— Занзас, а, Занзас, как ты думаешь, тебя посадят за педофилию? — Что за глупости ты городишь, мелочь? — Да так.
Тсунаёши это всё совершенно не интересно, какие-то бумажки исписанные от и до, ручки разных цветов и непрочитанное письмо в ноутбуке. Занзас в них постоянно копается, но их всё равно с каждым днём всё больше и больше. Сколько бы он не перебирал, сколько бы не сжигал в эмоциональных порывах, сколько бы не рвал в клочья. Шатен бы лучше прогулялся на свежем воздухе, чем тухнуть в этом кабинете, насквозь провонявшим Занзасом: его одеколоном, виски и нервозностью. В этой неожиданно светлой обители вся мебель самая лучшая и обновляется чуть ли не ежемесячно. Диваны и кресла кожаные, стол — наверняка, Тсуна не знает точно — из дуба. Он выглядит очень тяжёлым и печальным под этой грудой бумаг. Тем не менее, парню жутко нравится наблюдать за Занзасом всё это время. Он знает каждую мелочь этой монотонной работы. Паренёк приходит сюда, чтобы отвлечься. Отвлечься от Бела, от скорого собрания, от остальных забот. Всего слишком много и четырнадцатилетний Тсунаёши за всем просто не поспевает. А когда выравнивает ритм, то обязательно случается какая-нибудь херня, которой в планах не было. И приходится всё снова менять. И приходится переделывать, перестраивать всю свою жизнь. Вот у Занзаса всё проще. Кипы бумаг, высотками возвышающиеся над тяжёлым столом, непрочитанные письма Девятого, подготовка к битве колец. Кстати, об этом. — Занзан. — Я же говорил тебе не называть меня так, сопля. — Мужчина поднимает недовольный и жёсткий взгляд с какой-то очень-конечно-же-важной бумажки на Тсуну и терпеливо ждёт. — А тебе обязательно становиться боссом Вонголы? — Паренёк задумчиво склоняет голову набок, наблюдая за сменой настроения на лице брюнета. Занимательные метаморфозы происходили: из расслабленно раздражённого он стал агрессивно озлобленным. Карие глаза явственно отливали красным, отражая бушующее Небесное пламя внутри смуглого мужчины. Шрамы ещё не стали расползаться, как это происходило после его освобождения, но Тсунаёши всё же разочарованно цокнул, продолжая: — Я не имею в виду совсем отказаться от титула, — он пожимает плечами почти нервно, — может, проведёте битву за кольца позже? Лицо у паренька было, мягка говоря, умоляющее. Ему до чёртиков срочно нужно было собрать все силы Вонголы воедино, а не трупы Варии и Десятого поколения. Причём не факт, что цельные трупы. Тогда их можно было бы использовать как сосуды Вендиче… Стоп. Нужны живые люди, в Вендикаре и без этого полно стражей! — Ну Занзан… сс, — натянув на себя улыбку нашкодившего ребёнка, Тсунаёши поднимается с места и подходит к столу. Он сводит указательный и большой пальцы почти полностью, — совсем чуть-чуть подождать нужно-то! Мужчина внимательно наблюдает за движениями Три-ни-сетте. За лёгкой грацией, всё-таки, убийцы. Не прямого, но косвенного. Из-за Тсунаёши гибли люди. Из-за угрозы над человечеством гибли люди. Из-за небольшой прихоти Принца-Потрошителя гибли люди. Люди гибли всегда, такой уж мир им попался, но чтобы Тсунаёши был к этому причастен… Брюнет недовольно помассировал пальцами свою переносицу и глухо согласился. Согласился перенести настоящий бой на «чуть-чуть». Он не мог противостоять этому маленькому поганцу, который уже летел к нему обниматься и довольно теребить перья на его воротнике. Внезапно в голову Занзаса пришла странная, совершенно спонтанная мысль. А что если…? Мужчина осторожно отцепил связку перьев и стал вплетать её в непослушные каштановые волосы с неприличной для него самого трепетностью и нежностью. Этот мелкий сопляк так действовал на всех вокруг. Бельфегор говорил: «это дар моей Принцессы», и шелестяще смеялся. Тсунаёши одними губами исправлял: «проклятье». Как назло, именно в этот момент, когда Тсуна спокойно сидел на коленях у Занзаса и хихикал, пока Босс неуклюже, но старательно вплетал свой подарок в его волосы, в кабинет ворвался Бельфегор. В своей обычной королевской манере он распахнул ногой дверь, заходя внутрь с пачкой ровно исписанных листов. Обычный оскал пропал, сменяясь на раздражённо напряжённое выражение лица. Тсунаёши почти уверен, что слышал скрежет его зубов. — Занзас, а, Занзас, как ты думаешь, тебя посадят за педофилию? — Что за глупости ты городишь, мелочь? — Да так. И они вдвоём уходят из кабинета, оставляя босса Варии снова чахнуть над тоннами макулатуры.***
