Бульвар

Не то чтобы у Уинстона осталась хоть капля совести, но когда Зейн сказал, что хочет отгул на день своего рождения, Бэн махнул рукой. Он даже не стал возникать, когда Малик мельком заметил, что это подразумевает отгул и для Луи — Уинстон снова махнул рукой — видимо, помнил еще, как они работали на износ и какую прибыль потенциально могут принести, если не будут чинить ему проблемы. Разве что он мельком заметил, что возьмет с них больше, чем обычно, в следующую смену. Зейну было все равно. Когда он услышал: «проваливайте», в голове уже закрутились виды города, теплая ладонь Луи в его руке, горячий, ароматный кофе в забегаловке, прогулка по заснеженному парку, коньки вместе с Томмо на замерзшем пруду и, может, если останется время, еще какое-нибудь глупый массовый фильм в кинотеатре и огромное ведро очень соленого попкорна. Луи снова был очаровательным. Натянул ужасную цветастую шапку с помпонами на самый лоб, спрятал руки в свежеподаренных митенках, достал из сундука какой-то ужасный бушлат и высокие сапоги на толстой подошве и заявил, что хочет пойти именно так. Даже если бы он нарядился, как Джо Триббиани, когда он передразнивал Чендлера, и в придачу обмотался одеялом, Зейн бы все равно не стал препятствовать. Луи заслужил тепло. Равно как и он сам, поэтому, следуя примеру друга, он тоже достал самые теплые вещи, какие у него только были, и нарядился, будто собрался на Северный полюс в длительную экспедицию. Смех Томлинсона казался ему самым прекрасным звуком в тот момент, и он еще раз поблагодарил небо за такой подарок, как его лучший друг. Больше у него ничего в жизни не было. Кроме разве что Лиама, о котором он старался не думать. Пейн должен был быть занят сегодня, ведя какие-то супер-пупер бизнес-переговоры — по его словам надвигалась крупная сделка, которая может удвоить его капитал. Зейн боялся даже думать о таких деньгах — у Лиама и так было много недвижимости и машин, а еще акции, а еще счета и все эти дорогие дизайнерские безделушки и горы бессовестно дорогой одежды... что уж говорить о том, если это все удвоится. О том, что у Малика сегодня торжество, Лиам, конечно, не знал, как и обо всем остальном, что происходило в его жизни. Зейн вообще очень ревностно следил, чтобы информация о его быту не утекала, и Лиам не узнал о нем... да что угодно. Он буквально видел незримые ниточки, пролегающие между ними, стоило им узнать друг о друге что-то новое. И если Зейн очень старался сохранить отношения «клиента» и «исполнителя», то Лиам абсолютно не заботился об этом. Показывал ему свои счета, советовался насчет покупки нового гарнитура, иногда даже говорил о работе, и все это в конечном счете превращалось в сотни нитей-паутинок, которыми он опутывал их обоих. Рвать такие связи, понимал Зейн, будет очень больно. Это может быть что угодно. Лиам однажды может просто решить: «зачем мне шлюха?» и бросить его. Или у него будет командировка, в которую он уедет на полгода, а вернется с очаровательным партнером, подходящим ему по статусу. Или вовсе уедет по своей работе навсегда на какие-нибудь Гавайи, ни на мгновение не задумавшись о том, что Малик без него погибнет. Может даже вернуться его бывший парень. Судя по тому, как реагирует Лиам на разговоры о нем, если его экс-бойфренд приползет на коленях и расскажет слезливую историю, Малику придется до конца жизни соскребать свое обдолбанное наркотиками тело с бульвара. Но сегодня Зейн не хотел думать о таких вещах, как разрыв с Пейном или его отъезд далеко и надолго с каким-нибудь загорелым бизнесменом. Он хотел пожить жизнью обычного человека, провести время с лучшим другом и отдохнуть, как следует. Зейн даже засмеялся, думая о том, что молодежь их возраста за отдых считает жаркий секс с бесчисленным количеством партнеров, тогда как он и Луи — выходной от всего этого. Было бы у них больше времени, они бы на время подключили телевизор и залипли бы на долгие часы в тупое телешоу с какой-нибудь вредной едой, но не такой вредной, как просрочка. В центре города все было бессовестно дорогим, но Луи заметил неплохую забегаловку, где даже зимой можно было сидеть на улице на веранде, и цены казались им обоим приемлемыми. Оказавшись за столиком и получив свой глинтвейн — кофе Малику больше не хотелось, а вот стаканчик теплого глинтвейна даже очень поднимал настроение — Луи, наконец, с гордостью