Доброго здоровьица!

Втащить глебово тело на четвертый этаж дома, в котором не наблюдалось лифта, оказалось делом нелегким: фронтмен растекался в аморфную лужу прямо в руках музыкантов, но, благо, не буянил, мирно посапывая в верное и родное плечо Снейка. Дверь в квартиру Малахова оказалась чуть приоткрытой: трое из четверых, находящиеся в сознании, уважительно переглянулись — доктор создавал впечатление предусмотрительного человека. Квартира Геннадия Петровича очаровывала своей скромностью и чистотой, а сам хозяин радушно и гостеприимно улыбался посетителям, видимо, вид полуживого Самойлова его не смущал. — Смотри-ка, а я думал, что он голым дома ходит, чтобы контакт с природой не терять, или в каком-нибудь жилете из крапивы, как в сказке-то той… — захихикал Костик на ухо Аркадину. — Гуси-лебеди что ли? — ухмыльнулся Валера, стаскивая кеды. — Нее, но гуси там тоже вроде были… — для усиления эффекта Бекрев пару раз махнул руками. — Что же это Вы, молодой человек, в проеме руками размахались? — укоризненно закачал головой доктор, — сквозняк создадите, простудимся тут все! -Интересно, — зашептал в свою очередь гитарист в костино ухо, — что с ним будет, если я скажу ему, что кефир из холодильника не подогретым пью? Ребята заржали в голос. Геннадий Петрович зло зыркнул на них, но ровным голосом продолжил: — А не угодно ли вам будет подождать конца сеанса в другой комнате? Или хотите присутствовать?.. От одной мысли о том, как Глебу на ноги будут цеплять пиявок, Валера позеленел. И, быстро схватив Бекрева за капюшон парки, капитулировал за дверь. -А я?.. — с надеждой глянул на Малахова, заговорил Дима. — А Вы… — доктор недвумысленно глянул на повисшего на шее барабанщика Глеба, — как близкий человек, должны поддержать своего… кхм, друга. Хакимов подавил подступившую тошноту и криво улыбнулся. ***  — Зверобой, боярышник, календула… блин, лучше бы он коноплю сажал, — с интересом изучал горшки с комнатными растениями Валера. — Конопля, мой друг, это обыденная серость… — с предвкушением улыбнулся Бекрев, — можно и поэкспериментировать. Пока Дима блаженно расслаблялся в мягком кресле с чашкой травяного чая в руках, Малахов озабоченно бегал от Самойлова к шкафу и по той же траектории обратно. *** Бедный Глеб осоловело оглядывался по сторонам, придерживал одновременно четыре грелки в разных местах, шевелил ножными лапками в тазике с отвратительной темно-зеленой жижной субстанцией и смиренно отпивал из флакончиков, услужливо подставляемых Геннадием Петровичем. — Алкоголь — это гиблое дело, конечно, — оживленно сетовал доктор, бурно жестикулируя, — и вылечить сложно, но можно. Не дешево, конечно… Хакимов вместе с кружкой, тяжелыми ботами и цепями на джинсах подпрыгнул на несколько метров: — В-всмысле, не дешево? — пролепетал он, — вы же… книжку пишете?! — Какую книжку? — удивленно уставился Петрович на Абдуловича. Немая сцена под сосредоточенное глебово «плюх-плюх-плюх» в тазике продолжалась с минуту. Малахов решился первым нарушить молчание: — Мне звонили, — медленно говорил он, с опаской глядя в немигающие глаза Снейка, — просили помочь, сказали, что деньги — не проблема. — Деньги для Вас? — тупо спросил Хакимов. Последние волосы на голове лекаря зашевелились и он, словно Игорь Кио, подошел к двери, ведущей в другую комнату и распахнул ее настежь: — Вот он мне звонил. Сегодня сам приехал и спрятался вдобавок ко всему в кладовке! А зачем — ума не приложу! — обличающе ткнул пальцем Геннадий Петрович. На белой табуретке о трех ногах, весь в ослепительно черном, аки готический принц на белом коне, прижав к стене стакан, а к стакану ухо, сидел Вадик. Вадик немного недовольно, а больше испуганно смотрел на Малахова. Димина нижняя челюсть попрощалась с верхней, и без этого большие глаза Глеба чуть не выпали из орбит: новая немая сцена началась так внезапно и эпично, что Гоголь обзавидовался бы. — Вадик? — прохрипел Хакимов, отходя от шока, — это ты звонил?! Вадик угрюмо молчал, вцепившись взглядом в брата, который изо всех сил пытался встать. — Это же бабский голос был! Ты чего, Юлю попросил? Или гелием надышался?! Когда дело дошло до гелия, Вадим чуть покраснел и опустил взгляд. Диме ком подкатил к горлу. Он явственно почувствовал, что у него не четверо детей, а пятеро. А Глебсон тем временем встал и, кое-как загнув пальцы на обеих руках так, что бы они относительно изображали две «козы», угрожающе затыкал ими в старшего: — Ты чо приперся? Уходи, противный! Видеть тебя не хочу, никакой «Агаты», только «Матрикс», только треш! — Глеб неожиданно всхлипнул и, поскользнувшись на скользком полу, на некоторое время покинул конструктивную беседу. Из соседней комнаты неожиданно раздался дикий ржач, дверь приоткрылась и, странно улыбаясь, из проема показались два довольных фэйса с подозрительно расфокусированным взглядом. При виде Вадима расширенные зрачки Бекрева стали еще больше и он, меленькими шажками достигнув цели, тоже принялся тыкать в старшего, видимо пытаясь понять: Рудольфыч реально пристутсвует здесь, или эксперимент, так сказать, более чем удался. Казалось, это продолжалось бы целую вечность, если бы, до этого покойно лежащий на полу Глеб, неожиданно не закашлял и не захрипел. В головах присутствующих метнулась одна и та же страшная мысль.