ту методику общения, которой и его, как начинающего, учили. — Пак Чимин-ши, я об этом не просил. Пациент Чон Чонгук сам должен рассказывать мне о своей личной жизни. Вам незачем делиться со мной собственными наблюдениями. Теперь ему было ясно, почему обследуемые на стойкое желание доктора избежать конфликт, реагируют, как правило, крайне раздражительно. — Вы считаете, что я не только втерся пациенту в доверие, тайно его обследуя, но и решил это скрыть ото всех? Доктор воодушевился. — Известно, что такие методы запрещены законом, но, — мужчина сделал лишний вздох. — В некоторых случаях, безобидные методики оказываются действительно бесполезны. Не мне Вас судить. Я, как никто другой, понимаю, что цель здесь оправдывает все средства. Чимин жалел, что пришел и одновременно чувствовал облегчение, что этот разговор в его жизни будет позади. — Только пациент решает, чем ему делиться со своим психоаналитиком. В данным момент, я являюсь одной из составляющих его личной жизни, поэтому, Вам не следует впредь заговаривать об этом со мной. Дождитесь, пока Чонгук лично об этом Вам расскажет. Доктор снял свои очки и сложил их, оставляя в руке. — К сожалению, наш разговор изначально пошел не в том русле. — С Вашего позволения, мы прекратим этот разговор, — Пак мог попрощаться со своими привилегиями в клинике. Он встал и нетвердой поступью направился к выходу. — Вам не кажется, что вы ведете себя довольно нагло? — вдруг спросили спокойным тоном человека, которому совсем не трудно владеть собой, поскольку его собеседник находится всецело в его власти. Чимин развернулся у самой двери. — Нагло? — парень изумленно взглянул на него. — Вы называете это наглостью? Но мы же с Вами не в начальной школе и не в приюте для раскаявшихся преступников. Я вынужден защищать собственную правду, а Вы хотите, чтобы я чувствовал себя жуликом, выпрашивающим себе приговор помягче. Его слова оставили без ответа. Юноша вышел в коридор, думая о том, что теперь дороги назад нет. У Чонгука давно сломан тормоз; он все еще вдавливает в пол педаль газа. В этой машине теперь занято еще одно место, хочет он того или нет.