Тайна в их глазах

      Подойдя к краю каменного прохода, Сузуму осмотрел увядающий на глазах пейзаж. Первые осенние заморозки мерцали в утренних лучах бледного солнечного диска, что уже не согревал. Ветер разносил листву над кронами деревьев, а клочки зелёной травы в ускоренном темпе желтели, скручиваясь былинками ближе к грунту, а потом и вовсе исчезали. На горизонте собирались тёмные тучи, приближаясь к горному хребту. Созревала буря, что покроет снегом каждый уголок этого мира. Но в происходящем не было ничего удивительного: всё это Сузуму проживал уже не первый раз, даже не по сотому кругу. Он давно сбился со счёта дней. Какая разница, если каждые сутки всё повторялось в замкнутом цикле и выхода попросту не было. Но таким будущее обещало быть раньше. А теперь у него было абсолютно всё, чтобы наконец покинуть это измерение и вернуться домой, и самое время отправиться на разведку к тем валунам на южной части, где он вчера ночью оставил дозревать два самых важных для ритуала компонента.       Спрыгнув с края входа в пещеру, скрывающую под слоями камней храм, Сузуму приземлился на тропу, поспешно передвигаясь между деревьев, чтобы осуществить задуманное. Благодаря своей дымчатой форме ему не составило особого труда за считанные минуты добраться до места ночлега Учихи и Харуно. Тем не менее, он был осторожен, даже скрыл потоки собственной чакры, чтобы не оказаться замеченным раньше времени. Сузуму был почти убеждён, что пыльца цветков вывела Саске и Сакуру из привычного боевого строя, однако у него всё же имелась доля сомнений: не стоило недооценивать эту парочку, которая уже не единожды продемонстрировала стойкость перед его тонкими и хитрыми уловками. Пускай он похитил воспоминания Сакуры, но это никак не помешало им достаточно быстро найти общий язык и начать доверять друг другу.       Несмотря на то, что Саске и Сакура старались держаться вместе, подавляя напряжённую атмосферу между ними, рано или поздно негодование и недосказанность должны были достигнуть апогея, чего и добивался Сузуму. Он надеялся, что в этот раз вместо него с делом безукоризненно справились причуды природы, и уверенность в этом постепенно крепчала. Остановившись за валуном, Ооцуцуки осмотрел небольшую поляну и увидел очень интересную картину: Сакура была одна, спала, скрутившись на пончо калачиком, подложив под голову рюкзак, сжимая в одной руке кунай. Учихи по близости не наблюдалось, правда, ощущались слабые отголоски его чакры, что свидетельствовало об одном: Саске впервые за время пребывания в этом мире оказался слишком далеко от Сакуры, что заставило Сузуму самодовольно улыбнуться. Прошлая ночь всё же принесла плоды, и теперь он мог спокойно действовать по плану. Это также доказывало, что терпение в таком деле очень важный фактор, и раз уж появился такой шанс, то теперь медлить нельзя.       Ооцуцуки подлетел к мирно посапывающей Сакуре, которая всё вздрагивала от пробирающего до костей холода. И как она ещё не пробудилась, было непонятно, но это только на руку. Сузуму подозревал, что она спала непробудным сном лишь потому, что её организм ещё не восстановился после эмоциональных потрясений из-за дурманящей пыльцы лунных цветов. Возможно, по воле судьбы или же скрупулёзности Учихи они забрели именно в южную часть параллельного мира, таившую в себе немало опасностей. Благодаря такой колоссальной встряске Саске и Сакура стали уязвимыми, и, по всей видимости, Сузуму таки добился желанного. Он точно не знал, что произошло за ночь с этими двумя, однако случившееся разлучило их, пускай и ненадолго. Обычно Учиха, словно сторожевой пёс, находился подле этой девчонки, но не сегодня. Оставалось только гадать, что же их так потрясло, но этим можно заняться на досуге, не сейчас.       