Призрак

Лифт был старым, трескучим и сильно напоминал тот самый древний лифт их знаменитого «Сияния» Кинга. Жутковатое место, наполненное призраками, попавшими в ловушку злого разума, повелевавшего отелем. Канда ощущал себя в нем очень неуютно, в просторном, обшитом красным деревом и позолоченными вставками. Резные панели, поблескивающие значки этажей и рычаг движения, перемещавшийся сам по себе и не поддававшийся влиянию извне. Механизм, приводивший в движение лифт, слегка потрескивал и гудел, мерно и негромко, как и положено порядочному мотору, вот только почему-то этот звук очень сильно раздражал и вместо желанного успокоения заставлял нервничать все сильнее. Интуиция била тревогу, и не у него одного: Аллен тоже тихо сходил с ума и теребил свой несчастный белый плащ, понемногу выдергивая из белой опушки клочки меха. Беловолосый встретился взглядом с Юу, буквально на мгновение, и тут же отвел взгляд, тревожный, бегающий и хмурый. Уолкер не знал, чего ждать дальше. Какие еще секреты мог приготовить для них безумный брат. Азиату показалось, что он всего лишь на мгновение прикрыл глаза, буквально моргнул. Но лифт все же погрузился во тьму — реально или только для него, — всего на какую-то злосчастную секунду, и когда юноша снова открыл глаза, никого в лифте уже не было, совсем никого. Ни души, ни живой, ни мертвой. Лифт был абсолютно пуст, а некогда яркие краски как будто слегка поблекли и выцвели, словно в тумане. Будто бы Канда наглотался психоделиков — наркотиков, которые активно воздействуют на сознание, вызывая галлюцинации. Только в этот раз вместо описываемых красочных картин у него какое-то выцветание красок началось. Черт, все это место похоже на один шизофреничный бред, протянутый сквозь «трипы» при приеме ЛСД, самого мощного из галлюциногенов, известных медицине. Искусственное безумие, сопровождающееся спадами и подъемами настроения, возникновением всех возможных диагнозов, начиная от влюбленности оргазма, пусть и путем снов, заканчивая припадками гнева, страха, апатии и депрессии. Состояние сновидца, видящего свои бесконечные грезы прямо наяву. Алогичный мир, в котором он уже устал искать смысл. Бесконечность образов и абсолютное отсутствие взаимосвязи между ними. Будто бы он потерял возможность ориентироваться в собственном внутреннем мире, обратившись пленником бесконечного и изменчивого лабиринта. С тихим мелодичным звоном лифт остановился, двери открылись с легким скрежетом, приглашая нового игрока вступить в схватку с новой опасностью. И ничего не оставалось, кроме как шагнуть вперед, покидая лифт и надеясь, что с остальными будет все в порядке. Надеясь, возможно, совершенно напрасно. За дверями лифта была ночь, глубокая, мрачная и темная, и только несколько свечей и лампочек горели по стенам, рассеивая мрак своим неярким светом. Длинный узкий коридор с полосатыми светлыми обоями и четкие, словно карандашом нарисованные, контуры мебели и рисунки на стенах. Повсюду были двери и высокие окна, за которыми все тот же дождь и неслись темные низкие тучи, словно Дикая Охота, воющая низкими голосами бури. Картины на стенах были мрачными, порой даже жутковатыми: черепа среди цветов и винограда, странные люди, будто следившие из рам за его перемещением, повешенные трупы, сцены подготовки к самоубийству и собственно акты самоубийства… Попадались и вполне обычные пейзажи, нарисованные так реально, словно это были оконца в другой мир. Тогда как странный темный пейзаж за окном выглядел нарисованной постановкой. А еще Канду очень сильно нервировали куклы. Они сидели повсюду: на невысоких столиках, возле ваз с цветами и фруктами, на подоконниках, просто на полу. Они все были одеты в практически одинаковые потрепанные платья, напоминающие свадебные. Они отличались только небольшими деталями, практически незаметными для глаза, и на головках у каждой был венок из бумажных белых цветов, а также фата, мешавшая рассмотреть лицо куклы. Однако Юу казалось, что каждая из этих маленьких невест наблюдает за ним. Сотни, тысячи глаз, маленьких, кукольных, пустых… Любопытство толкнуло парня заглянуть под фату, и он, присев перед одной из них, приподнял белоснежную мягкую ткань. И тут же отпрянул: у куклы было не было глаз — только темные провалы, на щеках змеились трещинки, а местами хрупкий тонкий фарфор даже покрошился в черные «раны». И тонкие блестящие губы, покрытые розовой эмалью, растянутые в пустой улыбке. Жуткая кукла казалась с одной стороны абсолютно выцветшей, а с другой — живее, чем чувствовал себя все еще действительно живой брюнет. Наконец, спустя неизвестное количество времени — здесь тоже отсутствовало такое понятие, как время, — он наткнулся на несколько дверей. Они были очень похожи на те, что группа встретила на первом этаже, однако явно «домашними», а не как если бы они находились в гостинице. Повинуясь какому-то внутреннему чутью, парень зашел в первую дверь. Там, увы, практически ничего не было, кроме невысокой двери в следующую комнату, нескольких столов и огромного камина. У каждого предмета были ровные, жесткие линии, словно бы они были обрисованы светом. Каждая деталь казалась выточенной и четкой, яркой и кидающейся в глаза. И все вместе это создавало законченную картину, от которой не сбежать. Снова несколько кукол, одетых