Nations

Солнце дробится свежими майскими осколками, отскакивая от десятков солнцезащитных очков, лаковых сумок, металлических пряжек и восторженных глаз, собирается на радужке и ныряет прямо в омут зрачка, вынуждая жмуриться и прикрывать глаза рукой. Сычэн, наверное, такой же восторженный, как и дети, снующие вокруг с какими-то шедеврами мирового стрит-фуда: он смеётся так же открыто, откусывает от пянсе Тэёна и заедает пряную солёность острой корейской капусты итальянским мороженым. Сычэн даже думает, что сегодня лучший день в его жизни. Может быть, он не всегда понимает, что ему предлагают попробовать в той или иной лавке, каждая из которых отмечена флагом страны, откуда привезли кулинарные изыски, зато Тэён шутит исключительно по-идиотски и рассказывает на более менее понятном английском о жизни в верхней части Манхэттена, где много страха и весёлых приключений, которые, безусловно, лучше воспринимать только в качестве ничего не значащих историй, чем переживать. — Однажды я подрался с каким-то латиносом. Я даже не знаю, какой национальности был! Мы то ли девчонку не поделили, то ли баскетбольную площадку. Но на следующий день мне пришлось по всему Гарлему бегать от него и его бешеных братьев, которые называли себя кавказской мафией. Сычэн учится у Тэёна. Учится понимать, что в америке нет никакой разницы, между латиноамериканцами и кавказцами, а девчонки равноценны баскетбольной площадке. Учится резким, рваным слэнговым словам, учится пить не только холодный горький американо, но ещё и пышный горячий капучино, который полирует его читдэй до зеркального блеска, комом падая в маленький и без того под завязку забитый желудок. Учится не кланяться в качестве приветствия и поддерживать короткие разговоры с продавцами в маленьких магазинчиках, распиханных вдоль девятой авеню. Сычэн очень благодарен Тэёну за то, что тот учит его быть настоящим американцем. Сычэн чувствует настроение Вонга Карвая, когда они застирывают рукав его белого лёгкого свитера жидким мылом в туалете пиццерии, и Тэён хмурится от усердия и поджимает губы. Он отчаянно извиняется за пролитую на нежный кашемир колу, предлагает добежать до ближайшей прачечной и свою полосатую рубашку без трёх пуговиц. Сычэн не говорит, что свитер вроде как «Dry clean only» да и плевать ему на глупую на самом деле совсем не обязательную в его гардеробе вещь, особенно когда Тэён аккуратно придерживает его за тонкое запястье, подпихивая рукав под шумную сушилку для рук. Сычэну так отчаянно хочется зажмуриться в этот момент и признаться в глупой детской влюблённости. Но он не рискует делать этого даже по-китайски, потому что мало ли уровень эрудиции И Тэёна чуть выше, чем пара классов средней школы. Он только честно декламирует на родном языке «Я определённо упал в тебя!», когда они выходят на усыпанную закатной рыжиной улицу и смущённо хихикает, стараясь выдать это за смех над очень классной китайской шуткой. — И чего это значит? — Говорю, торт твой говно был. Игра слов, забей. Они умудряются попасть на смотровую площадку GE Building как раз к закату. У окон толпятся люди и не видно почти ничего, но Сычэну хватает и того, что Тэён вытягивает из кармана светлых джинсов Сычэна уже старенький Xiaomi и закидывает на шею Сычэну руку, притягивая к себе поближе. На фотографии они получаются смазанными, зато в фокусе маленькая девочка у них за спинами, с интересом изучающая глубину своего носа указательным пальцем. Тэён смеётся и отказывается делать ещё одну фотографию, потому что: «От этого фото будет куда больше эмоций в будущем, чем если мы будем чопорными гандонами и все такие на стиле». Сычэн глотает пару незнакомых (или не запомнившихся ещё) слов и просто кивает, заталкивая телефон поглубже в карман, чтобы ни в коем случае не потерять тёплый солнечный луч, заблудившийся за длинный майский день в чужих глазах, избежавших автофокуса. — Сегодня был классный день. Тэён сжимает пальцами пачку сигарет в кармане джинсов, ни разу так и не вытащив её при Сычэне за всё время их знакомства (хотя Сычэн видел, как Тэён мимоходом покупает зажигалку и кидает её всё в тот же карман), улыбается широко, но как-то немного смущённо, и давит пяткой белого кроссовка асфальт, словно пытаясь оставить в нём вмятину. Общежитие Сычэна скалится рандомно зажжёнными окнами, из открытых окон на втором этаже звучит Дон Кихот Минкуса и негромкие мученические стоны. Сычэн тянет рукава свитера вниз на тонкие пальцы и улыбается. Он чувствует себя Китри, расцветшей в своей влюблённой юности. Поэтому его ресницы конечно, трепещут, когда Тэён наклоняется как-то даже неуклюже и коротко целует в губы, едва успев оставить жаром прокатывающееся по грудине тепло осторожного прикосновения. — Мне тоже понравилось. Напиши? Они прощаются как-то скомкано. Сычэн надеется, что его щёки не ярко-алого цвета от какого-то почти детского смущения, а лёгкие горят не от того, что не хватает сил вздохнуть от сдавивших сердце чувств, но надежда, конечно, бессмысленная, потому что Тэён на прощание оборачивается и зачем-то посылает глупый воздушный поцелуй. Сычэн считает это контрольным выстрелом прямо в сердце, распускающееся букетом майских примул.