When my home is defenseless The omens relentless The Trojan Horse Keeps its course * – Phildel
Плевральные дренажи удалены. Кроме того, хирург Шерлока теперь уверен, что больше нет угрозы отказа почки или разрыва почечной капсулы. До полного заживления рёбер ещё далеко, но боль стала более-менее терпимой. Перелом голени зафиксирован постоянной пластиной с винтами, и вся нога заключена в гипс от пальцев до бедра, что позволяет Шерлоку наконец подняться с постели и встать на костыли. Гипс останется ещё на четыре недели. С ним самые обычные действия будут проблемой даже для такого физически крепкого человека. Вдобавок, Шерлоку требуются ежедневные инъекции антикоагулянта под кожу живота, чтобы предотвратить появление тромбов в загипсованной ноге. В больнице это делала медсестра, а дома должен будет Джон или сам Шерлок. Требование Шерлока заменить инъекции какими-нибудь таблетками Джон категорически отвергает, говоря, что если с почкой что-то пойдёт не так, рассчитывать на эти новые пероральные антикоагулянты нельзя, и к тому же их долговременный эффект плохо предсказуем со всеми его травмами. Как человек науки, Шерлок, конечно, понимает справедливость этих доводов, но это не мешает ему выражать возмущение. Так или иначе, наконец пришло время вернуться домой.* * *
Чтобы поднять Шерлока по лестнице в квартиру на Бейкер-стрит, требуются совместные усилия Грега и Джона, которые делают импровизированное сиденье из своих сцепленных рук. Это занимает добрых пятнадцать минут, поскольку идти приходится задом наперёд, чтобы громоздкий гипс Шерлока не задевал о вышестоящие ступени. У миссис Хадсон зрелище вызывает смех.* * *
Всё небогатое имущество Джона находится в гостиной, до сих пор упакованное в коробки и пакеты. Ему почему-то кажется, что прежде чем начать раскладывать повсюду свои вещи, нужно получить разрешение Шерлока. Но просить об этом Джону так и не приходится, потому что Шерлок просто достаёт из коробки его зубную щётку, засовывает себе в карман, ковыляет в ванную и там кладёт вышеупомянутую щётку в шкафчик. Словно та всегда была здесь. Словно Джон всегда был здесь и никуда не уходил.* * *
Этот скромный жест со стороны Шерлока трогает Джона так глубоко, что сердце сжимается у него в груди. – Ладно, – произносит Джон, чтобы поскорее отвлечься. – Может, чаю? Он находит странное утешение в знакомом шуме газовой плиты, в вечно подтекающем кране, и в том, что каждое движение отзывается в его мышечной памяти. Он дома.* * *
Наблюдая, как Джон ставит чайник, Шерлок недоверчиво хмурится, будто до сих пор не уверен, что тот не является плодом его воображения. Джон тем временем находит полпачки овсяного печенья, которое вроде не пахнет плесенью, и кладёт на стол. Надо будет потом заказать доставку еды. Через несколько минут Шерлок уже обнимает ладонями кружку горячего чая, закрывает глаза и вдыхает поднимающийся над ней пар. – Ассам. С бергамотом. – Это из остатков Фортнума, он всегда тебе нравился, – улыбается Джон. – Ты всегда ищешь утешение в знакомых вещах, – как обычно проницательно замечает Шерлок. Возможно, он прочитал кое-что по выражению лица Джона, пока тот хозяйничал на кухне. – Я помню, как в Афганистане скучал по нормальному чаю. Наверняка, ты тоже, когда… – У меня нет посттравматического расстройства, – резко обрывает Шерлок. Джон старается сохранять спокойствие, чтобы его не оттолкнуть. Тот факт, что Шерлок сам поднял эту тему, немного настораживает, но в каком-то смысле служит добрым знаком. Он всё утро собирался это сказать? – Только у идиотов бывают посттравматические расстройства. У идиотов, которые не понимают, что это не что иное как рефлекс Павлова на раздражитель, выброс гормонов стресса на сверхчувствительные рецепторы. Как урчание в животе: непроизвольная реакция, которая