Тайна в их глазах

      Саске схватил её за тонкое запястье, и Сакуре на мгновение показалось, что от такого резкого захвата лучевая кость расколется на две части. Вспышка боли стрельнула вдоль кисти, а мышцы дёрнулись, напрягаясь от внезапного осязания и силы, с которыми всё произошло. Она едва ли успела всхлипнуть от удивления. А Саске действовал больше инстинктивно, чем обдуманно, ведь, увидев в её руке кунай, он сразу смекнул, что Сакура в данный момент была непривычно расстроенной и могла по воле Ооцуцуки вполне нанести себе телесные увечья. Этого было необходимо избежать, ведь времени на очередной период восстановления у них совершенно не было: на рассвете им предстояло вернуться на север и наконец отыскать ту самую лазейку, через которую можно выбраться. И, конечно, Сакура могла наброситься на него, что гораздо безобиднее, чем предыдущий вариант, но всё же хлопотно. Саске рывком потянул её на себя так, что их тела ощутимо прикоснулись друг к другу, а её рука с кунаем оказалась отведённой в сторону, остриём вниз, пока его пальцы сдавливали запястье. Всё время Учиха неотрывно смотрел на неё сверху вниз, пытаясь уловить эмоции Сакуры, такие непонятные ему мысли, что блестели в её взгляде, или же это был лунный свет, а может, просто собравшиеся в уголках её глаз слёзы. Саске совершенно не понимал её поведение, и этим всё было сказано.       Сакура от неожиданного выпада со стороны Саске приглушённо охнула, ударившись об его рельефную и твёрдую, как сталь, грудную клетку. Её запястье саднило от его крепкой хватки, словно Саске пытался утихомирить её с помощью болевых ощущений. Харуно самой себе не могла объяснить, зачем она по-прежнему держала в руке оружие: кунай после ухода Ооцуцуки словно приклеился к её пальцам. Но этот факт волновал её в данный момент меньше всего. Всего пару минут назад в ней что-то словно взорвалось, и захотелось одного: чтобы Саске испытал на себе все эти разъедающие чувства, которые бурлили в ней уже не первый день. Конечно, в здравом уме Сакура никогда бы не причинила вред себе и окружающим, но что-то сейчас не давало ей охладить пыл. Её обида и злость явно чем-то подпитывались, возможно, по этой причине Сакуре было сложно совладать с собой. Она запрокинула голову вверх, встретилась с взором Саске; на уровне глаз оказались его губы, отчего сердце Сакуры пропустило кульбит, затрепетав уже не от гнева, а от иного, более светлого, нежного и зудящего в груди чувства. Рядом с ним становилось сложно дышать.       Он беспрерывно смотрел на неё, точно зачарованный, всё так же удерживая запястье. В этот до щекотки в груди неловкий и одновременно опасный момент в голову Саске начали лезть, словно змеи, те скрытые мысли, которые он в себе долгое время подавлял: он начинал думать о Сакуре не как о друге или же боевом товарище, а как о девушке — привлекательной внешне, умной и смелой. Подобные размышления появились спонтанно, точно по щелчку пальцев, что застало Учиху врасплох. Он прекрасно понимал, что сейчас не время и не место размышлять на столь глупую и глубоко личную тему, но в нём неожиданно пробудились какие-то спящие инстинкты — интерес к Харуно, и это было как минимум странно. Саске всегда считал, что мог с лёгкостью управлять любыми эмоциями, не включая те жизненные отрезки, когда его, будто помутнение рассудка, с головой накрыл гнев и жажда мести. Он никогда не засматривался на противоположный пол в силу обычной недальновидности, ведь для него любого рода амурные дела казались отвлекающим от цели фактором. Однако, стоя впритык к Сакуре, чувствуя тепло и дрожь её тела, он постепенно начинал сомневаться в том, что казалось одной из неизменных черт его характера: в своей непоколебимости.       