***
Элизабет смотрит на Курта долгим внимательным взглядом. Он выглядит безупречно, как всегда - уложенная волнами челка, объемный серый свитер, который только подчеркивает его изящную худобу, стильные ботинки и узкие темно-синие джинсы. Только бледное лицо и круги вокруг глаз могут сказать, что он пережил этой ночью. Курт нервно сжимает стаканчик из Старбакса, но Элизабет всё равно видит, как дрожат его руки. - Ты за рулем? - спрашивает она мягко, открывая верхний ящик стола. - Нет, я... не смог сесть за руль, - Курт поднимает на неё абсолютно безжизненные потухшие глаза. Элизабет достает таблетки, наливает воду в стакан, и ставит перед ним. - Отлично. Выпей это. - А это...? - бровь вопросительно изгибается, и это настолько в стиле Курта, что Лиз не может сдержать улыбку. - Не имеет значения. Просто выпей. Ты работаешь сегодня? - Пришлось всё отменить. - Замечательно. Когда мы уладим здесь всё, я завезу тебя домой. Тебе есть с кем побыть сегодня? Курт вцепляется в неё колючим взглядом. - Я хотел быть здесь. С ним. - Выпей таблетки, и мы обсудим это. Ну же, Курт, - голос Лиз становится строгим и требовательным, и Курт сдается. Он проглатывает таблетки, запив глотком воды и напряженно сжимается в кресле. Как уже много раз до этого. В такие минуты он напоминает Элизабет её маленького сына, когда тот узнал, что папа больше не будет жить с ними. Отчаянье, скрытое внутри. Боль, которую невозможно высказать словами. И ей так хочется облегчить эту боль, сказать что-нибудь, чтобы он успокоился, но, как и в случае с сыном, она знает, что никакие слова не помогут. С Блейном сейчас разговаривает её подруга, заведующая психиатрии, и Элизабет ждет её для беседы. Но до этого ей нужно привести в порядок Курта. Она садится в кресло напротив него и сжимает его руку. - Ты должен снова ходить к психотерапевту. Курт дергается. - У меня нет времени, и лишние деньги... И я должен выписать тебе чек сейчас. Сколько? - Ни цента, Курт. Блейн полежит здесь в рамках моей программы, и психиатрия возьмет его на лечение тоже бесплатно. Я всё уладила. Просто...выдохни немного. - Думаю, я мог бы отменить кое-что и...Джулия готова будет принять меня? - Разумеется. Всегда готова. Курт слегка расслабляется, но его руки всё ещё остаются ледяными, и Элизабет неосознанно сжимает его пальцы, согревая. - Спасибо, Лиз, - тихо говорит Курт, - я твой должник, это... - Брось, - твердо отвечает она, - ты знаешь, вы больше, чем просто работа. И всё, что случилось... Ты не виноват, Курт. Перестань корить себя. Ты измотан, ты сам на грани. Если не хочешь лежать в соседней с Блейном палате, прекрати изводить себя. Прекрати себя нагружать. Сходи к Джулии. Дай себе дышать, Курт. Пожалуйста. Элизабет никогда не признается Курту, что оплатит пребывание Блейна в больнице со своего счета. Потому что, как она и говорит ему, Блейн и Курт - больше, чем работа. На время беседы с Николь, заведующей психиатрии, Элизабет оставляет Курта в своем кабинете. Они возвращаются через пятнадцать минут и застают его в той же позе, в какой оставили - сжавшегося в напряженный комок в кресле, потерянного и несчастного. - Здравствуйте, мистер Хаммел-Андерсон. Я Николь Найт, психиатр, - улыбается Николь. - Здравствуйте, - Курт звучит спокойней, и Лиз знает, что это подействовал транквилизатор. - Мы с доктором Кейн провели небольшое совещание. Вы готовы услышать наши выводы? - Да-да, разумеется. Николь садится напротив него, а Элизабет занимает свое место за столом и глубоко вздыхает. Курту вряд ли понравится то, что он сейчас услышит, но они обе считают это необходимой мерой. Так будет правильно - для них обоих. Николь начинает говорить мягким, вкрадчивым голосом. - У вашего мужа так называемый депрессивный эпизод. Сейчас я не вижу признаков аутоагрессии, так что думаю, что попытка суицида не повторится. Но мы, разумеется, примем все меры предосторожности. Лечение будет как медикаментозным, так и психотерапевтическим. Я возьму его на индивидуальные консультации, плюс он будет посещать несколько групповых занятий. Он пробудет здесь как минимум три недели, но, если состояние позволит, на Рождество мы отпустим его домой на один-два дня. У вас есть какие-то вопросы по этой части? - Я...