Нимфадора трансгрессировала к «Дырявому котлу» в надежде получить тишину и спокойствие, даже не представляя, какой сюрприз ожидал её в баре.
Это оказалась мама, восседавшая за одним из протёртых столов. Почти три недели дочери удавалось применять свои навыки мракоборца и исчезать из насиженного места прежде, чем её настигнет чересчур заботливая мамаша. А сегодня Тонкс, расстроенная после разговора с Римусом, забыла об установленных правилах безопасности и внезапно для себя оказалась в ловушке.
Поймав Дору в толпе чужих лиц, Андромеда поначалу не узнала её. Затем в материнском сердце что-то кольнуло, и она вновь посмотрела в сторону бледной неприметной девушки, никак не похожей на родную дочь. Спустя пару мгновений наступила степень узнавания, лицо Дромеды вытянулось, однако слова всё не приходили в голову.
Увидев маму, Нимфадора застыла на месте.
— Привет, — первой подала голос она.
— Привет, — ответила мама и наградила дочь таким жалким взглядом, что Дора тут же кисло поморщилась. Только не это. Ещё один такой взгляд — и она этого не переживёт.
— Если хочешь, можем пойти наверх, — поколебавшись, заявила она. Нимфадора нервничала и не заметила, как начала теребить край своей мантии. Мама остановила на ней долгий тяжёлый взгляд.
— Да, если ты не против, — она с готовностью поднялась с места. Андромеда провела здесь не меньше трёх часов и порядком устала сидеть в шумном зале.
Шли молча. Тонкс не знала, о чём говорить с матерью, а, та, казалось, и вовсе не узнавала дочь. А что, может, это даже к лучшему? Поднявшись на нужный этаж, Тонкс отперла дверь и пропустила мать внутрь, ожидая первых возгласов по поводу беспорядка. В комнате всё оказалось не так уж плохо. Порядком, конечно, состояние назвать было нельзя, однако комната оказалась чище, чем предполагала Андромеда. Мама позволила себе недовольно нахмуриться, но от комментариев воздержалась.
Осмотревшись по сторонам, она осторожно присела на край кровати. Тонкс устроилась рядом, чувствуя, что между ними огромная пропасть.
— Что случилось? — снова осмотревшись, тихо спросила мама.
— Всё нормально, — произнесла Нимфадора. Ей подумалось, что защита — лучшее решение против чрезмерной заботы.
Андромеда тяжело вздохнула. Всё осталось по-прежнему.
— Я вижу.
Они сидели, не шелохнувшись, так, что шаг часов звучал громко, почти невыносимо. Чтобы хоть как-то занять себя, Дора начала снова теребить рукава мантии. И откуда у неё такая привычка…
— Ты ничего не хочешь мне сказать? — мама сделала новый ход в их вечном сражении.
Тонкс пожала плечами. В отличие от Молли, у них с Андромедой не было того уровня общения, который мог бы стать откровенностью. Молли можно рассказать всё. Рассказать про Римуса, про свои страхи, про то, что ночью совсем не спится. А мама… с ней всегда слишком сложно.
К удивлению Нимфадоры, Андромеда оказалась прозорливей дочери.
— Это что-то личное? — спросила она уверенно и чётко, уже зная ответ на свой вопрос.
Не удержавшись, Тонкс с удивлением посмотрела на мать. Встретив её недоуменный взгляд, Андромеда рассмеялась, обнажив зубы. В этот момент она была больше всего похожа на Беллатрису, если бы не свойственная чертам мягкость, которой Белле обычно недоставало.
— Думаешь, я совсем ничего не смыслю в жизни? — догадалась она. Конечно, Нимфадора думала о ней именно так. Андромеда подумала об этом с толикой горечи, в буквальном смысле чувствуя её в горле. Возможно, она была слишком строга с Нимфадорой, и теперь настало время платить по счетам.
Решив, что стоит продемонстрировать свою любовь, Дромеда тепло обняла дочь, пытаясь вложить в объятия всю заботу.
— Я тоже когда-то была влюблена. Мы все похожи, когда теряем голову от своих чувств. Не забывай об этом.
