Тайна в их глазах

      Солнечные лучи рассеивались по круглому кухонному столу, украшенному белоснежной скатертью и вазой с фруктами. Раскрытые нараспашку окна впускали свежие утренние дуновения ветерка, после которого оставался тонкий цветочный аромат. Мелодичные трели птиц разбавляли глухую тишину на кухне и внезапное одиночество Сакуры, которая, облокотившись на стол, пыталась позавтракать. Она не спеша попивала уже остывший чай и задумчиво поглядывала в окно, точно наслаждалась долгожданным спокойствием впервые за несколько дней. После того как она потеряла сознание из-за вернувшихся воспоминаний, от её больничной койки не отходили сутками ни родители, ни друзья. Разумеется, все переживали за её психологическое состояние, за возможные неизвестные последствия изъятия той сферы, которые могли проявиться не сразу. Все, кроме одного человека, который больше в поле зрения не попадал: Учиха Саске покинул больницу где-то в том промежутке времени, когда она лежала без сознания, и больше он там не появлялся. Он её не навещал, а она, в принципе, и не напирала.       Устало выдохнув и потупив взор, Сакура посмотрела на своё отражение в кружке, сжав её дрожащими пальцами. На данный момент самым главным было то, что она чувствовала себя здоровой, хотя некая истощённость всё ещё присутствовала, возможно, по причине излишней заботы и постоянных расспросов Ино и родителей, отчего в ушах стоял звон их голосов. Вопросы так и сыпались на неё, словно проливной дождь, а внятного ответа Сакура не могла дать, потому что в голове творился настоящий кавардак. Ей бы самой разобраться в последних событиях, которые достаточно сильно повлияли на её повседневность. Мысли о том, что ей необходимо принять всё произошедшее как неизменную реальность, заставляли испытывать волнение, небольшую долю страха, отчего в груди всё сжималось до ноющей, тупой боли. Однако этого не избежать, как бы ей ни хотелось. Она старалась не думать, не разбирать по крупицам недавнее прошлое, но едкие мыслишки пробирались в её разум, пронзая нейтральность смущением и стыдом.       Ей казалось, что в том измерении её личность расщепили, если судить по тому, как она вела себя с Саске-куном: более уверенно и открыто, не боясь показать свой характер, чего никогда не сделала бы в привычной обстановке. С одной стороны, Сакуре было жутко стыдно за своё нетипичное поведение с ним, но с другой — где-то в глубине души она чувствовала лёгкость, гордость за то, что поборола свою робость. За всё время пребывания в мире Ооцуцуки она испытала массу противоречивых эмоций по отношению к Саске-куну и мыслей о нём. Сейчас было сложно принять тот факт, что первый раз, когда она увидела его, будучи уже с частичной амнезией, она ощутила недоверие, своеобразную опасность, исходившую от его ауры. Но насторожённость и сомнение быстро улетучились, как только Сакура убедилась в том, что его грозный, суровый вид — это всего лишь внешняя оболочка, не более чем каменный фасад. Учиха мог обращаться с ней как с рядовым товарищем, когда их общению не мешала её влюблённость. Обдумывая дни в измерении Ооцуцуки, Сакура понимала, что это правда.       Возможно, поступки Саске-куна расположили к нему: он постоянно находился рядом, спасая её без задней мысли от любой угрозы, даже от внутренних ран. Тогда можно было бы это расценить как некое особенное отношение, но только не при полной памяти. Сейчас же Сакура понимала: Учиха осознавал, что именно он являлся непосредственно источником её кошмаров и мучений; возможно, поэтому Саске-кун так опекал её, потому что чувствовал вину за случившееся. Но была и другая сторона объяснений, которая ещё больше походила на истину. Всё просто: если б Наруто попал вместо неё в беду, то Саске-кун идентично протянул бы ему руку помощи. Так что не стоило интерпретировать всё случившееся как кардинальную перемену, которую она себе нафантазировала, нечто особенное, что не произошло бы при других обстоятельствах. Учиха расценивал её как друга, и Сакура была данным фактом чрезвычайно довольна, ведь это уже лучше, чем быть пустым местом, а то хуже — раздражать Саске-куна, что случалось раньше. С ярлыком друга она могла смириться, так как это всё, чего она хотела от Учихи: чтобы он признал её товарищем. Видимо, для того чтобы это произошло, ей стоило всего-то забыть Саске-куна, охладеть к нему, чтобы симпатия не мешала нормальному общению.       