Отшельник

- Каково это – прожить тысячу лет? На самом деле, Джек даже приблизительно не мог представить. Просто какая-то бездна времени, для себя он всегда рассчитывал лет на сорок, не больше: слишком уж часто ходил по краю, чтоб дотянуть до почтенных седин. За жизнь Уайлдер цеплялся отчаянно, готов был бороться до последнего хоть с врагом, хоть с болезнью, но смерти при этом не боялся. Смерть была в порядке вещей, постоянно кружила рядом, порой задевала черным крылом, но пока вот не забрала. - Не знаю, - равнодушно пожав плечами, отозвался Отшельник, с тюфяка наблюдавший за попытками Джека разгрести хлам на письменном столе. – Доживу – спросишь. - А сколько тебе сейчас? Книги и длинные свитки Уайлдер сразу бережно откладывал в сторону; рассохшийся от времени пергамент трескался и норовил рассыпаться в пыль: некоторые бумаги, очевидно, лежали в общей куче задолго до объединения Альбиона. Маленькие обрывки делил на потенциально полезные и совершенно нечитаемые, последние отправлялись к сломанным перьям, пустым чернильницам и обнаруженным в самом основании завала персиковым косточкам. Попадались еще схематичные рисунки, незавершенные чертежи каких-то механизмов и даже наброски человеческих силуэтов – и мужских, и женских. Эти Джек собирал в отдельную стопку, не будучи до конца уверенным в их ценности. - Ну, лет семьсот, наверное, - после короткой задумчивой паузы произнес Мерритт, закидывая руки за голову. – Может, семьсот пятьдесят. Я в какой-то момент, если честно, просто считать перестал. Надоело. - Дилан старше тебя? - Немножко младше. На полвека или где-то так, - в его устах «полвека» звучало на редкость пренебрежительно, все равно, что «полчаса». – А про тысячу лет ты лучше патриарха нашего спроси, мастера Брэдли – тот, пожалуй, еще сход Белого Хлада помнит. Ну, если найдешь его, конечно: старые мистики умеют прятаться. Уайлдер заинтересованно приподнял брови, но Отшельник предпочел этого не заметить и ничего больше не пояснять. Он любил так делать: выдать часть интригующей истории, а после свести беседу к какой-нибудь совершенно обыденной теме. И выпытывать продолжение у него было совершенно бесполезно, в ответ Джек получал лишь добродушную усмешку и мягкие упреки в недостатке терпения. Таддеуша Брэдли, например, Мастера школы Мистицизма и предыдущего носителя титула Архимага, Мерритт уже упоминал не раз. Впервые – когда Уайлдер попытался расспросить его об «Оке». «Семеро нас было: мистик Таддеуш, трансмутаторы Лайонелл и Хенли, иллюзионист Атлас, Лула – ух, ты бы видел ее тогда, что творила! – Дилан и я. И идея: присматривать, направлять, оберегать – хранить, одним словом, людей от их собственной глупости. Людям, видишь ли, надо верить, что в мире есть справедливость, что угнетателей накажут, а угнетенных поддержат. Без этого, мол, пропадут они совсем, хотя это, конечно, чепуха». После того монолога Отшельник замолчал надолго. - Эй, да я просто так! – Уайлдер примиряюще поднял руки, прервав свое занятие. – Для меня уже сотня лет – какая-то невероятная цифра. За это время ведь можно, наверное, весь мир пешком обойти, в каждом захудалом углу побывать. Чародей коротко рассмеялся и покачал головой. - Нет уж, приятель, мир слишком большой. Да и пока будешь идти, он изменится до неузнаваемости прямо за твоей спиной – так что грош цена станет всем твоим открытиям. В качестве мага-ученика Джек мог теперь перемещаться по башне свободно, мог брать любые книги и задавать любые вопросы (без гарантии, впрочем, что получит на них ответы). Мерритт выглядел смирившимся со своей участью наставника и Уайлдера не обвинял ни словом, ни делом. И, вроде бы, сложилось все так, как с самого начала хотелось, вот только радости на душе почему-то не было. Джек чувствовал себя обузой, нежеланным, навязанным поручением, неприятной обязанностью – и отчаянно пытался приносить пользу. Как умел. - Чтобы понять мир вокруг, нужно научиться созерцать его весь целиком, оставаясь на одном месте. Смахнув к прочему мусору еще одно непригодное более для письма гусиное перо, Уайлдер тяжело вздохнул и опустил плечи. Дополнительной причиной для плохого настроения было и то, что следовать пути Чтеца Разумов оказалось совсем не просто. Подобно воинам, постоянно тренирующим свое тело, волшебники были вынуждены постоянно тренировать свой разум. И не существовало