Бульвар

Тинь-тилинь. Зейн резко вскочил, широко распахивая глаза, и одеяло съехало вниз, к его ногам. На часах было только пять утра, а его разбудил какой-то тихий, мелодичный звон, будто музыка ветра. Он точно знал, как звучит ветерок, потому что такой же висел над дверью дома у его мамы, сколько он себя помнил. Малик повернул голову в сторону широкого окна. Жалюзи все еще были закрыты, но через них пробивался тусклый свет, что было довольно странно для такого раннего утра. Окна тоже были закрыты, но даже если бы Лиам открыл их... в этой комнате никогда не было подвески, которая бы издавала такие звуки, Малик сразу запоминал детали интерьера. Звук был реален. Зейн отчетливо слышал его во сне, как если бы ветерок висел прямо над подоконником и действительно играл на ветру. – Не спится? Зейн повернул голову: его глаза застилали слезы, но он все равно догадался — Лиам лежал, положив голову на свой локоть, и внимательно смотрел на него. Кажется, они проснулись почти одновременно. Не мог же Лиам не спать всю ночь? – Нет, – сказал Малик, проглотив ком в горле, и вытер слезы тыльной стороной ладони. Когда он сделал это, даже дышать стало немного легче. Он покачал головой. – Не могу больше спать. Лиам протянул руки, и Зейн устроился в его объятиях. Пейн целовал его макушку, а Малик тепло дышал ему в шею, пока не рискнул прикоснуться к ней губами. В руках Лиама было горячо. Столь же обжигающе-горячей была и его шея. Этот жар был так близок ему, как будто он родился, и сразу в руках у Лиама Пейна. Это было так правильно, так естественно, будто ничего не произошло. Ночи не было. Он остался у Лиама и был с ним все время. Тишина. Только размеренный звук его дыхания, как если бы он спал. Все, что делал Лиам, всегда было идеально и правильно. Малик замер в объятиях Пейна. Тинь-тилинь прозвучало сегодня в его голове. Будто колокольчик. Малик осторожно отстранился и снова сел, покосившись в окно, как будто мог рассмотреть что-то сквозь него. – Отвези меня на бульвар, – сказал он, сверля взглядом жалюзи. – Хорошо, – ответил Пейн и, потянувшись, встал с кровати. Малик удивленно обернулся. Лиам не сказал: «Опять этот бульвар!» Не рассердился на него, нахмурив брови и поджав губы. Не заявил, что бульвар отнимает у него Зейна. Не пожаловался, что Зейн предпочитает бульвар ему. Даже ничего не спросил, выражая внутреннее недовольство. Он просто сказал: «хорошо», так просто и понимающе, будто знал наперед все его действия. Малик смотрел, как Лиам берет со стула брюки и надевает их. Кажется, он не собирался принимать сейчас даже быстрый душ. И Зейн вдруг понял. Еще тогда в машине Лиам знал, что он собирается сделать. Поэтому он сказал: «Я знаю, что ты задумал» и попытался предостеречь. Но он не запер его в машине, не стал переубеждать, хотя вполне мог. Он был таким же. Он понял, что Зейн был обязан поступить именно так, иначе никогда бы не нашел покоя. Лиам был тем, кто заботился об их отношениях, когда им действительно было нужно. Малик испытал прилив благодарности. – Ты самое лучшее для меня, – сказал Зейн упавшим голосом. Лиам повернул голову в его сторону и мягко улыбнулся одной стороной губ. Это была не кривая ухмылка. Это было что-то настоящее, болезненное, но счастливое, будто он скорбел почти также сильно, как Малик. – Зейн, я не ревную к нему, – объяснил Лиам. – Я знаю, что ты любишь меня. Я знал это с самого первого дня, – добавил Пейн мягко. – Но он был частью твоей души, и я видел, как много ты значишь для него. Конечно, мы поедем на бульвар. Мы будем ездить туда столько, сколько потребуется. Зейн кивнул, не зная, что ответить. А нужно ли отвечать, если Лиам и так знает все? Ведь они части целого. Если нажать на кнопку, звонок ведь звонит? Они производные друг друга. Пейн никогда не попросит объяснения того, что видит и так. – Пойдем, почистим зубы, – сказал Лиам, протягивая руку Зейну и ловко стаскивая с кровати. Малик ввалился в его объятия и поцеловал в оголенную грудь, на мгновения прикрыв глаза, устало выдыхая. – Я купил тебе щетку. Наденешь пока что-нибудь из моих вещей, твое еще не высохло. – Это не мое, это были тряпки кого-то из ребят. Я надел их, чтобы... – Зейн замолчал. У него не было желания обсуждать убийство. Оно не причиняло ему боли. Ему просто не хотелось говорить об этом. Ему