От долгого сидения в неудобной позе Сакура ощутила неприятные покалывания в ноге, что отвлекло её от мыслительного процесса. Слегка скривившись и потерев затёкшую ногу, она перевела взгляд на настенные часы, вздрогнув от того, что её завтрак затянулся на целый час. Самокопание — это отличный метод, чтобы прийти к каким-то выводам и успокоить бушующие эмоции, однако не всегда он мог притупить душевные терзания, только запутав сильнее, словно всё навалилось в одну огромную кучу. О самом главном — о произошедшем на цветочном поле — Харуно старалась не вспоминать. Она не могла точно сказать, что случилось: то ли лопнуло терпение, и она в тот миг, будучи на взводе, сделала непоправимую ошибку, то ли её подсознание толкнуло на такой поступок, ведь любовь к Учихе по-прежнему жила в ней, хоть и была подавлена и скрыта сферой, что внедрил в неё Сузуму. С какой стороны ни глянь, она инициатор того интимного момента, и от этой мысли Харуно краснела до кончиков волос. Их поцелуй много для неё значил, но вспыхнул ли он от настоящих чувств с обеих сторон — вот на какой вопрос она не могла найти ответа. Наверное, лучше пока оставить всё как есть.       Вот только как ей написать подробный, конструктивный, точный, без лишних слов отчёт Какаши-сенсею, когда все мысли летали в хаотичном порядке? Сакура отчётливо понимала, что её никто в шею не гнал; у неё было время, чтобы всё переосмыслить и выстроить в голове нужную последовательность дней, проведённых в заточении. Она понимала, что со своей стороны не хотела никому рассказывать о том, что произошло между ней и Саске-куном. О поцелуе не узнает даже Ино, потому что было совершенно непонятно, как к произошедшему отнёсся Учиха, а трещать языком Сакура не собиралась. Это слишком личное, настолько глубоко спрятанное в душе, что она не хотела делиться этим воспоминанием ни с кем. Вряд ли Саске-кун станет упоминать это в своём отчёте: он изложит только то, что необходимо поведать об Ооцуцуки. Да, если она всё напишет в таком ключе, то их истории будут звучать одинаково, за исключением тех моментов, когда Харуно находилась без сознания. Поэтому лучше начать раньше, чтобы побыстрее расправиться с этим делом и приступить к своим официальным обязанностям. Хоть в этом мире и прошло со дня её похищения меньше недели, работу никто не отменял, и Сакура спешила вернуться в свою рутину, чтобы не иметь свободного времени на раздумья об Учихе и о том, что она ему в глаза больше смотреть не сможет.       Встав со стола и захватив пустую кружку, она направилась к раковине, чтобы помыть посуду. Стоило Сакуре увидеть боковым зрением рядом стоявшую вазу с полевыми цветами, как её тело окаменело, а лицо побледнело. Яркой вспышкой перед глазами появилась чёткая картина: безграничное поле, освещённое огромным лунным диском; в полумраке медленно кружилась золотистая, одурманивающая ароматом пыльца, поднимаясь, окутывая её и Саске-куна. Чудеса природы не так сильно отпечатались в её памяти, как его глаза, которые, казалось, были чернее ночи, изредка поблёскивали, выдавая мимолётные эмоции, таившиеся в потёмках его души. Глаза Учихи в то мгновение были настолько живыми, насыщенными, что намертво притягивали и гипнотизировали. Тогда единственное, что она слышала, — это глухой быстрый стук сердца то ли от распирающей злости и обиды, то ли от появившейся симпатии, а дальше навязчивая мысль — поцеловать его. И точно она по новой переживала в душе все эти эмоции: в глазах защипали слёзы, а по телу прошла волна непривычной дрожи. Воспоминание было настолько реальным, оно затягивало, и Сакура в любой момент была готова прикрыть веки и повторить всё, что случилось на цветочном лугу той ночью. В ушах эхом отбился ритм дыхания Саске-куна, точно он стоял рядом, всего в шаге от неё.       