в подвенечные платья. У каждой на фарфоровом личике было какое-нибудь увечье, превращавшее красивые черты в резкую паутинку. Но отчего-то задерживаться в этой комнате ему не хотелось: гнетущее чувство не отпускало. Несколько комнат прошли просто мимо, Юу даже не запомнил, что происходило в них и было ли что-то. Всюду за ним своими пустыми глазами следили фарфоровые куклы, улыбаясь бледно-розовыми губами и сжимая тонкими ручками бумажные истрепанные цветы. Как отметил про себя юноша, каждый из цветков так или иначе был связан со смертью, загробным миром или перерождением. Впрочем, что еще можно было бы ожидать от этого жуткого мира, полного кошмаров воспаленного разума… И отовсюду ему казалось, что кто-то следит за парнем, неотрывно, внимательно, испытующе, подвергая сомнению каждый шаг. А вот картины, как отметил про себя брюнет, становились все более пугающими… Вплоть до сцен последовательного самоубийства и различных малоаппетитных подробностей. — Юу, вот куда ты пропал? — звонкий голосок окликнул парня, и тот, оглянувшись, с трудом удержался от удивленного вскрика: перед ним стоял маленький мальчик, лет восьми, с короткими каштановыми волосами и яркими серебряными глазами, одетый в белую свободную рубашку и такие же свободные белые штаны, напоминающие не то пижаму, не то саван. Настолько знакомый мальчик, что когда он схватил японца за руку, тот даже не подумал отдернуться. — Идем, я обещал тебе показать кое-что, за старым садом, — Аллен выглядел оживленным и настолько живым, что становилось даже страшно, но юноша не нашел в себе сил не пойти следом. Пару раз он пытался завести разговор с Уолкером, однако ребенок отмахивался от «взрослого» и ворчал что-то под нос нечленораздельно. — Идем! — настойчиво позвал мальчишка, скользнув за неприметную деревянную дверь. Из-за нее дохнуло холодным и немного затхлым воздухом, какой порой бывает в заброшенных местах, в которые никак не хочется идти. Сглотнув, брюнет шагнул за порог и удивленно сморгнул. встряхнув головой: за порогом была тонкая дорожка с белоснежными угловатыми камнями, вившаяся среди черной промерзлой земли, из которой торчали, словно покосившиеся осколки стекла, надгробия. На этих серых камнях, окутанных блеклым светом, витиевато были вырезаны имена и даты, и некоторые из них были знакомы почти до боли. Его бывшие друзья и нынешние предатели, бывшая девушка, оставившая в одиночестве, все близкие и знакомые. А даты… оказались тем сроком, который провели вместе Канда и эти люди. «Пусть уходят, подай им, Боже…» Каждое имя его персонального кладбища вызывало глухую ноющую боль в груди, терзая старые шрамы и превращая вновь в сияющие раны. В самом конце стояла белая фигурка со встрепанными каштановыми волосами. И рядом с ней — несколько надгробий. Комуи Ли, Линали Ли, Лави, Аллен Уолкер, родители… Эти могилы были разрыты, а вторая дата — еще не написана. Его нынешнее окружение. Надолго ли они будут соприкасаться гранями своих реальностей с его собственной? Какой отрезок жизни они пройдут вместе? Стоило отвести взгляд на могилы, чтобы прочитать новое имя, как Аллен в конце дорожки скрылся за поворотом, только мелькнул вспугнутой бабочкой. Не выдержав, японец перешел на бег, стараясь угнаться за исчезающим видением. Кладбище сменилось узловатыми деревьями, лишенными листьев, белыми, словно пергамент, и дорожка продолжала виться среди них. Крепкие, низко растущие ветки цеплялись за одежду и волосы, и Юу частенько начинал шипеть и ругаться, пока продирался через заросли этого черно-белого мира. Низкое, будто нарисованное небо, похожее на пятно темной краски, давило на голову и вызывало тупую боль в висках, но парень продолжал свой бег, стремясь догнать мальчика. Который, казалось, даже внимания не обращал на буйную опасную растительность, стремящуюся задержать более взрослого товарища. Яркими пятнами тут и там краснели трупики мелких грызунов, словно бы выпотрошенных каким-то зверем, маленьких птичек со сломанными крыльями и свернутыми шеями, как предупреждения безрассудному Темному, однако он будто не обращал внимания на эти алеющие клочки, кажущиеся неестественно кричащими в монохромном мире. Канда и сам окрасился багрянцем крови, пока продирался, цеплялся и царапался. Но когда он все же выскочил на округлую поляну с беседкой, укутанной внутри тьмой, будто черным бархатным покрывалом, все краски поблекли и без искусственно обесцвеченного мира. На поляне лежало тело с перерезанным горлом. Белоснежная рубашка залита неестественно красным, бывшие каштановыми волосы стали снежно-седыми, тонкая худая рука опалена и исполосована кровавыми узорами. Левая сторона лица «украшена» уже знакомой перевернутой звездой и росчерком тонких линий. Взгляд невидящих серых пустых глаз устремлен в черное мертвое небо. Все, что мог шокированный юноша. — упасть рядом с бездыханным телом и протянуть к нему руки, едва ощутимо касаясь. И тело рассыпалось серебряным пеплом, развеиваясь под практически неощутимым ветром. В тот же момент кто-то грубо схватил Юу за волосы, заставляя запрокинуть голову. Он успевает заметить только белую окровавленную рубашку высокого парня, когда по горлу вспышкой молнии скользнуло лезвие. И эта реальность померкла в его глазах… *** Канда с громким криком сел, не понимая, где