Волнение, будто завладевающий им азарт, начало распространяться по всей аморфной сущности Сузуму. Он подступил ближе к месту, где спала Харуно, всматриваясь в её неподвижное лицо. Как только она зашевелилась, что-то сквозь сон пробурчав под нос, Сузуму сфокусировал взор на её закрытых веках, присматриваясь к дрожащим ресницам, а затем наклонился ещё ближе, внимательно изучая чуть приоткрытые губы, прислушиваясь к ровному дыханию. Сакура совершенно не реагировала на его присутствие, даже когда он присел рядом с рюкзаком, протянув к её лицу руку, остановившись в паре сантиметров от бледной щеки. Затем он сымитировал прикосновение, не сдерживая ликующую, кривую улыбку, точно его переполняло чувство триумфа, бурлящий вихрь которого было сложно утихомирить. В его руках находилось безотказное оружие против Учихи, своеобразный ключ к достижению главной цели всей этой аферы. Видно, сама Удача была на стороне Сузуму, раз всё складывалось данным образом.       Повернув голову в сторону, Сузуму пробежался глазами по местности, всматриваясь в тени меж деревьев, а затем прислушался к звукам природы, чтобы удостовериться в отсутствии Саске. Стечение обстоятельств было идеальным. Его не волновали причины ухода Учихи, который после того, как обнаружит пустое место ночлега, будет кусать локти из-за своей притупленной бдительности на территории врага. Не медля ни секунды, Сузуму воспарил над телом Сакуры и неторопливо вселился в неё, чтобы та не пробудилась. Как только оказался внутри телесной оболочки, он ощутил непривычную пустоту, словно сознание Харуно было чистым листом, без барьеров и сопротивления, и это сначала насторожило. До этого у Сакуры определённо наблюдалась некая вторая личность, которая не давала полностью подчинить разум и тело хозяйки. Однако в этот раз иннер-Сакура даже не появилась, видимо, из-за слабого духовного состояния доминирующей личности Харуно. Ему определённо всё больше нравился такой расклад вещей.       Детали складывались самым лучшим образом: теперь он полностью подчинит себе Сакуру и использует её в качестве проводника во время ритуала, а к этому процессу, разумеется, нужно ещё основательно подготовиться; как раз времени, пока их будет искать Учиха, должно хватить. Без затруднений освоившись в новой оболочке, Сузуму почти слился с ней. Ему не составило особого труда распахнуть веки, прищурившись от ослепительного дневного света, что пробивался сквозь тёмные тучи. Он выставил тонкую ручонку перед собой, растопырив изящные женские пальцы, словно пытался поймать что-то. Благодаря силе мысли Сузуму не спеша поднялся на ослабевшие, окоченелые ноги, сжимая в руке кунай. Как же давно он не чувствовал эту приземлённость и тяжесть тела, стук сердца и пульсации в висках. Даже сухость во рту казалась приятной. Вмиг Ооцуцуки ощутил колоссальный прилив сил, без зазрения совести подпитываясь резервами энергии Харуно, точно паразит.       В данный момент с контролем её тела осложнений не наблюдалось, однако сможет ли она пережить последствия ритуала от столь резких скачков потоков чакры, расходуя её абсолютно всю, до истощения, Сузуму было неизвестно, и возможность гибели Сакуры его ничуть не беспокоила. Она была не более чем орудием. Хмыкнув, Ооцуцуки осмотрел небосвод. Массивные свинцовые тучи начали сгущаться, раскалываясь на хлопья снега, которые падали на замёрзшую землю, постепенно покрывая её точно белоснежным покрывалом. Это было сигналом, что Сузуму пора возвращаться в храм, и чем быстрее, тем лучше, пока он ещё в состоянии полноценно контролировать тело Сакуры. Ловко поднявшись с земли, он одним прыжком преодолел высокие камни и побежал в сторону опавшего леса, за пределами которого виднелся скалистый горный хребет, оставляя за собой на тонком слое свежевыпавшего снега следы босых ног.

