Пока Шерлок моется, Джон решает навести порядок на полках в ванной. Вещей самого Джона в этой маленькой комнате не так много: крем для бритья, лосьон после бритья с легким мятным ароматом, зубная щетка и зубная паста. Почти всё место занято вещами Шерлока. Джон не знает предназначение даже половины из них. Для человека, использующего три разных увлажняющих крема, жизнь в бегах должна была стать потрясением.
– Некоторые из твоих косметических средств уже просрочены, – замечает Джон, рассматривая мелкий шрифт на одной из бутылочек (похоже, это стояло здесь ещё до истории с Мориарти и прыжка с крыши Бартса).
В ответ за занавеской раздаётся неопределённое ворчание.
Джон задумывается, смог бы он узнать Шерлока в те два года. По словам Майкрофта, не один Джон тогда носил бороду, но почему-то представить с ней Шерлока он не может. На памяти Джона у того никогда не было даже “вечерней” щетины. Может, он бреется дважды в день? Джон не стал бы этого исключать. Даже в больнице, где Шерлок решительно отвергал все прочие предложения помощи, касающиеся личной гигиены, он всегда настаивал на том, чтобы быть гладко выбритым.
– Почему мне нельзя тебе помочь? – интересуется Джон как бы невзначай, в тайне надеясь застать Шерлока врасплох таким прямым личным вопросом. Ограниченное пространство помещения и интимность всей ситуации располагают к этому разговору.
– Дай определение "помощи", – просит Шерлок. Он роняет что-то на дно ванны и чертыхается себе под нос. Джон мысленно прикидывает, что Шерлоку должно хватить подвижности, чтобы это поднять, несмотря на гипс.
– Тебе не кажется неловким то, что мы сейчас делаем? – спрашивает Джон.
– Неловко, что мы это обсуждаем. Ты нарушаешь негласное правило не говорить о таких вещах.
– Откуда взялось это правило?
Шерлок молчит.
Им обоим известно,
что сейчас висит на волоске, настолько хрупкое, что готово сломаться под натиском слов. Пришло ли для этого время? Подходит ли момент – ситуация, где преимущество заведомо на стороне Джона? Здоровый, сильный и, по крайней мере, одетый Джон и слабый, измученный Шерлок, прячущийся за душевой занавеской.
Джон понимает, что должен позволить ему соскочить с крючка.
– Не сливай всю горячую воду. И не задерживайся, а то упадёшь в обморок. Ты уже несколько часов на ногах, – замечает он, нарочито зевая.
– Да,
Доктор Ватсон, – отвечает Шерлок, и Джон слышит улыбку в его голосе.
Шерлок выключает душ, но занавеску не открывает. Джон остаётся сидеть, ждёт, пока сам не понимая, чего именно.
– Ячейка Мориарти в Гонконге... Они использовали скорую, чтобы меня похитить, – неуверенно раздаётся за занавеской. – Для этого меня сначала ранили.
Джон сжимает ладонями колени, стараясь сохранять ровное дыхание и спокойный голос.
– Спасибо, что сказал мне, – произносит он немного вопросительно. Что ещё можно ответить на такое откровение?
Шерлок больше ничего не говорит. Вместо этого он распахивает занавеску, садится на бортик ванны и ухитряется быстро перевернуться без посторонней помощи. Джон подходит с развёрнутым полотенцем в руках, и когда Шерлок встаёт, оборачивает им его. Опираясь на Джона, Шерлок снимает с гипса полиэтиленовый мешок, после чего Джон помогает ему добраться до спальни, держа в одной руке костыли, а другой обхватив Шерлока за талию и принимая на себя большую часть его веса, чтобы не нагружать ногу.
Оказавшись в постели, Шерлок расстилает полотенце поверх себя. Он немного дрожит, и Джон думает предложить избавиться от влажного полотенца, но понимает, что слишком устал, чтобы спорить, поэтому просто укрывает его одеялом и подкладывает под голову подушку.
– Я слышал тебя всё время, – вдруг доносится из-под одеяла голос Шерлока.
Выключив верхний свет, Джон зажигает лампу на тумбочке и присаживается на постель.
– Что ты имеешь в виду, – спрашивает он.
– Я слышал тебя в своей голове, даже спорил с тобой. До моего возвращения и сразу после. Кажется, Молли пару раз это заметила. К счастью, она воздержалась от комментариев.
Джон ёжится – в спальне довольно прохладно.