находится. Грудь тяжело вздымалась от сбитого дыхания, все тело было мокрым от пота, а волосы слиплись в неприятные сосульки и прилипли к лицу. К слову, волосы у него были куда короче и едва закрывали уши, топорщась во все стороны. Юноша огляделся, начиная в темноте различать очертания предметов: высокого старого шкафа, высоких деревянных столбиков кровати, огромного сундука с игрушками. И пара кукол, сидящих на этом сундуке, с насмешливыми фарфоровыми улыбками наблюдающих за ним. Ними. Рядом кто-то лежал под одеялом и сейчас он (она?) шевелился, что-то ворча. — Канда? Что-то случилось? — сонно спросил, высунувшись из-под одеяла, парень, пытаясь проморгаться, и брюнет едва не упал с кровати, отшатнувшись даже не от того, что перед ним предстал совершенно иной подросток — длинноволосый, с каштановыми локонами, без шрама, но все такой же сероглазый, и глаза его словно бы слегка светились во сне отраженной луной. Плечи и шея парня были расцвечены уже заживающими засосами, и Канда был на сто процентов уверен, что они были плодом его стараний. Да и сам он выглядел ровесником Юу, а не пятнадцатилетним мальчишкой с угловатыми формами и упрямством во взгляде. — Нет, ничего… кажется. Аллен? — неуверенно позвал он лежащего перед ним юношу, который серебристо рассмеялся на такой вопрос. — А кто же еще? — весело спросил у него облеченный плотью дух. — Еще слишком рано. Иди ко мне, — протянул он тонкие изящные руки к брюнету, улыбнувшись так лукаво, что на мгновение в голову пришло сравнение с гуриями и гейшами, завлекавшими в свои сети неосторожных клиентов, чаровавших их своей прелестью и нежностью. И уж этой прекрасной нимфе с чертами и телом мужчины он был готов отдать душу, тело и все, что только имел или мог бы иметь. Почему бы не забыться на краткие часы? Подобная возможность у него могла быть только в этом мире, созданном из фантазии Неа. Канда не хотел ее прозевать. — Люблю тебя, — впервые, едва слышно, он выдохнул на ухо Аллену, и прежде чем удивленно-радостный возглас сорвался с губ парня, азиат перекрыл эти губы своим поцелуем, лаская и кусая, и крепко прижал к себе тонкое гибкое тело, похожее на тростник своей тонкостью и нежностью. Аллен из этого сна был нежным, живым, отзывчивым, как Канда сам себе и представлял в те краткие мгновения, когда он позволял себе задуматься о том, каким был бы секс с этим юношей. Уолкер ласкал в ответ, едва касаясь, и прижимался все сильнее, будто бы стремясь слиться с брюнетом. Голос шатена эхом отдавался от стен, растворяясь в глубине комнаты, и сводил с ума, гипнотизировал. Гибкость юного тела казалась практически нереальной, а отзывчивость — сверхъестественной. Шатен был настолько горячим, что обжигал каждым прикосновением, и казался настолько хрупким и невесомым, что юноша боялся лечь сверху, удерживая собственный вес на руках. Все, что он видел, — это серебристые блестящие глаза Уолкера, с расширенными зрачками, практически затопившими радужку, и искусанные в красноту яркие губы, словно накрашенные помадой. Эти непривычные темные волосы лишь оттеняли бледность прекрасной кожи и блеск глаз парня. Как насытиться тем, чего желал так сильно и долго? Что может угомонить этот сумасшедший голод, терзающий изнутри? Лаская Аллена, Канда не мог остановиться, раз за разом сжимая пальцы на худощавых бедрах, скользя прикосновениями по впалому животу и бокам, плоской груди, касался узких запястий и тонких ключиц губами. — Боже, Юу, я же не стеклянный, — хрипло рассмеялся шатен, запрокинув голову и прикрывая глаза, когда брюнет кончиком языка прошелся по косточке таза, словно огромный кот. — Мы только недавно сексом занимались, а ты словно впервые ко мне прикасаешься. — И давно мы…? — парень не мог подобрать слова, чтобы описать происходящее, и ему больших усилий стоило в принципе оторваться от столь желанного тела. — Лет пять, — едва слышно выдохнул англичанин, когда мягкие губы прошлись по животу, будто бы оставляя дыханием обжигающий след. На мгновение Канда замер. В этой реальности они были вместе уже так долго. В той жизни, которая была за пределами извращенного сознания Неа, у них не было бы даже шанса встретиться — теперешний призрак был почти ровесником отца. Но сейчас Аллен был рядом, живой, чувствующий, только его, такой, каким он всегда должен был бы быть. И от этого японец сходил с ума, срываясь на хриплые стоны при каждом движении. Однако гибкий парень совершенно не был против легкой грубости в обращении, даже наоборот, поощрял ее — достаточно своеобразно, к слову, но очень явно. Юу отчетливо ощущал впивающиеся в его плечи ногти, когда подросток запрокинул голову в беззвучном крике наслаждения, сжимаясь и крепче обвивая ногами поясницу брюнета. Так же отчетливо он ощущал впившиеся в него зубы, когда Аллен кончил с приглушенным вскриком, больше похожим на завывание. Все ощущения обострились до предела в какое-то мгновение, превратившееся в вечность. В ту мгновенную вечность не существовало ничего. И все, на что хватило сил Канды, — покинуть тело Аллена и, сжав парня в объятиях, провалиться в блаженную дрему, столь же неожиданную, сколь и нежеланную сейчас. Просыпаться во сне странно. Настолько странно, что от такого сводит скулы и просыпается препаршивое чувство дежавю. Просыпаться в ожившем кошмаре