Неожиданно подул лёгкий тёплый ветерок, развевая вокруг мерцающие в лунном свете частички пыльцы, окутавшие неподвижных и неотрывно смотрящих друг на друга Саске и Сакуру. Мгновение было пленительным: между ними, будто тысячи золотистых светлячков, промелькнула пелена, развевая и поднимая короткие пряди волос Сакуры порывом. Вмиг Харуно начала медленно расслабляться, вдыхая вместе с воздухом микроскопический дурман, что с дуновением ветра заплетался в волосы, прилипал к оголённой коже рук и ног. В свете луны казалось, что они оба покрыты слоем блёсток. Учиха заметил уходящее напряжение в теле Сакуры, когда её тонкие, сжатые вокруг куная пальцы разомкнулись. Это был подходящий момент, которым он и воспользовался, чтобы забрать клинок. Его длинные пальцы медленно, но уверенно соскользнули вниз, выравнивая её ладонь, прикасаясь к холодным и влажным пальцам. Кунай упал на землю, вонзаясь остриём в мягкую, покрытую травой, словно ковром, почву. Вот и всё: цель достигнута, он мог нагнуться и забрать кунай, а затем отвернуться от неё, но что-то сковывало мышцы в теле Саске, и он не мог сдвинуться ни на шаг, точно как и разорвать их зрительный контакт. Где-то на задворках сознания он понимал, что это необходимо сделать, но внутренний голос молчал, удерживая тело в неизменной позиции. Он не хотел отстраняться.       Сакура замерла, словно на иголках, и не сопротивлялась, впитывая каждое его осторожное движение, от которого сбилось дыхание. Как только их пальцы соприкоснулись, она ощутила едва осязаемые импульсы, точно заряды тока, что пробежали между теми частями их ладоней, которые соприкасались. Ей казалось, что с каждой секундой она всё больше пошатывалась без причины, не в силах удержать баланс в миг такой телесной близости к Саске. Эти симптомы чем-то напоминали алкогольное опьянение, которое Сакура успела испытать на себе единственный и, видимо, последний раз. В прошлом году на день рождения Наруто она немного перебрала саке и, возвращаясь под утро домой, ощущала такое ветреное, в каком-то роде лёгкое и воздушное состояние, и ей оно не нравилось, хоть от него и было легче на голову: мысли и чувства отходили на второй план. Поэтому единственное, что волновало Харуно в данный момент: почему она находилась в том странном состоянии? Ведь в её организме не было ни капли алкоголя. Сакура не могла точно ответить, поскольку тот её припадок истерики могло спровоцировать множество факторов, начиная истощением и недосыпом и заканчивая вспыхнувшими романтическими чувствами к Саске.       Её пугала мысль о том, что она, подобно тринадцатилетней девчушке, влюблённой и легко поддающейся своим эмоциям, подчинилась магнетизму этого молчаливого и симпатичного молодого человека. Она ведь при своей памяти знала Саске не больше месяца. Сакура столько лет была знакома с Наруто и Рок Ли, а они ещё с детства проявляли к ней симпатию, но она не позволяла себе даже позабавиться, пофлиртовать с ними или другими парнями в Конохе, как это делала Ино. Такое поведение было ей несвойственным, перечёркивало всё, во что она верила. Где-то глубоко в душе Сакура знала, что в мире есть тот самый, идеально подходящий ей мужчина, осталось лишь дождаться его. И, конечно, не стоило забывать о том, что вместе с воспоминаниями о Саске Сузуму мог забрать и воспоминания о её любимом, которого, вполне возможно, Сакура уже повстречала, который ждал её возвращения в Конохе. Поэтому необходимо вести себя с Саске более сдержанно, прилично, как подобает истинной куноичи, а не какой-то неадекватной или распутной девке. Но всё же достижение этой цели было легче представить, чем воплотить в реальность. Возможно, был какой-нибудь способ снять эти розовые очки, однако ни один из всплывших в голове Сакуры не был осуществим, кроме… А что, если она поцелует Саске? Избавится от соблазна, и синдром влюблённой дурочки как рукой снимет. Говорят, что именно так необходимо поступить, если хочется то, чего нельзя. Сакура осознавала, что эта идея — полный абсурд, но почему-то мысль крепко засела в голове и, подпитываемая зудящим желанием, только глубже проникала в разум. Был лишь один выход из ситуации, и Сакура, собрав нервы в кулак, решилась.       