***

      Утренняя роса скапливалась крошечными капельками на пожелтевшей траве в широкой степи. Ночной пейзаж больше не пестрил изобилием красочных, чарующих цветов: они вскоре завяли, скручиваясь внутрь, точно засохшие стручки, теряя золотистый блеск, а вместе с ним и ощущение наваждения, с которым Саске безустанно боролся всю ночь. С каждым вдохом свежего воздуха он чувствовал, как его постепенно отпускали напряжение и круговорот эмоций. Учиха уже продолжительное время сидел на холодном грунте в неизменной позе, будто в прострации, облокотившись на поверхность небольшого камня, который лежал рядом на этой стороне обширного поля. Саске согнул правую ногу в колене и безвольно переложил на неё слегка занемевшую руку. Подняв голову, он безучастно изучил уставшим взглядом быстро плывущие облака. В груди что-то покалывало: он до сих пор пытался утихомирить внутренний мандраж.       Саске понимал, что ему впервые было настолько сложно психологически справиться с собой, а всё из-за накалившейся между ним и Сакурой атмосферы, что стала причиной его неожиданно лопнувшей многолетней выдержки; в тот миг ему больше не были подвластны собственные эмоции, мысли и тело. Осознание этого, некий испуг перед бесконтрольностью над самим собой и помог ему выбраться, побороть силу иллюзии цветов. Он держался из последних сил, старался не выплеснуть всё накопившееся раздражение и злость на Сакуру, а вот она сделала в точности до наоборот. В своём неустойчивом эмоциональном состоянии она была более восприимчивой к пыльце, весьма остро отреагировав на всплеск эмоций. Всё это было объяснимо и в какой-то мере ожидаемо, за исключением вмешательства со стороны особенностей этого измерения, но всё же Учиха предугадывал подобный поворот, и вот всё случилось.       Саске упрямо не поддавался отчаянию — это не было в его характере — и, казалось бы, безвыходному положению, так как он твёрдо был убеждён в том, что они выберутся из этой западни невредимыми. Однако в последнее время его непоколебимая вера дала слабину из-за истощённости как физической, так и духовной, которую подпитывали моральные терзания Харуно. Но если смотреть на всё трезво и не лукавить, то произошедшее было его виной. Зачем он упрямо от неё скрывал правду насчёт их взаимоотношений? Ответ всегда был неизменным: чтобы уберечь её от плачевных последствий техники Ооцуцуки, ведь Саске не знал, как она отреагирует на заветную правду. Он, как законченный эгоист, думал, что если не затрагивать данную тему, то всё само собой рассосётся, по крайней мере, продержаться нужно было до возвращения в Коноху. А подбирать нужные слова, наблюдать за возможными женскими истериками и необдуманными поступками — это не по его части; он попросту не умел показывать сострадание к другому человеку, утешать словесно, и с этим Саске давно смирился. Такой он, другим не будет.       Но, точно по злому року судьбы, он оказался в том самом положении, которого старался всеми силами избежать. Теперь Саске видел, что он крупно просчитался в своих суждениях и предположениях касательно Харуно, таким образом только усложнив изначально щепетильную ситуацию: он собственноручно перешёл дозволенную черту, загнал себя и Сакуру в угол, разрушив и без того слабое взаимопонимание между ними. А ведь без доверия их слаженной командной работе придёт конец, и тогда Ооцуцуки заполучит желаемое и вряд ли оставит Сакуру в живых. Неважно, что случится в этом противостоянии с ним; ещё большего вреда Харуно причинять нельзя, и Саске намеревался сделать всё, чтобы не допустить плачевного исхода. Он вернёт её в Коноху любой ценой. И всё же выход из этого мира был напрямую и тесно связан с Сузуму, а значит, чтобы добиться своей цели, им придётся ещё немного сплочённо поработать, вот только какими теперь будут их отношения после случившегося, Саске не знал.       