казалось, будто его не существовало вовсе. – Будешь моим компаньоном сегодня? – Конечно, – кивнул Пейн. – Всегда. Всегда. Какое странное слово. Всегда обозначает бесконечность. Лиам мог бы не говорить «всегда» — для Зейна его имя и так значило «бесконечность». Они сели в машину, и, когда Лиам выехал на дорогу, Зейн вдруг прислонился головой к стеклу, сверля взглядом улицы. Пустые и безмолвные, как и всегда рано утром. Было в них что-то холодное, но не пустое, а напротив — громоздкое и тяжелое. – Знаешь, иногда, чтобы не было больно, я пытаюсь вспомнить о Луи что-то плохое, но ничего на ум не идет, – выпалил вдруг он, физически остро ощущая, как вспыхивают его щеки. – Думаешь, это возможно? – Думаю, так и есть, – ответил Пейн, спокойно ведя машину. Малика поразила его невозмутимость. Он будто всем своим видом показывал: «Зейн, хотя бы один из нас должен быть спокоен. И, если ты не можешь, я совсем не против взять на себя ответственность». Но это было не демонстративно. Это было как-то правильно и естественно. – Зейн, он любил тебя так сильно, как мало кто умеет любить. В тот день, – Лиам поправил зеркало заднего вида. – Когда я забрал его, мы поговорили, и... было сказано много вещей. Но что тебе действительно нужно знать, так это последние слова, которые твой капитан произнес перед тем, как мы попрощались. Он сказал: «Зейн — моя семья. И я бы не хотел семьи лучше». Малик шмыгнул носом. – Остановись у первого попавшегося цветочного магазина, – попросил он. Лиам просто кивнул. Малик заподозрил, что магазин, к которому подъехал Пейн, не был первым попавшимся — слишком уж милой и уютной была эта цветочная лавчонка, а цены на цветы были далеки от стандартных, при чем, не в лучшую сторону. Зейн посмотрел на Лиама и получил еще один кивок: «Конечно, я буду твоим спонсором» — говорил весь его вид. И Зейн купил цветы. Он купил с полсотни изящных белых роз без обертки — они еле-еле помещались у него в руках, но это было конкретно то, что ему нужно. Это были именно те цветы. Им не нужна была прозрачная пластиковая упаковка или крафтовая бумага. Лиам вышел из лавки следом за ним. В руках у него был букет поскромнее. Длинные белые розы, которые он положил на заднее сиденье. Зейн опустил голову и вдохнул еле заметный цветочный запах. Тем хороши были белые розы зимой — почти не пахли. Строгие, ровные, прекрасные... и почти без запаха. На бульваре было непривычно пусто и светло. Это место никогда не было таким, сколько Малик его помнил. Зейн вышел из машины и, опустившись на колени, положил на ступеньки букет, в нерешительности замирая. Ему вдруг показалось, он находится в церкви, перед ликом кого-то святого, и странно чувство овладело его душой. Вдоль дороги шли Калум, Майкл и Люк с белыми розами в руках. Заметив Зейна, они замерли в нерешительности, но все-таки подошли ближе и положили цветы рядом, прямо на ступеньки. С другой стороны бульвара показался Коннор с несколькими белыми розами — он сжимал их покрасневшими от холода руками, одетый также легко, как и обычно. За ним пришел Джош, держа цветы под мышкой. Вскоре на бульваре появились почти все ребята, неся с собой белые розы и молча опуская их на ступеньки. Последним появился Эштон — он приехал на своей машине. Букет в его руках лишь немного уступал букету Зейна. Такой же изящный и белоснежный, разве что поменьше, наверное, в знак уважения к Малику, чтобы не приуменьшать его любовь. Зейн знал, что Бэн рассказал всем, чем именно он занимался прошлой ночью, и это не оставит их умы какое-то время. Они все будут знать, и Уинстон лично позаботится о том, чтобы его задница была прикрыта. Видимо, для себя Бэн точно решил, что знает, чего бы хотел Луи. – Значит, мы все слышали, да, – с грустной улыбкой проговорил Ирвин, глядя на утопающие в розах ступеньки. Они как будто были под снегом — столько белых лепестков покрывали ступени, возвеличивая Луи стройными рядами. – Да, – ответил Люк, немного помолчав. – Кажется, мы все это слышали. – Где Вы были? – спросил Зейн вдруг, отрывая взгляд от цветов. – Дома. Бэн сказал, что неделю можно не работать, – ответил Симпсон, грея озябшие руки в карманах. – Стареет, – заметил Грейсон, покачав головой. – Раньше он бы спустил с нас три шкуры за саму мысль об этом. А теперь вдруг так расщедрился. – И Вы все равно