водрузил на стол сверток, до этого спрятанный за пазухой. Малик быстро разделался с подарочной упаковкой, не глядя разбрасывая её в разные стороны, преимущественно на пол, и на руки ему выскользнул темно-бордовый шарф-хомут грубой ручной вязки. Зейн округлил глаза. – Не благодари, – великодушно заявил Луи, растопырив пальцы, и любовно посмотрел на свои руки, будто сам не верил в то, какие они красивые и умелые. – Сам сделал. Вот ими. Без всяких спиц, скажу я тебе. – Когда? – ошеломленно выпалил Малик, оборачивая шею шарфом. Почти сразу же стало на порядок теплее, несмотря на то, что он был весь «в дырочку». Луи казался таким довольным, будто только что приобрел приличное количество прибыльных акций. Его довольное лицо буквально светилось, и, если бы не стол, Зейн бы уже бросился к нему на шею, опрокинув глинтвейн. – Когда ты спал, – пожал плечами Томлинсон и, перетянувшись через стол, похлопал друга по плечу. – Это не очень сложно, – как бы между прочим добавил он. – Сложнее было отлучиться в книжный магазин и вырвать схему из книги по рукоделию. – Чего? – Ну, на самом деле продавец разрешил мне перерисовать, – нехотя признал Томлинсон. – Правда, пришлось подкинуть ему несколько монет. Несколько секунд Зейн молчал, дотрагиваясь руками до шарфа, и никак не мог успокоиться. Изделие было невероятно теплым и настолько же мягким, а еще от него пахло Томлинсоном, наверное, потому что Луи вечерами держал его в руках. Зейну внезапно показалось, что этот шарф — что-то очень личное, что-то, что останется у них на двоих, даже если... Если что? Зейн решительно покачал головой, как будто надеялся, что недодуманная мысль вылетит через ухо. Какие бредовые идеи сегодня роятся у него в голове, словно пчелы, даром, что день, когда он родился. Сначала эти навязчивые мысли о том, что им с Пейном не быть вместе, теперь вот бредовая идея о том, что с они Луи вдруг могут разлучиться. А дальше что? Поменяет имя Зейн Малик на какого-нибудь Джона Траволту? Ну и жуть! Зейн нервно усмехнулся и глотнул побольше глинтвейна. Конечно, они с Луи никогда не расстанутся и всегда — больше, чем всегда — будут лучшими друзьями. – Спасибо, Моцарт, – улыбнулся Малик, надеясь, что глаза у него не заблестели. – Пожалуйста, мой капитан, – Томлинсон вернул ему нежную улыбку и протянул руку, чтобы потрепать друга по волосам. Зейн благодарно принял прикосновение и накрыл ладонь лучшего друга своей рукой. Даже если весь мир ополчится против него, эту дружбу ничто не разрушит. Никто и никогда не встанет между ними, никто и никогда не заменит им друг друга. Такая дружба появляется раз в столетие, если не реже, и не угасает просто так. – Хочешь я предскажу твое будущее? – очаровательно улыбнулся Томлинсон и стал тереть виски пальцами, как если бы у него болела голова. – Ммм, – протянул он. – Я уже что-то вижу... – Видишь, что я пидор? – фыркнул Зейн, закатывая глаза. Это была любимая шутка Томлинсона. Луи бросил на него уничтожающий взгляд и надменно отпил еще немного глинтвейна, высокомерно хлюпнув. Весь его вид говорил о том, что его персону страшно обидели. – Когда-нибудь ты пожалеешь, что не воспринимаешь мой талант всерьез, – высокомерно заявил он и рассмеялся. Его смех прервал гудок автомобиля. Настолько знакомый, что у Зейна ушла душа в пятки, а сомнения в том, что это гудят им, отпали сами собой. Луи, который сидел лицом к дороге, расцвел в приветливой улыбке и хлопнул Малика по плечу, привлекая внимание. Зейн постарался обернуться максимально медленно. Из машины на него смотрел Лиам, пожалуй, чуточку удивленно, но все равно с нескрываемой радостью. – Не ожидал Вас тут встретить! – заявил он, опуская стекло. Малику захотелось в него чем-нибудь бросить. Сердце начало предательски колотиться в грудной клетке, и его смуглые щеки уже наверняка были пунцовыми. Улыбка Луи стала чуть более профессиональной, чем это требовалось. – Как и мы тебя, – ласково ответил Томлинсон, картинно побалтывая остатки напитка в стакане. – Неужели любишь кататься мимо дешевых забегаловок? Наверняка у него в голове крутились те же мысли, что и у Малика. Почему именно он? Почему именно сегодня? Здесь, в то самое мгновение, когда они сидели в какой-то забегаловке, которую видели впервые в жизни. Как такое вообще возможно? Какова вероятность? Одна из миллиона? Но это жизнь, и они вдруг попали в эту миллионную. Малика