постепенно сойдёт на нет, если проявить определенную выдержку. Я уверен, что смогу найти способ её отключить. Точно так же, как я отключил твою в день нашей встречи. – Ты не отключил её, – Джон делает над собой усилие, чтобы не обижаться на скрытые намёки в Шерлоковой тираде, и сосредотачивается на сути. – Флешбэки и кошмары продолжались ещё десять месяцев после того как мы стали соседями. До тех пор, пока в моей жизни не появилось то, чего я боялся больше смерти, больше войны. Шерлок, который собирался отпить из своей кружки, вдруг ставит её обратно на стол и отодвигает от себя. Он засовывает руки в карманы штанов, и Джон думает, не потому ли это, что они дрожат. – И что это? – спрашивает Шерлок тихо, словно не уверен в том, что хочет услышать ответ. – Потерять тебя из-за Мориарти. Шерлок шумно втягивает воздух. Джон продолжает: – Этот страх не исчез. Отнюдь. Видеть тебя таким... – Каким? – сердито интересуется Шерлок. – Изменившимся, – говорит Джон, стиснув зубы. Будь слово более резким, его было бы гораздо проще отмести, оспорить, опровергнуть. Обычно Шерлоку нравятся резкие слова, он предпочитает бесцеремонность, любит быть грубым, но когда речь заходит о нём самом, Джону приходится кружить вокруг да около. – Я путешествовал два года. Судя по тем глупым слащавым фильмам, на которые вы вечно ходили с Мэри, люди отправляются в долгие путешествия, чтобы найти себя, узнать смысл жизни. Если это хоть немного похоже на правду, то как я мог уйти на два года и нисколько не измениться? Джон кусает губу так сильно, что чувствует металлический привкус крови. Ему ужасно хочется поспорить, озвучив кое-какие факты из подслушанного разговора, но сейчас самый неподходящий момент, чтобы признать своё добровольное участие в таком грубом вмешательстве в частную жизнь. Должно быть, Шерлок уже на грани, если приводит примеры из фильмов в качестве контраргументов. Шерлок хватает свою, уже остывающую, кружку так стремительно, что часть содержимого расплёскивается по столу. Джон никогда ещё не видел, чтобы кто-то пил чай с такой враждебностью. – Почему тебя настолько беспокоит, что я думаю, или как это называю? – спрашивает Джон. Шерлок фыркает, встаёт и хватается за костыли. Мгновение он медлит, поворачиваясь к Джону спиной, оба предполагают, что сейчас он театрально удалится. Джон садится на один из кухонных стульев и молча демонстрирует свою готовность продолжить разговор, кладя руки на стол и останавливая свой взгляд на Шерлоке. Медленно и осторожно Шерлок отставляет костыли, чтобы снова прислонить их к стойке, затем поворачивается к Джону, но избегает смотреть ему в глаза. Он берётся за левое запястье пальцами правой руки, сжимая так сильно, что кожа под ними белеет. Джон ничего не говорит, остро осознавая, насколько хрупка сейчас ситуация, насколько близок Шерлок к тому, чтобы по своему обыкновению выскочить вон. И всё же, он этого не делает. По крайней мере, пока. Что-то никак не даёт ему покоя, заставляя вернуться к разговору. – Как ты это останавливал? – тихо спрашивает Шерлок, разглядывая половицы. – Флешбэки приходят так неожиданно, будто вылетает предохранитель. Как можно этому помешать? Джон борется с желанием встать и подойти к Шерлоку, но чувствует, что сейчас тому необходимо личное пространство. – Нет никакого фокуса, которому я мог бы тебя научить. Такого просто не существует. Нужно время. И нужно говорить об этом, чтобы привести в порядок мысли. Нужно гораздо больше времени, чем у тебя было. Ты едва дал себе перевести дух, когда вернулся домой! Сразу погрузился в расследования, в планирование свадьбы. Магнуссен и всё прочее... Шерлок молчит. Это явно не тот ответ, на который он надеялся. Ещё тогда Джону следовало понять, следовало заметить, что всё это было отчаянной попыткой Шерлока