пришли, – задумчиво проговорил Малик. – Мы услышали колокольчик, Зейн, – терпеливо проговорил Тайлер. – Мы обязаны были прийти. Малик кивнул своим мыслям. Самое главное заключалось в том, что они были не обязаны — ни ему, ни Томлинсону, ни себе. Но Луи был на самом деле особенным человеком. Не только для него. И поэтому они были здесь. Рано утром. Пренебрегая внезапным отдыхом. Бросив последний взгляд на ступеньки, Зейн сел в машину Лиама. – Домой? – спросил Лиам, садясь в машину. Он тоже оставил цветы на ступеньках. – Не совсем, – покачал головой парень. – Пересечение Уорт-стрит и 22-ой улицы, – сказал Малик, пристегиваясь. – Я могу закурить у тебя в машине? – Ты можешь все, – ответил Лиам. Зейн вытащил сигарету из бардачка и зажал во рту, но зажигать не спешил, похлопывая себя по карманам. Он заговорил быстро, но тихо, будто боялся нарушать внезапную тишину, вызванную минутной заминкой — поиском зажигалки. Забыл, что это была не его одежда. – Это было зимой, – начал он, убирая сигарету за ухо. – Холод был просто адский, клиентов почти не было, а к полуночи мы стояли на бульваре почти полным составом. Было скучно, и мы трепались о чем-то. Кто-то, вроде Тайлер, сказал, мол, на таком холоде и к праотцам попасть недолго, – Зейн запнулся, но Лиам не стал его прерывать. – Мы стали активно обсуждать эту тему: есть ли там что-то после смерти или выдумки все это, – относительно ровным голосом заметил он. – Ну и в ходе договорились, тот из нас, кто умрет первым, обязательно должен через сон позвонить в колокольчик с того света, если что-то там все-таки есть. И этой ночью он позвонил. Ну, это был просто разговор, мы все о нем забыли — как-то нелепо было думать, что кто-то из нас умрет так рано — и вот это случилось. Лиам... – голос Малика упал. – Да, дорогой? – чутко отозвался Пейн. – Я бы не позвонил. Никто бы кроме него об этом не вспомнил. Лиам не поменялся в лице. Интересно, у него вообще бывают эмоции, уродующие его лицо? Навряд ли. Лиам был словно море. Оно красиво и в спокойствии, и в шторме, и на рассвете, и на закате. Но Малик вдруг на уровне подсознания захотел увидеть шторм и, возможно, даже утонуть во время шторма. – Он был особенным, Зейн, – наконец, сказал Пейн, втискиваясь в узкую улочку. В этом районе его автомобиль выглядел лишним, будто персидский кот среди бродячих кошек. – Ты не думал, что Вы встретились неспроста? – В смысле? – запнулся Малик, на секунду отвлекаясь. – Он нашел тебя в самый трудный период твоей жизни, защищал и оберегал, пока не нашел того, в чьи руки тебя можно передать, не опасаясь за твою дальнейшую жизнь, – ответил Лиам и таким же голосом добавил. – А потом вернулся на небеса. Малик хотел рассмеяться, но это было скорее нервное. – Теперь мы говорим о его мифическом происхождении, – попытался пошутить он. У него почему-то вспотели ладони и сел голос. Пейн как будто этого не заметил, хотя Малик знал — Лиам замечает вообще все, даже не такие очевидные вещи. – Нет, – покачал головой Лиам. – Я говорю о предназначении, – пояснил он. – Некоторые люди рождаются, чтобы вершить великие дела, кто-то должен нарисовать неповторимую картину, кто-то появился на свет просто чтобы в определенный момент подать кому-то оброненный кошелек, – объяснил свою мысль Пейн. Зейн лишь удивленно посмотрел на него. – Что если Луи появился на свет только ради того, чтобы у тебя была семья, пока ты не найдешь того, с кем можешь её построить? Он мог бы продолжать существовать дальше, но разве это было в духе Луи? И Зейн внезапно понял, что Лиам имел в виду. – Нет, – покачал головой Зейн. И сердце забилось чуть сильнее, а дыхание вдруг сперло. – Он был капитаном. – И что случилось с капитаном Уитмена? – допытывался Лиам. – Его кровь залила палубу, – ответил Малик и внезапно для себя успокоился. – Мы приехали. Оставь машину у обочины — мы не надолго. Они поднялись по крутой железной лестнице, скрипящей от каждого шага и грозящей рассыпаться в любой момент ржавой пылью, Зейн вытащил из под подоконника ключ и вставил его в замочную скважину, со скрипом поворачивая его внутри, пока не услышал щелчок. Теплые вещи, в которые Зейн был одет на день рождения, хаотичной грудой валялись прямо у входа, где он их и оставил. В тот день он даже проходить в квартиру не стал, просто скинул верхнюю