чуть не затошнило. – У меня были дела в бизнес-центре, – пояснил Лиам и перевел взгляд на Зейна. Малику стоило больших усилий смотреть в эти засасывающие карамельно-карие глаза. – Поедешь со мной? Зейн чуть не задохнулся от такой наглости. Даже не спросил, что они с Луи тут делают, почему в рабочее время, заняты ли они. Просто увидел его и решил переспать с ним, совершенно не интересуясь, есть у него свои дела или нет, может, Зейн даже не хочет (какая ложь). Как это похоже на него. Как это... свойственно Лиаму. – Не сегодня, – на этот раз Зейн тоже смог выдавить из себя улыбку. – У меня выходной. Последнюю фразу он произнес с несравнимым удовольствием. «Выходной» звучал слаще, чем ложка кленового сиропа на блины, которые иногда готовил Луи, когда у них была лишняя монетка на муку. – Я заплачу вдвойне, – сказал Лиам. Его голос звучал так, будто деньги решали все. «Хочу узнать, наконец, ту заоблачную цену, за которую ты предлагал свою любовь», – прозвенел голос Лиама у него в голове. Конечно. Конечно, Лиам доподлинно знает, что деньги решают все. Он считает, что может его купить, и купить в любой момент, когда ему самому удобно. А, может, он ничего не решает и вообще об этом не думает. И о нем не думает. У него же куча своих важных дел. Бизнес-встречи, приемы, много-много работы... таков мир Лиама. Там нет места на шлюх. Точнее, нет времени на то, чтобы заморачиваться их проблемами или брать в расчет то, что у него могут быть свои дела. – Так уж вышло, что у меня сегодня день рождения, – относительно холодно заметил Малик, говоря почти с вызовом. – И я не стану работать сегодня ни за какие деньги. «Вот так, – подумал Малик, с торжеством глядя на Лиама. – И что ты с этим сделаешь?» Томлинсон беспокойно заерзал на стуле, наблюдая нешуточное напряжение между Пейном и Маликом. Его можно было буквально пощупать. Правда, ни Лиам, ни Зейн, похоже, этого совсем не замечали. – Зейн, думаю, он не это имел... – попытался вступиться Луи, но встретил уничтожающий взгляд Малика и замолчал. Зейну было как-то по барабану, что имел Лиам, потому что прежде всего он имел его. – Втройне, – заявил Лиам. Зейн бросил на Луи странный взгляд, и Томлинсон внезапно все понял. Он всегда все понимал без слов. За это его ценил не только Малик, но и другие ребята с бульвара, а также Уинстон, от внимания которого Луи приходилось уворачиваться всеми руками и ногами. – Иди, – просто сказал он. – Я и сам справлюсь, – добавил Томлинсон, подпирая подбородок кулаком. У него был вид счастливой матери, и Малик почти пожалел, что Луи так радуется за него. Потому что и ему потом будет больно, если случится что-то плохое. – Приготовлю тебе что-нибудь сладкое на ужин. – Спасибо, – шепнул Зейн, наклоняясь, чтобы чмокнуть Луи в щеку. Он всегда поражался, как Томмо умудряется быть таким теплым даже на морозе. – Я буду скучать, мой капитан. – Лучше не надо, Уитмен, – хмыкнул Томлинсон, поиграв бровями. – Удачи тебе. С днем Рождения. Малик улыбнулся и, напустив на себя высокомерный вид, сел в машину Пейна. Лиам поцеловал его в губы и заправил отросшую прядку волос за ушко. Зейну понадобилось несколько секунд, чтобы выровнять дыхание и не надерзить Лиаму, как следует. – Тебе повезло, что Луи разрешил мне уехать, – небрежно заявил он, когда автомобиль тронулся. – Если бы не он, тебе бы туго пришлось. – Я пришлю ему цветы, – коротко ответил Лиам. Зейн только глаза закатил и вежливо поинтересовался у Лиама, как дела на работе. Лиам терпеть не мог, когда Зейн вел себя в соответствии с профессией, и это не доставляло Малику почти никаких хлопот, не считая тех моментов, когда Зейн специально хотел ему досадить. Пейн тут же стал рассказывать Малику какую-то несусветную скучищу о том, как ловко он смог обвести вокруг пальца своего нового партнера и прибыль, о которой он говорил ранее, не за горами. Зейн чуть не спросил, что это значит на человеческом языке, но сделал вид, будто все прекрасно понимает. Впрочем, позже Лиам заметил это и перевел тему на новости из сферы культуры. С этим у Зейна было мало проблем — они с Луи регулярно таскали газеты из мусорных баков. Не говоря уже о том, что Малик прекрасно разбирался в искусстве многих народов мира. Это было его направление в институте, и Зейн действительно страдал, когда его отчислили. Зейн вспомнил себя — потерянного и расстроенного — и