Отрывки памяти

      Около полудня Люпина стало клонить ко сну. Неудивительно: ночь выдалась бессонной, тело ныло от боли, а голова была готова разорваться на части. Вернувшись в своё жилище, Римус присел прямо на холодный пол и с облегчением закрыл глаза, надеясь на отдых.       Первая ночь после полнолуния была самой тяжёлой. Не только в плане самочувствия, когда каждая кость, казалось, срасталась заново, а всё тело ломило от острой боли. Римус жил среди оборотней уже больше восьми недель, изучая каждого члена стаи.       Они были кочевниками и не имели постоянного крова. Словно цыгане, оборотни бродяжничали по стране, выбирая места в глубине леса и избегая показываться в больших городах. В стае было около сорока жителей — с одной стороны, не так уж много. Однако в полнолуние, когда каждый член стаи, от мала до велика, превращался в смертоносного монстра — было уже не до шуток.       Люпин почти погрузился в сон, перебирая в голове события прошедшей ночи, когда Телль вдруг растормошил его. В его глазах сиял дикий, животный блеск, он был перепачкан в грязи и крови, а дыхание казалось рваным.       — У нас ещё один. Нужно осмотреть его, — просипел он.       После той встречи в пабе, Люпин до последнего изображал из себя озлобленного бродягу, в то время как Телль и Стейджер привели его ближе к поселению стаи и созвали собрание по поводу принятия Римуса в семью. Ему пришлось долго лгать, обманывать и уворачиваться от вопросов оборотней. Удачей Люпина являлся факт, что Сивый почти здесь не жил и в последнее время навещал стаю набегами раз в несколько месяцев. Не последнюю роль сыграло и то, что в отличие от остальных Люпин был волшебником. Такой навык был очень полезен.       Посовещавшись, оборотни приняли его в стаю, однако серьёзных поручений не доверяли. Римус не участвовал в общих вылазках и занимался внутренними делами, связанными с жизнью обитателей стаи. Порой это даже забавляло Люпина. Его не принимали ни в магическом сообществе, ни в клане оборотней. Для него нигде не было места.       Первая ночь после полнолуния была известна не только собственной болью. Она также славилась болью чужой, и Римус, выполнявший роль полевого доктора, осматривал людей, укушенных оборотнями и обречённых на проживание здесь, в этой голодной оборванной стае. Его новые соплеменники, не стесняясь, притаскивали чуть живых жертв сюда, где Римус, по их мнению, должен был их выходить. Он же волшебник.       Эту часть жизни он ненавидел больше всего, но жаловаться вслух не смел. Соплеменники предпочитали рыть земляные норы, и вскоре у Римуса тоже появилась своя, маленькая, душная, тесная комната, больше смахивающая на старый подвал. Быстро раскрыв глаза, Люпин поднялся на ноги и, проверив наличие палочки, торопливо поспешил в госпиталь, а точнее, небольшую палатку, в которую приводили раненых. Им требовался особый уход, поэтому новобранцев держали отдельно от остальных, в палатке, ставшей небольшим лазаретом.       Здесь пахло металлом и потом. Римус поморщился. Он ненавидел запах крови, а теперь ему приходилось работать полевым врачом, припоминая все навыки, которые он когда-либо знал из области медицины. Проживая здесь, Люпин столкнулся с тем, что раньше ему бы никогда не пригодилось, и теперь даже жалел, что успел так мало почерпнуть из области врачевания прежде, чем закончить школу. Впрочем, в Хогвартсе у него с друзьями были свои дела…       Посередине низкой, но освещённой палатки стоял массивный стол, на котором осматривали больных и пострадавших. Возле него расположилась давняя знакомая Римуса — Белла, белокурая девочка лет двенадцати. Её пронзительные голубые глаза ярко выделялись на чумазом лице. Белла часто слонялась без дела, донимая других взрослых, и, чтобы как-то занять девочку и приучить к дисциплине, Люпин нашёл ей работу. Девчушка исполняла роль медсестры, выполняя точные команды Римуса.       — Кто у нас? — тут же спросил он, одновременно осматриваясь в лазарете. Телль говорил о прибывшем новичке, но кроме Беллы Люпин пока никого не видел. Перед девочкой лежал только свёрток из кучи тряпья. Римус посчитал, что кто-то оставил его здесь, даже не подумав о том, что помещение лучше держать в чистоте.       Услышав его вопрос, девочка озарилась улыбкой. В её глазах что-то сверкнуло.       — У меня будет братик! — восхищенно пропела она.       Поначалу Римус растерялся и не понял, куда она клонит. Он сделал пару шагов вперёд, а, затем, сложив два и два, замер на месте. Сердце Люпина пронзила боль. Он вновь посмотрел на свёрток, на этот раз куда внимательнее, и вдруг заметил, что в груде тряпья кто-то шевелится. Это означало только один вариант. У Римуса перехватило дыхание, лицо побледнело, лишившись крови, а дыхание стало тяжёлым, почти болезненным.       Девочка не обратила внимания на эти изменения. Все члены стаи страдали одним недугом, и после полнолуния чувствовали себя неважно. Правда, она всё же оценила заминку Люпина, посчитав её за комплимент.       — Наконец, наконец, у меня братик! — Белла пищала от восторга, пританцовывая на месте. Она жила в стае почти всю жизнь, а если точнее, с трёх лет, когда девочку укусил кто-то из оборотней и чуть живую притащил сюда. Белла выросла по правилам стаи и ничего не знала о магическом мире. Римус был для неё иностранцем, интересным и странным взрослым, и она с радостью проводила с ним время.       Правда, иногда Белла даже пугала его. Будучи ещё ребенком, она с придыханием говорила об укусах и жизни в стае. Это был мир, которым она жила и не считала жестокость чем-то особенным. Например, познакомившись с ней, Люпин вскоре выяснил, что девочка очень хотела брата. Детей в стае, к счастью, было не так уж много, и Белла часто скучала, а дети здесь появлялись лишь одним способом…       — Это всё Вольт, — с гордостью пропела она, восхищённо рассматривая свёрток. Подойдя ближе, Люпин разглядел на нём кровь. Его желудок сделал обратное сальто. — Я сказала ему, чтобы он подыскал мне братика, а он сказал, что если будет, то обязательно принесёт…       Она говорила об этом так спокойно, так ровно, будто это — совершенно нормально.       Дрожащими руками Люпин развернул одеяло и обнаружил ребёнка, маленького мальчика, истекающего кровью. На вид ему было не больше года. Ребёнок почти не плакал. Он слабел с каждым часом, истекая кровью, в то время как никто не оказал ему помощи. Все эти часы, что могли спасти малышу жизнь, его уносили всё дальше от дома, в этот чужой холодный лес, в руки к безжалостным людям, живших одной ненавистью.       Люпин осторожно дотронулся до пальчиков малыша, привлекая его внимание. Тот медленно открыл глаза, распухшие от слёз, и повернул голову в сторону Римуса, фокусируя на нём свой взгляд. Даже сквозь мимолетное прикосновение он почувствовал, как громко бьётся маленькое сердце. Люпин порывисто выдохнул. Он хотел развернуть ребенка и чуть отвёл руку малыша в сторону, пытаясь рассмотреть рану, когда тот, почувствовав новый прилив боли, истошно заплакал.       — Поднеси мне воды и ингредиенты для мази, — сухо приказал он. Мальчик плакал, надрываясь из последних сил. Белла, ослеплённая счастьем, тут же засуетилась в палатке, выполняя поручение доктора. Оказавшись здесь, Римус занимался сбором трав для приготовления легких мазей и зелий, способных прочищать раны и уменьшать боль. Толку, правда, было не очень много, но всё же лучше, чем ничего.       