Не медля больше ни секунды, не позволяя сомнению сделать шаг назад в этом спонтанном решении, она резко встала на носочки, цепляясь дрожащими пальцами свободной руки за чёрный плащ, сжимая плотную материю в кулак, чтобы не выдать своё волнение. Приподнявшись и замерев, Сакура почти соприкоснулась своими губами с его, прикрыв веки, едва дыша. В поле зрения попали только острый подбородок и контур бледных уст Саске, которые были слегка приоткрыты, словно выражали удивление. Видимо, неожиданность такого поступка накрыла их обоих, так как Саске на ещё большее сближение почти не отреагировал: он продолжал стоять неподвижно, точно колонна, позволяя ей действовать, как вздумается. Возможно, он, как человек, не испытывающий к ней никакого взаимного влечения, всё понял и решил поддаться, позволить ей вкусить запретный плод. Это может стать облегчением для них обоих. Саске не придётся её отвергать словесно, а она избавится от притяжения к нему. С этой мыслью Сакура потянула его на себя, так как в силу низкого роста не могла никак иначе достичь цели. Как только она сократила ничтожные сантиметры, их губы соприкоснулись в мягком и тёплом осязании. Сменившаяся жарким климатом ночь застыла в мгновении вместе с сердцем Сакуры.       Мышцы в теле Саске инстинктивно напряглись, точно перед нападением, однако он не шелохнулся с места, стоя как вкопанный. Его глаза не закрылись, будто он до последнего не верил в происходящее. Всё, что он успел почувствовать, — это табун пробежавших вдоль позвоночника мурашек и мягкость, нежность и тепло уст Сакуры, которые всего на несколько секунд прикоснулись к его, холодным и неподвижным, как мрамор. От этого смелого действия со стороны Харуно в голове Саске образовался бесконтрольный вихрь, что напрочь смёл здравомыслящий рассудок. Его широкая ладонь отпустила дрожащую от нервов руку и легла на спину Сакуры, постепенно поднимаясь вверх, из-за чего Харуно ощутимо сжалась от испуга. Она уже собиралась отступить, как Саске, видимо, решил перенять на себя инициативу, что шокировало до окаменения. В её план не входили его взаимные действия, ведь было очевидно, что она не интересовала его как девушка. Ей хотелось одного: убить в себе зародыш романтической любви к этому малоизвестному шиноби, по возможности превратить её в платоническую. Да, Сакура знала, что они были знакомы, но это ничего не значило для неё, ведь без воспоминаний ей было сложно понять собственное поведение относительно Саске. Но, видимо, он не был таким уж чёрствым, чтобы после позволить Сакуре ходить в полном смятении, краснея от стыда и собственной глупости. Ответ на робкий поцелуй вполне скрасит её неловкость.       Она так и не отпрянула от Саске, потому что его сильная рука оказалась у неё на затылке, зафиксировав голову Сакуры в одном положении. Дышать было трудно, в какой-то мере даже опасно, ведь казалось, что любое неверное движение спугнёт их, разрушит опрометчивость, превратившуюся в волшебное мгновение. Они, точно поймав единую волну, отвечали друг другу через поцелуй, что неспешно приобрёл обжигающий окрас. С каждым новым осязанием остатки ясности ума обоих терялись на задворках покрывшегося словно туманом сознания, а возрастающие эмоции выплёскивались наружу, передаваясь через импульсивные движения. Поддавшись наваждению, которое своим пламенем немного раскрепостило Сакуру, она обвила шею Саске худощавыми ручонками, зарывшись пальцами в его густой, приятной на ощупь шевелюре. Ей так давно хотелось ощутить подушечками пальцев гладкость этих смоляных прядей, что теперь при возможности руки предательски дрожали. С закрытыми веками по телу волнами переходили десятки ощущений, заставляя Сакуру переживать из-за всяких глупостей. Она не помнила свой первый настоящий поцелуй, если он был, поэтому не могла сравнивать или даже мысленно успокаивать себя тем, что каждое её движение верное. Сакура не знала, целовался ли в своей жизни Саске, но в его ответе не замечалось волнения, и это не помогало.       