***
Учитель из Шуры вышел… не ахти каким. Она, конечно, пробежалась по всей теории, которую уже успел заучить мальчишка под присмотром Фуджимото. Однако потом, устало откинувшись в кресле, прикрыла глаза книжкой и засопела в обе дырочки, перед этим нагрузив ученика здоровенной горой увесистых фолиантов. Тсунаёши только плечами пожал, разглядывая странные картинки растений и прочую биологическую ересь. Всё-таки детская любознательность брала своё. Однако и та сдулась на тридцатой странице, где все листы были сплошь испещрены вязью мелких шрифтов. Обречённо выдохнув, шатен с затаённой злобой и обидой покосился сначала на гору книг, а потом на горе-наставницу, что, сладко причмокнув, гаденько так хихикнула и дала храпака. Ему больше ничего не оставалось, кроме как учиться. Он должен помочь Фуджимото-сану. Он обязан ему помочь. Он обязан вернуть долг…***
Тсуна откинул от себя пыльный фолиант, выуженный из-под кровати Киригакуре ей самой же, и устало посмотрел в окно. На улице лето, а он тут… Сидит. И читает какую-то ересь про то, как правильно махать какой-то железкой, имя которой — катана, вакидзаси и прочее. Зачем ему оружие — Тсунаёши до последнего не понимал. Шура же, лукаво подмигивая, клала в стопку с фолиантами ещё парочку увесистых томов и скакала горным козликом в ей одном известном направлении. Киригакуре до последнего не хотела себе ученика. Нет, это, конечно, весело — смотреть на потуги маленького балбеса, который катану даже от пола оторвать не может. Да что там, он даже ходить нормально не может, спотыкаясь о собственные ноги! Однако… даже это приедается. А всё время следить, как тот зубрит теорию… Ну, зрелище так себе, как ни посмотри. Да и мальчишка действительно странный. Фуджимото, может, и не заметил или просто закрыл на это глаза, но Шура… У Шуры глаз намётан подмечать всякие странности. Не даром почти полжизни со змеями прожила. И не такому научишься. Тсунаёши… он не такой. Вроде бы, отстранённый. Аутист, что ли? Но в то же время он какой-то… родной… И это пугает. Пугает и то, как он смотрит. Янтарные глаза лучатся таким пониманием, что нервная холодная дрожь пробирает всё нутро. И от этого впору покупать билетик в дурку. Ибо видеть такие взрослые глаза у четырёхлетнего мальца — первый признак паранойи. Тсунаёши не раз доказывал свои странности и при общении. Иногда он говорит застенчиво, запинаясь на каждом третьем слове, а иногда… Говорит таким тоном и с таким осознанием происходящего, что… Хочется убежать куда-нибудь. Потому что понимать, что какой-то сопляк знает и понимает больше тебя, почти взрослой женщины, извините… страшновато… и не приятно. Об этой странности Шура как-то вскользь упомянула при отчётах Широ. Фуджимото только рассмеялся и помахал рукой, уверяя Киригаруре, что та, видимо, перепила и ей стоит приглядеться к мальцу получше. — Куда уж лучше?! — взвилась тогда аловолосая. Святой отец лишь очки на носу поправил и неопределённо хмыкнул, мол, понимай как хочешь. — Шура, он ребёнок. Ты не должна это забывать. — С таким твоим взглядом на вещи можно смело сказать, что и я ребёнок, — девушка скрестила руки на груди и обиженно надула губы. — Мне, между прочим, так, для справочки, есть восемнадцать, — как бы между делом заметила Шура. — В Японии совершеннолетие наступает с двадцати одного, — деловито поправив очки на носу, профессорским тоном заключил Фуджимото. Киригакуре промолчала, но не удержалась от протяжного «тююю~» в сторону учителя и практически отца. Широ только сипло рассмеялся.***