мог предотвратить это? - Вряд ли. Судя по нашей беседе, решение о попытке суицида была принято спонтанно, и заранее это не планировалось. Вы могли заметить сниженный фон настроения, и апатию, но вы же не психиатр, верно? Вы не могли знать, что это означает. Не вините себя, мистер Хаммел-Андерсон. Это не поможет никому из вас. Курт медленно кивает, но по нему непонятно, согласен он или нет. - Далее... Я считаю, что у вас с вашим мужем сформировалась созависимость. Это не идет на пользу ни ему, ни вам. Поэтому я запрещаю вам посещение мужа на ближайшие два дня. Курт широко раскрывает глаза. - Что?! Я... Вы... Элизабет мягко прерывает его. - Курт, это необходимо. Вам нужно оторваться друг от друга. Блейн будет сосредоточен на лечении, а ты займешься собой. Вам необходимо это разделение. Ты навестишь его в воскресенье. Мы присмотрим за ним, обещаю. Курт ошарашенно молчит, и только румянец на щеках выдает высшую степень его волнения. Николь поднимается. - Если у вас нет вопросов ко мне, мистер Хаммел-Андерсон, я пойду. Вы можете попрощаться с Блейном сейчас, потому что потом мы начнем лечение. - Нет...я... Спасибо вам, доктор Найт. Я могу в воскресенье зайти к вам, чтобы узнать, как продвигается терапия? - Разумеется, но уверена, что Элизабет будет осведомлена даже лучше меня, - улыбается Николь. Когда она выходит за дверь, Курт гневно смотрит на Элизабет. - Это называется заговор, Лиз! - Это называется терапией, Курт, - спокойно отвечает она, - Николь права. Ты загнал себя в угол, и Блейн там вместе с тобой. Созависимость никому не шла на пользу. Я буду рядом с ним, и прослежу, чтобы всё было в порядке. Курт сосредоточенно смотрит в пол и молчит. - Курт? Ты доверяешь мне? Как врачу? Как другу? - Да. И снова да, - наконец отвечает он, - доверяю. Прости, просто это так... - Выбивает из колеи, я знаю. Поработай с Джулией. Отдохни. Тебе есть, с кем побыть сегодня? - Да, думаю...да. - Тогда попрощайся с Блейном и поехали. Я отвезу тебя домой. - А ты...разве не работаешь? - Сегодня у меня выходной, - хмыкает Лиз. - Боже, прости... - Хватит. Хватит извиняться. Всё нормально. Идем? Курт молчит, поднимаясь с кресла. И молчит, когда крепко обнимает Элизабет. Она обнимает его в ответ, слегка поглаживая по плечам. И понимает, что сделает для этих двоих всё, что в её силах. Всё, чтобы они могли быть счастливыми.***
Снова та же палата, и Блейн полусидит на функциональной кровати. Снова звуки больничной жизни из коридора. Курт садится на край кровати и сжимает руку мужа. Она теплая, как и всегда. - Доктор Найт сказала, что ты придешь только в воскресенье, - хриплый равнодушный голос Блейна заставляет Курта непроизвольно вздрогнуть. - Да. Они считают, что так будет лучше. Что нам нужно побыть отдельно друг от друга. - Они, - хмыкает Блейн. - Я бы никогда не предложил это, Би, - Курт фактически оправдывается и ненавидит себя за это. - Ладно. - Би, ты - всё, что у меня есть. Ты же знаешь это. Я люблю тебя. - Ладно, - упрямо повторяет Блейн, не глядя на мужа. И в этот момент Курт делает то, чего не делал уже много лет. Он задает самый унизительный, по его мнению, вопрос. - А ты любишь меня? Это никогда не должно быть