Нимфадора не знала, что ответить. Откровенничать с матерью Дора по-прежнему не желала, однако упорства Андромеде не занимать, и, не получив информацию по-хорошему, она узнает всё по-плохому. Тонкс вздохнула, чувствуя, как её, словно туманом, окутывала тягучая головная боль. Нет, это слишком сложно — столько событий для одного дня.
— Кто он? — спросила мама, чувствуя, что придётся брать инициативу на себя. Разговор выходил странным и для неё. Но он должен был состояться когда-нибудь…
Нимфадора закусила губу. Говорить или нет? Говорить или…
— Это Римус… Римус Люпин, — сказала она, сдаваясь под напором любящей матери. Андромеда нахмурилась, пытаясь сообразить, где слышала это имя. Ей показалось, что она точно знала его, причём упоминалось о Люпине совсем недавно. Быть может, Андромеда что-то читала в газете…
— Мы вместе работаем в Ордене, — продолжала пояснять Нимфадора. — Он был лучшим другом Сириуса…
— Ах, вот оно что, — голос матери тут же стал строже. В голове прояснились старые воспоминания из школьной жизни. Она помнила, что Сириус всегда был ярким и привлекал к себе внимание различных поклонников, желающих попасть в список его друзей. Однако, по-настоящему кузен общался лишь с несколькими мальчишками, его соратниками по факультету. Одним из них был смышлёный парень с каштановыми волосами, запомнившийся Андромеде тем, что страдал непривычной бледностью. Должно быть, это и был таинственный Римус, о котором так расстраивалась её дочь.
Впрочем, одной характеристики, связанной с именем Сириуса было вполне достаточно. Андромеда вдруг усмехнулась, лишний раз смутив дочь.
— И что с ним не так? — спросила она, пытаясь переключить Нимфадору на разговор. — Какие у вас проблемы?
Дора заколебалась. Её лицо потухло, и только глаза проступили ярче на усталом лице. Похоже, придётся всё рассказать матери.
— Он не хочет отвечать на мои чувства, — ссутулившись, призналась она. Признание вышло коротким и почти несерьёзным. Нимфадоре не верилось, что Андромеда сможет по-настоящему понять дочь.
— Ты ему не нравишься? — с искренним удивлением, как любая мать, спросила она. Да, Андромеда часто ругала Дору за внешний вид, однако всегда гордилась ею. Для любой матери её ребёнок — самый красивый, самый лучший на свете, даже если это совсем не так.
Тонкс только пожала плечами.
— Он больше говорит о себе. Что он слишком стар… слишком беден…
В этих словах был смысл, но Андромеда чувствовала, что это — не самое худшее.
— И слишком болен. Видите ли, он считает себя опасным, — с неизвестной Андромеде усмешкой, полной досады, заметила Дора. — А сейчас он вообще уходит жить к оборотням, и…
Продолжая говорить, Тонкс не заметила, как рука матери, до этого крепко сжимавшая её за плечи, вдруг обмякла, а сама Андромеда побледнела, придав лицу больше жёсткости, которая ей совсем не шла. Её мозг лихорадочно соображал, а время будто нарочно остановилось, предоставив маме мучиться от возникшей тревоги и ужаса.
— Он оборотень? — не скрывая отвращения, спросила она. Образ юного Люпина стал ярче, и в голову пришла лишь одна болезнь, которая могла быть столь отпугивающе опасной. Дора тут же умолкла и с укором посмотрела на мать. В её глазах застыли слезы.
— У тебя какие-то проблемы с этим? — резко возразила она, защищаясь.
Тонкс восприняла вопрос, словно удар в спину. Андромеда смотрела на дочь, и не узнавала её. Она так спокойно говорила об этом. Оборотень! Да её колотит от одной только мысли…
— Но он же не человек, Дора! — возмущенно прокричала она, давая волю своему гневу. — Он ведь… он…
Андромеда задыхалась от страха, от ярости, от собственной злости. Придумать такое — влюбиться в животное!
Дора, казалось, прочла её мысли и, не сдержавшись, заплакала. Иногда слёзы роднят людей, заставляют их сблизиться, разделив эмоции, но глядя на дочь, Андромеда поняла, что это только расставило их в разные углы ринга. Тонкс, униженная тем, кого любит, была готова защищать его даже от собственной матери.