На Бой за кольца Вонголы Тсунаёши собирается как на войну. Экипировка, правда, у него очень странная. Но необходимая. Сегодня он Тсуна-чан. Все любили Тсуну-чан больше, чем Тсунаёши, потому что она была миленькой и забавной. И совсем-совсем не опасной. Полосатые чулки плотно облегают худощавые ноги, скрывая нелепые различия между мальчишескими и девичьими ногами. Браслет с колокольчиками звонко цепляется за ногу и теперь каждый шаг шатена отзывается весёлой трелью. Тсунаёши любовно вспоминает день, когда Бел подарил ему этот браслет, и бережно гладит по потёртым бубенцам. Он ласково улыбается, легко болтая ногой, пока сидит на кровати и наслаждается перезвонами. Юбка неровно ложится на худощавые бёдра Тсунаёши и пушится, прикрывая ноги почти по колено. Она сантиметров на десять всего лишь выше. Совершенно обычная, приятного тёмно-синего цвета. За шлевки он зацепил цепочку Аркобалено, которую ему подарила Ария. Они долго мудрили с ней, даже попросили Верде помочь. Учёный, на удивление, быстро пошёл на компромисс. На удивление — это для Аркобалено. У них с Тсунаёши своя сделка. Пёстрая, цветастая блузка ложится поверх худого тела Тсуны. Плечи у него не такие уж и широкие, голос высокий. Никто не заметил подмены. Никто никогда не догадается. На шее у него***
Тсунаёши наблюдает за всем этим зрелищем с невыносимой скукой. Из Занзаса никудышный актёр. Зато то, как собачатся между собой Реборн и Вария достойно похвалы. Особым недовольством киллера было то, что последние два года Тсунаёши скрывался от Кавахиры именно на территории Варии. Там, где ему и не придёт в голову искать. Он же знает, что Тсуна умный. Умные прячут вещи на самом видно месте. Наследник Вонголы не выглядит таким уж особо уверенным в себе, но его силы… Тсунаёши чувствует что-то противоречиво знакомое. Он отмахивается от этой мысли, начиная ровно отсчитывать от тридцати трёх до одного. Почему именно так? Он не знает. Да и разве важно это? Обстановка на поле раскалилась ещё на тихом «двадцать». На «три» вокруг уже образовался маленький островок Ада, под названием «внутренние разборки Вонголы». Бельфегор как раз хотел высказать какое-нибудь грязное ругательство в сторону Реборна, как с правой стороны раздался мелодичный перезвон. Он резко обернулся, заткнувшись. Спутать этот звук с чем-то ещё блондин точно не мог. Только не Принц-потрошитель, который гонялся за ним столько лет. Жаркий желеобразный воздух гудел от напряжения, но Тсунаёши прошла в середину, будто нож по маслу. По сравнению с тем, что источает Сепира в бодрствующем состоянии — это ничто. Её карамельные глаза скользили то по Реборну, то по всем членам Варии, но остановились они прямиком на Десятом боссе Вонголы. Обычной улыбки на её губах не было, а застывший взгляд совершенно ничего не выражал, кроме крайней степени удивления. Катсуми с нескрываемым ужасом смотрел ей в глаза, не в силах отвести своего взгляда. Она несколько раз моргнула, будто бы что-то пыталась вспомнить. У Катсуми были чёрные прямые волосы и карие тёплые глаза. У него не было высокого роста, он не был крепкого телосложения. Он был самым обычным подростком. Совсем как Тсунаёши, когда росла. Внезапно она захохотала. Совсем как обезумевшая разразилась звонким девичьим хохотом, складываясь пополам. Как сотни тысяч маленьких фейерверков вокруг неё разрывались мелкие кристаллы чистейшего пламени. Они были всех цветов радуги! Это было абсолютно превосходно и выходило за все рамки разумного. Никто вокруг не мог оторвать своего взгляда от этого маленького представления. Птицы вокруг заухали, закаркали, защебетали, заливаясь своим, птичьим смехом. Трава и листва на деревьях зашелестела, подобно Принцу, разнося по всей округе этот смех. Ветер подхватывал каждый звук, каждую неразборчивую букву того, что пыталась вымолвить в этом непрекращающемся безумии Тсунаёши. — Глаза! — крикнула она, наконец-то переставая смеяться, и ткнула очень грубо пальцем в этого мальчонку. В её карамельных глазах что-то трескалось, рушилось с какой-то неведомой скоростью. Разливались целые океаны золота, тут же сталкиваясь с крепкими скалистыми обрывами. — Да у тебя же мои глаза, ты посмотри! Ей было до обидного смешно. У этого хлипкого мальчонки были — её! — глаза. Пусть невероятно испуганные, загнанные, но её! Воплощение Три-ни-сетте поделилась с кем-то этим ужасающим зрением. — Ты же видишь, да?! — Она не унималась и теперь яростно теребила Катсуми за плечи. — Ты видишь всё это безумие?! Обидно. Обиднообиднообидно До коликов в животе и болезненных спазмов, заставляющих Тсунаёши снова согнуться в три погибели, будто бы от резкого удара в живот. От резкого удара по её состоянию. Почему? Почему всё снова рушится, стоило только наладить этот чёртов план? Она скрывает своё лицо за ладошками, готовая уже расплакаться от этой своей невезучести. Тихо всхлипывает, агрессивно растирая руками щёки и резко подскакивает на месте. Гомерический хохот всего живого к этому моменту сходит на нет. Тсунаёши широко улыбается людям вокруг, стоящим в паралитическом ступоре. Улыбается так широко, что щёки болят и на глаза едва-едва не наворачиваются слёзы. Всё внимание толпы теперь обращено к ней. Легко отряхнув свою юбку, Тсуна-чан громко оповещает: — Битва отменяется, Я хочу чаю!