Tolerating the blind

Пластинка медленно закрутилась, и комнату заполнил легкий треск проигрывателя. Когда, наконец, раздалась музыка, Луиза сделала глубокий вдох, и поняла, что до сих пор задержала дыхание в напряженном ожидании. Нота за нотой стали впиваться ей в душу, оцарапывая её изнутри, как игла - пластинку. Но мысль о том, чтобы снять её с проигрывателя ей и в голову даже не приходила. Рэй опустилась в своё изящное, связанное из прутьев деревьев кресло и, уткнувшись носом в воротник свитера, поежилась и накинула на плечи шаль. Балкон на этот раз она оставила закрытым - это от симфонии её, в какой бы раз та ни звучала, всегда бросало в дрожь. Через несколько тактов она потянулась к столику рядом с собой за пачкой сигарет и затем – за коробком спичек. Тот, вместе с пепельницей, лежал на пакете с письмами Сиксмиту. Она прочитала их все до единого, по какой-то не понятной для нее самой причине в полной мере понимая их былую ценность для погибшего ученого. Хавьер же несколько раз пытался прочесть их, но, со своей «интуицией истинного следователя» каждый раз возмущенно заявлял, что в них ни смысла, ни толка. В итоге мальчик бросил это дело. Рэй с ним не спорила и ничего доказывать не собиралась, но от писем не могла оторваться, в равной степени, как и от симфонии. Закурив, она взяла в руки конверт и снова достала из него в прошлом явно часто перечитываемые Сиксмитом листы бумаги, исписанные безупречной каллиграфией творческой руки Фробишера. Выбрав одно из писем наугад, Луиза снова приковала свой взгляд к первой его строке. По мере того, как она прочитывала слово за словом, у нее складывалось впечатление, что фразы странным образом ложатся на музыку, как-то откликаются на звучание нот. И объяснение этого тем, что автор у писем и «Облачного Атласа» был один, Луизе казалось слишком простым. Она сама чувствовала ритм – и слов, и музыки. Она его слышала, понимала, предугадывала его самые непредсказуемые виражи. Девушка выдохнула клуб дыма. Затем, положив сигарету в пепельницу, запрокинула голову на спинку кресла и закрыла глаза. И в этот момент из темноты в её голове возникли беспорядочные, но яркие образы: крыши домов, улицы – с высоты метров пятидесяти - и – уже рядом – чья-то фигура в пальто и шляпе. Луиза резко открыла глаза. Проигрыватель снова потрескивал: симфония доиграла до конца, пока она, по всей видимости, буквально на несколько минут задремала. Быстро отыскав последнее письмо, видение из которого предстало перед ней только что так живо, Рэй поднялась с места. Она уткнулась в строки, жадно перечитывая одну за одной и сравнивая описанные образы с виденными ей миг назад, подошла к проигрывателю и опять поставила пластинку. Симфония заиграла вновь. Девушка вернулась в кресло и, поджав под себя и обхватив руками колени, по-прежнему не отрывалась от письма. «…Время не может проникнуть сквозь этот замкнутый круг. Мы недолго остаемся мёртвыми. Как только «люгер» даст мне уйти, через один удар сердца последует очередное моё рождение…» Луиза остановилась, не в силах читать дальше, и стала раз за разом проговаривать про себя этот отрывок, обдумывая, осмысливая. Это – ключ к разгадке? Но если так –… Нет, как такое вообще, в принципе может быть реальным? Но с другой стороны: и симфония, и письма – их слова, выведенные аккуратными чернильными линиями, их запах, фактура – … Всё это настолько отзывалось где-то в глубине души и тормошило в ней самые сентиментальные чувства, что оправдать это простым совпадением было бы не более реалистичной теорией. А кроме того… Луиза коснулась пальцами того места, где было её родимое пятно и, достав осеннее письмо Роберта об Иокасте, перечитала строку, которая в первый раз её попросту шокировала. «Представь, она забавляется с родимым пятном – тем, которое, по твоим словам, похоже на комету – терпеть не могу, когда она треплет мою кожу.» Рэй снова потянулась к пачке сигарет и закурила. Все элементы в ее голове уже сложились воедино, но в это единое было по-настоящему трудно поверить. А Сиксмит? Он поверил? Она вспомнила растерявшегося ученого, его обрывистые фразы, сбивчивые вопросы и затуманенные каким-то непонятным чувством глаза, и поняла, что поверил. Поверил, и наверняка, тогда в отеле, собирался отдать ей эти письма, хотел попытаться ей сказать. Поверил – и сам стал частью круга, переродившись вновь, затерявшись среди миллионов судеб всего мира, по жестокой иронии судьбы приняв такую же смерть, как и Роберт – пулю в рот. Луиза прикрыла глаза, не в силах побороть накатившую волну пронизывающих её сожаления и боли, которую лишь подпитывало звучание «Облачного Атласа», заполняющее её полную дыма комнату… После нескольких неторопливых глубоких затяжек, на последних аккордах симфонии, она, уже с легкой улыбкой на губах, свободной от сигареты рукой аккуратно и заботливо сложила своё письмо обратно в пакет. «Возможно, мир просто еще не достаточно хорош для двоих.»