часть одежды, и поспешно выбежал обратно. Он боялся пропустить Луи, и вот что вышло в итоге. Зейн переступил через свои убогие шмотки и вошел внутрь — на него сразу дохнул затхлый запах плохо проветриваемого помещения, но Зейн так привык к нему, что даже не поморщился. Лиам, поколебавшись, зашел за ним и чуть не наткнулся на Зейна, который застыл посреди комнаты. Заглянув через его плечо, Пейн увидел на столе пирожное, в которое была воткнута праздничная длинная свеча, и контейнер с чем-то, похожим на наггетсы. Зейн подошел ближе к столу и увидел записку, которую тут же поднес к глазам. «Дорогой Зейн, Извини, мне уже пора на работу, так что тебе придется задувать свечку без меня. Свое пирожное я уже съел. Я знаю, что нам осталось потерпеть еще немного, но я все равно выделил часть бюджета на наггетсы, а на плите ты найдешь свежие овощи. Съешь их тоже, пожалуйста, если не хочешь снова заболеть и вывести меня из себя. >:о Ты же знаешь, я делаю это потому что люблю тебя, а не потому что хочу отравить овощами. Поздравляю тебя с днем рождения. Надеюсь, вы с Большим Мальчиком хорошо провели время. Х) С любовью, Луи. P. s. Ничего не могу поделать с собой, когда думаю, что ты не доедаешь. Купил тебе свежего молока. Увидимся вечером. Ххх» Увидимся вечером. Зейн тяжело выдохнул и сунул письмо Лиаму в руку. Взяв со стола зажигалку, он поджег свечку и всмотрелся в пламя. Что он мог загадать? У него не было желаний. Малик только и мог, что гипнотизировать взглядом пляшущий язык пламени. Луи хотел, чтобы он что-то загадал. Иначе не купил бы праздничную свечку. «Пусть скорее придет весна», – подумал Малик и задул огонёк. Вцепившись в пирожное зубами, Зейн понял, что оно зачерствело. Не удивительно. Оно пролежало тут три дня, на такое Луи точно не рассчитывал, когда устраивал ему сюрприз. Малик открыл контейнер с наггетсами. В ноздри тут же ударил несвежий запах. – Протухли. – Молоко, наверное, тоже скисло, – сказал Лиам с какой-то жалостью. – Думаешь, овощи... – Кажется, тоже непригодны для употребления, – покосившись на плиту, заметил Пейн и вздохнул. Квартирка приводила его в уныние, но он не брезговал, и Зейн испытывал странное чувство благодарности. Ему не хотелось что-то утаивать от Лиама. Ни это жилище, ни записки Луи, ни какие-то другие вещи. Малик выдохнул и утер выступившие слезы. – На секунду, когда я увидел эти наггетсы, я подумал... – Зейн запнулся и прикусил язык. Он не знал, как это объяснить, и взглянул на Пейна за поддержкой. – Но теперь я действительно больше никогда не съем то, что он приготовил. Лиам протянул руки и несколько секунд просто обнимал его. Другое Зейну сейчас и не было нужно. Несколько мгновений спустя, Малик все-таки пришел в себя, пустился на колени, вытащил половицу и забрал все деньги, что там были, пошарив по полу в поисках завалявшейся мелочи, но её не было. Они с Луи всегда следили за деньгами. – Осталось еще кое-что. Зейн подошел к холодильнику и сорвал с него фотографию, прикрепленную магнитом. Они с Луи в торговом центре. Потратили четвертак на фото из автомата, чтобы покорчить рожи на камеру. Он нащупал конверт, лежащий на холодильнике, где хранил записки Луи в стиле: «надень шапку» и, поместив фотографию внутрь, посмотрел на Лиама. Пейн молча протянул последнюю записку, и она исчезла вместе с остальными сокровищами в кармане Малика. Оставлять это не хотелось. – Больше мне ничего тут не нужно, – сказал Зейн, наконец, оглянувшись. Бедная квартирка выглядела уныло, словно понимала — эти двое больше не вернутся сюда. – Пойдем отсюда. – Тебе точно больше ничего не нужно? – Главное, это забрать деньги, – объяснил Зейн. – Луи заработал их кровью и потом. Своими телом и душой. Это не просто бумажки, – добавил он. – Это то, из-за чего он умер. Лиам понимающе кивнул, протягивая Зейну руку. Малик закрыл дверь и положил ключи под подоконник, где они и лежали раньше. Он не собирался встречаться с владельцем квартирки, не собирался объяснять, что произошло. – Вот и все, что от него осталось, – сказал Зейн, вздыхая. Несколько секунд они стояли перед домом, и Малик пытался попрощаться. С домом, с прежней жизнью, с Луи, со всем, что притягивало его к этому месту. Бесполезно. Так больше не будет. Без Томмо это теряло смысл. – Поехали, Лиам. Больше нам тут нечего делать.