Возможно, ему было с чем сравнивать, и Сакура со своей робостью казалась просто наивной дурнушкой, решившей что-то там доказать. Эта мысль отправила вниз по спине Харуно волну неприятных мурашек, отчего та бездумно дёрнулась, остановленная крепкой хваткой Саске. Изначально их поцелуй был целомудренным, точно они привыкали друг к другу, изучали. Однако всё в какой-то момент быстро изменилось: определённо хотелось большего. Пламя, что разгоралось между ними, становилось нестерпимым, всепоглощающим, и температура воздуха лишь мешала нормально дышать. Сакура чувствовала, как к её спине прилипала майка и как волосы Саске на уровне воротника, где их перебирали её дрожащие пальцы, с каждой минутой становились всё более влажными. Ночная жара и внутренний пыл превращали всё в огонь, невидимый и быстро разрастающийся. Но всё внимание Сакуры было приковано исключительно к действиям Саске. Он полностью завладел её губами, доминируя, отчего она ощутила слабость в ногах — те едва ли не подкашивались от волнения и эмоций. Ей казалось, что её чувства оголились, как провода. Она понимала, что утопала в близости к Саске, попав под притяжение раскаляющейся страсти, но почему-то ни её разум, ни тело не сопротивлялись происходящему. Сакуре в редких проблесках трезвых мыслей казалось, что всё было непринуждённым, столь естественным и ощущалось правильным, будто они были созданы для этого мгновения, созданы друг для друга.       Поток её мыслей прервало неожиданное движение. Саске, всё так же придерживая её рукой за затылок, сделал шаг вперёд, она — назад. Его плащ шуршал в ночной тишине, и лишь их тяжёлые дыхания перебивали этот едва уловимый звук. Сакура старалась не упасть на своих ватных ногах, чуть пошатываясь из стороны в сторону, но рука Саске придавала какой-то устойчивости — самая крепкая хватка, и это ощущение вело Харуно в нужном направлении, пока их передвижение не прекратилось: Сакура прикоснулась спиной к гладкой поверхности валуна, чувствуя, как пальцы Саске скользнули вниз по её шее. Он резко отпустил её, разорвав поцелуй. Харуно не хотела открывать глаза, хоть и слышала шорох ткани, ощущала рядом какое-то движение. Казалось, если она посмотрит на него, то всё это исчезнет, растворится в ночной мгле, будто сказка, а она этого не хотела. Но Саске не отдалялся, а всего через мгновение его горячие губы вернулись к её; рука легла на талию, сжимая в кулак ткань её майки. По ощущениям он избавился от своего плаща, оставшись только в футболке на длинный рукав. Пальцы Сакуры, точно следуя инстинкту, пробрались к краю одёжки, и, схватив за подол, она подтянула ткань вверх, оголяя часть спины и плоского, мускулистого живота. Саске лишь сорванно выдохнул, углубляя поцелуй.       Ничего не получив в ответ на такую дерзость, Харуно приложила ладонь к гладкой коже на его спине, пробираясь пальчиками под материей вверх к плечам. От пыла их поцелуя и тёплого воздуха тело Саске под футболкой покрылось испариной, и ощущение было весьма необычным. Но внимание Сакуры тотчас же привлекло ответное действие: его рука поднялась вверх, к её плечу, где находилась одна из лямок майки. Пальцы Саске проскользнули под ткань, захватив её, будто крючком, и он потянул полоску ткани вниз с плеча к локтю. Тело Харуно на секунду напряглось, словно подсказывало, что необходимо подумать: позволять малознакомому парню такое делать или нет. Но Сакура проигнорировала слабый шёпот внутреннего голоса. Она уверенно подняла подол водолазки вверх, что заставило