— Ты что, делаешь это мне назло? — не сдержавшись, спросила миссис Тонкс. Она смотрела на Дору и не понимала, как её славная, милая, простая Нимфадора могла встретить такое несчастье.
Волосы Доры стали на оттенок темнее, отражая её ярость. Теперь они совершали метаморфозы только в крайних случаях, хотя цвет существенно не менялся и никогда не задерживался надолго. Серый оттенок становился ярче на пару мгновений, а затем возвращался к привычной бледности.
— Я люблю его, мама! — в отчаянии закричала она.
— Но ты не можешь! Ты не можешь этого сделать! Ведь он…он… он даже не человек! Я тебе не позволю!
Обе женщины поднялись на ноги и теперь взирали друг на друга с примесью ярости и отвращения. Андромеду распирало от злости. Ей хотелось сказать, что её дочь совсем не права и она не имеет права совершать такую ошибку и портить свою блестящую жизнь…
— Не позволишь? — саркастично переспросила Дора. На её лице проявились пятна. Она с минуту молчала, успокаиваясь и подбирая слова, пока окончательно не собралась с мыслями. Тонкс взмахнула волшебной палочкой, открывая входную дверь. Был лишь один способ, чтобы показать, какой выбор она теперь сделала.
— Прости, мама, — тихим голосом заявила она, — но уже слишком поздно.
Громко выдохнув, Андромеда побежала к двери. Она была зла, рассержена и опечалена так, что, казалось, хуже момента в её жизни ещё не бывало. Ей поначалу хотелось уйти, не прощаясь, не говоря Тонкс ни слова, однако гнев заставлял её задыхаться и прежде, чем покинуть комнату, Андромеда в последний раз обернулась к дочери.
— Знаешь, а он был прав. Даже оборотень понимает жизнь лучше тебя. Мне стыдно, что я не смогла научить тебя здравому смыслу, — мама выплюнула слова, пытаясь побольнее обидеть дочь, и только теперь, позабыв о своей доброте, стала похожей на на своих предков.
— А мне, что ты моя мать… — тихо прошептала Дора, слушая, как звук каблуков затухает в коридоре.
Выбор был сделан, и Доре казалось, что пути обратно уже не будет. Когда-то Римус убеждал её помириться с матерью, и оказалось, что выполнить его просьбу оказалось совсем невозможно.
***
За полночь. В шумный, набитый подвыпившими посетителями паб зашёл худой мужчина в потрёпанной дорожной мантии. Издалека он совсем не выглядел старым, однако каштановые волосы были подёрнуты сединой, так что возраст гостя оставался загадкой. Впрочем, владельцу заведения и по совместительству бармену было не до этого. Очередной пьяный гость требовал добавки и вскоре завладел всем вниманием мужчины.
Похоже, незнакомец никого здесь не знал. Он даже не стал оглядываться по сторонам и осматриваться в помещении, вытягивая шею и высматривая приятелей. Он медленно, устало поплёлся вперёд к барной стойке.
А вот мужчину, похоже, узнали. Две крепкие фигуры тут же бросили на него изучающий взгляд. В их глазах свернула настороженность и удивление, а также будто бы узнавание, туманное и не очень яркое. Это было сродни тому, как животные определяют сородича по стае. Мужчины провожали глазами волшебника до самой стойки, а затем стали тихо переговариваться между собой.
— Ты знаешь, кто это? — спросил первый из них.
— Впервые вижу, — отозвался Стейджер.
— Думаешь, это ловушка? — прищурился Телль.
— Не знаю. Давай сначала посмотрим, что он будет делать.
Между тем, не обращая на них внимания, Римус Люпин подошёл к бармену.
— Мне, пожалуйста, пиво. На всё, — он протянул крупную монету.
Волшебник слева от него, изрядно подвыпивший, с интересом взглянул на Люпина. Выпил он много, все его мысли спутались, ноги едва слушались, и пьяница с минуту удерживал взгляд на Римусе, пытаясь разглядеть незнакомца. Выходило это с трудом.