для этого способа лучше, чем многочасовая уединенная медитация. Наблюдая в молчании восход и закат солнца над бескрайним морем, иллюзионисты познавали искусство манипуляции светом и тенью; огонь, пожирающий сухие поленья в очаге, учил деструкторов осознанно пробуждать свою ярость; долго вглядываясь в полированное зеркало, мистики привыкали отражать любую направленную против них силу. Чтецы Разумов, часами сидя в тишине и темноте, освобождались от любых мыслей. Чтобы оставались только покой и кристальная ясность рассудка. Деятельная, кипучая натура Джека с покоем примирялась плохо. - Да, да, я знаю, - невесело улыбнувшись, согласился он. – Я научусь, правда. Мне просто… ну, непривычно. Наемника, как волка, ноги кормят. - Вырастешь – перебесишься, - беззлобно пошутил Отшельник. – Не все сразу. А вообще медитации – вещь хорошая. Иногда вот так и хочется сдохнуть уже – за семьсот с лишним лет даже и не помню, сколько раз хотелось – а посидишь пару часов, очистишь голову – и живешь дальше. Потому что все проходит. И хандра проходит, и самое великое горе. Уайлдер уставился на него в искреннем недоумении. - Сдохнуть? Почему? - Да хоть бы от ощущения собственной никому не… от безысходности, в общем. Люди в массе своей скоты, конечно, и от мыслей их иной раз аж блевать тянет, но одному тут, в лесу, веками торчать тоже, понимаешь ли, невесело. Тоской в его голосе можно было бы заполнить озеро средних размеров. Джек хотел бы возразить насчет «никому не», но язык намертво примерз к небу и отказывался повиноваться. Да и наверняка Отшельник имел в виду личность намного более значимую – другого великого чародея, с которым хотел бы разделить свое одиночество. Мудрую и солнечную леди Хенли, например – Уайлдер не мог не заметить, что ее имя Мерритт всегда произносил с особенной теплотой. Что взять подлинному знатоку человеческих душ с обыкновенного парня, не шибко образованного и приносящего одни неприятности? Отшельник его, должно быть, за домашнего питомца считал – Джек и на это был согласен, правда, лишь бы прочь не гнали – потому и не сердился по-настоящему даже за «сговор» с Архимагом. Как котенка по голове гладил и чесал за ухом. Вот только всерьез не воспринимал, и оттого было невыносимо больно. Медитации и древние руны, усердие и терпение – и, может, через пару сотен лет Отшельник посмотрел бы на него совсем другими глазами. Вот только любил Уайлдер уже сейчас, отчаянно и безнадежно. - Слушай, у тебя ведь спальня есть, - решительно встряхнув головой, заметил Джек, резко переводя тему. – Зачем ютиться тут, считай, на полу? Это же библиотека. Спальня у Мерритта действительно была. Некогда роскошно обставленная – очевидно, кем-то другим, сам Отшельник склонялся скорее к простоте, почти аскезе – располагавшаяся под самой крышей, она выглядела безнадежно заброшенной и напоминала помпезный склеп: всюду мрамор, позолота и огромное ложе на мраморном же основании в самом центре. - Почему бы и нет? – чародей вновь безэмоционально дернул плечом и повернулся на бок. – Это все условности. Джек скептически покачал головой. Отчасти его нынешнее стремление к наведению порядка объяснялось тягой к деятельности вообще, отчасти – желанием угодить наставнику. Говорить о своих чувствах Уайлдер попросту не умел, предпочитая словам поступки. Вот только все, что он мог сделать, кажется, никому не было нужно. Словно услышав его мысли, Мерритт вдруг резко сел на своем тюфяке и, наклонившись вперед, подтащил к себе стопку чертежей и набросков. - Обалдеть! Вот эту схему двемерского когерера я когда-то прям обыскался. Думал, выбросил случайно или крысы сожрали, - во взгляде волшебника мелькнуло изумление пополам с искренним восторгом. – Слушай, приятель, да ты ж просто сокровище, тебе кто-нибудь говорил? Криво ухмыльнувшись, Джек опустил глаза. - Говорили, что смазливый как девка. И что норов не по чину, - ловкие пальцы машинально перебирали старинные бумаги, стряхивали пыль с обложек тяжелых фолиантов. – А сокровищ люди в моем присутствии обычно лишались. Я в этом одним из лучших считался, хоть этим теперь и не горжусь. - Если что-то в этом клоповнике может тебя порадовать, - с неожиданной серьезностью произнес Отшельник. – Бери, не стесняйся. И Уайлдер дернулся, как от пощечины, хотя чародей, кажется, предлагал от всего сердца и ничуть не стремился его обидеть.