и того хуже. Вот и Канда буквально очнулся от странного полусна, в который его кинуло буквально как только он оторвался от призрачного Уолкера, сотворенного магией этого места. Он мгновенно поднялся, шаря руками по кровати, вот только самого искомого не было рядом. Кровать все еще была теплой на той стороне, где лежал Аллен, на подушке еще оставался след от головы юноши, а от белья слабо веяло таким знакомым запахом. И Юу, ведомый непонятным, странным, почти сюрреалистичным чувством тревоги, не стал дожидаться, вернется ли парень обратно в постель. Прохладный сквозняк неприятно обжег босые ноги, однако брюнет будто и не обратил внимание на это. На столе стоял подсвечник с огарком, который еще едва заметно дымился, оставляя сизый след в воздухе. Спустя секунду золотистый огонек заплясал на фитиле, и лишь тогда Темный решился пуститься в путь по мрачному дому. Казалось, что это кошмарное место снова изменилось, практически неуловимо, в мелких деталях. Где-то вместо когда-то нейтральной картины с фруктами висело теперь уже совершенно омерзительное изображение гниющих продуктов со всеми характерными элементами для такого рода предметов. Вместо миловидной девушки — изуродованное чудовище или расчлененный труп. Цветы, ранее выглядевшие просто чахлыми, обернулись хрупкими трупами в протухшей воде или сухой земле. В воздухе витал слабый запах пыли и тлена, как если бы он находился в старинном глубоком склепе. Каждый шаг давался если не с трудом, то с ощутимым усилием, будто на лодыжки навесили тяжелые кандалы. Японец не хотел знать, что же именно он увидит в конце своего путешествия, но ему было необходимо это увидеть. То, что породит второй круг сознания Неа, должно стать его персональным кошмаром, и этот сумасшедший знал слабое место своего противника, пусть бы и попал он в него практически случайно, теперь заставляя его блуждать, спускаясь все глубже и глубже по скрипучим темным лестницам с ощущением, будто за спиной мгновенно растворяется часть реальности, а возврат уже будет невозможен. Да что там невозможен — юноше искренне казалось, что если он обернется, то чернильная тьма сожрет его, как черный кофе растворяет в себе зефир. Густая тишина, казалось, патокой текла вокруг, завихряясь и клубясь темным туманом, разрываемым тяжелым, редким стуком капель прошедшего дождя. В окне было заметно, как свинцовые тучи бегут по чернильному небу, и сквозь рваные кустистые края белым чахлым сполохом просвечивала полная луна. Золотистый огонек иногда вздрагивал, словно бы и сам боялся этой словно бы живой темноты. И, пожалуй, странных кукол, которые будто бы сдвигались дальше в тьму при приближении золотого света. Канде иногда казалось, что он видит, как поблескивают их отсутствующие глаза, и слышит, как шипят вполголоса куклы, не успевшие уклониться от золотистого живого света. А за спиной тьма смыкала свои объятия и ждала — вместе с фарфоровыми невестами в белоснежных одеяниях, с выколотыми глазами и нежными застывшими улыбками. Огромные, длинные, прямые коридоры с высокими потолками, мутные зеркала и кошмарные картины заставляли вздрагивать от каждой тени. Яркие лунные лучи резали глаза и темноту, выхватывая неестественно резкие границы объектов и отбрасывая словно бы живые тени на странные обои с вьющимся неприятным рисунком. Сквозь перестук дождя и тишину пробивались звуки, еле различимые, похожие на мираж, навязчивую галлюцинацию, от которой было сложно избавиться, однако Юу с радостью ухватился за нее как за спасение от злосчастной тишины, пугливо и непонимающе озирающейся в поисках нарушителя ее владений. Звук становился все громче, чем дальше и быстрее шел парень по направлению к источнику. Это был монотонный одинокий звук, повторяющийся через определенные промежутки времени, заставляя вздрагивать и замирать буквально на какие-то мгновения. Звук этот был тревожным, странным и каким-то не очень естественным. Плачущим и звенящим. Дрожащая струна выла от напряжения, разливаясь стеклянным хрустом по нервам и стенам. Канда шагнул в огромный зал, темный, высокий, гулкий, словно старинный подвал или склеп. Звук здесь набирал силу, словно вспыхивающий огонь или густой текучий поток, взрывая темноту и тишину. И исходил он от огромного белого рояля, стоящего посреди практически пустой комнаты. Из огромного окна на потолке — гигантской стеклянной паутины — лился хрустальный лунный свет, очерчивая ровный круг вокруг рояля и стоящего рядом с ним парня с белоснежными волосами и алым шрамом на лице, кровоточащим на белую же рубашку, будто слезы. Он стоял, опустив голову, и раз за разом методично ударял согнутым указательным пальцем по одной и той же клавише, словно бы не мог вспомнить мелодию дальше. — Аллен? — окликнул призрака японец, и звон прекратился: палец замер в миллиметре, так и не ударив снова. Юноша странным механическим жестом повернул голову в сторону своего хозяина, и тот ужаснулся тому, насколько пустыми и стеклянными выглядят глаза призрака. Белые волосы упали набок, перекинувшись через плечо. Чем-то так похожие на фату-паутинку, скрывающую лица кукол-невест… — Ты все-таки пришел, спустя столько лет. Ты оставлял меня одного столько раз, что я и не могу упомнить… Я все-таки под конец тебя дождался, и теперь могу все закончить, — едва слышно