Правда, монету он увидел сразу. Изучив заплатанную мантию, мужчина, не задумываясь, вставил своё слово.
— С чего такой повод? Выпивки на весь галеон. Ты бы лучше одёжку-то сменил.
Рассмеявшись, он цокнул языком, поражаясь собственной удачной шутке.
Голубые глаза Люпина гневно сверкнули.
— Ты бы лучше последил за словами, — спокойно, но громко заявил он.
Слова показались волшебнику вызывающими.
— Ты это что, угрожаешь мне? — развернувшись к нему, спросил он.
Волшебник осмотрел его с головы до ног.
— Не думаю, что в этом есть какой-то смысл.
Поначалу Дэйв (так звали подвыпившего мужчину) вновь потерял волшебника из виду. Понять смысл слов он не сумел — слишком много тумана копошилось в его голове. Наконец, спустя минуту, Дэйв переварил произнесённую фразу и отчего-то друг закипел от гнева.
— Ты что, думаешь, я слабак? — он накинулся на Люпина. Римус тут же поморщился, пытаясь избавиться от чужих паров алкоголя.
— Даже в этом не сомневаюсь, — не скрывая отвращения, сказал он и, приняв поднос с напитками, тут же отошёл в сторону.
Дэйв не на шутку обиделся и, хоть голова была словно в тумане, продолжал накачиваться пивом, то и дело поглядывая в сторону странного парня.
— И кто это мне говорит… да он вообще-то какой-то бродяга… будет ещё мне указывать…
Подобно Дэйву, Римус не спешил уходить. Впрочем, как и два оборотня, наблюдавших за Люпином весь вечер. Спустя почти два часа Римус решил покончить с выпивкой и, поднявшись с места и укутавшись в плащ, направился в сторону выхода.
— Думает, что я слабак… — продолжал бубнить себе под нос Дэйв. — Думает, я не справлюсь…
Он вышел вслед за волшебником и следовал за ним по пятам до тех пор, пока оба не оказались в тихом пустом переулке.
— Мне кажется, мы не закончили разговор, — пошатываясь, прокричал он. — Всё ещё считаешь, что я ни на что не годен?
Дэйв выхватил свою палочку, направив её в сторону побледневшего Люпина. В отличие от него, Римус выглядел абсолютно трезвым и, казалось, прислушивался, поджидая кого-то.
— Сам ты слабак…
Дэйв направил заклинание в сторону Римуса, но тот отразил его без всякой заминки. Мертвецки побледнев, Люпин что-то пробормотал, после чего Дэйва пронзила острая, мгновенная боль. Охнув, он тут же повалился на асфальт, больно ударившись головой.
На его теле очертился глубокий длинный порез, из которого сочилась кровь.
Люпин подошёл к Дэйву, нагнулся к нему и бесцеремонно начал шарить в его карманах, когда бывшего учителя кто-то окликнул:
— Нехорошо красть деньги у трупа.
— Тем более, когда он ещё даже не умер.
Оборотни, ухмыляясь, смотрели на Римуса. Он медленно поднялся на ноги, не мигая, смотря на них. В его глазах они прочли и злость, и ярость, и полное безразличие к своей жертве.
— Это не ваше дело, — грозно заявил он, крепче сжав палочку.
Один из оборотней заволновался, а Стейджер наоборот посмотрел на него с восхищением. Среди оборотней никто не учился искусству владения волшебством. Почти.
— Как раз-таки наше, — произнёс он. — Ты ведь не хочешь, чтобы мы сообщили об этом… кому-нибудь?
Люпин переводил взгляд с одного оборотня на другого. Эти трое поочередно изучали друг друга прежде, чем напарник Стейджера по имени Телль не разбил тишину своим хриплым голосом:
— Пойдём с нами. У нас есть к тебе разговор.
Поколебавшись, Люпин кивнул и медленно поплёлся в их сторону. На Дэйва он уже не смотрел и, проходя вперёд, даже наступил ему на руку, заставив мужчину тревожно всхлипнуть. Оборотни не обратили на это внимания. В таком обращении с жертвой нет ничего особенного.