так. Курт всегда считал, что слова о любви должны быть произнесены без давления, без принуждения, без каких-либо манипуляций. И в отношениях с Блейном он никогда не чувствовал недостатка в этих словах. Муж обожал говорить ему нежности, глупости, давать ему ласковые прозвища и признаваться в любви. Но сейчас Курту просто жизненно необходимо это услышать. И он опускается до этого вопроса. Блейн молчит несколько секунд и смотрит Курту в глаза. - Да. Этого недостаточно, этого слишком мало, это не то, что хочет слышать Курт перед двухдневной разлукой, но это, очевидно, всё, что Блейн может дать ему сейчас. Они сидят в тишине какое-то время. Курт проводит пальцами по лицу Блейна, и наклоняется для поцелуя. Но муж не тянется ему навстречу, не раскрывает губы, не улыбается в поцелуй. Он просто позволяет Курту делает всё, что тот захочет. Равнодушно и безжизненно. - Я вернусь в воскресенье. Элизабет присмотрит за тобой. - Хорошо. - Могу я...рассказать Куперу и папе с Кэрол, что произошло? - это важный вопрос, важнейший, на самом деле. - Мне всё равно. Делай, что считаешь нужным, - равнодушно отвечает Блейн. - Хорошо, - ровно говорит Курт, несмотря на бурю внутри. Как Блейну может быть плевать на брата, на Хаммелов, которые стали его семьей? Неужели он даже не волнуется, каким ударом это станет для Купера? Неужели ему действительно всё равно? Курт глубоко вздыхает и снова наклоняется, целуя Блейна в щеку и ненадолго прижимаясь к нему всем телом. Он хочет запомнить его тепло, его запах, звук его сердцебиения, мягкость его кожи. Он хочет унести с собой частичку Блейна, чтобы пережить эти два дня вдали от него. И, пожалуй, именно в этот момент Курт начинает осознавать, что Элизабет и Николь в чем-то правы.***
- А мне можно пить алкоголь? - спрашивает Курт, когда Элизабет выруливает на дорогу. - Я понимаю твое желание напиться, но как врач и как друг отвечаю - нет. Во-первых, это не сочетается с твоими таблетками, а во-вторых, топить проблемы в алкоголе... - Знаю-знаю, - уныло отвечает Курт и вертит в руках телефон. Элизабет следит за дорогой и молчит. Курт должен сам принимать решения. Наконец, он нажимает на кнопку вызова и Лиз облегченно вздыхает, когда понимает, что Курт звонит Рейчел и просит её приехать, не объясняя ничего. - Она уже выезжает, - комментирует Курт, закончив разговор. - Собираешься ей сказать? - А у меня есть варианты? Конечно, я скажу. Мне надо поспать, а я не могу спать один...там. - Я понимаю, - мягко говорит Лиз. Они обнимаются на прощанье, и Элизабет обещает позвонить вечером. - Поспи, - говорит она мягко, - поспи, поговори с кем-нибудь, и просто...будь. Воспользуйся этим моментом. - Спасибо, - слабо улыбается Курт. - И позвони Джулии. - Или я лягу в соседнюю с Блейном палату? - Именно так. Они улыбаются друг другу, и Элизабет крепко сжимает руку Курта, прежде чем сесть обратно в машину.***
Курт лежит на кровати, свернувшись маленьким напряженным клубочком, завернутым в два одеяла, и крепко сжимает руку Рейчел. - Я не могу заснуть, - страдальчески вздыхает он. - Давай просто поговорим? - предлагает Рейчел, поглаживая свободной рукой каштановые пряди. - О чем? - О чем ты думаешь сейчас? - Рейч, пожалуйста, - даже не видя его лица, она знает, что Курт поморщился. Рейчел наклоняется к вороху одеял, обнимая его свободной рукой. Пальцы второй продолжает сжимать Курт. - Скажи мне. Ты знаешь, что можешь рассказать мне всё, милый. Я с тобой. Я всё пойму. Клубочек, к которому она прижалась сейчас всем телом, делает несколько глубоких и тяжелых вздохов. И Курт начинает говорить. Почти бессвязно, просто вываливая всё, что он пережил и передумал за это время. О своем всепоглощающем чувстве вины, о