зашелестел голос подростка, будто бы ветер шевелил сухие осенние листья. Это было очень странно и не то чтобы неприятно, но Канде стало не по себе. Неправильно, глупо, ужасно… Аллен едва слышно рассмеялся, глядя на каменное лицо парня, застывшее в непонимании. А затем одним движением вытащил откуда-то из-за рояля до боли знакомую катану, полыхнувшую синеватым мертвенным свечением в свете луны. И на паркет брызнула кровь. Она попала рубиновыми каплями на рояль, окрасила гранатовым клавиши и коралловым разлетелся по белоснежной рубашке. Канда не успел даже слово вымолвить, как лезвие прошлось по тонкой бледной шее, и тело парня рухнуло на пол, словно подкошенное, не сводя стекленеющих глаз с Темного. Но тот не мог и шага сделать: ступни словно приросли к полу, скованные морозным неприятным ощущением. Лишь взгляд вниз — и брюнет не сумел сдержать тихого вскрика. Его ноги и правда примерзли к полу, скованные холодом и льдом. И стоило ему отвести взгляд от тела Уолкера, как то исчезло, оставляя вместо себя карминовые лепестки и цветы ликориса. А собственное лезвие прижалось к горлу, окровавленное, сжатое такой знакомое тонкой рукой. У самого уха раздался нежный мягкий смешок, на плечо упала горячая алая капля и… *** Канда проснулся с громким криком. Он снова сел на кровати, тяжело дыша и стирая с лица длинным рукавом пот и кровь, текущую из носа ручьем. Длинный рукав…? Юноша с удивлением осмотрел себя. Теперь вместо его одежды на нем была длинная свободная рубашка с длинными, очень длинными рукавами и заклепками для фиксации рукавов, а еще длинные штаны практически волочащиеся по полу. И сама комната очень сильно изменилась. Ржавая кровать со скрипучими пружинами. Продавленный матрас, заляпанный чем-то, подозрительно напоминающим засохшую кровь; в полосатой ткани проглядывают уголки острых пружинок. Оббитые мягкими подушками стены, местами прорванными и обнажившими свои желтоватые внутренности. И раскрытая дверь, собранная из железных пластин и ребристых железных прутьев, местами погнутых и сломанных. Замок был вырван начисто, а сама дверь практически сорвана со скрипучих петель. Юу уже понимал логику этого места: все, что от него требовалось — встать и следовать пути, который создан больным сознанием Неа для него. И в этот раз его привели изгибы сознания в психиатрическую больницу. Очевидно, что сам Кемпбелл уже подозревал, что не все так хорошо с его разумом, как ему хотелось бы, и японец, все глубже уходя в подкорку, раскрывал все больше подробностей о психическом состоянии кузена Аллена. От этого не становилось легче — но возможно, что среди всех этих изуродованных стен, кукол, крови и смертей они найдут ключ… В железную дверь, к которой прислонился парень, что-то глухо ударилось, словно нечто мягкое и большое. Матрас… или тело. Не удержавшись, он заглянул в смотровую щелку, будто надеясь увидеть нечто новое, живое в этом мрачном и пустом месте… На стене, белой, словно мел, была кровавая надпись — не то краска, не то и правда кровь. «Просыпайся». Только лишь это слово. И то — стоило Канде отвернуться на мгновение, чтобы окинуть взглядом коридор, как надпись растворилась, словно бы ее там и не было. Может, послание от настоящего Аллена? Значит, он тоже где-то здесь, блуждает по темницам и ищет его. От этой мысли сердце забилось чуть чаще. Он двинулся дальше, стараясь обходить типичные для заброшенных больниц осколки стекла на клетчатом полу, разбросанные предметы и различные предметы, оставленные тут и там. Штативы от капельниц попадались практически через каждый шаг, скрипучие инвалидные кресла катались по коридорам, словно живые, а из-за дверей доносились неясные шорохи и завывания, хотя в щелки, оставленные для присмотра за пациентами, было видно, что палаты пусты. Только иногда ему попадались внутри следы беспорядка — в чем-то испачканные или же изорванные стены, подозрительные пятна, предметы, которых не должно быть в палате психически больного человека. И даже пару раз он улавливал краем глаза знакомых фарфоровых кукол с пустыми глазами и милыми потрескавшимися улыбками профессиональных жертв. Но все было тихо, спокойно, а порой даже невыносимо тихо, и лишь едва слышный шепоток порой ознобом проходился вдоль позвоночника. Он звал Канду шепотом ветра и сквозняками сквозь щели, и от него становилось намного жутче и страшнее, чем если бы тут стаями гуляли психи. Кстати, никогда нельзя предполагать, что что-то может пойти хуже, чем уже есть: таково уж свойство существующей реальности, что бросать ей подобные вызовы подобно маленькому самоубийству. Из-за угла показалась голова, неровно остриженная, почти лысая. Худое лицо в полупрозрачном измятом наморднике, сквозь которые было видно кошмарный оскал острых, как у хорька, зубов и растянутый в хищной вечной ухмылке искусанные в кровь губы со шрамами. Лихорадочным блеском сияющие глаза, не то кошачьи, не то совиные, с тем же желтоватым блеском на радужке, слепо смотрели вперед: покореженные зрачки были затянуты белесой пленкой. Зато остроконечные уши словно шевелились, ища неосторожную добычу. Худое тело, на котором белая больничная одежда смотрелась, словно на вешалке, явно не было немощным, а непрерывно сжимающиеся в хватке пальцы вполне были способны сломать шею или задушить. Этот человек