Nations

— Напомню, что вы слушаете 73,5FM Радио «Иллинойс Райтс», с вами был Джонни, пока! Джон снимает наушники, когда в них раздаётся громоподобная реклама, а звуковик отмахивается, что микрофон выключен. Джон сдувается, подобно воздушному шарику, обмякает в кресле, откидываясь на спинку и вытягивая ноги под стол, упираясь пятками в распределительные кабели. Джон очень сильно устал. — Шикарный эфир. Себастьян (в эфире просто Сэм) хлопает дружественно по плечу, ставит слева от монитора компьютера бутылку с водой (на ней, естественно, нет этикетки), раскладывает сценарии и ручки по местам справа и слева от ведущего. У него в гостях наверняка какой-нибудь очень интересный и очень нетривиальный бэнд, но Джону наплевать. Он вытекает из кресла, прихватывая со стола только свой телефон, и вываливается за двери студии, утыкаясь в пустой экран. Ни одного сообщения. Ни одного звонка. — Джон Со! Неужели в Нью-Йорке платят больше? Главный редактор задаёт риторический вопрос. Ему на самом деле почти плевать на то, уходит Джон или остаётся, просто прикидывает, будет ли новый кадр таким же успешным и талантливым. Джон только на время поглядывает, чтобы не проворонить наверняка потерявшегося в пути нового радио-ведущего для «Чикаго найтс». Новенький вываливается из провала дверей, ведущих в длинные студийные коридоры, как раз в тот момент, когда Джон рассказывает о вылете в Нью-Йорк. — Бля, Джон, прости, я заблудился. Пиздец, а не здание! Джон видит, как меняется в лице главный редактор «Иллинойс райтс», как краснеет его лицо от натуги ничего плохого не сказать и как его маленькие и откровенно говоря поросячьи глазки упираются в лицо запыхавшегося стажёра. Джон едва сдерживается, чтобы не впечатать ладонь в лоб. — Знакомься, моя замена. Марк Ли. Марк, главный редактор «Иллинойс Райтс». И ты опоздал, засранец. Марк вытягивается по струнке на мгновение, краснеет до самых кончиков волос, кланяется на девяносто градусов, бормоча извинения, а затем смеётся так заразительно и открыто, что Джон усмехается и самому себе руку на отсечение даёт, что сердце главного редактора очаровано раз и навсегда. — Пойдём, к боссу тебя отведу. Джону совсем не жалко своего места. Он проверяет ещё раз время вылета, пока Марк разговаривает с грузным темнокожим мужчиной, которого Джон последние три года называл боссом, отвечает на электронное письмо из университета и звонит новому работодателю, договариваясь встретиться в понедельник к обеду. Джон не звонит по зазубренному номеру телефона, где уже несколько недель только длинные гудки и женский голос автоответчика, предлагающий оставить голосовое сообщение. Джон оставлял. Множество раз оставлял свой растерянный голос на серверах мобильной компании, просил ответить хотя бы раз. Но он совсем не уверен, что адресат не стёр не прослушивая его сообщения хотя бы раз. — Блин, чувак, спасибо большое за работу. Мне закроют летнюю практику автоматом. Марк улыбается широко, трясёт руку Джона и похлопывает по плечу, желая удачи в Нью-Йорке. Кажется, Джон в четвёртый раз слушает историю о том, как Марк целый год учился в католической школе где-то недалеко от Брайтон бич и пытался выучить русский с сыном владельца какого-то этнического магазина, и даже кивает словно впервые, уже совсем не удивляясь заинтересованности Марка в интеграции в чужие культуры без попыток смешать их со своей. Джон так не умеет, Джон думает, что даже переехав вслед за своим сердцем в Большое Яблоко, никогда на самом деле не станет гражданином Нью-Йорк сити. Он родился и вырос с Иллинойсе, он любит каждый пыльный закоулок своего личного Чикаго — воздушного города под стальными небесами. — Всё наладится. А если нет, то ты всегда сможешь вернуться. Джон кивает, не обращая внимания на извинения Марка за бестактность констатации очевидных фактов, обещает вписать, если Марк всё же соберётся в Нью-Йорк на каникулах и уходит, спрятав руки в карманах старых джинсов. На самом деле, за его спиной не просто закрываются стеклянные и стальные двери радиостанции, ставшей ему вторым домом, предоставившей длинные ночные эфиры и возможность говорить. За ним смыкается хрустальная решётка ворот в его воздушный замок, разгромленный атомным взрывом солнечного затмения. Над Гудзоном вряд ли можно будет взлететь.