Nations

Он выходит из задворков Манхэттенских подворотен ночью с четверга на пятницу. Просит закурить, тянет длинные рукава на узловатые пальцы и поэтично дёргает башкой, отбрасывая ядовито-фиолетовую чёлку от выбеленного лица. Тэён протягивает пачку «Camel» и щёлкает зажигалкой, прикрывая огонь от ветра ладонью. Он наклоняется неприлично медленно, прогибаясь в узкой спине, затягивается прикрывая глаза. Тэён дышит вместе с ним на раз, выдыхает на два. Они садятся в одно такси. Тэён выгрызает его имя из податливых губ, пока водитель объезжает пробки, лезет руками под тонкий шерстяной свитер, натыкается пальцами на стальные шарики на пояснице, дышит через раз и вглядывается в темные провалы глаз, стараясь словить беспокойный расширенный зрачок. Донён смотрит, не мигает, улыбается и стирает костяшкой выступающую с растрескавшихся губ кровь, растирая её между пальцев. У Тэёна остаётся четыре сигареты до коллапса. На старых серых простынях в свете единственной лампочки, болтающейся без плафона под потолком, Донён выглядит авангардной картиной. Тэён глотает краски горьких бутонов ртом, держит худые запястья руками, раскрывает голосовой диапазон. Донён стонет на пару тонов выше, чем Тэён. Под неверным моргающим светом Донён курит прямо в кровати, сгорбившись на краю, придерживая лезущие в глаза волосы рукой и поводя хрупкими плечами. Тэён рассматривает рыжего феникса, обнимающего всеми оттенками красного узкую спину, хвостом забирающегося в намокшие от пота волосы, теряя яркость перьев за завесой неонового цвета. Два стальных шарика на пояснице намечают глаза, и Тэёну кажется, что птица смотрит на него осуждающе, распахнутым клювом грозясь выдрать гортань. Тэён только усмехается коротко, тянет Донёна за волосы вниз, укладывая обратно на постель, делит на двоих последнюю затяжку горькими «Camel», забившими пепельницу на полу. — Я вообще Dunhill курю. Тэён изучает внимательно, глотает солёную от крови слюну, сжимает расчерченное геометрической идеальностью пионов горло, ловит ртом полувздохи. Бесконечная ночь превращается в яркий трип на пределе возможностей цветовых решений, когда Донён задыхается, скулит и смеется, пока Тэён меняет испорченный презерватив. Тэён выдыхается до сердечной недостаточности, чтобы заполнить лёгкие, вены, артерии густым сизым дымом, вместо кислорода. Чтобы с утра выйти под рыжее зарево за сигаретами в шортах и толстовке, и вместо Camel купить дорогие Dunhill нулёвку и две ледяных банки колы вместо пинты пива. Они занавешивают окно одеялом и выключают свет. Донён спит под чистой простынью, раскинув в стороны длинные руки. Тэён светит его почти разряженным мобильным, изучает рассеченные бессюжетным месивом татуировок руки, длинные пальцы, мягкую кожу. Сравнивает собственные сбитые костяшки с аккуратными цифрами, венчающими каждый палец у самого основания. Донён на застиранных простынях кажется чужим, ненавистно недостижимым — журавлём в небе, за лапку которого удалось на мгновение ухватиться. Пока Донён спит, Тэён приносит ему ошейник. Донён щурится сонными глазами, изучая металлические кольца на ремешке на ощупь, вздыхает тяжело и, едва приподнявшись, перекидывает кожаную полосу через свою шею, самостоятельно нащупывая язычком пряжки стальное кольцо отверстия. Донён дёргает пару раз, проверяя ошейник на крепкость, пристёгивает так и не выпущенный Тэёном из рук поводок и подкуривает сигарету, лёжа на спине, растягивая фантастический сад волшебных растений на своей груди глубокими длинными вдохами и хриплыми выдохами. Тэён достаёт новый Camel и вторую связку ключей. Они снова выпивают друг друга досуха: лениво и медленно, обессиленно, выдавая последние возможности за иллюзию присутствия. Тэён забывает дышать, а Донён просит позвонить. Он набирает номер подрагивающими пальцами, пока Тэён нарушает географию его татуировок расцветающими синяками укусов, и хриплым сорванным голосом сообщает, что абонент больше не абонент. Тэён улавливает краем уха женский визг, мужской крик, горький вздох. Донён смеется легко, нажимает отбой, возвращает информационный вакуум в комнату с завешенным одеялом окном. Они даже не знают, день ещё или уже ночь. К трём ночи Тэён приносит с улицы дождь, прохладу и горячей еды. Донён смотрит по телеку передачу про животных и пьёт тёплую колу, сбрасывая пепел в уже пустующую банку на полу, потому что вокруг пепельницы уже навален плотный круг совсем свежих окурков. Тэён обозначает присутствие Донёна рядом как личные выходные и выключает телефон, игнорируя звонки и сообщения, отрезая себя от чужих и своих, оставаясь наедине с разноцветным маревом чужого хриплого дыхания. Журавль решает остаться, а Тэён надевает свой нательный крест. Он, кажется, верит в подарки Бога.