был психом, тем самым, классическим, и потому вполне мог не рассчитывать свою силу, даже во вред себе. Юу даже перестал дышать на несколько секунд, лишь бы не привлечь внимание этого существа. Он вжался в стену, радуясь, что обходил все, что могло издать лишний звук, и даже шепот будто бы затих при приближении противника. Тот шел вперед, слепо пиная предметы и порой спотыкаясь, и крутя головой. Несколько раз слепой взгляд натыкался на замершего сусликом Защитника, однако каждый раз соскальзывал мимо: парень не позволял себе даже дернуться, совершенно не уверенный, что его не заметят. Длинный нос с острым кончиком словно дергался из стороны в сторону, как если бы помимо слуха у психа сверхъестественно развилось еще и обоняние. Псих шел рваными медленными шагами, иногда принимаясь не то скулить, не то рычать, и звериный взгляд начинал метаться от предмета к предмету. На пару секунд он остановился практически в паре метров, словно нелепое, кошмарное изваяние свихнувшегося скульптора, и на секунду Юу подумал, что ему придется спасаться… Но псих прошел мимо, дергая головой и вздрагивая, будто заевший аниматрон. Брюнет рискнул выдохнуть и продолжить путь только тогда, когда фигура существа скрылась за поворотом. Не был он уверен, что встретившаяся ему тварь действительно принадлежала роду человеческому. Одно было плохо — шепот, хоть и тревоживший его, затих. И парень осознал, насколько было спокойнее, когда казалось, что рядом путешествовал некий ангел-хранитель. Сейчас путешествовать стало куда более неприятно и даже пугающе, особенно когда в конце коридора снова мелькали силуэты психов. Благо, эти твари близко не стали подходить. Путешествие продолжалось, и порой, словно зов из другого мира, шелестел по коридорам шепот «Просыпайся». Как может быть глубока кроличья нора? В какой-то момент Канда потерял бдительность. Виноваты ли в этом однообразные коридоры, запустение и полная потеря ориентации — он не знал. Но когда из полутьмы на него кинулся псих, блестя алчными красноватыми глазами, парень с трудом сдержал крик, инстинктивно отшатываясь и падая на пол в попытке уклониться от твари. Но и псих полетел следом, наваливаясь своей немалой тушей на Юу. Пол и потолок смешались в попытках расправиться с врагом, в процессе битвы с психа слетел намордник, обнажая мелкие хоречьи зубы, перемазанные кровью. Позднее, гораздо позднее Юу не сможет вспомнить, как ему пришла в голову такая идея, но в тот момент она показалась наиболее правильной — брюнет резко откинул руки психа от своего горла и обмотал длинными рукавами тонкую костлявую шею, перекрывая доступ к кислороду, пока тварь не вцепилась зубами в его собственное горло. Существу понадобилось около трех минут, чтобы перестать подавать признаки жизни — много меньше, чем обычному человеку, но за это время, казалось, самому Канде понадобилось стать шизанутым психопатом, чтобы отключить инстинкт самосохранения и со всей возможной силой вцепиться в своего противника, дабы тот не сумел вырваться. Тварь дернулась в последний раз и затихла с едва слышным хрипом. И только тогда Юу отпустил рукава. Он тяжело и рвано дышал, на лбу выступила испарина, а руки побелели от напряжения и мелко дрожали, как при треморе. Он только что убил нечто, что, возможно, когда-то было человеком, если такое понятие вообще могло быть в подсознании чокнутого садиста и убийцы. И чувствовал только отвращение к груде мяса, лежащей на кафельном скользком полу. Все чувства, казалось, атрофировались, не давая ему в полной мере осознать произошедшее. И все же нужно было идти дальше. Если бы кто-то спросил, что чувствовал сейчас брюнет, это можно было описать как страх, бесконечный, неприятный, похожий на блеклую огромную ледяную медузу, своими липкими щупальцами опутавшую сердце. Помещения давили на психику, заставляя сжиматься и укрываться в тенях, словно дикому зверю. И в какой-то момент спасительная тень сыграла злую шутку: Канда не увидел, как в глубине сверкают вечно голодные безумные глаза, похожие на волчьи. Снова не увидел. Однако с этим психом было справиться куда проще — и сложнее одновременно. Сейчас он отлично понимал, что убивает разумное, живое, дышащее существо. Но у него не было особенного выбора, так что или он, или тварь, которая так жаждала вкусить человеческой крови и плоти. Третье столкновение не был столь удачным. Все, что помнил Канда, когда тварь налетела на него, — крик, полный отчаяния и боли, словно бы на куски рвали не Юу, а того, кто кричал. Кричал голосом Аллена, пусть бы юноша, словно со стороны, видел обственное тело, бьющееся в агонии на кафельном полу. Брызги крови картиной безумного абстракциониста расплескались на стену, а под извивающейся тушей, укутанной в белоснежные тряпки, растекалась отвратительная яркая лужа, черные волосы в которой казались чересчур гармоничными, словно тонкие нежные прожилки на прекрасном цветке. До отвращения красиво… И снова пробуждение — словно бы бесконечный день сурка. Третий раз, словно проклятие. Тихий шепоток, опять ставший неразборчивым белым шумом, теперь преследовал, не отставая ни на шаг, и в какой-то мере Юу молился, чтобы он действительно принадлежал седому духу. что тот в безопасности, если такое вообще возможно в этом искривленном, извращенном мире. Теперь