Саске во второй раз разорвать их поцелуй. Одежда полетела на траву у их ног. Харуно обвила дрожащими от переполняющих её эмоций руками его широкие плечи, приближаясь за продолжением пьянящего поцелуя, точно под гипнозом. Было сложно догадаться, что испытывал Саске, отвечал ли он ей машинально или же потому что сам того хотел. Но его рука, стянувшая одну лямку майки, обвила талию Сакуры, чуть отодвинув её от стены, а затем каким-то образом длинные пальцы потянули за вторую лямку, спустив и эту: без верхней одежды Сакура осталась в бинтах, которые скрывали её грудь. Щёки Харуно моментально налились румянцем, и в этот раз она чуть притормозила, замедлив с ответом на интенсивный поцелуй. Пыл губ Саске покинул её уста, а ко лбу что-то прикоснулось. Его тяжёлое и быстрое дыхание не отдалилось, а значит, они просто стояли в объятиях друг друга, соприкасаясь лбами. Сглотнув робость, Сакура приоткрыла веки.       Пряди его смоляных волос, словно пелена, скрывали вид на степь. Не было ничего, кроме них и поглощающих их чувств. Её сердце в груди колотилось с бешеной скоростью, а сердце Саске не менее интенсивно отвечало своим слышным стуком. Он больше не казался ей равнодушным шиноби с идеальным контролем эмоций или попросту бесчувственным. Нет, внутри Саске скрывался огненный ураган, частичку которого он только что позволил себе выпустить наружу. Было заметно, что он не решался действовать дальше, не был уверен в том, стоило ли разрушать их отношения такой обжигающей близостью. Всё по-прежнему упиралось в эту искусственную амнезию, и вспомнив о том, что она собиралась сделать, о сделке, предложенной ею Ооцуцуки, Сакура ощутила волну стыда и отвращения к самой себе. Она не заслуживала происходящего, ведь этот поцелуй Харуно запомнит не как попытку избавиться от странного притяжения, а как самое лучшее, что с ней произошло в жизни. Прикусив горячую губу, она попыталась повернуть голову в сторону, но не успела. Саске, видимо, что-то немо обдумав, дёрнул её на себя, отчего Сакура инстинктивно подняла голову вверх, сомкнув с ним губы в возобновлённом поцелуе. Его шершавая ладонь медленно поднялась вверх по её спине, остановившись на месте, где Сакура завязывала край бинтов. Длинные пальцы схватили край полоски и потянули за него. Стягивающие грудь бинты ослабели и развязались, задевая свисающим концом лодыжку Сакуры. Она затаила дыхание, зажмурив глаза и обвив шею Саске руками. От волнения в ушах стоял непривычный гул, а кровь в венах, казалось, вскипала, пронося жар вместе с новыми ощущениями к каждой клеточке её тела.       Прижавшись к его разгорячённой груди своей, встав на носочки, чтобы хоть как-то доставать до губ Саске, Сакура ощутила, как по её телу прошла волна огненного холода. Она дрожала, не понимая, от страха или волнения. Пусть не полностью нагая, но никогда раньше Сакура не была в таком виде перед мужчиной, тем более не целовалась с ним так пылко, что можно было растопить весь лёд здешних дней. От нового чувства кожа будто покрылась морозом, а соски затвердели. По спине проходили один за другим табуны мурашек, заставляя все органы чувств повышать восприимчивость реальности. В животе всё несколько раз перевернулось, а голова кружилась. Сакура уже давно забыла о нормальном дыхании, делая жадные и краткие вдохи, когда получалось. Рука Саске прижимала её к торсу, а губы настойчиво истязали её уста поцелуем. Опустив одну из своих рук вниз, Харуно медленно провела ладошкой по плечу, вдоль в меру накачанных бицепсов, и остановилась, когда кончики пальцев прикоснулись к повязке из бинтов. Травма руки не мешала Саске в бою и ежедневной рутине, но была заметно ощутимым минусом в их интимном общении: он инстинктивно будто хотел использовать её, но не мог. Прикоснувшись к бинтам пальцами, Сакура заметила, как всё тело Саске мгновенно напряглось. Танец, в котором кружились их языки, приостановился.       