Не говоря ни слова, они вскоре скрылись в тени, оставив Дэйва истекать кровью. Только сейчас его мысли, казалось, прояснились. Он уже не мог вспомнить лица того парня, что ранил его, однако не чувствовал ничего, кроме боли и ненависти. Этот мерзавец не только напал на него, но ещё и ограбил! Как жаль, у него под рукой не было ничего, чтобы облегчить эту жгучую боль…
К его изумлению, в карманах что-то лежало. Дэйв замер на месте и, стараясь не причинять лишней боли, вытащил из кармана небольшой пузырёк. Кое-как сфокусировав взгляд, он прочёл название лекарства.
Экстракт бадьяна.
Он не запомнил, как кричал, поливая раны лекарством. Не запомнил, как добрался до дома. Дэйв проснулся на следующий день рано утром с ужасным похмельем и головной болью. На его рваной одежде была кровь, однако тело было чистым, без шрамов, и лишь слабость одолевала его, однако Дэйв списал это на результат вчерашней пьянки.
Должно быть, он ввязался в какую-то историю, однако не мог вспомнить, какую именно. Дэйв не помнил ничего с момента появления в старом пабе и только надеялся, что это не принесет ему неприятностей. Разумеется, о вчерашнем вечере он предпочёл никому не рассказывать.
***
— Тонкс?
Она стояла на границе школы, ожидая смены, когда кто-то окликнул её.
Нимфадора обернулась и, увидев волшебника, тут же округлила глаза. Затем шок сменился радостью, и впервые за долгое время девушка искреннее улыбнулась.
— Тенакс! — прокричала она, бросившись в объятья к старому другу. Она потрепала его по щекам, разглядывая во все глаза. — Что ты здесь делаешь?
— Пришел на смену, конечно, — улыбаясь, сказал он.
Тенакс Спарк и Нимфадора учились в школе почти в одно время, а затем вместе постигали искусство мракоборству. Они знали друг друга на протяжении многих лет и были по-настоящему рады встрече. Несколько лет назад их пути разошлись, когда Тенакс уехал работать в соседние страны, а теперь он стоял здесь, живой и невредимый.
Точнее, почти невредимый. На лице Спарка красовался огромный багровый шрам.
— Что это такое? — поинтересовалась она и, не спросив разрешения, дотронулась до шрама. Спарк на короткий миг вздрогнул, но всё же улыбнулся.
— А у тебя? — спросил он, указав на мышиные волосы.
Дора покраснела, и он это заметил. Нависла тяжёлая пауза, и никто не решался заговорить первым. За эти годы у них появились свои тайны. Так часто бывает, когда отдаляешься от старого друга — не знаешь, что можешь считать уместным после разрыва. Раньше ты мог делиться с ним каждой мелочью, а теперь казалось, что говорить стало не о чем.
— Ты ничего мне не скажешь, да? — хрипло усмехнувшись, спросил он.
— Ты ничего мне не скажешь, да? — передразнила его она, указывая на шрам.
Почему-то было грустно и немного неловко.
— Когда ты приехал? — спохватившись, спросила Дора.
— Позавчера. Заходил к твоим родителям, но Тед сказал, что ты переехала.
Нимфадора поймала себя на мысли, что ей повезло с отцом. Он не сказал ничего лишнего, предоставив Нимфадоре решать самой, что говорить, а что нет.
— Да, — кивнула Тонкс, но адрес сообщать не стала.
— Ну что, — Тенакс подошёл вперед, занимая её место. Тонкс наоборот попятилась к выходу. — Встретимся как-нибудь?
— Конечно, — кивнула Нимфадора, и оба прекрасно поняли, что, скорей всего, этой встречи никогда не будет.
Направляясь домой, она снова подумала о Римусе. Теперь, когда прошёл почти месяц, её злость поутихла, и Дора поняла, что по-настоящему скучает по Люпину. Трансгрессировав в Косой переулок, она подумала, что была готова променять всё, что имела, лишь бы оказаться с ним рядом. И пусть Римус и дальше отталкивает её, убеждает, что они не подходят другу, да, в общем, неважно, что он говорит, главное — знать, что с ним всё в порядке.
Между тем от Римуса не было никаких новостей, и Нимфадора мучилась от тревоги, не зная, как успокоить влюблённое сердце.