Всё же ему стоило бы сознаться во всех грехах перед ней: это он в ирреальном мире пронзил её сердце Чидори; это по его вине Сакуру похитили и использовали как приманку, ведь она являлась его семьёй, вторым человеком, который верил в него и ждал вопреки всем невзгодам. Возможно, его увиливание от прямого и честного разговора было не так сильно связано с альтруистическими намерениями защитить её, как со слабостью и неумением признаться в этом, точно ему вырвали язык. Стыд и вина заставляли Учиху отмалчиваться, тем более как бы ни хотелось сознаваться, но это даже было к лучшему, что Сакура забыла его: она перестала испытывать к нему романтические чувства, на которые он не готов ответить. Рассуждая об этом, как об устранении балласта, Саске чувствовал себя последним мерзавцем, ведь он не вправе решать, как Сакуре жить, что она имеет право знать, а о чём лучше не разговаривать.       Саске сжал пальцы в кулак, чувствуя, как под кожей натянулись мышцы; ему пришлось признать собственное поражение в правильности выбора. Пусть мысленно, но всё же ощущение было неприятным. Он вздохнул, прикрыв веки, и в голове сразу же всплыли отдельные эпизоды пройденного дня: как они шли в южную часть измерения и когда устроили привал. Всё это время Сакура вела себя тихо, молча и долго проглатывала обиду, скапливая её внутри. Саске отчётливо видел это характерное поведение, понимал происходящее, но не посчитал нужным как-то пресечь очередной конфликт, который вылился в… От вспоминания того, что они поцеловались, он помотал головой, точно ощутил себя не в своей тарелке. Откуда в нём появилось это вожделение к ней, нетерпение и всплески наслаждения? Он помнил каждую деталь того мгновения близости между ними так чётко, что казалось, будто его до сих пор слегка коробило от испытанного.       Одновременно Саске никак не мог отыскать для себя логическое объяснение своих поступков, того, почему он ответил на её поцелуй, ведь мог же оттолкнуть Харуно. Да, он был согласен с тем, что в течение этого месяца ему было неловко рядом с Сакурой по понятным для него причинам: он не знал, как себя вести с человеком, который его не помнил и который так рьяно пытался узнать недостающие фрагменты из их общего прошлого. Да и не то чтобы Учиху раздражало непривычное поведение Сакуры; просто эта искусственная амнезия заставляла его осторожничать как в словах, так и в действиях. Иногда его удивляли смелость, хитрость и дерзость Харуно, чего он, возможно, не увидел бы при нормальных обстоятельствах. Например, когда она намеренно симулировала утопление и он ринулся её спасать. Сакура пошла на обман ради одного: чтобы утихомирить фантомную боль в его искалеченной руке. Такие вот мелочи как минимум распалили в нём интерес, однако этого было недостаточно, чтобы сойти с ума от потребности обладать ею.       Не только Сакура в последние дни пребывала в плохом настроении. Пускай Саске и не подавал виду, надев маску равнодушия, его тоже много чего не устраивало, но, если бы не злополучное поле, на котором они так не вовремя оказались, он никогда не позволил бы своему негодованию вырваться наружу. Хотя в какой-то момент Учиха был уже готов сорваться, явно из-за вдоха стойкого приторно-сладкого запаха дивных цветов его переклинило, однако неожиданный поцелуй Сакуры остановил его, вызвав иную, необъяснимую бурю эмоций. Это одновременно искушало до физической боли в теле, до ломоты в костях и непривычного камня в груди, но ещё больше пугало. Недалёкое прошлое было ещё слишком свежим в воспоминаниях, и Саске знал, что ему не стоит прыгать из огня в полымя. Именно так он видел ситуацию, которая сложилась, пусть скрытая составляющая в виде его чувств и личных причин, что могли стать толчком для столь опрометчивого поступка, в этот раз были иными. Для Учихи любого рода осцилляции казались пагубными, ведь умиротворение души, согласование ума и сердца дались ему нелегко.       