Неожиданно Саске отодвинулся от неё, почти грубо оттолкнув. Она от удивления пошатнулась, благо за спиной был огромный валун, что не позволил упасть. Скрыв руками оголённую грудь, Сакура подняла на него взгляд, сглотнув смущённость и робость. Саске тяжело дышал, глядя на неё чуть прищуренными глазами, словно пытался рассмотреть ловушку или фальшь. В лунном свете его кожа была ещё более бледной, но почему-то Харуно казалось, что этот почти белый цвет не был связан с освещением. Чутьё ей подсказывало, что Саске осознал что-то невероятно ужасное, шокировавшее его до потери дара речи. Он медленно нагнулся, схватив футболку с травы, при этом не спуская с неё взор, от холода в котором по спине Сакуры прошла дрожь. В мгновение ока поведение Саске кардинально изменилось. Она больше не видела в нём страсти, желания и не испытывала влечения к нему. Он закрылся, вернулся к своему прежнему каменному фасаду, к облику владеющего своими эмоциями шиноби, к той, обратной, стороне.       Смерив её ещё одним равнодушным взглядом, Саске переместился, оставив её одну перед бескрайним полем золотистых цветов. Сглотнув недоумение, Сакура вспомнила, как дышать, подавляя горькую обиду. Она нащупала пальцами край бинтов, обвисших вокруг её талии, кое-как подтянув их вверх, чтобы затянуть обратно, но, едва ли завершив дело, сползла вниз по гладкой каменной опоре, присев рядом с плащом Саске. Ощущение опьянения не покидало её, путая мысли и эмоции. Перед глазами всё плыла золотистая пыльца, что покрывала траву мерцающими частичками. Шмыгнув носом, Сакура попыталась не поддаваться навалившемуся на неё чувству огорчения. Нет, её вины в том, что Саске ушёл, не было, ведь так? Она абсолютно ничего не сделала, чтобы спугнуть его или как-то оскорбить. Прижав колени к груди, она попыталась ещё раз убедить себя в этой идее, но в мыслях промелькнул внутренний голос, шепнувший, что она наивная дурёха: не надо было даже затевать эту историю с поцелуем. Натянув на себя майку, Харуно схватила чёрный плащ и накрылась им, не имея никакого желания куда-либо идти, тем более вслед за Саске.

***

      Сузуму поспешно передвигался среди растущих плотной стеной старинных деревьев, узкие промежутки между которыми освещали холодные лучи взошедшей над горами луны. Он ни разу не обернулся назад. Устремив взор в одну точку, Ооцуцуки старался как можно быстрее покинуть выбранную его пленниками для ночлега территорию. Каким бы интенсивным ни было его любопытство, желание подразнить Саске или впитать ещё больше чакры из тела девчонки, — он не мог вернуться к ним до восхода солнца. Это выглядело как проявление трусости, в глазах Саске так точно, но Сузуму, прожив в этом необычном мире многие годы, знал о нём намного больше этого дуэта. Его внезапный уход произошёл не из-за где-то рядом бродящего Учихи, а из-за одного опасного природного феномена, проявляющегося исключительно в южной местности. Сузуму был осведомлён об этом явлении, даже ощутил когда-то на себе его действие, поэтому решил не рисковать и оказаться под влиянием прекрасных лунных цветов.       Их красивая золотистая пыльца, словно дурман, обостряла все органы чувств, влияла на душевное и физическое состояние жертвы. В первые годы заточения в этом никому неизвестном мире, который оказался непробиваемой клеткой, Ооцуцуки не сразу смог адаптироваться к законам природы. Ему пришлось самолично познать причуды здешней среды, пройдя через все видимые и невидимые ловушки, одной из которых и были эти цветы. Данное растение распускалось только в полнолуние и только на юге, источая нежный, сладкий аромат. До того, как Сузуму очутился в той части измерения, он пытался найти выход, подобно Саске и Сакуре, но всё было безуспешно, что сильно его раздражало, порой даже вводило в отчаяние. Казалось, какой толк от уникальной и богоподобной силы, если та неспособна выручить обладателя в такой опасной для жизни ситуации? Конечно, в итоге он смекнул, что к чему, отыскал лазейку, но не без препятствий: эти цветы стали одним из самых сложных испытаний для Сузуму — это он запомнил и больше не возвращался в ту часть измерения. И всё же он отчётливо помнил те чувства, ту своеобразную и мимолётную зависимость, которую вызывала пыльца этих растений.       