от чего-то убежать. Он знает Шерлока. Он знает Шерлока. Джону хочется разбить кулак об стену, подвергнуть себя ещё какому-нибудь наказанию, почувствовать хоть малую толику той боли, через которую прошёл Шерлок, но предаваясь самобичеванию он ничем Шерлоку не поможет. Это эгоистично и бесполезно. – Почему ты не хочешь рассказать мне о том, что случилось, даже если я обещаю, что тебе станет легче? – умоляет Джон. Он устал повторяться, но если есть хоть ничтожный шанс, что от этого будет прок, он охотно превратится в заезженную пластинку. Шерлок сужает глаза, берёт костыли и уходит в свою спальню. Через час Джон получает текстовое сообщение: Если я расскажу тебе, будет сложнее притвориться, что ничего этого не было.* * *
Вечер застаёт Джона в коридоре, где он в нерешительности мнётся перед дверью ванной. Когда Шерлок вновь показался из спальни после своего тактического отступления и устроился на диване перед телевизором, он больше не казался раздражённым или расстроенным, и атмосфера в гостиной была почти непринуждённой. Но приходит время идти спать, и возникает необходимость обсудить кое-какие связанные с этим организационные вопросы. В больнице физическая близость вызывала гораздо меньше неловкости. Словно палата интенсивной терапии была каким-то другим измерением, где их обычные неписаные правила и границы не имели силу. С возвращением на Бейкер-стрит вернулись и прежние сомнения. Шерлок чистит зубы, оставив дверь ванной приоткрытой. Джон открывает её ещё шире и заглядывает внутрь, чувствуя себя идиотом из-за того, что так долго ждал. Дверь полупрозрачная, и Шерлок наверняка заметил, что он стоит в коридоре. Джон откашливается, и Шерлок поднимает на него незаинтересованный взгляд. – Думаешь, мне стоит спать внизу? – спрашивает Джон. – Я могу отправить тебе смс, если мне понадобится помощь, – замечает Шерлок прополоскав рот. – Всё нормально, если ты думаешь... если ты... – Джон сглатывает. Шерлок прислоняется к раковине, держа костыли в одной руке: – Не тяни. – Я просто подумал, так будет удобнее. Шерлоку следует спросить, что именно будет удобнее и почему, но он этого не делает. И в Джоне что-то меняется. Ему вдруг хочется рассмеяться над абсурдностью ситуации, над тем, что они до сих пор не могут обойтись без недомолвок. Здесь нет никого, кроме них. Нет никого, кто мог бы его осудить или подвергнуть сомнению его решение. Есть только Шерлок. Шерлок, который явно нуждается в нём, но которому ещё сложнее говорить о таких вещах, чем Джону. Прежний Джон Ватсон сдался бы, развернулся и пошёл наверх, оставив его позади. Тот, вероятно, мгновение выглядел бы растерянным или даже разочарованным, прежде чем снова захлопнуть свою броню. – К чёрту удобство, – произносит Джон. – Ты хочешь, чтобы я спал в твоей комнате или нет?* * *
Джон медленно приоткрывает глаза, чтобы привыкнуть к яркому солнечному свету, бьющему в окно. Перед сном он надел футболку со старыми трениками, и сейчас ему непривычно жарко. Он вытаскивает руки из-под одеяла и кладёт их поверх. Когда он поворачивает голову, то обнаруживает рядом Шерлока. Тот лежит спиной к Джону на другой половине кровати, целиком зарывшись в одеяло, наружу виднеется только копна кудрей. В том, чтобы проснуться в одной постели с Шерлоком, нет ничего особенного. Им не раз приходилось делить один номер или даже одну постель на двоих в гостиницах по необходимости. Теперь необходимость присутствия Джона в комнате Шерлока продиктована травмой. Но чего именно хочет Шерлок? Как будто под действием телепатии, Шерлок начинает ворочаться под одеялом, пока не поворачивается лицом к Джону. Его веки вздрагивают, открываясь, и после секундной дезориентации глаза фокусируются на Джоне. Изучая, вычисляя, анализируя, каталогизируя, запоминая. Джон едва сдерживает