Между тем, Римус, успев немного развернуть ребёнка, внимательно разглядел рану. К горлу подошла рвота, его замутило, и Люпин крепко сжал зубы, скрывая ярость.       Оборотень по имени Вольт прокусил ему плечо, задел лопатку… кости ребенка были раздроблены, а из-за укуса оборотня раны оставались открытыми. Вся спина мальчугана была липкой от темно-бурой крови, местами запекшейся.       — Тише, тише, не плачь… — тихо начал он. Римусу нужно было вытащить мальчика из одеяла, однако это означало одно — боль. Приготовившись к мукам, которые ему предстояло разделить с пострадавшим, Люпин осторожно взял ребенка на руки, а затем, стараясь не делать лишних движений, переложил мальчика на бок.       Тот завопил ещё громче, однако чувствуя тепло Люпина, вскоре затих. Мальчик тихо всхлипывал, теряя остатки голоса. Люпин осторожно коснулся лба. У ребёнка был жар.       — Его тело переживает полную трансформацию, — пробормотал он, скорее для себя, чем для Беллы. — Это его решающий шанс.       Чем младше укушенный — чем больше риск, что он не выживет. Оборотень не знает меры, не ощущает контроля и может слишком сильно ранить жертву, в результате чего та умрёт от потери крови прежде, чем переживёт трансформацию. По мнению Римуса, этот вариант был всё же лучше, чем-то, что ожидало мальчика в будущем.       Белла сделала всё, что от неё требовалось, перетащив на стол таз с водой и банки с мазью и травами. Люпин кропотливо и долго промывал рану, то и дело останавливаясь и утешая мальчишку. Осколки костей и рваные мышцы проявлялись всё ярче на маленьком детском теле. Римус работал молча, стиснув зубы, и только Белла не теряла присутствия духа.       — Ну же, я хочу волшебство! — хныкала она. Белла знала: первично обработав рану, Люпин вытащит чудную волшебную палочку и начнёт что-то шептать, после чего пострадавшему станет лучше. Движения Люпина казались ей чересчур медленными. Она ведь так хотела братика! Ну когда уже можно будет с ним поиграть…       — Не переживай, — она поглаживала мальчугана по здоровой руке, — Римус скоро тебя вылечит, и мы будем вместе…       Убедившись, что больше ничего сделать уже нельзя, Люпин вытащил палочку и стал бормотать известные ему заклинания. Сейчас многое зависело от силы мальчика, от его стойкости и выносливости. Римус действовал наугад и лишь надеялся, что знакомый приём сработает — хотя кто знает? При укусе оборотня может быть всё, что угодно.       К счастью, им повезло, и кости стали вставать на место, хотя рана затягивалась неохотно, медленно, причиняя ещё больше страданий. От каждого нового крика у Римуса всё плыло перед глазами, и он тревожно вглядывался в лицо младенца, словно извиняясь за причинённый вред. А ведь в этом отчасти виноват он сам. Люпина не было рядом, чтобы это остановить.       Римус провёл в палатке весь день, приглядывая за малышом. Тот вскоре уснул, погрузившись в тяжёлый, болезный сон, а Люпин держал его на руках, убаюкивая чужого сына. Римус вдруг отчетливо понял, что когда-то пережил его отец, Лайелл, увидев родного ребёнка в пасти оборотня. Что пережила мама, миролюбивая Хоуп, держа окровавленного Римуса на руках, в то время как его плечи, спина и бок превратились в сплошное месиво. Сам он плохо помнил то время. Помнил лишь боль, яркую, такую, от которой не хватает сил жить.       Однако, и к боли можно привыкнуть.       Убаюкивая ребёнка, Люпин с облегчением порадовался тому, что у него никогда не будет детей.       — У него ведь тоже останутся шрамы, да?       