— Шура-сан… — начал было шатен, как Киригакуре его быстро и отчего-то злобно перебила: — Шура. Никаких «сан»! Я себя старухой чувствую! Мне всего-то восемнадцать. — Девятнадцать, — тихо вставил мальчишка, прижимая к себе том по демонической фармакологии. Шура зло сощурила сиреневые глаза и уперла руки в боки, припоминая свой позабытый День рождения на прошлой неделе. — Отставить, разговорчики. Ты выучил..? — девушка не успела закончить, как её ученик продолжил за неё: — Со сто сорок седьмой страницы по двести третью, — уныло протянул шатен, отведя глаза в сторону. Отчего-то фармакология ему не нравилась. Не то, чтобы не давалась… Просто она была, как кость в горле. Слишком много различных терминов, в которых сам Сатана ногу сломит. В этом мальчишка был стопроцентно уверен. — И для чего же нужны Венерины лютики? — При укусах низкоуровневых демонов выводит яд из крови. Можно использовать как настойку с примесью сока шалфея для качественного свода синяков и ссадин. И вообще, Шура-сан, это с двести тридцать первой страницы, - обиженно заметил мальчишка. — Так какого чёрта ты туда полез? — деловито скрестив руки под грудью, Киригакуре самодовольно хмыкнула. — Чем быстрее закончу, тем быстрее буду помогать Фуджимото-сану, — невозмутимо отозвался Тсунаёши, быстро прошмыгивая в свою комнатку три на четыре — дом у аловолосой действительно был небольшим. Шура только понимающе хмыкнула. Забавный малец, как сказал бы Широ. Забавный до коликов… Забавный…***
Вереницы дней тянулись, на удивление, быстро. Недели сменяли друг друга, и Тсуна не заметил, как пора зубрения, по сути, бесполезной на данный момент информации прошла. Минуло четыре месяца. Наступил его позабытый день рождения. Шура как-то подозрительно стреляла глазами из-под тёмных ресниц, растягивая губы в едкой усмешке, от которой хотелось зарыться под одеялом и носа наружу не показывать. Девушка гаденько хихикала и, виляя крутыми бёдрами, подпирала мальчишку к выходу. Тот и не сопротивлялся — слишком уж жутким был оскал «горячо любимой» наставницы. Шура наказала не показываться дома до восьми часов вечера, впихнув в руки стопочку купюр, мол, развлекайся. С учётом того, что мальцу только-только пять стукнуло. Вот так просто? И ни тебе никаких учебников, никаких нудных рассказов с вплетением какой-нибудь шпильки? Серьёзно? От детского желания узнать, что же произошло с наставницей, вкупе с чующей неладное пятой точкой резко захотелось заскулить и шибануться головой о стену. Ибо другого выхода маленький Савада не видел. А домой возвращаться рано — четверг ведь только, с другой стороны… праздник же. В смысле, возвращаться к своей семье, если можно так сказать. Маленький Тсуна заметил, что Сора с подозрением на него косится и… с отвращением? Чем вызвано такое пренебрежение во взгляде уже семилетнего брата, шатен не знал, однако догадывался, что тот просто завидует. Хотя кто знает. Тсуна вот не знал. Добродушная Нана всё так же хлопотала на кухне, иногда поглядывая на детей. Вернее, на ребёнка. На старшего… Женское сердце чуяло неладное. Когда Со-кун проходил мимо маленького Тсу-куна, он неуклюже задел плечом младшего. Русоволосый, конечно, извинился. Хоть и скупо. Но в глазах плескалась неприкрытая уверенность в своих невысказанных словах и действиях. Отнюдь не благородных. Нане это не нравилось. Емицу не влезал в семейные дела, пребывая «на шахтах» почти всё время. Даже на праздники редко заглядывал. Совсем перестал приезжать. И это Нане тоже отнюдь не нравилось… Подловив однажды старшего сына, женщина расспросила того насчёт их отношений с Тсу-куном. Сора, обиженно поджав губы, фыркнул, что из-за младшего брата отец совсем забросил семью. Мол, как только Тсунаёши стал пропадать со странным священником, возвращаясь домой лишь по выходным, Емицу, как ужаленный, подорвался на работу и пропал. Ни слуху, ни духу… И это ей не нравилось вдвойне. Шатенка только горестно вздыхала, охала, ахала и продолжала хлопотать по дому, распыляясь на щедрые угощения для долгожданного младшего сына. И это стало спусковым крючком для старшего… Сора и так давился детской обидой на младшего брата. Он отнял у него отца. Русоволосый верил в это всеми фибрами души, отчаянно сжимая кулаки, которые так и чесались, чтобы надавать лещей шатену. Но он сдерживался — мама расстроится. Так теперь ещё и мать… Этого мальчишка терпеть не хотел.Это было четырнадцатое сентября. В этот день над Намимори разразилась гроза…