смех. Оказывается, для загрузки жесткого диска Холмса требуется всего около двух секунд. – Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Джон. – Знаешь, ты как попугай с этой твоей привычкой вечно повторять бессмысленные фразы, – Шерлок старается изобразить раздражение, но Джон слышит только лёгкую иронию не без намёка на симпатию. – Уважь доктора, – говорит Джон, зевая и вытягивая руки над головой. И вздрагивает, когда костяшки звонко ударяются об изголовье. – Матрас старый, во рту привкус кошачьей мочи, ногу всю ночь сводило, а этот затхлый пыльный воздух губит мои лёгкие. Ты как? – Словно для пущей убедительности Шерлок вдруг заходится в приступе кашля, обхватив руками свою многострадальную грудную клетку и прижимая сломанные ребра. Джон смотрит, держа руку над плечом Шерлока, не зная, чем помочь. Вскоре Шерлоку удаётся справиться с дыханием. – Я всё равно не вижу смысла в этих постоянных расспросах. Когда пациента выписывают, это обычно означает, что его можно предоставить самому себе. Ты мог бы сам догадаться, как я себя чувствую. Разве в медицинском вас не учат давать визуальную оценку? – Проще спросить. Помнишь, раньше ты мне всё рассказывал? – Не припоминаю, чтобы когда-либо это делал, – усмехается Шерлок. Джон пожимает плечами: – Стоит попробовать. Шерлок поворачивается на спину, сцепляет руки в замок, устраивая их на животе поверх одеяла, и задумчиво говорит: – Я терпеть не мог, как кровать в реанимации постоянно сама по себе надувалась в разных местах. – Это чтобы у тебя не было пролежней. – У меня не бывает пролежней, – презрительно фыркает Шерлок. – Ага, точно так же, как у тебя не бывает гриппа, и кости не ломаются. И ты бессмертен. – Джон пытается мягко подшутить, но под конец фразы его тон меняется. Туда прокрадывается давняя злость. Шерлок сразу это чувствует и поворачивается к Джону, чтобы внимательно его рассмотреть. Под этим пронзительным взглядом Джон невольно хмурится, утренней расслабленности как не бывало. Теперь всё воспринимается слишком остро, обида готова вырваться наружу. Джон думал, что он уже пережил это, оставил всё в прошлом. Но ему всё ещё необходимо выговориться. Не один на один перед зеркалом в ванной и не перед Мэри, а перед Шерлоком. Шерлок собирается открыть рот, но Джон прерывает его. Если он сейчас позволит Шерлоку заговорить, то сам не сможет сказать то, что должен. – Но ты казался мне именно таким. Бессмертным. Несокрушимым. Даже под действием наркотика, в панике, ты умудрялся всё контролировать. Но потом Мориарти сломал тебя. Если ты думаешь, что я не видел, насколько ты тогда был растерян, то ты просто идиот. Он сломал тебя. Я видел тебя в квартире той журналистки, ты не знал, что делать, и это было едва ли не страшнее, чем видеть, как ты прыгнул... – Джон лихорадочно вздыхает, даже не заметив как успел привстать на коленях, возвышаясь над Шерлоком, который выглядит всё более встревоженно. – А потом ты умер. Теперь я знаю, почему ты сделал это, я верю, что это было единственно возможное решение, и понимаю, почему ты сделал это именно так, но от этого до сих пор ужасно больно. Шерлок смотрит на него, приоткрыв рот, заворожённый и шокированный настолько, что даже не пытается уйти. – Я должен был присматривать за тобой! Это была моя работа – охранять тебя! Это была моя работа, а ты взял и пустил всё по ветру! Он не только сломал тебя, он сломал нас, и я ненавидел тебя за то, что ты ему это позволил! Судорожно сглотнув, Джон закрывает лицо руками. – Господи. Я просто хотел быть твоим защитником. Только я и никто другой, но ты меня бросил, – говорит он дрожащим голосом. Это звучит собственнически и не слишком здраво, но это правда. – Я вернулся, – шепчет Шерлок словно заклинание, со смесью тревоги и благоговения во взгляде. Джон вскидывает