ежесекундной потребности видеть и ощущать Блейна, о том, что он недостаточно хорош, чтобы заботиться о нем, о равнодушии мужа, о Купере, который сойдет с ума, когда узнает, о страхе, о своей боли... О своем бессилии перед теми ударами, которая судьба, вселенная, или что там есть наверху, наносит им снова и снова. И о том, что эта борьба никогда не кончится, а он так чертовски устал... Когда поток слов начинает иссякать, Курт лежит на плече у Рейчел, всхлипывая и даже не вытирая слезы, рисующие дорожки на его щеках. Она обнимает его двумя руками и слегка покачивает, словно убаюкивая. Через какое-то время всхлипы переходят в глубокое сонное дыхание, и Рейчел укрывает Курта одеялом, пытаясь встать. Но он судорожно вздыхает, крепко хватаясь за её руку, и ей ничего не остается, кроме как замереть рядом с Куртом, охраняя его сон. Когда Курт открывает глаза, он на мгновение теряет связь с реальностью. За окном темно, и он не может понять, вечер сейчас или ночь. - Эй, - Рейчел нежно гладит его по голове, - ты проснулся? - Не совсем, - честно признается он. - Сейчас восемь вечера. Хочешь есть? - Нет. Но, видимо, ответ тебя особо не интересует. - В точку, - улыбается Рейчел, он чувствует это, даже не видя её лица, - мы едем к Сантане и Бриттани на ужин. - Я правда должен? Рейчел садится поудобнее, вынуждая его оторвать лицо от её плеча и посмотреть ей в глаза. - Ты правда должен поесть, и мы правда не будем ничего готовить здесь. - Что ты ей сказала? - Ничего. Сам расскажешь, если будешь готов. Курт вздыхает. - Я готов. Когда через несколько часов он сидит в уютной гостиной с Пончиком на коленях, то весь смысл человеческой жизни для него сосредотачивается на этом маленьком мальчике, который увлеченно вертит в руках мягкий шуршащий мячик. У Пончика темные вьющиеся волосы и карие глаза, его кожа нежного бронзового оттенка, и, когда он улыбается, на его щеках выступают ямочки. У них мог бы быть такой же малыш. Он мог бы также улыбаться, лепетать что-то невнятное на своем птичьем языке, перебирать маленькими пальчиками игрушки и сонно зевать, хлопая длинными ресницами. И его макушка, может быть, также пахла бы медом, корицей и чем-то ещё невыносимо сладким и родным. И, засыпая, он мог бы также тяжело виснуть на руке Курта, согревая её теплом своего маленького тельца. И тогда всё можно было бы пережить, абсолютно всё. Потому что это было бы продолжение их с Блейном любви, бесконечное, от детей к внукам и правнукам, и малышам, которые никогда не узнают их, но будут рассматривать на фотографиях, тыкая в их лица маленькими пальчиками. Никогда ещё Курт так отчаянно и так осознанно не хотел ребёнка. Никогда ещё он так не горевал о том, что, возможно, этого никогда не произойдет. Сантана обнимает его за плечи, когда Бритт забирает Пончика, чтобы уложить малыша в кроватку. - Оставайся сегодня с нами. Гостевой диван в комнате Пончика очень удобный. Курт кивает. Это то, чего он действительно хочет сейчас. Завтра будут звонки Куперу и папе с Кэрол. Завтра снова будет отчаянье и чувство вины. Завтра будут мысли, и переживания, и рассуждения, но сегодня он хочет просто слушать дыхание ребенка рядом с собой. Дыхание новой, невинной жизни.***