он проснулся в спальне, какая была раньше, но со значительными отличиями — местами обои были ободраны, и сквозь куски обоев, свисающие там и сям, было заметно, что стенами этой комнаты служила мягкая обивка. Дверь была простая, деревянная — но со смотровым окошком, затянутым крепкой проволокой. Одежда на парне напоминала обычную, простую, но какую-то лишенную любого травмирующего элемента. Канда уже знал, что от него требуется. Встать и идти. Хотя ему казалось, что тут уместнее другое выражение — восстань и иди. Чему он и последовал. Свечи ему в это раз не дали, и приходилось передвигаться в отсветах грозы за огромными окнами — закрытыми, однако, мелкой тонкой сеткой из стальной проволоки. Пол был покрыт квадратами разного цвета, как и в лечебнице, — только темные участки были не кафельными, а сделанными из обломков паркета, словно бы два мира пытались слиться, связанные друг с другом, как две части одного целого. И снова тут были те куклы-наблюдатели, от которых так и бросало в дрожь, а старинная антикварная мебель стояла вперемешку с держателями для капельниц и катающимися туда-сюда тележками. Шкафы были обляпаны белой краской, возле искореженных дверей стояли таблички с номерами блоков или зарешеченные оконца, через которые можно было бы наблюдать за потенциальными пациентами. Но все это было слишком спокойно. Чересчур. Порой он замечал на стенах красные полосы, разбросанные в хаотическом порядке, но всегда разные, всегда написанные одним и тем же образом и тонкими росчерками. Возможно, в этом была какая-то своя закономерность, которая, увы, ускользала от понимания парня. Оставалось лишь путешествовать по искореженному миру под неусыпным взглядом кукол — искореженных, разбитых, одетых не в подвенечные платья, а в окропленные кровью смирительные рубашки. Красивые волосы падали на нежные фарфоровые лица, если не были предварительно испорчены различными способами — сожжены ли, изрезаны, выжжены краской и осветлителем, полны колтунов, мусора и всевозможной дряни. Только их глаза оставались такими же осмысленными и холодными, как и раньше, даже когда физически их взгляды были совершено лишены своей оболочки в виде стекляшек. Черные провалы ужасали больше, чем хрупкое пустое стекло и бессмысленный блестящий пластик. Гроза за окном набирала силу, превращаясь в бурю, и это странно успокаивало, несмотря на то, что ветви деревьев истерично били в стекло и оставляли мелкие ошметки на сетке. Это давало иллюзорное ощущение реальности происходящего. Одно было плохо — бормотание знакомого голоса глушилось бушующей стихией, и это тревожило куда больше. Его не так раздражали массивные существа, бродившие по коридорам, — от них можно было довольно легко спрятаться, если вовремя услышать. Напоминали они огромные шары, напичканные оружием, и где-то уже Канда их видел, как ему в тот момент показалось. Насколько это было правдой — измученный парень не мог сказать толком. Его вполне устраивало, что твари не замечали искомую ими жертву. В том, что искали они именно его, брюнет даже не сомневался: других живых существ тут просто не было и не могло быть. Даже в реальности Аллена — длинноволосого, взрослого и такого живого — он начинал сомневаться, будто в мороке. Хитросплетения коридоров и мрачных, немного однообразных комнат, заставляли Юу прислушиваться к своим инстинктам, сумрачным, неясным и больше напоминающим паранойю. Но в данном случае он предпочел взять за аксиому, что паранойя вполне может оказаться прекрасно работающей интуицией, а следовательно — к ней необходимо прислушаться. И он не ошибся — через несколько поворотов он свернул в длинный коридор. наполненный окнами и полутьмой, рассеиваемой странным хрустальным светом, который, казалось, хрупкими тонкими лучиками висел в воздухе совершенно буквально. Он попытался прикоснуться к тонким лучикам — однако пальцы прошли сквозь кажущийся материальным свет. Так и должно было быть, однако Темному показалось, что у него окончательно поехала крыша на фоне всего случившегося… Этот кошмарный мир, состоящий из углов, резких линий и сумасшедших бело-черных переходов, губительно влиял на нервную систему и психику, заставляя верить в то, что не могло быть согласно здравой логике. Как шепот человека, которого не было рядом… Прямые, словно стрелы, лучи тревожили его. Несмотря на полную алогичность, в этом мире ничто не происходило без причины, и даже блуждания экстрасенса были скорее способом добраться до тайн, чем необходимостью: в какой-то момент начало казаться, что в его силах просто развалять это пространство как карточный домик. Но последствия могли быть самыми непредсказуемыми… Начиная от смерти всех, кто пришел вместе с Кандой, и заканчивая еще большим безумием Неа. И потому, повинуясь голосу недопаранойи, он повернул голову к окнам, прищурившись и стараясь разглядеть, что же пытались высветить эти хрустальные лучи. В тот же момент, словно именно этого и ждало сумеречное пространство чужого разума, прекратилась гроза, и сквозь кустистые тяжелые облака, похожие на клочья черной ваты, выглянула кислотно-белая луна. Канда увидел, что это пространство — не цельный дом, а огромное квадратное здание с небольшим парком в центре. В глубине парка находилось много деревьев, высоких и низких, однако соседние окна