***

Древние руны тоже представлялись Джеку «развлечением для избранных», хотя с ними дело продвигалось чуть лучше. К исходу первой же недели он сумел, пусть очень приблизительно, понять смысл почти всех символов, образовывавших телепортационный круг в кухне. Без проблем начертить такой же ему бы, разумеется, не удалось, не говоря уже о насыщении рун магической энергией, но Джек все равно собой гордился. Немного, совсем чуть-чуть. Нельзя сказать, что Отшельник его не хвалил. И что от малейшего одобрения с его стороны глупое сердце Уайлдера не начинало скакать галопом и грохотать о ребра. - Ну что, думаю, пора тебе попробовать, как это – быть в чужой голове, - совершенно обыденным тоном произнес Мерритт однажды за завтраком, и Джек от неожиданности тут же грохнул об пол керамическую миску с квашеной капустой. - Что?! С момента появления в башне Архимага прошло меньше месяца. Уайлдер, может, и не был самым усидчивым в мире учеником, но прекрасно понимал, как долог и тернист путь познания и что пройдут годы, а то и десятилетия, прежде чем он сможет по праву называться Чтецом Разумов. - Да не нервничай так, парень, – легкомысленно отмахнулся Отшельник, с удовольствием зачерпывая деревянной ложкой наваристую кашу прямо из чугунка. – С твоей стороны почти никаких усилий не потребуется. Просто это все равно что с кувырками. Ты ж кувыркаться умеешь? Джек ощутил, как краска приливает к щекам, и сам удивился подобной реакции. Потому что, во-первых, чародей наверняка спрашивал буквально, подразумевая под кувырками именно физические упражнения, а, во-вторых, он уже и не помнил, когда в последний раз кому-то удавалось его смутить. - Ну вот, - посчитав молчание за знак согласия, как ни в чем не бывало продолжил Мерритт. – Тут та же история. Главное - понять принцип, почувствовать, что значит погрузиться в чужое сознание. Сделаешь это однажды – сможешь потом повторить. И, нет, увы, на словах объяснить тебе схему не получится, только на примере. Все еще чувствуя, как горит лицо, Уайлдер кашлянул, прочищая горло, и рискнул уточнить: - Ладно. А в чье сознание мне надо будет заглянуть? - В мое, конечно, - Отшельник пренебрежительно фыркнул. – Хотя заглянуть - не совсем подходящее слово. Я тебя туда, считай, силком заволоку – по-другому просто не выйдет. Много интересностей не обещаю, далеко не пущу, но за счет новизны ощущений… Прозвучало все это очень спокойно и одновременно так чудовищно интимно, что Джек почти задохнулся от переполнявших его эмоций. В груди их теснилось столько, что, казалось, вот-вот треснут ребра. О близости телесной он мог бы и сам мемуары писать – получился бы довольно толстый сборник, пусть даже совсем не романтический. Близость же мыслей и чувств представлялась Уайлдеру чем-то пугающим и восхитительным одновременно, как все неизведанное. В его прошлом не было человека, которому он хотел бы полностью открыться, обнажить свои слабости. Никого, кому бы стоило доверить ключи от всех внутренних замков. Но Отшельник, разумеется, относился к чтению мыслей гораздо проще, безо всякого пиетета. Процесс этот был для него естественным и привычным до отвращения. Более того, Мерритт неоднократно уже признавался в своем нежелании делать что-то подобное с Джеком. Брезговал - и правильно. Похвастаться чистотой и непорочностью помыслов Уайлдер не мог, равно как и захватывающей глубиной душевных порывов. Мечты и стремления его были просты и примитивны, порой вовсе сводились к древнейшим животным инстинктам. - Весело же будет, чего ты? – хмыкнул Отшельник, пытаясь, наверное, таким образом приободрить, внушить уверенность. - Покажу тебе пару картинок из недавнего прошлого. Наблюдать за собой со стороны чужими глазами всегда интересно. Джек послушно кивнул и присел на корточки, чтобы собрать с пола осколки. Не откладывая в долгий ящик, к практическим занятиям приступили сразу после завтрака. Поднялись в комнату с черепом, которую за прошедшие седмицы Уайлдер уже привык считать по-настоящему своей. В ответ на удивленно вздернутые брови Мерритт охотно пояснил: - Тут тебе расслабиться будет проще, - и после короткой паузы добавил: - А больше от тебя, собственно, ничего и не потребуется. Остальное все я сам сделаю. Главное, чтоб ты мне доверял. Джек и доверял – как же иначе? – вот только проблема была совсем, совсем не в этом. Они устроились прямо на полу, лицом друг к другу, так близко, что