Блейн выглядит физически здоровым. На щеках проступает румянец, губы иногда трогает улыбка, он ест, спит, посещает терапию, разговаривает с Куртом и Купером, и с Николь. Но Курт никогда ещё не видел его настолько сломленным. Отказавшимся от борьбы. Равнодушным и безразличным ко всему. Николь, отпуская их на Рождество домой, долго говорит о том, что у Блейна больше нет суицидальных мыслей, и, может быть, это действительно так. Но и Блейн больше не Блейн. Он не пытается отвечать на шутки Купера и не затевает с ним шуточной борьбы за сладкий картофель. Не выгрызает сердечки в индейке. Не целует Курта украдкой, пока все заняты едой. Не смеется задорно и заразительно. Не поет вместе со всеми рождественские песни. Не кидается рвать бумагу на подарках так, как будто ему пять с половиной и Санта должен принести ему трансформера на Рождество. Блейн сидит и без каких-либо эмоций наблюдает за рождественской суетой в их лофте. Он отказывается ходить, ссылаясь на то, что ему тяжело держать равновесие и ему удобно в инвалидном кресле. И больше не раздражается и не возражает, когда Курт или Купер помогают ему с бытовыми мелочами. Купер пытается улыбаться, что-то шутит, пихая Блейна в плечо и вспоминая, как тот в три года караулил Санту у камина и уснул под ёлкой. Курт с улыбкой наблюдает за ним. Он не умаляет своих переживаний и своей любви к мужу, но из всех присутствующих Купер тяжелее всего перенес попытку самоубийства Блейна. Он буквально чуть не сошел с ума, когда узнал. Примчавшись из Лос-Анджелеса первым же рейсом, он часами просиживал с Блейном в больнице, и плакал вечером у Курта на плече. Он порывался переехать в Нью-Йорк, бросив свою актерскую карьеру, и посвятить всё время младшему брату. Он клялся, что будет его сиделкой. Курт никогда не видел его таким потерянным и испуганным. И сейчас Купер изо всех сил делает вид, что всё нормально, но в глубине его глаз застыла такая боль, что, кажется, он готов выть от отчаянья. Они все снова, как и в День Благодарения, чувствуют крепость семейных уз, счастье от того, что они просто вместе, смотрят друг на друга, живые и любимые. Все, кроме Блейна. Рождество с ноткой грусти. С примесью горечи, как от лакричной конфеты. Когда 31 декабря Блейн звонит Курту и просит его не приезжать в больницу в новогоднюю ночь, тот внутренне почти готов к этому. Они с Купером встречают Новый год вдвоем в лофте, сидя в темноте у рождественской елки и пересматривая многочисленные фотографии. Годовалый Блейн в джинсовом комбинезончике сосредоточенно жует печенье, и крошки запутались в его буйных кудряшках. Пятилетний Блейн влез на дерево и гордо стоит, вцепившись обеими руками в ветку. Блейн и Купер сидят на лошади и счастливо смеются. Блейн и Купер исполняют "We will rock you" на заднем дворике их дома. Блейн в первый день в Далтоне, улыбается доверчиво и открыто. Курт и Блейн на выпускном. Их свадьба. Купер, Блейн и Курт, празднующие свадьбу во второй раз по настоянию Купера. Блейн и Курт в ЛА, в гостях у Купера. Они все втроем на шестую годовщину свадьбы, на пикнике в Центральном парке. Счастливые и смеющиеся, открытые будущему и уверенные, что впереди только хорошее. И Курт почти уверен, что в этих фотографиях - их с Блейном прошлое. И будущего у них больше нет. Тишина в палате почти оглушает. За окном падает мягкий пушистый снег. - Ты всё ещё любишь меня? - отчаянно спрашивает Курт, свернувшийся калачиком у Блейна под боком. - Я не знаю, - равнодушно отвечает Блейн, не поворачивая головы. - Ты всё ещё хочешь быть моим мужем? - Не знаю. Курт почти физически слышит звон своего сердца, падающего на пол и разбивающегося на тысячи кусочков. Он уверен, что это конец.***