Он помнил это, будто всё произошло вчера: после очередных неудачных попыток спастись из заточения Ооцуцуки в угнетённом состоянии плутал по округе, ощущая, как его тело постепенно теряло массу и очертания, буквально превращаясь в чёрный дымчатый воздух — вскоре ему было суждено стать бестелесным существом, возможно, потерять рассудок, а после и вовсе рассосаться в воздухе, подобно дурному запаху. Разумеется, такая перспектива его не устраивала. Сузуму не помнил, как оказался на юге после захода солнца, но в его голове чётко отпечаталась одна живописная картинка: когда-то бескрайняя ледяная степь запестрела золотыми красками цветов; миллионы бутонов распускались при лунном свете, слегка колеблясь на ветру. Как только частички пыльцы поднялись в воздух и окружили его, Сузуму оказался в замешательстве. Он осознавал, что не был на пределе безумия, не был поглощён гневом, так как для поддержки подобного душевного настроя была необходима чакра, а её в запасах оставалось всё меньше. Но всё же злость поработила приличную часть его мыслей, повлияла на настроение. В какой-то момент Ооцуцуки ощутил невероятный всплеск силы, подпитываемой необузданным гневом, что и послужило отправной точкой к его спасению. В тот день он, видимо, по воле случая нашёл то, что могло его либо погубить, либо спасти.       Сузуму после не раз анализировал ситуацию с цветущей степью и пришёл к однозначному выводу: если бы он тогда испытывал иную эмоцию, например страх или безысходность, то он точно погиб бы, как и планировали треклятые шаманы, заточившие его в этом измерении. Его злость, жажда выжить во что бы то ни стало, словно вспышка, усилилась стократно, когда он сделал краткий вдох воздуха с примесью пыльцы: это придало ему сил, пускай и ненадолго. Сузуму не сразу осознал, что с ним произошло нечто неладное, поэтому не покинул ту местность. Лишь ощутив скопившуюся до предела злобу — точно чаша, что была заполнена до краёв, — он кинулся прочь, намереваясь выместить эту эмоцию через какое-либо физическое действие. Но гнев наполнял его увядающее тело энергией, что заставляло совершать неожиданные поступки: он переместился в своё убежище, в старый заброшенный храм. Эффект от лунных цветов пробудил новую способность в его уникальных глазах. Сузуму смог увидеть природную энергию — биополе, которое местами выглядело слабым. Такое наблюдение подтолкнуло его к дельной мысли: а что, если это и есть та самая трещина в тюрьме, которую он столько лет искал? Ооцуцуки не стал долго размышлять над теориями, а решил действовать. Благодаря приливу сил он открыл в храме небольшой пространственно-временной портал.       Его приобретшее аморфность тело позволило протиснуться сквозь тот маленький проход. Сузуму считал, что портал переместит его на Луну — на его родину, но он почему-то очутился в другом мире: зелёном и солнечном, не похожем на тот холодный, каменистый и пустынный ландшафт, который мелькал в его детских воспоминаниях. По временным меркам Земли Сузуму пробыл вне своей клетки почти четыре года. Он скитался тенью, с интересом изучая новый для него параллельный мир; он видел, чем закончилась война шиноби, видел, кому проиграла Кагуя Ооцуцуки. Эти мальчишки — Наруто Узумаки и Саске Учиха — распалили его интерес, особенно последний, ведь у него был Риннеган. Однако чакры Сузуму не хватало на долгие путешествия по Земле, поэтому ему было жизненно необходимо