Он не заметил, как Белла вернулась после ужина и вновь оказалась в палатке. Девочка очень хотела подержать на руках малыша, однако знала, что Люпин ей откажет. Её новый брат вздрагивал от каждого лишнего прикосновения.       — Да. Это зачарованные чары, — тихо ответил он. — Полностью от них никогда не избавиться.       Этот ребёнок всегда останется искалеченным и напуганным. Даже если он переживёт эту ночь и окрепнет, то уже не сможет вернуться в нормальное общество. Ему гарантирована жизнь изгоя, несмотря на то, что — он жертва, у которой никто не попросит прощения. И даже шрамы навсегда останутся с ним, чтобы напоминать о пережитом несчастье. Точно такие же были у Римуса, те самые, что он прятал под тёплым свитером, подаренным Тонкс на прошедшее Рождество. Это одна из немногих вещей, что Римус мог взять из прошлой жизни. Пускай они не могут быть рядом, но воспоминания о Нимфадоре всегда будут с ним, они будут греть его, как этот шерстяной свитер. Глупо, конечно, но это поддерживало его силу духа. Больше у Римуса ничего не осталось.       Под утро кто-то растолкал его, и, осмотревшись, Люпин снова увидел перед собой Телля. Римус ночевал здесь, в больничном крыле, рядом с малышом, спящим на операционном столе.       — Идём со мной. Надо поговорить.       — Я присмотрю за ним, — тут же заявила Белла. Появившись словно из ниоткуда, девочка была рада предложить помощь. Перед выходом Римус подошёл к мальчику и прощупал температуру. Она снижалась. Превращение завершалось, а значит, сегодня — его новый день рождения. День рождения в новом мире, в котором лучше не жить.       Телль, всё ещё ожидавший его на выходе из палатки, спросил:       — Он выживет?       Чтобы не выдавать истинных чувств, Люпин кивнул и только затем направился следом за Теллем.       — Только не бери его на руки, — грозно пригрозил он Белле прежде, чем покинуть палатку. — Он ещё слишком слаб.       — Ладно. Я пока придумаю ему имя… — рассеянно заявила она, разглядывая крошечные детские ручки.       К удивлению Римуса, Телль повел его в самый конец поселения, туда, где прежде он никогда не бывал. Поначалу Люпин подумал, что Телль ошибся, и делал неуверенные шаги вперёд, оборачиваясь по сторонам.       — Он здесь. Хочет поговорить с тобой лично, — ухмыльнувшись, пояснил Телль.       Значит, Фенрир Сивый вернулся в стаю. Римуса вдруг охватило волнение, по телу пробежал ток, а голос, должно быть, совсем осипнет. Люпин замер возле входа в палатку — жить в норе Сивый не желал — и, сделав глубокий вдох, вошёл внутрь.       Сивый сидел на подушках, полуразвалившись, совсем не стесняясь гостя. Рядом лежали остатки ужина, а возле Сивого — его очередная подружка. Римус видел её раньше. Эта девушка годилась в дочери даже Люпину, а уж о Сивом говорить не приходилось. Римус попытался прикинуть его возраст — ведь, когда он был ребёнком, Фенрир считался взрослым мужчиной — но угадать не смог.       Внимательно изучив Люпина взглядом с головы до ног, Сивый прогнал девушку прочь. Взгляд казался Римусу материальным, жёстким, и только привычное самообладание помогло ему выстоять и в этот раз.       — Мне сказали, ты выхаживал мальчика. Он выжил?       Его голос был сиплым, холодным. Приходилось вслушиваться, чтобы полностью разобрать его речь.       — Да, — ответил Римус и заметил, как на лице Сивого появилась ухмылка. Она была ещё неприятней голоса. В ней не осталось ничего человеческого, и единственное, что хотелось сделать, увидев её — это отвести взгляд, чего в случае с Сивым делать не позволялось.       — Ты понимаешь, зачем мы делаем это?       Зачем кусают детей? Должно быть, Сивый специально затронул эту тему, зная, какой болезненной она окажется для Люпина.       