Огненная ярость, скованная льдом

Переодеваться ко сну всегда было сущим мучением. Тсунаеши как-то смущенно заливался румянцем, опираясь спиной на подушки и наблюдая, как мама аккуратно снимает штаны с его тонких ног. Он собирался сделать это самостоятельно, не прибегая к ее помощи, но Нана просто не слушала его протесты. Она прекрасно знала, что это простое действие требует больших усилий от Тсуны, и не помочь не могла. Да и не сложно ей… Смущенный Савада всем своим видом выражал протест этому действию, но в душе был очень благодарен. Сам он возился бы минут десять, не меньше, стаскивая этот проклятый кусок ткани, а у мамы все получалось легко и быстро. Женщина аккуратно поправила подушки, помогая мальчику лечь на спину, и укрыла его одеялом. Тсуна вымученно улыбнулся, выдавив из себя слова благодарности. Утром, скорее всего, придется опять позвать маму, что бы встать с кровати. В душе появилась легкая горечь – он даже с таким простым действием справиться не способен… Уловив изменения в настроении сына, женщина ласково чмокнула его в лоб, убирая с него непослушные пряди. Тсунаеши снова горько улыбнулся ей, прикрывая глаза. Скороговоркой пожелав спокойной ночи, женщина выключила основной свет и быстрым шагом вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Остановившись в коридоре, рукой вытерла выступившие на глазах слезы, сдерживая всхлипы. Пройдя на кухню, села за стол, не включая света и невидяще глядя в окно. Тсуна протянул руку, выключая лампу. Опустившаяся на комнату тьма поглотила все предметы, сплошной стеной вставая перед широко открытыми глазами мальчика. Она казалась настолько плотной, что протяни руку – и коснешься ее. Но это чувство было обманчиво – протянутые пальцы зачерпнули только прохладный, ласкающий воздух. Савада натянул одеяло повыше, слегка поворачивая голову и почти утопая в мягких подушках. Увы, полностью поворачиваться на бок ему было неудобно. Он закрыл глаза, обхватывая себя руками и согреваясь. Из приоткрытого окна довольно ощутимо тянуло холодом, по комнате гулял сквозняк. Надо было сказать маме, чтобы она закрыла окно… Холод вгрызается в тело, сотрясая его мелкой, противной дрожью. Тсунаеши пытается подняться с ледяного пола, опираясь на дрожащие руки. Как всегда, тело слушается плохо, и первая попытка оборачивается неудачей. Подбородок встречается с полом, челюсти со стуком сталкиваются друг с другом. Морщась и потирая подбородок, ты лежишь еще пару минут, пытаясь собрать остатки сил воедино. Холодный мраморный пол обжигает тело, заставляя вздрагивать и снова пытаться встать. Вторая попытка оказалась куда удачней – сначала на четвереньки, а затем уже и на ноги, покачиваясь, словно пьяный. Ноги прошивает привычная и такая желанная боль, и он начинает медленно брести вперед, то и дело спотыкаясь и нелепо взмахивая руками. Руками, кисти которых снова охвачены ярким огнем… Глыба впереди светится мертвенным светом, и отблески оранжевого пламени играют на острых гранях и неровностях мутного льда, искорками бегут по его поверхности после легкого касания рукой. Громадный монолит, который, кажется, нельзя растопить и разрушить… И снова появляться чувство страха, пока смутное неуверенное, но крепнущее с каждой секундой. Тревожно посмотреть назад, вздрагивая от ужаса при виде сгущающейся между колоннами тьмы… Шаг вперед, неуверенный и маленький шажочек, и лед снова плотно обхватывает Тсунаеши, обжигает холодными прикосновениями. Шаг, еще шаг – словно ступаешь сквозь толщу воды, затрачивая кучу усилий для движения. Нельзя, ни в коем случае нельзя останавливаться. Так трудно дышать… ОН совсем не изменился за эти девять лет. Вздохнуть с облегчением, увидев ЕГО – в душе живет страх, что ОН когда-нибудь исчезнет… И хоть красные глаза никогда не двигаются, а лицо не меняет своего выражения, ОН знает, что Тсунаеши здесь. Только бы ОН был все еще жив… Руки обхватывают торс мужчины, хрупкое тело плотно прижимается к нему, неуверенно