подбородок, с трудом сдерживая наворачивающиеся слёзы. Во рту появляется солоноватый привкус. – Откуда мне было тогда знать? Всё, что я знал – это что ты оставил меня точно там же, где когда-то нашёл: разбитым на поле боя. – Мы не делаем этого, Джон, – Шерлок осторожно взвешивает каждое слово, – Не говорим об этом так. Джон вылезает из постели и опирается на спинку стула. – И посмотри, до чего это нас довело. Едва он встаёт, мучительные рыдания вырываются из его груди как долго сдерживаемый секрет. Шерлок смотрит, как он плачет, держась за потёртый стул из последних сил, и Джон этому даже рад. Рад тому, что Шерлок видит наконец последствия, видит, почему Джон просто не мог принять Шерлока с распростертыми объятиями, словно римского императора, вернувшегося с войны. Он должен понять, почему Джон был так зол, что позволил Шерлоку снова чуть не погибнуть. Если Джон не даст ему это увидеть, увидеть правду, он не вправе требовать того же от Шерлока – показать собственную опустошённость, раскрыть ущерб, нанесенный этими двумя годами. Они должны перестать прятаться друг от друга. – Ты сказал, что мне не за что извиняться, – тихо говорит Шерлок. – Может быть, мне всё-таки нужно это услышать, – отвечает Джон срывающимся голосом. – Это не имеет особого смысла, и, вероятно, означает, что я не очень хороший человек, но я хочу это услышать. – Он наконец поднимает взгляд, пытаясь выровнять дыхание и остановить слёзы. Хотел бы он уметь останавливать их силой воли, как это делает Шерлок. – Мне все-таки нужно это услышать, потому что это будет означать, что ты готов идти мне навстречу, что такого больше не повторится – ты сбегаешь и убиваешь себя, а мне и слова нельзя вставить. – Прости меня. Я сожалею об этом несравнимо больше, чем это возможно представить, – говорит Шерлок не раздумывая, и сейчас это не трюк и не повод для шутки, как тогда в вагоне. Это по-настоящему. – Прости меня, Джон. За всё. Джон смотрит ему в глаза и понимает, что на этот раз Шерлок верит в каждое своё слово. Затем Шерлок, похоже, теряет самообладание, опуская взгляд на руки Джона на спинке стула. Джон берёт один из вездесущих Шерлоковых халатов и надевает. Для него немного длинноват, но хоть до пола не достаёт. – Завтрак? – спрашивает он, протягивая Шерлоку руку. Шерлок смотрит на него так, будто увидел привидение. – Что? – запинаясь переспрашивает он, явно не ожидав от Джона такой перемены настроения. – Нам надо поесть. Давай, я помогу тебе встать. – Его рука всё ещё вытянута ладонью вверх. Глаза Шерлока становятся узкими щёлками, и он едва не отшатывается от руки Джона. – Почему ты так добр ко мне? Джон чувствует замешательство, но руку не убирает. После минутного колебания Шерлок наконец осторожно опирается на неё одной рукой, пока другой помогает себе спустить свой длинный гипс на пол. Как только тому удаётся встать, Джон берёт его за запястье и проводит большим пальцем по костяшкам, чтобы привлечь внимание. – Что бы я ни сказал, это не меняет того, что происходит сейчас. Это не меняет того факта, что я хочу быть здесь. Такое выражение лица Джону приходилось видеть у Шерлока нечасто: смесь растерянности, слабой надежды и неверия в то, что кому-то он может быть искренне небезразличен. На памяти Джона такое случалось всего дважды: когда он пришёл на Бейкер-стрит впервые после возвращения Шерлока и последовавшей ссоры, и когда он предложил Шерлоку стать его шафером. Джону это кажется ужасно печальным – человек искренне удивлён тому, как из всех людей кто-то мог выбрать именно его. Контраст с маской самоуверенности, которую Шерлок надевает перед другими, ошеломляет. Шерлок направляется в коридор, но Джон берёт его за плечо. – Я серьёзно. – говорит Джон. – Здесь. С тобой. Шерлок отстраняется от его руки и молча уходит на кухню.