Но возражать было нельзя. Римус должен был оставаться здесь и заслужить их доверие. Значит, придётся играть по чужим правилам.       Люпин коротко кивнул. Сивый тут же вскинул голову и громко расхохотался.       — Какая ирония — слышать это от тебя.       На лбу у Люпина выступили капли пота. Он помнит. Сивый помнит его отца, помнит слова, брошенные Лайеллом в его сторону. Помнит, как он пробирался ночью в окно детской спальни, чтобы навсегда перечеркнуть его жизнь.       Странно, но страха не было. Была только злость за несчастных родителей, которым пришлось испытать столько горя, и за свою жизнь, в которой больше не будет счастья.       Сивый ещё долго рассматривал его, изучая, однако Римус оставался невозмутим. Не заметив подвоха, Фенрир продолжил:       — По правде сказать, мне не понравилось, что ты обитаешь здесь. Ты ведь щенок Дамблдора, — от упоминания директора Хогвартса Сивый тут же поморщился. — Кажется, ты жил среди людей. Даже стал похожим на них, — он кинул в сторону волшебной палочки, и в глазах Сивого прочиталась неподдельная зависть. — Что же пошло не так?       — Не получилось, — четко заявил Римус. — Оказалось, люди не любят оборотней.       — Люди вообще никого не любят, — выплюнул слова Фенрир. Он отвернулся, размышляя о чём-то своём. — Они слабы, а занимают так много места. Это пора исправить.       В этих словах читались открытые планы Сивого. Он мечтал вырастить целую армию оборотней и натравить их на людей, чтобы завоевать их жизнь.       — Но я рад, что ты спас мальчика, — Фенрир снова обратился к нему. — Это случается редко. Многие здесь не слишком умны, чтобы понять, как выхаживать пострадавших. А ты, я вижу, смышлёный. Думаю, ты сможешь нам пригодиться.       Люпин замер на месте. А это уже что-то новенькое.       — Конечно, нам пришлось тебя проверять, — Сивый пожал плечами, будто сам удивлялся тому, что Люпину приходилось всё разжевывать. И вообще, Римусу очень повезло. Фенрир только вернулся домой, где чувствовал себя королем, и был расслаблен, каким его видели редко. — Но моим парням ты понравился, да и остальные тобой довольны, — продолжал Сивый. Теперь он смотрел Люпину в глаза. — К тому же, если ты спас ребёнка — значит, ты на нашей стороне.       Люпин не был уверен, что разделяет чувства Сивого, но отвечать не стал. С другой стороны, он понял значение слов оборотня. Волки, как правило, ориентированы на семью, и спасение детской жизни — не пустой звук. Даже если ребёнок пострадал от их рук.       Помолчав немного, Фенрир добавил:       — Я скажу, чтобы тебя брали на охоту. Думаю, там ты принесёшь не меньше пользы, — наконец, заявил он.       Это означало, что Римус прошёл проверку и окончательно стал для стаи своим. Его включат в свой круг, позволят узнать планы Сивого и его подчиненных. Надежды Римуса и Альбуса оправдались, и сейчас, стоя перед своим обидчиком, Люпин впервые испытал облегчение.       Осознав, что разговор окончен, он кивнул Сивому, а затем развернулся в сторону выхода.       — И ещё, — бросил ему вслед оборотень. — Хочу дать совет. Рекомендую не расслабляться. Мало ли что.       Римус снова кивнул. Сделав вид, будто всё в порядке, он с тем же беспечным видом покинул логово Сивого. Конечно, он понял намёк, сказанный Фенриром напоследок. Он специально приберегал слова на конец, давая себе возможность приглядеться к Люпину прежде, чем открыто его запугивать. Между тем, именно они встревожили Римуса больше всего.       Люпин шёл к палатке, осознавая, что принятие в стаю — ещё не конец его миссии. За ним всё равно будут приглядывать, проверяя его на каждом углу, что только усложнит связь с Орденом.       А ещё покинуть стаю будет не так-то просто.