***
За эти три недели отношение ко мне в семье немного изменилось. Теперь надо мною чуть меньше подшучивали. Это, несомненно, плюс. И ещё теперь в доме ни от кого не слышно жалоб на свою работу или босса, первенство по жалобам перешло ко мне, но я не любил этого, поэтому разговоры подобного рода просто исчезли. Не знаю, как к этому относиться, потому что теперь в беседах часто возникают неловкие паузы. Но, к сожалению, вдобавок к этим изменениям, мне ещё и стали уделять больше внимания. И это был, определённо, минус. — Ну, я же вижу, что что-то не так! — Самый настойчивый в мире человек (моя мама) уже около часа пытается узнать, что сегодня случилось со мной на работе. После того случая с, чёрт бы их побрал, бывшей девушкой и другом Чарльза у меня было паршивое настроение, и она это заприметила. Моя мама всегда чудесным образом знала, когда со мной что-то не так. Хотя абсолютно все другие люди ничего не замечали и, кажется, вообще считали меня какой-то бесчувственной сволочью. — А я говорю, что всё как всегда. — Отрезал я. Мы торчали в ванной комнате, которая, кстати, была доверху забита всем, чем можно, и совершенно не вмещала толком двух людей. Я безуспешно пытался отстирать пятна масла с водолазки, а мама горько наблюдала за этим, но не вмешивалась после моего железного заявления о том, что я справлюсь сам. — Ты вернулся сегодня очень задумчивым домой, я заметила. Несмотря на всё твоё чистоплюйство, ты не побежал сразу застирать эту свою чёрную водолазку, а вспомнил только сейчас. — Я закатил глаза. — Значит, точно о чём-то задумался. — Ну, во-первых, она не чёрная, а тёмно-синяя, — тут уже настала очередь матери закатывать глаза. — А во-вторых, ничего такого не случилось. — Она открыла было рот, но я прервал все её будущие расспросы. — И я не задумываюсь об увольнении, успокойтесь уже. Она пристыжено опустила глаза, но потом вдруг ловко извернулась и забрала у меня водолазку, прервав все мои попытки отстирать её. — Слушай, может тебе мой фартук для готовки дать? — она с сомнением оглядела вещь. — У меня их два. — Ага, конечно. — Я почти рассмеялся, представив это, но настроение было совсем никакое. — Ой, да кто на тебя смотреть будет? — извечная фраза всех матерей. — Да и даже если этот твой Чарльз увидит тебя, не будет же он смеяться, это неприлично. — Будет. Сто процентов. — Да? — мама развела руки. — Ну, ты же мне о нём почти ничего не рассказываешь, вот я и не знаю, как он отреагирует. — И это послужило причиной начать расспрашивать меня дальше. Спустя ещё десять минут её расспросов и моих отнекиваний, мне всё же пришлось рассказать ей. С такими родственниками просто невозможно быть молчаливым, как мне нравится. Под конец ещё и Ванда к нам присоединилась, она специально сидела, не издавая ни звука, и внимательно слушала, так что мне не за что было её прогнать. — Поэтому я так и не понял, наладили мы контакты или в очередной раз разошлись по углам ринга. — Я хмуро закончил рассказ. И тут уже Ванда не удержалась от своих шуток. — Итак, в красном углу ринга, недовольно скрестив руки и хмуря лицо, — Ванда описала мою позу, разыгрывая ведущего. — Сидит грозный Акулетто! — Ктооо? — Но мой возмущённый возглас был остановлен её поднятой ладонью. — В синем углу ринга сидит некий загадочный… — Она на секунду умолкла, задумавшись. — Профессор Икс! — Ну, а это-то почему? — устало спросил я. — Ты же сам говорил, что он какой-то учёный муж. А икс, конечно же, из фамилии. И, ну знаешь, это такая секретность. Типа операция Икс, проект Икс, отряд Икс… — Да понял я, понял. — Прервал я поток этого бреда, пробурчав под конец: — Вам с такой фантазией на имена надо было с Рейвен на пару комиксы придумывать… — С Рейвен? Ты о Мистик что ли? — Ах, конечно, твоя школьная подруга. — Вспомнила молчавшая до этого мама. — У неё ещё была сестра близняшка, да? Погоди, или даже две… — Нет, мама, Рейвен специально делала вид, что она не она. Я же уже говорил тебе. — Зачем? — У них же был переходный возраст, — фыркнула Ванда. — Вспомни, что