Саске всегда считал, что его натренированный годами холодный рассудок доминировал над лишней эмоциональностью, несмотря на это, сегодня он второй раз в жизни так резко и открыто оголил собственные чувства, буквально выставив их напоказ. Это напомнило тот период его прошлого, когда он ещё был юнцом с ярым желанием отомстить всем обидчикам клана Учиха. Тогда ему чудилось, что он с момента раскрытия тайны Итачи буквально выпал из реальности и существовал лишь благодаря своей необузданной ярости и дикой боли. Эти эмоции были его мотивацией, они толкали его на поступки, за которые было нынче стыдно, и, возможно, ясность ума наконец пришла к нему после финального сражения с Узумаки. Саске пришлось долго восстанавливаться не только физически, но и духовно, при этом ужесточить контроль над своими эмоциями, ведь он по горькому опыту знал, каково это — быть поглощённым ненавистью.       И вот после самого обычного прикосновения тёплыми устами к его ледяным Саске испытал неутолимое желание ответить Сакуре на поцелуй. В тот момент его чувства накалились стократно, словно разряды молнии, и он осознал, что его буквально с головой захлестнули новые эмоции, противоположные ярости и гневу. Учиха плохо помнил, как именно душу должна согревать радость или материнская любовь. Прошло уже столько лет, он привык быть один, а его сознание давно приняло тот факт, что данный спектр эмоций Саске попросту незачем испытывать. Он даже толком сравнить не мог всё, что ощутил во время того поцелуя, ведь происходящему в его прошлом не было аналогов. Никогда ранее Учиха не сталкивался с подобным, поэтому действовал инстинктивно. Утверждать, что для Сакуры такой опыт был первым, он не мог, ведь Саске мало что знал о её жизни в деревне. Тем не менее, он был уверен в том, что, если бы не жёсткий самоконтроль, который буквально укоренился в стальные нервы и самообладание Учихи, они бы вряд ли остановились только на поцелуе и снятой в порыве эмоций верхней одежде.       От осознания того, что он мог натворить, если бы вовремя не очнулся от иллюзии, Саске сомкнул крепко челюсти, ощущая, как вверх по скулам стало подниматься давление. Он должен был держаться до последнего и не причинять Сакуре ещё больше страданий, ведь было ясно как божий день, что после всей этой неразберихи она потребует конструктивных объяснений, чего ему хотелось бы по возможности избежать. Саске легко мог списать вину на чудесные цветочки, однако это не убережёт от неловкости, от покалывания в сердце, которое Учиха до сих пор чувствовал каждые несколько секунд при одной мысли о Сакуре. Поэтому им рано или поздно придётся поговорить о произошедшем или же просто забыть всё как страшный сон. Второй вариант был больше по душе Саске, ведь несмотря на то, что он Сакурой действительно дорожил, снова появляться в её жизни — это неправильно по отношению к ней. Она, вероятно, согласится с ним, когда вернёт себе воспоминания и хорошенько всё обдумает; да и вряд ли в завершении истории обойдётся без обиды за похищение, хоть это и было дело рук Ооцуцуки. Также стоит ли вспоминать о том, что Саске был перед ней повинен в других грехах, которые кратким «прости» не исправить.       Из-за погружения в мыслительный процесс он даже не заметил, как быстро жаркая летняя ночь сменилась на холодное, пасмурное осеннее утро. Открыв глаза, он осмотрел голую степь, приглядываясь к верхушкам деревьев, что находились на той стороне поля. Там же располагались те валуны, где они прошлой ночью развели костёр. Учиха находился настолько далеко, что огромные камни, рядом с которыми осталась Сакура, казались не больше зёрнышка фасоли. Природа была неподвижной, будто с картинки, и он тут же нахмурился, вскочив на ноги. Уж слишком он засиделся, возвращая ясность ума и подавляя свои эмоции. Он забрёл в незнакомую местность, чтобы позволить себе и Сакуре остыть, переварить случившееся. На этот раз Саске не сидел на какой-нибудь ветке, которая служила отличным пунктом наблюдения и одновременно укрытием. И, наверное, зря он так беспечно поступил, ведь Ооцуцуки сразу заметит отсутствие его чакры и снова попытается вселиться в тело Сакуры. Волна злости с примесью некого беспокойства обрушилась на Саске, отчего он в мгновение ока переместился в их временное пристанище, уповая, что его опасения не оправдаются.       