возвращаться обратно в ту клетку. Он понимал, что без физической оболочки ему сложно находиться там, где его аморфное тело не приспособлено к другим климатическим условиям. Он нуждался в подпитке, которую по хитрой задумке шаманов в малом количестве получал за счёт природной энергии своего измерения. Древний клан Ооцуцуки сделал всё, чтобы Сузуму не погиб от истощения чакры, но и не смог жить где-то за пределами созданного исключительно для него мира. Таким было его наказание за уникальность, за то, что родился непохожим на всех и со слабым телом, чего нельзя было сказать о силе его духа. Пусть у него не было твёрдой физической оболочки, у него оставались острый ум и терпение.       Ограничение в жизненных ресурсах не остановило Сузуму: он продолжил поиски способа обретения тела и возвращения на Луну. Однажды увидев то, что на Земле был человек с таким же Кеккей Генкай, как у него, Сузуму моментально решил для себя во что бы то ни стало заполучить тело Саске Учихи. Тот день изменил многое. Сузуму долго и упорно следил за его перемещением, узнавал о прошлом Саске методом подселения в тела других людей. Он умело считывал их мысли, пересматривал воспоминания, после стирая из их сознания любые подсказки о произошедшем. Таким образом, собрав достаточно информации о потенциальном сосуде, Сузуму сопоставил ключевые факты, которые подтвердил благодаря той встрече с Саске в пещере. Он продумал план, включив в него эту девчонку из Конохи: она была меньшим из двух зол и более подходящим заложником. Ооцуцуки знал, что Учиха ей близок, как и Наруто Узумаки, но последний был более проблематичным объектом в плане похищения. Тем не менее, Сакура и Наруто были для Учихи вместо семьи, и поскольку для Саске эта тема была очень сокровенной, Сузуму решил воспользоваться данным уязвимым местом. Он похитил девчонку, вслед за этим заманил в клетку Учиху, и теперь оставалось дождаться, когда эта парочка попросту сломается; по крайней мере, для начала заключительной фазы плана Ооцуцуки требовалась лишь Сакура, а Саске последует за ней — всё логично и взаимосвязанно.       Остановившись у входа в пещеру, Сузуму наконец обернулся, устремив взор на освещённый Луной юг. Ему осталось доделать всего парочку штрихов: морально добить Сакуру, промыв ей мозги, чтобы можно было подчинить её тело себе, и провести ритуал, наконец-то заполучить тело. После завершения церемонии Харуно станет бесполезной, так что переживать за её шаткую психику не стоит. Он оставит её чахнуть в этом измерении вместо себя: кто-то ведь должен занять такое почётное место. Если ему повезёт выжить после ритуала, то вытесненному из собственного тела Саске будет необходима компания, и Сакура окажется под рукой. Почему-то Ооцуцуки был уверен в том, что Учиха решит отправиться на юг, ведь это было единственное неисследованное ими место. Разумеется, если бы они знали, что та территория принесёт больше потрясения, чем желанной передышки, они и носа не сунули бы туда. Учиха всё пытался сгладить углы, старался держаться от Сакуры на расстоянии вытянутой руки, но как он справится со всплеском эмоций, вызванным эффектом цветов? Всё, что эти двое столько времени подавляли внутри, всё, что пытались замаскировать за фасадом нейтральной дружбы, вырвется наружу. На это будет очень даже интересно посмотреть, но не воочию, чтоб самому не попасть под влияние цветов. Необходимо дождаться рассвета, и с первыми лучами солнца он сможет узреть последствия золотой пыльцы, которые в каком-то роде станут лишь безобидным катализатором. Учиха не сможет обвинить во всём природу — это просто смешно. Ему придётся многое признать, а это перевернёт уже устаканившийся мир и диапазон эмоций Саске, сделает его чуть более уязвимым. Хмыкнув, Ооцуцуки отвернулся, скрываясь в проходе в пещеру, намереваясь подготовить всё для ритуала, ведь начало уже скоро.