– Ты имеешь в виду, как галлюцинация?
– Не знаю, как ещё это назвать.
– Майкрофт знал об этом?
– Майкрофт всегда всё знает, – с досадой отвечает Шерлок. Он потягивается, пальцы ног высовываются из-под одеяла.
– Он знает тебя лучше всех, – пожимает плечами Джон.
– Нет. Это не так.
Джон удивлённо поднимает брови.
– Он судит обо мне по опыту нашего детства и нашей семьи. То, что он видит – это частично правда, а частично – его предположения на основе устаревшей информации. Мы не живём в одном доме с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать. Он не знает меня взрослого.
– Понятно.
Напрашивается вопрос, кого же тогда Шерлок считает более информированным, чем его старший брат. Джону кажется, он уже знает ответ, и нет нужды его озвучивать.
– Почему ты не рассказал мне сразу, если это тебя беспокоило?
– Я боялся, что ты будешь настаивать на каких-нибудь медикаментозных мерах. Или поделишься своими опасениями с Майкрофтом, и он проявит чрезмерную заботу. Он мечтает найти повод, чтобы упечь меня в психушку, просто чтобы преподать урок.
– По-моему, он бы так не поступил.
Даже укрытый с головой, Шерлок излучает скепсис невероятно выразительно.
– О, совсем ненадолго. Только чтобы напомнить мне, кто здесь главный.
– Сначала ему пришлось бы выслушать меня, – отвечает Джон, и Шерлок удивлённо выглядывает из-под одеяла.
– Зачем?
– Я бы понял, что ты не сошёл с ума, и сказал бы Майкрофту, что мне ясно, что с тобой происходит, и что это вполне объяснимо и даже нормально в твоей ситуации.
Шерлок всем своим видом выражает недоумение. Джон усаживается на кровати поудобнее, засовывая ноги под своё одеяло.
– То, что ты делал в эти два года, стресс, под которым находился, одиночество, которое должен был испытывать – всё это является подходящей почвой для реактивного психоза. Ну, не психоза как такового, а защитного механизма диссоциации, благодаря которому ты смог сам себе составить компанию.
Похоже, от удивления, Шерлок лишился дара речи.
– Люди, которые кого-то потеряли, часто видят своих покойных близких в толпе или слышат их голоса. Или, например, умерший питомец проходит мимо двери, но стоит моргнуть – и ничего нет.
Шерлок бормочет что-то неразборчивое. Джон различает только слово "борода", но не представляет, что это может значить, и решает, что ослышался.
– Наверное... мне знакомо это чувство, – произносит Шерлок задумчиво. – Ты считаешь, я слышал тебя, потому что был одинок? – Его голос так тщательно сдержан, что звучит отстранённо.
– Ты боролся с целой преступной сетью один на один. Я бы сказал, ты чуть ли не самый одинокий консультирующий детектив на планете.
– Я
единственный консультирующий детектив на планете, – напоминает Шерлок.
– Именно это я и хочу сказать. Подвинься, ты всё место занял, – говорит Джон, и Шерлок двигается на свою половину.
Шерлокова половина кровати, ловит себя на мысли Джон. Они начали спать в одной постели, даже толком это не обсудив. Но больше всего Джона озадачивает тот факт, что он даже не испытывал необходимости обсуждать это.
* * *
Этой ночью Джону снится Мэри. Ему снится, что он занимается с ней любовью, пока его мысли витают где-то далеко.
–
Ты думаешь о нём? – говорит Мэри, после того как они устраиваются в объятиях друг друга, вспотевшие и горячие.
–
А мне нельзя? – отвечает он ей.
–
Ты никогда не спрашивал разрешения, – подначивает его Мэри. Её голос нежен, но выдаёт разочарование.
Он не просил у неё разрешения – у неё никогда не было власти ему его дать.
Да, он всё время думал о Шерлоке. Он ненавидел себя за это, потому что в такие моменты, когда любой нормальный человек должен был думать о прекрасной женщине, сидящей напротив него в ресторане, распростёртой под ним на постели или стоящей рядом с ним на берегу Темзы, он думал о Шерлоке Холмсе.
Всегда Шерлок.
Потому что все остальные были лишь между прочим. Просто прохожие.
* * *
Рано утром Джон встаёт выпить воды. На обратном пути он задерживается в дверном проёме, чтобы немного остыть, привалившись спиной к косяку. Его сторона кровати ближайшая к батарее, к тому же, совсем рядом спит Шерлок, и по ночам Джону нередко бывает жарко.