Блейн исправно принимает лекарства и посещает терапию. Он часами разговаривает с Николь, и участвует в обсуждениях группы. Он терпит положенное время на физиотерапии, хотя ни капли не старается. Просто не понимает, зачем. Всё это не имеет смысла. И ему, если уж быть честным, всё равно, что будет с ним дальше. Сможет ли он ходить, разговаривать, обслуживать себя. Блейн не ощущает себя ни сломанным, ни сломленным, ни больным. Он вообще по большей части никак не ощущает себя. Все эмоции зарыты где-то глубоко внутри, и он не делает ни единой попытки вытащить их наружу. Ему всё равно, будет он один или с Куртом, и будет ли приходить к нему Купер. Ничего не имеет значения для Блейна. И он не хочет напрягаться, чтобы это изменить. Существовать в таком режиме очень легко. Нужно только есть, спать и делать то, что положено. Приходится и разговаривать, но оказалось, что, если не вкладывать в это никаких эмоций, разговаривать очень даже легко. Он может рассуждать об инвалидности, о несправедливости, о воспросах жизни и смерти с такой легкостью, как будто говорит о завтраке. И его иногда даже удивляет то, с каким упорством Курт приходит к нему каждый день, сворачивается рядом на кровати или сидит в кресле. И говорит. Блейн почти не вслушивается в его слова, но настойчивость мужа его впечатляет. Но, в конце-концов, люди же разговаривают каждый день с котами, или фотографиями родственников. С теми, кто никогда не ответит им. А Блейн даже иногда реагирует на вопросы, правда, его ответы не отличаются разнообразием: "да", "нет", "не знаю", "всё равно". Он иногда вспоминает тот вечер, когда попросил Сантану уйти пораньше. Он действительно не собирался делать того, что в итоге сделал. Ему просто надоело, что с ним нянчатся. Сантана сопротивлялась недолго. Он всегда обладал даром убеждения, да и его природное обаяние сыграло свою роль. Но когда за ней захлопнулась дверь, на него вдруг обрушилась бессмысленность его существования. Мысли о долгих годах, когда в его жизни не будет ничего, кроме его инвалидности и сидения в четырех стенах. И ему просто захотелось закончить это всё. Блейн помнит, что это не было страшно. Просто странное ощущение воды внутри и невозможность вдохнуть. Но он не пытался вынырнуть, нет. Ему всё ещё хотелось закончить всё это. И когда он потерял сознание, он был уверен, что охватывавшая его чернота - навсегда. Но жизнь решила иначе, что ж... Он может жить и так. Какая, по сути, разница? Он и сейчас живет в той же черноте, только она теперь внутри него, вязкая, липкая и делающая его равнодушным ко всему. Он помнит, как любил Курта. Как любил Купера. Он помнит нежность объятий мужа и улыбки, обращенные к брату. Но это было как будто в прошлой жизни. А теперь страница перелистнулась и вспоминать об этом...даже глупо. И бессмысленно. Обсуждение в этот раз затянулось. Группа бурлит, волнуется и только Блейн, как всегда, отстранен от происходящего. И когда начинает говорить Майкл, до него даже не сразу доходит, что мужчина обращается к нему. - Если мы говорим о жалости к себе, то у нас тут есть пример жалости к себе, возведенной в абсолют. Посмотрите на Блейна - да мы просто не существуем для него, и весь мир не существует. Только он, только его состояние. Это ли не та самая жалость к себе, которая наносит вред не только ему, но и всем, кто его окружает? Психиатр жестом прерывает Майкла и обращается к Блейну. - Ты не против выслушать Майкла, Блейн? - Пусть говорит, - пожимает плечами тот. - Ты осознаешь, что Майкл может сказать неприятные вещи, и ты можешь прервать его в любой момент? - Да, - спокойно отвечает Блейн. Что может сказать ему Майкл? Ничего такого. Ничего, что бы могло задеть. Блейн помнит, что Майкл тоже пытался покончить с собой после того, как ушла его жена. У Майкла на живот выведена стома*. У него, кажется, был рак кишечника. - Ты погряз в жалости к себе, Блейн, - говорит Майкл горячо, - и когда я вижу твоего бедного мужа, мне до слез жалко его. Ты его вообще видел? Да он похож на призрак. Он приходит к тебе каждый день, а ты даже не поворачиваешь голову в его сторону. Ты упиваешься тем, какой ты несчастный, равнодушный и остывший к жизни. Но знаешь, ты не такой. Никто из нас не такой. И когда