Она вздрогнула, будто наяву испытав их поцелуй, и медленно, словно не веря, приложила холодные дрожащие пальцы к губам, проигнорировав разбившуюся кружку на полу. Волна жара молниеносно прошлась по всему телу, наливая щёки густым румянцем. Желая как можно быстрее забыть этот момент, Сакура прикрыла ладонями лицо, покачав головой. Как такое могло с ними произойти? Они точно были не в себе! Это правда: ещё со времён Академии она мечтала о таком поцелуе, но это должно было произойти иначе. Не в капкане врага, в неизвестном измерении и под влиянием атмосферы треклятого поля завораживающих цветов. Она никогда бы в жизни не осмелилась сделать первый шаг, если бы не её амнезия и пыльца, которая вывернула их сущность наизнанку. Сакура была уверена, что без стороннего вмешательства там не обошлось, а на том лугу никого, кроме неё и Учихи, не было. Сузуму поспешил удалиться, как только понял, что Саске-кун возвращался к костру, а значит, не мог напрямую повлиять на их чувства и действия. Неоспоримо — виновата пыльца, что, видимо, могла как-то влиять на эмоции находящихся рядом, точно какой-то афродизиак.       Сделав пару глубоких выдохов и постучав по грудной клетке ладонью, чтобы хоть как-то успокоиться, Сакура согласилась с тем, что её чрезмерная эмоциональность сыграла с ней злую шутку, но единственное, что не давало покоя: почему Саске-кун не оттолкнул её — наоборот, перенял инициативу? Если хорошенько подумать и посудить по пережитому опыту, то пыльца всего лишь обострила её спрятанные чувства, которые она больше всего боялась оголить, так возможно, что и с Саске-куном произошло то же самое? Что же он чувствовал тогда, чтобы поддаться и разрешить себе опустить барьеры? Эти вопросы крепко засели у неё в голове, однако, видимо, Сакуре ответа не видать. Зная его скупость на слова, она не ожидала каких-либо объяснений, а вот нужда хотя бы увидеть Учиху возрастала с проходящими минутами. Ведь то, что он ни разу её не навестил, не обмолвился ни словом, невольно наводило на мысли о том, что её романтические чувства снова односторонние. Конечно, это вполне логично: Саске-кун не тот человек, который изменит своим убеждениям и принципам и с лёгкостью сможет открыться. Возможно, он считал, что той близости не следует придавать значения, поэтому вёл себя с ней как обычно. Ничего нового в этом Харуно не увидела, но такое обращение, особенно после пережитого вместе, казалось ей несправедливым.       Они не обязаны заводить разговор по душам, правда, конечно, хотелось бы толкнуть Саске-куна на предельно честный разговор, чтобы больше ничего не додумывать, но заранее было ясно как божий день, что вероятность этого столь же велика, как и то, что Ино ещё хоть раз в жизни подстрижёт волосы. Поэтому лучше сосредоточиться на отчёте, опустив некоторые детали, сохранив их втайне. Так будет лучше для всех: Какаши-сенсей не захочет читать подобное. Можно просто упомянуть, что пыльца непонятным образом на них подействовала: Сакуру — усыпила, а Саске-куна — разгневала, и дальше придерживаться правдивых фактов. Признаться, эта деталь была столь незначительной на фоне всего остального, что Сакура и вовсе не хотела упоминать о том вечере. В какой-то момент она решила, что определится по ходу написания, ведь отчёт должен быть полноценным и конструктивным. Вздохнув, она схватила полотенце, что лежало рядом с раковиной, и стала собирать осколки чашки, которую случайно разбила. Её сердце успокоилось, а в голове на некоторое время образовался штиль.       Единственное, в чём Сакура была уверена, так это в том, что, как только она соберёт всю свою стойкость и мужество в кулак, отправится к Учихе и попытается всё прояснить. Это было необходимо, и не столько для того, чтобы узнать ответы на два въевшихся в мозг вопроса, а чтобы успокоить себя, чтобы впредь знать, как вести себя в компании Саске-куна. Стыд, робость и смущение не лучшие помощники во время совместного времяпрепровождения, разумеется, если оно у них будет. Ничто не мешало Учихе посчитать её влюблённой до сумасшествия девчонкой, которая никогда не изменится, и тогда на их только образовавшейся дружбе можно будет поставить крест. Этого Сакура боялась больше всего: что своими же поступками и излишней эмоциональностью разрушила то, что между ними только начало зарождаться.