балансируя на неустойчивых ногах. Голова прижимается к груди, вслушиваясь в тихое и замедленное, едва заметное биение сердца. ОН жив… Холод тисками сковывает все тело, иногда проходя разрядами боли по неподвижным конечностям. Только эта боль дает понять Занзасу, что он все еще жив – ведь иногда кажется, что у него уже и кровь внутри замерзла. Лед давит на плечи непомерной, тяжелой ношей, вжимая тело в землю, словно громадный пресс. Каждый вздох дается с невероятным трудом, и если бы не ожидание ЕГО прихода, Занзас давно бы перестал дышать. Он устал, а тут так больно и холодно… Он давно уже живет урывками, мгновениями между вечностью ожиданий, мгновениями, когда уходит прочь боль, холод и одиночество… Он никогда не думал раньше, что будет так отчаянно ждать, когда чужой голос нарушит тишину, и яркий свет резанет по глазам, когда к нему будет прижиматься чужое тело, и тихий голос будет говорить, бесконечно говорить всякую чушь… Свет. Он снова видит его, и снова боится поверить в это – глаза теперь слишком часто его часто обманывают. Слишком часто… Он не помнит, почему он здесь. Кажется, он кого-то ненавидел, и искра этой ненависти еще тлеет в груди, не позволяя замерзнуть окончательно, готовая в любой момент разгореться ярким пожаром. Но он не помнит. Не помнит ни лица, ни имени того, на кого направлена его ненависть, он только продолжает ненавидеть, отчаянно ненавидеть этого человека… Тот человек виноват. Тот человек во всем виноват… Он часто слышит голоса и видит смутные, размытые образы. Он знает, четко знает, что это было с ним раньше, но он не может этого принять – кажется, он был здесь всегда. Он всегда находился в этом ледяном аду, и не было ничего, кроме холода, боли и тихого голоса… Лишь этот голос реален, и лишь этот человек. Мальчишка с громадными оранжевыми глазами, окруженный нестерпимым светом пламени Неба… Свет. Он не верит до последнего, до последнего не поддается надежде, что это не его безумие, а реальность. До последнего – но теплые, обжигающие руки и тело, прижимающееся к нему, разбивают все сомнения. Это ОН, ОН! Тсунаеши вздрогнул, просыпаясь. В комнате царил приятный полумрак, но часы показывали восемь часов утра. Хотелось снова закрыть глаза и заснуть, погрузиться в привычный мир холода и темноты… Нельзя. Скоро должна прийти мама, что бы разбудить его и помочь ему сесть в коляску… Он смахнул со щек слезы, вызванные сном. Аккуратно коснулся подушки – мокрая, как всегда. Он так часто плакал во сне… В груди снова теплилась щемящая душу жалость и нежность к мужчине, заключенному во льду. К тому, кто сумел стать самым близким человеком за все эти годы, к тому, кому хотелось искренне помочь, к тому, который был в похожем с ним, Тсуной, положении… Было жаль, что все опять закончилось. Ничего, завтра он придет к нему снова. Снова… Тсуна не верил, что все это сон. Это не может, не должно быть простым сном, не должно… Он просто не вынесет этого. Скоро надо будет вставать и начинать новый день, такой же скучный, как и предыдущие. Хотя нет, не такой же… Сегодня обещала прийти Сасагава Киоко. Мальчик недовольно скривился – ее он искренне не любил. Не любил после того, как рассказал про свои сны и попросил держать это в секрете, а она пошла и выложила все его маме. В итоге все закончилось походом к психологу и мамиными слезами… Правда, это было давно и девочка даже извинилась, но прежние теплые отношения разрушились навсегда. А ведь он был почти влюблен в нее… Хорошо было бы, если бы встреча была недолгой. Но зная Киоко, можно было спокойно утверждать обратное – она обязательно начнет спрашивать о самочувствии, пытаться помочь и смотреть с жалостью в глазах… Эх, и почему Хибари-сан не может прийти сегодня? Дверь отворилась, впуская маму в комнату. Тсуна радостно ей улыбнулся, надеясь, что глаза у него не слишком покрасневшие после сна. Нана улыбнулась в ответ, отдергивая шторы и впуская в комнату солнечный свет. Начался новый день…