твой муж устанет и уйдет от тебя, ты наконец вынешь голову из своего убежища и поймешь, что остался один. Знаешь, почему от меня ушла жена? Не потому, что я инвалид, у которого какашки вываливаются в пакетик на животе. А потому, что я так жалел себя, что не обращал на неё внимания. О, я упивался любовью и жалостью к себе. А она выбивалась из сил, пытаясь угодить мне, помочь, утешить. Но мне было плевать, ведь я же болен. Если бы я мог всё вернуть, Блейн, я бы всё исправил. Но правда в том, что у нас всего один шанс. И у тебя он тоже один. И ты можешь быть счастливым. Просто тебе приятнее сидеть в своей раковине. И знаешь, что, Блейн? Это отвратительно. И когда ты растеряешь всех, тогда ты станешь отвратителен и сам себе. Майкл тяжело переводит дух, и группа продолжает бурлить, обсуждая его точку зрения. Но Блейн больше не слушает. Он смотрит в глаза Майкла и вдруг острое чувство пронзает его. Чужая боль. Чужое отчаянье. И это становится отправной точкой. - Курт? - Да, дорогой? - Можешь не приезжать сегодня? - Да...конечно. Если ты этого хочешь. - Хочу. - Хорошо. Завтра? Я могу приехать завтра? - Да. Думаю, да. И, Курт... - Да, милый? - Я всё ещё хочу быть твоим мужем. После этого разговора Блейн просит о дополнительной консультации с Николь и их сессия длится больше четырех часов. Вернувшись к себе в палату, Блейн думает. И чувствует. Он чувствует столько всего: стыд, раскаянье, любовь, нежность, гнев, боль, обиду, грусть. Это ощущается так, словно прорвало плотину и вода водопадом хлынула в пересохшее озеро, наполняя его до краев и заполняя трещины в иссушенной земле. Блейн почти тонет в этих чувствах, но одновременно и наслаждается ими. Снова чувствовать, снова жить, снова дышать - это то, что заставляет биться его сердце чаще и чаще. Он жив. Он любит и любим. У него есть семья. Он будет делать всё, от него зависящее, чтобы справится со своей болезнью. Потому что он болен, и этого не изменить. Но у него есть будущее.***
Курт осторожно присаживается на край кровати, пытаясь не разбудить спящего мужа. Он сейчас такой знакомый, такой родной, и можно даже притвориться, что всё по-прежнему. Что Блейн сейчас откроет глаза, улыбнется и скажет своим завораживающим голосом "Привет" с этой его неповторимой интонацией, в которую Курт готов влюбляться снова и снова. И это случается. Ресницы дрожат, глаза открываются и лицо Блейна озаряет широкая улыбка. У Курта перехватывает дыхание. - Привет, - говорит Блейн. Как сотни раз. В Далтоне на лестнице, и в библиотеке. В МакКинли, стоя у шкафчиков. Наутро после их первой ночи. Наутро после свадьбы. Он поднимает руки в знакомом жесте и Курт падает в его объятья, задыхаясь от счастья, от близости, целуя знакомую линию подбородка и прижимаясь носом к ямке на шее. - Я люблю тебя, - шепчет Блейн, - и никогда не переставал. - И я люблю тебя, - отвечает Курт и прижимается губами к знакомым губам. И Блейн, как всегда, тянется ему навстречу, отвечает на поцелуй, полный нежности и сожаления. Просьбы о прощении, объяснения, обсуждение совместного будущего - всё это будет потом. А сейчас они позволяют себе просто быть, свиваясь в одно целое на больничной кровати, целуя и обнимая друг друга, забыв обо всем остальном мире. Потому что они всего лишь люди. Живущие одним счастливым днем. *Стома в хирургии — искусственное отверстие, создающее сообщение между полостью любого органа (например, кишечника, трахеи) и окружающей средой. Данное отверстие накладывается на полый орган при его непроходимости или для исключения из работы отделов, лежащих ниже стомы. В данном случае это колостома, где часть кишечника выведена в отверстие в животе и заканчивается мешком для принятия каловых масс.