лишь Луи, отчисленный, как и он, с любимого факультета, мог понять, что он чувствует. Так появился своеобразный позвоночник их дружбы, выросший до целого скелета, позже обросший мышцами, эволюционировавший до самого конца в самом высшем проявлении — понимании. – Значит, день рождения? – спросил Лиам, когда они уже были у него дома. Малик кивнул, разбрызгивая воду в разные стороны — Пейн почти сразу поволок его в ванную комнату, зная, как Малик любит сидеть в горячей воде с пеной и солью. Лиам коротко поцеловал его в затылок — Зейн сидел, прислонившись к нему спиной. – Вроде того, – ответил Зейн, подставляясь под губы Лиама. Пейн пробежался поцелуями по его шее и плечам. – Такое себе событие. Пейн не говорил вслух, но Малик и так знал — ему нравится держать руки на его талии, вообще на нем, поэтому он позволял ему гладить себя под водой, несмотря на то, что эти прикосновения возбуждали его сильнее всего. – Ты должен был сказать мне, – заметил Пейн, утыкаясь лбом в его затылок. Зейн фыркнул, как обычно фыркают только лошади, но Лиам не обратил на это внимания. Он продолжал гладить его обеими руками. – Я бы подготовил для тебя подарок. Если бы это было физически возможно, у Зейна бы сердце выскочило из груди. – Это лишнее, – заметил он, стараясь говорить ровным голосом, но в горле у него начало першить, как если бы он вдруг простудился. – Ты мой клиент, – как ребенку втолковывал Малик, но Пейн ничего и слушать не хотел. – Ты и так мне платишь. – Я не хочу быть твоим клиентом! – решительно заявил Лиам. На мгновение Зейна больно укололо в душу, несмотря на то, что он почти сразу понял, что Лиам имел в виду. Одна только мысль о возможной разлуке причиняла Зейну несравнимую боль. Он выдохнул, собираясь с мыслями. Больше всего на свете ему хотелось быть с Лиамом до конца своих дней и вместе с тем Зейн понимал, что даже если все звезды выстроятся в одну линию — он никогда не станет подходящей партией для Пейна. – Ну, на бульваре много других... – Ты ведь понял, о чем я, – запротестовал Пейн. «Как ребенок», – с горечью подумал Зейн, и ему стало совсем нечем дышать. Его разрывало от нежности. Есть ли в мире что-то лучшее, чем быть с Лиамом Пейном, заботиться о нем, смотреть, как спит, как работает, спать с ним... во всех смыслах спать? Конечно же, нет. – Лиам, пожалуйста, не усложняй все, – наконец, попросил Малик, решительно убирая руки Пейна, выбираясь из воды и оборачиваясь в полотенце. Если сделать это быстро, может, будет не так больно? Может, он еще сможет забыть нежные прикосновения, горячие поцелуи, томные взгляды, забыть ту любовь, о которой он ничего не хотел слышать, но чувствовал на своей коже, как прикосновения весеннего ветра, как ясные солнечные лучи? Какая ложь. – Любовь не может усложнять, – горячо заявил Пейн, поднимаясь следом. Его решимость заставила воду выплеснуть через край, но Лиам не обратил никакого внимания. Он хотел взять конец полотенца Малика и приблизиться к нему, но Зейн решительно запахнул концы внутрь, и Лиаму пришлось взять другое с сушилки, чтобы окончательно не залить пол ванной комнаты. – Лиам, ты меня не любишь, – объяснил Зейн, дергаясь от собственных слов, как от пощечины. – Я знаю, о чем говорю. Все шлюхи на бульваре знают это, мысленно проговорил про себя Зейн и поднял глаза на Лиама, который продолжал сверлить его внимательным взглядом. О, если бы Лиам знал... но лучше бы он не знал. То, что знали Люк, Луи, Майкл, Эштон, Коннор и другие ребята, лучше бы никому не знать. Зейн бы многое отдал, чтобы быть в числе неведающих. – Нет, – заявил Лиам, отбрасывая мокрые волосы назад. Даже в это мгновение Зейн не мог не подумать, как красив Лиам в одном полотенце, с каплями воды на теле и мокрыми волосами, налипшими на лоб. – Ты только думаешь, что знаешь. Но на самом деле ты не знаешь ничего. – А ты все знаешь, да? – прошипел Малик. В его венах уже начала бурлить ярость, которая спала уже через мгновение, когда Пейн схватил его за щеки и притянул к себе для поцелуя. Губы Зейна податливо приоткрылись, впуская язык Пейна. – Я знаю, что я люблю тебя, – шепнул Лиам, отрываясь от его губ. – А ты любишь меня. Можешь не говорить этого вслух. Просто скажи, что останешься со мной. Зейн опустил голову. Пульс стучал в висках так сильно, что он почти не слышал собственных мыслей. – Я останусь с тобой, – еле слышно произнес он.