были видны очень четко. Некоторые из них, во всяком случае, как раз те, на которые с таким упорством указывали полупрозрачные лучи света. Темные деревья в этих местах образовывали что-то вроде арок, сквозь которые пробивались белесые ленточки лунного света, и Юу готов был поклясться, что они отражались в разные стороны от хрустальных неосязаемых лучей в разные стороны, словно от стеклянной поверхности с острыми непредсказуемыми гранями. Вот только то, что высветили эти лучи, совершенно не радовало самого парня. Он узнал красные росчерки, полосовавшие стены. Он помнил их, нескладные и похожие на хаотичные мазки свихнувшегося художника. Вот только теперь, издалека, они обрели пугающий смысл. «Они идут» — вот что гласила надпись, превратившись из диковатого беспорядка в некое подобие смысла. Они…? И упавшую на эту реальность тишину огласил пронзительный визг, не имевший ничего общего с обычным человеческим голосом. Это был тот сигнал, который запустил цепочку событий. Канда сразу понял, что пора бежать, и доверился инстинктам, а также полупризрачной дымке, которая будто вела его дальше, в глубины мрачного таинственного лабиринта. У него не было выбора, кроме как бежать дальше, когда за спиной он услышал звуки, крайне похожие на шлепание босых ног по холодной гладкой плитке. Множества босых ног, поправка. Не удержавшись, он бросил взгляд за плечо и с трудом сдержался, чтобы не припустить еще быстрее. За его спиной неслось с десяток разномастных психов, все без намордников и абсолютно свободные в действиях. И впереди всех был страшный, похожий на наспех сшитую куклу Аллен. Если это существо вообще можно было назвать Уолкером… Разноцветные глаза — один серый, а второй золотой. Длинные каштановые волосы с клочками белой короткой шерсти, похожие на выходку сумасшедшего парикмахера. Но куда страшнее было лицо: красивые, мягкие черты менялись, перетекая из таких родных в оскал Неа, кривые и ломаные линии искореженного существа. Будто бы сам Кемпбелл занял тело Аллена и теперь стремился изменить его под свою собственную внешность, затирая личность брата. Выбора не было — следовало бежать, сломя голову… Призрачный след безошибочно уводил от преследователей, иногда Канде даже казалось, что он видел полупрозрачную белоснежную фигуру, которая показывала рукой, куда следует свернуть. Гул позади нарастал: охотников на одну безумную жертву становилось все больше, и они жаждали его крови. След привел его в небольшую комнату, и дверь позади захлопнулась, как от сильного ветра, обрезая парня от толпы: створка захлопнулась практически перед носом оскалившего острые длинные клыки существа, принявшего смешанный облик братьев. Твари за тонкой перегородкой взвыли. Вот только из комнаты не было выхода. Голые стены, без окон, без дверей, обшарпанные, с искривленными линиями и странно холодным воздухом в комнате. В ней не было мусора, но и от ее чистоты становилось не по себе. А в самом центре была огромная дыра с рваными краями, достаточно широкая, чтобы в нее упасть без особых проблем. Но внизу… не было ничего. Не видно и не слышно. Не то очередной портал, не то смерть, в этот раз окончательная. Но если то серебристое создание хотело спасти Канду, то вряд ли после прыжка его ждало нечто ужасное, разве нет? Или же призрак оказался лишь хитроумной ловушкой, созданной больным сознанием? Шепот стал практически криком, неразборчивым от воя в коридоре, дверь уже не выдерживала, треща и ломаясь под напором. Нужно было решаться. Проем казался бездной, кроличьей норой, в которую следовало нырнуть, как той самой Алисе. И Канда решился за мгновение до того, как узкие тонкие цепкие пальцы Кемпбелла сомкнулись на шее парня, стремясь вспороть острыми когтями слишком тонкую кожу. — Мы уже думали, что ты не очнешься, — Клауд была первой, кто поприветствовал Темного, с коротким полувскриком-полувздохом открывшего глаза. Он недоумевающе озирался, пытаясь проморгаться. Последнее его воспоминание было о том, что шепот разросся в пронзительный вскрик, а тьма стала вязкой и тяжелой, будто загустевшая вода, и Юу начал захлебываться ей. — Что произошло? — тут же осведомился подросток, и женщина неопределенно пожала плечами, едва заметно улыбнувшись. — Очередная загадка свихнувшегося духа. Я видела нечто вроде огромной башни, полной служителей Ватикана, и сама была экзорцистом, — поделилась Найн своим видением. — Я видел какую-то чехарду образов. Сначала огромный древний особняк, потом психбольница, потом какая-то их извращенная смесь… — начал было делиться Канда, как наткнулся на взгляд Аллена, странно-удивленный. Но юный призрак тут же скосил глаза в сторону, смотря куда угодно, но только не на Защитника, и на высоких скулах появился румянец. — В некоторых местах наши путешествия пересекались, — лаконично произнес седовласый, заставляя юношу призадуматься над тем, что же видел фамилиар. — Есть плохие новости, — раздалось со стороны Лави, и размышлять стало просто некогда: все внимание тут же обратилось на него. — Еще двое не проснулись, — возле рыжего таяли два призрака, превращаясь в серебристую пальцу. Им никогда не суждено было же открыть глаза и вновь увидеть мир — во всяком случае, этот. В то же мгновение на другом конце коридора открылась новая дверь, темная, как глубины омута.