***

      Саске лежал на одноместной кровати, апатично пялясь в потолок, почти не моргая. На улице давно смеркалось, и только фонари за окном стали единственным источником света в небольшой тёмной комнате. Сон никак не приходил уже битый час. После того, как они вернулись в Коноху, его мучила бессонница, и даже не из-за постоянных мыслей, а из-за напряжения во всём теле, которое остро реагировало на различный шум, точно привыкшее быть всегда начеку. Заточение в мире Сузуму привело к ощутимым последствиям, что раздражало, как и повседневность, бесцельное проживание дней, пока полностью не восстановятся силы. Ему запретили как-либо тренироваться, чтобы не мешать выздоровлению, особенно это касалось глаз, которые сильно пострадали. Несколько дней Саске было сложно привыкнуть к безделью. Ежедневные процедуры и осмотры в больнице, а после визиты к Какаши хоть немного разбавляли его рутину, а остальную половину дня он проводил в небольшой квартире, предоставленной Хатаке, так как не имел собственного жилья, после того как покинул Коноху. Он не видел смысла занимать жилплощадь, которая могла пригодиться кому-нибудь другому: у него из вещей всего рюкзак и побитый дорогой плащ — большего не надо.       Однако нахождение в четырёх стенах не устраивало Учиху, и тот каждый вечер отправлялся в конец деревни, где раньше находился квартал его клана, чтобы бесцельно бродить по месту, давно превращённому в небольшой лес. Он не питал к этому участку никаких чувств, словно время стёрло воспоминания, оставив секундные обрывки, окрашенные кровью погибших родственников. И пусть земля поросла травой, а деревья пустили корни в тех местах, где раньше стоял его дом, Саске помнил всё до мельчайших деталей, будто в мыслях пересматривал старые фотографии. Эти прогулки помогали ему с размышлениями, ведь там никто на него не пялился, изредка тыкая пальцами, точно один вид Учихи был достоин целого циркового номера. Именно так он себя чувствовал, находясь среди жителей деревни: они рассматривали его, не всегда нейтрально, бывало, с упрёком во взгляде, но удивляло то, что они не стеснялись, и это чрезвычайно раздражало. Если в детстве в их глазах просматривались печаль, сочувствие, то сейчас там скрывались недоверие и отчуждённость. Тем не менее, постоянно наведываясь на эту превратившуюся в чуть ли не дикую чащу территорию, Саске осознал, что его ничто в Конохе не держало и он смело мог брать опасные миссии на неопределённые сроки, те задания, которые не были под силу другим. Какая разница, что и где делать, если возвращаться домой нет причины.       Но это безразличие не распространялось на близких людей, перед которыми он в необъятном долгу и которые действительно ему дороги. Поэтому, обговорив всё с Какаши, Саске решил, что ему необходимо покинуть деревню. Нет, он не собирался сбегать из-за личной неприязни к так называемому «дому» или же ради искупления грехов, а скорее хотел отправиться на секретную миссию, целью которой будет клан Ооцуцуки. Как оказалось, об этих шиноби современному миру мало что известно, несмотря на то что им удалось повидать Кагую и Хагоромо на конечных этапах последней войны. Представители этого клана хранили множество тайн, некоторые были напрямую связаны с такими Кеккей Генкай, как Шаринган и Бьякуган. Если верить рапорту Нары о миссии, что недавно проходила на Луне, где они повстречали Тонери Ооцуцуки, этот род был способен на слишком многое, чтобы продолжать игнорировать их силу или просто оставаться в неведении. Не исключено, что существовало не одно подобие мира Сузуму, в которых заключены изгои этого клана. Саске сполна хватило того, что противник оказался не из робкого десятка, и это с учётом всех генетических проблем в теле Ооцуцуки. Кто-то, к примеру из клана Акимичи, с таким здоровьем давно бы издал последний вздох. Но не Сузуму. Исходя из пережитого, Учиха считал, что лучше преждевременно уничтожить врага, чем ждать, когда тот поработит весь мир.       