соприкасались коленями. И Уайлдер действительно хотел бы расслабиться, только вот не получалось: сердце набатом стучало в ушах, а о кристальной ясности рассудка не могло быть и речи. Отшельник смотрел на него спокойно и внимательно, но ничего подозрительного словно бы не замечал или, что вероятнее, просто списывал все на обыкновенное волнение. - Глаза в глаза, помнишь? – очень тихо и мягко спросил Мерритт, прижимая ладони Джека к собственным вискам. – Вот и молодец. А теперь просто постарайся не думать ни о чем, и главное - ничего не бойся. Напрямую он редко Уайлдера поучал, предпочитал скорее не наставлять, а приглядывать. Чтобы, к примеру, перечерчивая одну из рун, Джек случайно не вызвал кого-нибудь рогатого и с копытами с плана Белиара – если верить книгам, подобные инциденты происходили с магами-новичками сплошь и рядом. Так что обычно он просто находился в том же помещении, медитировал, сидя на полу, и никак не вмешивался в познавательный процесс. Но с глазами был особый случай. «Зеркало души, - с непонятной грустью говорил Отшельник. – И самые очевидные ворота в нее же, а для тебя пока вовсе единственные. Когда-нибудь сможешь прочесть человека, просто подумав о нем, но сейчас – долгий зрительный контакт. Только так». И Джек смотрел, не отрываясь, прямо чужие зрачки, широкие от недостатка света в зале, заполнявшие почти всю прозрачно-голубую радужку, и не решался даже облизнуть пересохшие губы, и никак не мог успокоить заполошно бившийся пульс. А потом его затянуло, как в омут. В реальном мире тело Уайлдера повело вперед, обмякшее и безвольное, и Отшельник, отпустив его руки, просто позволил уткнуться носом в собственную грудь, удерживая в осторожном объятии, укачивая, как ребенка. Сознание Джека в это время ступало босыми ногами по сухой земле, по черному как уголь песку, углубляясь все дальше в чащу. Темнолесье расступалось перед ним, открывая путь к своему сердцу, деревья расплетали искореженные, узловатые ветви, убирали из под ног выпирающие могучие корни. Там, за частоколом обугленных стволов, в специально заготовленном для незванных гостей капкане, изнуренный и бесчувственный, лежал чужак. Нарушитель, самовольно вторгшийся в чужие владения. Беглец, истекающий теплой кровью. Темнолесье выпило бы его жизнь с великой радостью, но решение должен был принять чародей-хранитель. Чародей-хранитель, покачав головой, поднял чужака на руки и исчез, растворившись в воздухе, прижимая его к себе, оборванного и грязного. Сознание Джека смотрело на собственные ладони, испачканные в крови, и, бранясь, переворачивало найденыша, чтобы увидеть глубокую рану на его бедре. Уложенный на лавку в самой чистой комнате башни незнакомый паренек, совсем, кажется, еще юноша, слабо застонал, дернулся, но глаза не открыл. Сознание Джека шептало слова, которых он не знал, на языке, который не был ему известен. И, водя пальцами по смуглой коже, чертило руны, как пером по бумаге, вливая в чужое тело крупицы собственной жизненной силы, забирая боль, принося покой, обращая тяжелое забытье в целительный крепкий сон. Образы не несли даже отзвука чужих эмоций, это были просто картины – Мерритт контролировал свой разум безупречно и не собирался показывать ничего лишнего. Но даже просто в том, что именно он тогда совершил и как четко, до мельчайших деталей теперь все помнил, крылась невероятно прекрасная для Уайлдера правда. Первое, что он сделал, придя в себя: сжал руки в ответном объятии и, запрокинув голову, прижался к чужим губам в уверенном – наконец-то уверенном – поцелуе. - Так, приятель, мы с тобой об этом уже говорили, - Отшельник почти сразу же отстранился, удерживая Джека за плечи, и голос его звучал глухо и низко, отражая внутреннее напряжение. – Ни из благодарности, ни от безысходности… - … только по любви и обоюдному желанию, - спокойно выдержав его взгляд, отозвался Уайлдер. – Зови меня по имени, если не трудно. И я правда очень хочу. Еще пару мгновений Мерритт молча смотрел на него с совершенно нечитаемым выражением лица, а потом его правая рука уверенно легла Джеку на поясницу, привлекая ближе. И Уайлдер, счастливо улыбнувшись, поцеловал снова, широко разведя колени, уселся верхом на чужие вытянутые ноги.

***

Спать на лавке вдвоем оказалось фантастически неудобно, и под утро Джек твердо пообещал себе в самое ближайшее время навести в «склепе» под крышей хотя бы относительный порядок.