Nations

Джонни-бой думает, что что-то пошло не так, когда тугая застежка бюстгальтера его однокурсницы схлопывается под его пальцами, позволяя в конце концов стянуть идиотский пушап третьего размера и откинуть на пол, одной рукой сжимая упругую грудь, а другой залезая за кромку кружевных трусиков. Её зовут Шеннон и у неё кожа цвета кофе с молоком. А ещё она очень-очень пьяна: то ли от музыки, кидающейся на стены в психоневротическом припадке где-то за закрытой дверью родительской комнаты Джона, то ли от выпитой текилы и водки, которые сливались в её горле точно великие Тигр и Ефрат в любовном поцелуе. В любом случае, Джон так же безобразно пьян и возбуждён, точно ему шестнадцать и она — первая женщина, к которой он прикоснулся. Шеннон вздыхает высокой грудью, выдыхает со стоном, пока Джонни стягивает влажные от её естественной смазки трусики и длинными пальцами раздвигает горячие половые губы, грязно разворовывая самые сокровенные виды святой шлюхи, на выдохе выдающей восторженные «Я так люблю тебя, Джонни». Джонни тоже очень любит её сегодня: без презерватива, едва приспустив штаны, продираясь сквозь тугое и девственное, выдавливая громкие крики и благодарные поцелуи. Джонни ведет себя как альфа-самец и ему плевать, что Шеннон вовсе не его альфа-самка. Она двигает бёдрами так увлеченно, словно от этого зависит движение Солнца по его внутригалактической траектории, так искренне и громко просит быть грубее, быстрее и глубже, что Джонни не может ей отказать. Он награждает её длинными глубокими поцелуями, наматывая длинные шёлковые волосы на кулак, и крепко держит за скользкое от выступившего пота бедро, выбивая из нее вдохи и выдохи, забирая хрупкое дыхание себе. Шумный алкоголь вводит Джонни в транс, а нежное женское лоно склоняет к суицидальному контролю чужого дыхания. Джонни душит обоих грязным поцелуем, оставляющим кровавые следы её красной помады вокруг влажного рта. Он кончает первым, она помогает себе сама, бережно растирая по половым губам вытекающее из влагалища семя. Джонни вспоминает что не так, пока проталкивает металлическую пуговицу в тугую петлю на джинсах и ловит своё отражение в большом зеркале на дверце родительского шкафа. За его спиной стоит его драгоценное тайское сердце с чёртовой GoPro в руках, весело перемигивающейся алым глазом со своим отражением. Джонни едва ловит фокус ускользающим от выпитого зрением и разбирает тонкую линию поджатых губ и скрытые длинной чёлкой злые глаза. Шеннон на развороченной кровати широко раскидывает стройные ноги в стороны и смеется на камеру, громко признаваясь Джонни в любви: она всё так же по-свински пьяна и одурманена так отчаянно желанным вниманием. Читтапон дарит ей его немного больше, сводя камеру с собственного отражения на её непристойную наготу. Двойник Джонни в зеркале наблюдает за сценой на троих широко распахнутыми глазами, пока спина настоящего Джона крепко сведена оцепенением фатальной ошибки матричного уравнения, допустившего цепь шагов над разверзнутой пастью полыхающей бездны. Джонни, очевидно, не святой, чтобы ходить по воздуху. — Тебе идёт красный. Тэн выдавливает это с самой ослепительной улыбкой из своего арсенала, переводя камеру снова на кристально чистое зеркало, а взгляд на густые следы жирных текстур, нарушающие чёткие границы чужих губ. Джон тоже смотрит на самого себя, изучая неопровержимые доказательства его ублюдочности, размазанные по лицу неосторожной кистью. Читтапон приближается незаметно, бесшумно, всё так же удерживая камеру в недрогнувшей руке, и растирает белым пальцем алую помаду, вытягивая от уголков губ к ушам, вынуждая Джона улыбаться. Джон главный клоун на ночном перфомансе, а не альфа-самец: его альфа-самка, определенно, не планирует за него драться. — Я сейчас развернусь, выключу камеру и уйду. А ты отомрёшь, когда хлопнет дверь и покатишься ко всем чертям, хорошо? Тэн улыбается солнечно, останавливая движение звёзд на небосклоне, небрежным движением головы откидывает чёлку с глаз, разворачивается и уходит. Он задерживается у кровати, чтобы вытереть перепачканный в помаде палец о сине-серые простыни. Джон честно дожидается, пока механизмы защёлки на двери придут в изначальное положение и свалится невербальное заклятие острого чувства вины. Дожидается, поводит сведенными плечами, заботливо накрывает спящую девушку покрывалом во спасение от прочих неловких ситуаций, и уходит, тихо прикрыв дверь. Беспокойная музыка на несколько мгновений ополоумевшим вихрем врывается в помещение, заявляя о своей вынужденной периферийности, а затем снова отступает, обиженно стучась в подрагивающее от гулких битов дерево. Джон идёт по следу потухшего солнца.