В этот раз он сразу определился с целью, которую не оспорил даже Хатаке. Поэтому, по сути, его больше ничто не удерживало в Листе, даже глупые ежедневные визиты к медсестре, ведь он мог запросто плюнуть на это дело и уйти под покровом ночи, никому ничего не сказав. Это действие отлично звучало, когда Саске прокручивал его в голове, а вот на деле всё получалось не так, как хотелось: от воплощения плана в жизнь его что-то сдерживало, а точнее — кто-то. Впервые за многие годы он испытывал давно забытую неуверенность в том, как на очередной уход отреагируют его друзья. Когда он покидал деревню с целью стать учеником Орочимару, он никому ничего не сказал. Он подозревал, что Хатаке догадывался о таком развитии событий, поэтому спешил всё закончить как можно быстрее. Кого Саске недооценил, так это Сакуру, которая дожидалась его на скамейке с намерением остановить. Разумеется, у неё ничего не получилось, но тот факт, что она знала, где его ждать, до сих пор изредка не давал Учихе покоя. Этому не было объяснения, и он мог списать всё лишь на интуицию: Сакура всегда очень тонко чувствовала его настроение, и вот сейчас, планируя поспешный уход, Саске невольно задумывался о том, не повторится ли та сцена во второй раз. Ему не хотелось признавать, что виной всему была Харуно, что именно она заставляла его сомневаться в своих планах.       Он помнил, как соединились их взгляды в миг, когда Узумаки вытащил из неё сферу. По её широко раскрытым зелёным глазам было отчётливо видно, как подавленные странным джутсу воспоминания возвращались, попутно совмещаясь с тем, что Сакура помнила из их незапланированного приключения, повергая её в ужас. Последнее, что Саске увидел в том взгляде, — это стыд и смятение. Он знал, о чём именно Харуно думала в тот момент, и не мог сделать абсолютно ничего, для того чтобы прояснить ситуацию. Тогда слоном в комнате* был их поцелуй, и никто, кроме них, этого не знал: точно в ту секунду в их глазах промелькнула тайна, неизвестная больше никому на свете. Это весьма необычное ощущение, которое Учиха иногда вспоминал, так как никогда ещё с ним не случалось ничего подобного. Он посвящал только близких союзников в свои планы, рассказал лишь Наруто об Итачи в той ледяной ловушке Хаку, так как думал, что кто-то должен знать о преступлениях его брата; а в этот раз Саске не решился, даже если б и был вынужден — всё равно бы молчал. Он не мог никому рассказать о том поцелуе среди поля лунных цветов, и не потому, что думал, будто сделал что-то плохое. Скорее, потому что с трудом верил в то, что это и вовсе с ним произошло — произошло с ними.       После того как Сакура от шока и стресса потеряла сознание, Учиха, воспользовавшись суматохой, молча покинул палату, так и не возвратившись, чтобы проведать её. Тотчас же в коридоре его поймала дежурная медсестра, так и не разрешив уйти (весь в грязи и крови, он кидался в глаза персоналу как лимон среди угля). После обследования и первых результатов Какаши приказал ему остаться в деревне, чтобы пройти курс восстановления. И Саске ходил в эту чёртову больницу на проверку каждый день, правда, через улочку, где жила Харуно, и не потому, что путь короче, а потому что хотел удостовериться в том, что с Сакурой всё в порядке. Инстинкт, что выработался за проведённое с ней время, было крайне сложно убить в себе, хотя, если честно, Саске в нём ничего плохого не видел. Сакура была его другом, и оберегать её — его прямая обязанность, особенно от тех, кто впутывал её в свои махинации, будучи осведомлённым о её значении в жизни Учихи. Саске проходил рядом с домом семьи Харуно, бросая короткий взгляд на зашторенное окно с балконом. Ей необязательно было его видеть или же разговаривать, ведь это могло перетечь в другое русло, и тут уже без объяснений не обойтись. Саске стремился к иному.       Ему хотелось всего лишь увидеть её издалека, стоя в тени, чтобы окончательно избавиться от груза ответственности, однако, как назло, их пути не пересекались. Сама того не зная, Харуно удерживала его в деревне, и это порядком злило, потому что он не привык быть зависимым от чего или кого-нибудь. Он всегда мог написать краткое письмо, отправив его с ястребом, как делал не единожды раньше, или спросить Хатаке о самочувствии Сакуры. Эмоции не должны влиять на его поступки, и своими действиями Саске в последнее время лишь доказывал, что этот принцип немного пошатнулся. Ему это не нравилось, так как излишняя привязанность до добра не доводила, особенно с его нетипичным стилем жизни. Харуно будет намного лучше без него. Саске ничего не упомянул об их интимном моменте в отчёте для Хокаге — с чего бы? Так что Сакура могла быть спокойна: лицом в грязь она не ударила, а это значило, что больше мусолить эту тему, даже мысленно, Саске не намеревался.       