Шерлок лежит на животе, зарывшись головой под подушку, и бормочет что-то о деградации ферментов. Джон давно знает, что тот говорит во сне, а иногда даже ходит. Пару раз его пришлось провожать обратно в спальню, чтобы он случайно себе не навредил, начав какой-нибудь эксперимент или выйдя на улицу.
Сладко зевнув, Джон уже собирается вернуться под одеяло, когда речь Шерлока вдруг становится громче. Вдобавок, это больше не английский.
После “телефонного заговора” Майкрофт отправил Джону подборку файлов MИ-6, касающихся операции по вызволению Шерлока из лап последней оставшейся преступной ячейки Мориарти где-то в сербской глуши. В этих отчетах Джон нашёл, наконец, объяснение происхождения шрамов на спине. А также, теперь он был уверен, что незнакомый язык, на котором Шерлок иногда говорит во сне, – сербский.
Это происходит третью ночь подряд, и Джон уже знает, как только появляется этот язык, вскоре начнутся крики, а значит Шерлока надо срочно будить. Прошлой ночью Джону удалось разбудить его, не напугав при этом, просто погладив по волосам. Нынешнее положение Шерлока исключает доступ к его голове, поэтому Джон решается на более смелый шаг. Он опускается на колени рядом с кроватью, просовывает руку под одеяло и осторожно кладёт её Шерлоку между лопаток.
Стон. Ещё несколько слов на сербском.
Джон проводит рукой по рубцам, представляя, что может стереть их, словно по волшебству заставляя исчезнуть все признаки последних двух лет, чтобы от них не осталось даже воспоминаний.
Кожа на ощупь подозрительно тёплая и слегка влажная. Джон спускается рукой ниже по позвоночнику, запоминая контуры плотных узловатых мышц. Он словно гладит натянутую пружину.
Шерлок вздрагивает, и его голова появляется из-под подушки. Он моргает, рассеянно глядя на Джона, пока тот, пользуясь возможностью, дотрагивается другой рукой до его лба.
– Джон? – сонно бормочет Шерлок пересохшими губами.
– Ты весь горишь. Ты принимаешь антибиотики?
Шерлок ложится щекой на подушку, чтобы держать Джона в поле зрения, не меняя положения тела.
– Точно по часам.
– А Клексан? – Джон имеет в виду низкомолекулярный раствор гепарина, предупреждающий образование тромбов, который Шерлок должен колоть ежедневно.
– Терпеть его не могу, – отвечает Шерлок.
– Я предлагал, что буду делать это сам, – напоминает ему Джон. Шерлок явно не щепетилен в отношении игл как таковых, но, по опыту Джона, многие наркоманы со временем приобретают низкий болевой порог и жалуются, среди прочего, даже на внутривенные катетеры. Это ему всегда казалось жестокой иронией – опиаты, предназначенные для облегчения боли, фактически увеличивают восприимчивость к ней.
Вспомнив, что его ладонь по-прежнему на спине Шерлока, Джон продолжает медленно водить ею, пока не останавливает на пояснице. Шерлок настораживается, хмурится, ему очевидно не по себе.
– Прости, – Джон одёргивает руку, смутившись, хотя не уверен, за что именно извиняется. Чего конкретно он хотел?
– Повышенная чувствительность, – вздохнув, коротко поясняет Шерлок.
– Такие раны обычно повреждают много подкожных нервов. Больно, когда ты просто лежишь?
– Иногда, – отмахивается тот, снова уткнувшись лицом в подушку.
– С этим можно помочь.
Убедившись, что Джон не намерен сейчас же оставить его в покое, Шерлок переворачивается, словно затем, чтобы тот больше не смог достать до его спины. Потревоженные рёбра резко протестуют, и его дыхание сбивается. Он ждёт, пока оно выровняется, и только после этого снова смотрит на Джона.
– Если ты про невропатические обезболивающие, ответ – нет. Они влияют на синаптическую передачу нервных импульсов, что может оказывать побочный эффект на когнитивные функции.
– Это говорит тот, кто регулярно подвергал свои нейромедиаторы воздействию уличных наркотиков.
Шерлок возмущенно поджимает губы, как будто аргумент Джона крайне нелеп и несостоятелен, но своих возражений не озвучивает.
– Боль тоже меняет эти пути*, – тихо добавляет Джон. – Все виды боли.