Саске остановился около давно остывшего костра и оставленных без присмотра вещей, однако Сакуры не обнаружил, что заставило его нахмуриться, анализируя ситуацию. Любые мысли о том, что произошло вчера по ту сторону камней, испарились, оставляя рассудок Учихи трезвым, готовым к поиску Харуно. Он активировал своё Кеккей Генкай, чтобы досконально всё изучить и понять, что на самом деле произошло: мало ли Сакура пошла искать сухие ветки для костра или же пищу; существовала и большая вероятность того, что Сузуму всё же удалось совершить задуманное. Учиха почувствовал слабые отголоски чакры Сакуры на этой поляне и, пристально изучив снежный покров, увидел следы, ведущие в сторону леса. Странно, что она не накинула плащ при таком холоде и что обувь тоже оставила. Дорожка из отпечатков босых стоп вела на север, туда, где виднелся горный хребет. Следов борьбы Саске также не увидел. Значит, либо Харуно действительно отправилась на поиски провизии, либо Сузуму застал её врасплох и забрал с собой в храм. Учихе второй вариант казался более правдоподобным; Сакура, конечно, могла быть расстроенной, но столь бездумно не поступила бы.       Не раздумывая, Саске согнулся в спине, присев у рюкзака, поспешно засовывая в него пончо и сандалии, а затем, закинув сумку на плечо, встал и повторно переместился, в этот раз к проходу в тоннель, ведущий к забытому храму со сферами воспоминаний. Холодный зимний ветер, что пронзительно завывал, покрывая местность толстым слоем снега, резал острыми снежинками лицо Учихи, но тот не стал долго топтаться на пороге. Ступив в тёмный проход, Саске неспешно направился вглубь горы, настраиваясь на то, что Ооцуцуки вряд ли оставил бы вход незащищённым, учитывая, что он вместе с заложницей дожидался прибытия врага. В этом, казалось бесконечном, тоннеле могли скрываться разные ловушки, и поэтому Учиха держал ухо востро, а глаза — активированными, пристально изучая каждую деталь скалистых стен. Он понимал, что нужно поспешить, но не мог поступать опрометчиво. Жизнь Сакуры — вот за что они с Сузуму будут бороться, и поступать необдуманно Саске не имел права. Кроме того, он пообещал себе ранее, что сделает всё возможное, чтобы вернуть Сакуру невредимой в Коноху, и он намеревался сдержать слово. Немного ускорив шаг, он поспешил, приближаясь к развалинам внутри горы.       Бирюзовое свечение среди абсолютного мрака стало первым знаком того, что Саске наконец подошёл к нужному месту. Почти срываясь на бег, он старался передвигаться бесшумно, чтобы не спугнуть Ооцуцуки, случайно подав упавшим в гробовой тишине камушком сигнал. Всё же лучше сначала изучить картину, понять ситуацию, а не кидаться точно ошпаренный в бой, как это обычно делал Узумаки. Саске дышал ровно, сжимая пальцами рукоятку катаны и осматривая проход, ведущий в зал храма. Остановившись на краю, почти сливаясь с мраком, Учиха осмотрел обстановку в полутёмном помещении, мгновенно заметив стоящую в центре фигуру. Она была только в шортах и майке, босая и неподвижная как статуя. Сакура стояла к нему спиной, а вокруг неё витали те самые светящиеся сферы, придавая комнате необычный ментоловый оттенок. В зале больше никого не было видно, но Саске прекрасно знал, что это не гарантия того, что Ооцуцуки не скрывался где-то в тени, паря точно облако чёрного дыма и выжидая подходящего момента, но для чего? Он столь беспечно оставил Сакуру одну в пещере, не опасаясь того, что она могла сбежать. Нахмурив брови, Саске задумался: действительно, почему она не пыталась выбраться отсюда?       — Сакура?       Его ровный голос пролетел эхом в пустом помещении слишком громко, из-за чего Саске чуть поморщился: определённо он не намеревался привлекать к себе внимание столь открыто. Но даже услышав его, Сакура не повернулась, продолжая стоять лицом к стене, на которой был изображён древний мудрец из рода Ооцуцуки. С такого расстояния было неясно, в каком именно она была состоянии: вполне возможно, что Сузуму воздействовал на неё своим Риннеганом, о точных возможностях которого они мало что знали. Сакура могла также быть под влиянием иллюзии, без сознания или в каком-то трансе. Был лишь один способ узнать, что именно с ней произошло, поэтому Саске сдвинулся с места, спрыгнув вниз, высматривая среди тёмных углов что-то напоминающее чёрный дым. Но всё, что Учиха пока видел, — это парящие в воздухе сферы, что придавали помещению мерцающий оттенок аквамарина. Под ногами Сакуры виднелся какой-то узор, огромный рисунок, чернильные линии которого соединялись в круг, отдалённо напоминающий дизайном символ Ин Янь. Вот только эта печать для ритуала, как оказалось после более детального изучения, была видоизменённой.       Циркулярный узор находился прямо под ногами Сакуры, и Саске это не нравилось, даже настораживало. Круг на две части разделяла кривая линия, и одна половинка казалась более насыщенной бирюзовым цветом, чем вторая; из краёв контура окружности выходили искривлённые, похожие на щупальца осьминога чернильные лучи, что распространялись по плоскому камню и, то удлиняясь, то уменьшаясь, точно пульсировали. Печать казалась живой, что, естественно, было необычно. Учиха ранее никогда не видел подобные чертежи, наверное, эта техника была родом с Луны, чем-то древним, но знакомым Сузуму. Саске подошёл к Сакуре со спины, положив руку на плечо, и повернул к себе, сжимая пальцами холодную кожу. Её голова была опущена вниз, будто действительно Харуно не была в сознании и ходила во сне. По крайней мере, она дышала и сердце её билось, что было самым главным. Осталось найти выход из этого мира, то самое слабое биополе в храме, к которому вели многочисленные вылазки и исследования этого измерения. Саске также понимал, что с этим делом нужно поспешить: открыть портал и вместе с Харуно переместиться домой.       — Сакура? — повторил он, а затем немного встряхнул её.       В этот момент она подняла голову, и их взгляды встретились. На него смотрели не привычные зелёные глаза, а те, которые Саске меньше всего хотел видеть, тем более хоть как-то связанные с Харуно. Бледно-сиреневые склеры имели циркулярный узор, а зрачок сузился настолько, что было визуально неприятно смотреть Сакуре в глаза. На её губах появилась несвойственная ей ухмылка: самодовольная, точно Сузуму тешило происходящее. В ответ на жест Саске она подняла руку, обхватив пальцами его запястье, и крепко сжала; дискомфорт очень быстро сменился болью, которую Учиха не собирался показывать. Он беспрерывно глядел в эти глаза, пытаясь осознать, что конкретно произошло, и единственно правильный вывод буквально напрашивался: Ооцуцуки всё же подчинил себе тело Сакуры, должно быть, успешно подавил её силу духа, учитывая, что после того эмоционального потрясения, которое она испытала ночью, это было легко сделать. И теперь тело Сакуры было в его полном распоряжении, собственно, как и её навыки, которыми Сузуму намеревался воспользоваться в своих эгоистичных целях. Определённо, следующие минуты обещали стать переломными в планах Ооцуцуки. Он либо наконец получит своё — новое тело, либо останется ни с чем, потому что проиграет бой Саске. Ни в коем случае Учиха не намеревался добровольно соглашаться на какие-то глупости, верить этому ублюдку на слово, особенно когда дело касалось её.       — Рад, что ты смог так быстро отыскать меня, Саске, — с ухмылкой промолвил он, пусть и говорил голосом Сакуры. — Хоть я особо-то и не прятался, хм. Что скажешь: приступим к ритуалу?