Поднявшись, Учиха осмотрел скрытую в потёмках ночи квартиру. Он подошёл к окну, почти не замечая огней, что превращали ландшафт в бескрайнее поле светлячков. Вместо этого Саске сфокусировал взор на своём отражении. Убрав пряди смоляных волос с лица, он увидел активированный Риннеган. Чуть поморщившись, он сделал глубокий вдох и прикрыл веки, позволив чёлке упасть обратно, прикрывая уникальный круговой узор. После боя с Сузуму он не мог деактивировать Риннеган. Раньше он был способен это делать на определённое время, чтобы особо не выделяться в городках малых деревень, а теперь, вероятно, из-за громадного давления во время сражения, ему это стало неподвластно. Он подозревал, что тот протез, который он создал из Сусаноо, стал причиной перемен в его Кеккей Генкай. Было сложно сказать, что именно повлияло на Риннеган, поэтому Хатаке и заставлял его проходить все те обследования, чтобы докопаться до истины. Саске было откровенно наплевать, что поспособствовало этим переменам, лишь бы его оставили в покое. Наверное, это даже хорошо, что волосы немного отросли — чёлка очень даже кстати, так как Учиха меньше всего хотел напрягать без того неприветливых жителей Конохи своими причудами. А то мало ему обрубка руки и герба на спине, при виде которого все хмурились и старались держаться подальше.       Сжав пальцы в кулак, он отвернулся, направляясь к кровати, у изножья которой лежал новый чёрный плащ и рюкзак. Все его вещи были уже собраны, и оставалось сделать последний рывок: откинуть заботу о Харуно, убрать это надоедливое чувство из сердца. Сделать подобное было достаточно просто, потому что он не раз уже отделял в критичные моменты личное от работы. Учиха нагнулся, схватив ножны, что скрывали острое лезвие его катаны, и умело зафиксировал орудие на себе, перекинув через голову, чтобы ремешок разделял водолазку на груди по диагонали. Затем Саске набросил на себя плащ и поднял сумку, как раздался стук. Кто-то стоял по ту сторону входной двери, ещё раз пробарабанив костяшками по панели. Саске не ждал гостей, с учётом того, что мало кому было известно, где именно он поселился: с Хатаке он уже побеседовал утром, так что вряд ли это он; у Нары не было причин навещать его, разве что по приказу Хокаге, что маловероятно. Поэтому личность посетителя меньше всего волновала Учиху: он не ответит. Через секунду в коридоре раздался знакомый голос, заставивший Саске протяжно вздохнуть и бросить рюкзак обратно на пол, изменяя предыдущей мысли.       — Теме, открывай! — стукнув по двери ещё раз, завопил Узумаки.       Понимая, что так просто не отделаться, ведь Наруто благодаря своим способностям Мудреца прекрасно знал, что Саске находился в квартире, он преодолел дистанцию и отворил дверь, мысленно уповая на то, чтобы этот идиот поскорее ушёл. Узумаки сверкнул улыбкой, протолкнувшись без приглашения в прихожую. Саске молча закрыл дверь, расстёгивая плащ, так как, по-видимому, его лучший друг решил задержаться тут дольше, чем того хотел Учиха. Загорелся свет, и скромную мебель в гостиной омыла лучами тусклая лампа. Наруто осмотрел жилище своего друга и, сомкнув пальцы в замок на затылке, свистнул. Его голубые глаза остановились на замершем в ожидании Саске и катане, что была закреплена у того за спиной. Усмехнувшись, он уже тише спросил:       — Куда-то собрался?       — Да.       — Отлично! Не придётся ждать — пошли, — подмигнул Наруто.       — Куда? — спокойно спросил Саске, не сдвинувшись с места.       — Ужинать. В «Ичираку» новое коронное блюдо, ты обязан попробовать, даттебайо!       — В другой раз, — ответил Учиха, ощущая, что всё равно придётся пойти, так как спорить с этим дураком, если он что-то задумал, было бесполезно. Оставалось выяснить, чего конкретно добивался Узумаки, — было ясно, что не только в рамене дело.       — А я говорю — мы идём сейчас. Давай, снимай катану: рисовые макароны не представляют столь сильной угрозы жизни.       — Я же сказал…       — И я тебя услышал, — более серьёзно ответил Наруто. — Ты всегда успеешь уйти, но не сегодня, так что давай, я угощаю, теме!       И, протянув руку к ремню, он расстегнул его, бросив ножны на кровать, попутно толкая Учиху в сторону двери. Саске, скрывая усмешку, подчинился. Выбора определённо не было. Узумаки желал провести вечер с лучшим другом, и его ничто не остановит, даже насильно притянутый в забегаловку виновник торжества. Собрав нервы в кулак, Саске вырвался из хватки друга. Не хватало ещё, чтобы деревенские увидели их в обнимку. Вечер обещал быть длинным.