только ни творил Эрик. Она почему-то всегда вела себя так, словно это она была старшей, а не я. — Вы с ней давно не общались. — Она всю жизнь мечтала стать моделью и кинулась в какой-то проект сразу после школы. Я уже пару лет не слышал ничего о ней. Неважно, мы вообще о другом. — Да, ты прав. — Мама сразу сделала свой любимый вид человека, знающего всё на свете в людских отношениях. — Я понимаю, почему мальчик так расстроен. «Вообще-то, этот „мальчик“ почти мой ровесник» — чуть не сказал я. — Ты был единственным, кто не бегал перед ним на цыпочках и высказал всё, что о нём думаешь, несмотря на то, что он из рода Ксавье. А потом вроде как оказалось, что его мама специально нанимала человека, чтобы тот подружился с ним. Как будто бы по настоящему ему никто уже не может стать другом, только из жалости или по обязанности. — Нет, это всё понятно, но при чём тут я? Мне совершенно не нужны… — Я снова не удержался от закатывания глаз и пренебрежительно договорил: — Друзья. Какие бы у него там проблемы ни были, я не обязан с ним становиться друзьями на век. — Ну, насчёт «мне совершенно не нужны» я бы поспорила… — начала было мама, но прервала свою мысль, увидев мой грозный взгляд. — Конечно, не обязан. Но было бы прекрасно, если бы ты ему показал, что можешь относиться к нему хорошо вне зависимости от… — Так, прости, мама, но хочу тебя прервать. Я слишком устал, чтобы выслушивать ваши наставления. — Женщинам лишь бы влезть везде. Я встал с дивана и направился в свою комнату. — Я рассказал вам только потому, что вы бы не отстали. Но никаких этих ваших советов мне не нужно. Уж, позвольте, я сам разберусь, как общаться с моим новым знакомым. — И в этом весь мой брат…***
Весь следующий день мы ожидаемо не разговаривали. Для меня это было нормально и даже удобно, но не для Чарльза. Я окончательно удостоверился в том, что по натуре он жутко болтлив. Ну, что ж, он сам организовал молчанку, не я. Но всё же, за кухонным столом, когда мой рабочий день уже почти подошёл к концу, он не удержался: — Какого черта Вы пытаетесь накормить меня морковкой? Я посмотрел на его тарелку. Секундой ранее я разглядывал телеведущую, сообщающую очередные политические новости, и прикидывал, как отразится на нас выход из Евросоюза. — Что? Ничего подобного. — Нет, пытаетесь. Вы раздавили морковку и подмешали в подливку. Я всё видел. Я слегка смутился. Он был прав. Я сидел на кухне просто потому, что мне негде было ещё сидеть, Ксавье же только сейчас, так поздно, уселся за свой обед. Мы оба вполглаза следили за выпуском новостей по телевизору в гостиной. На обед был ростбиф с картофельным пюре. Мать Чарльза велела положить на тарелку морковь, хотя я ей чётко сказал, что он её не любит. Но я решил не вступать в спор и сделать, как велено, за что сейчас и расплачиваюсь. — Почему Вы пытаетесь запихнуть в меня морковку? — Я не пытаюсь. — По-Вашему, здесь нет морковки? — Ну… — Я взглянул на крошечные оранжевые кусочки. — Есть. Он откинулся на спинку, скрестил руки и ждал, подняв брови. — Эм… наверное, я думал, что овощи пойдут Вам на пользу. Отчасти я так ответил из уважения к миссис Ксавье, отчасти в силу привычки. Мы привыкли кормить Питера, пряча овощное пюре под горами картошки или внутри макарон. Каждый кусочек, который удавалось в него запихнуть, казался маленькой победой. — Можно я уточню? Вы считаете, что чайная ложка морковки улучшит качество моей жизни? Звучит и правда глупо. Но я уже привык к этому. К тому же, я теперь почти не психовал, что бы Чарльз ни сказал или ни сделал. — Я Вас понял, — спокойно ответил я. — Больше этого не повторится. И вдруг Чарльз опять расхохотался. Как в тот раз, когда я ему сообщил, что думаю о его поведении и о страхе увольнения. «Ну, смех — это ведь хорошо?» — подумал я, стараясь успокоиться. Однако чувствовал себя всё равно отвратно. Снова возникла эта двойственность: всегда ненавидел, когда надо мной смеялись, но сейчас мне самому хотелось посмеяться вместе с ним. — Ох, боже, — он покачал головой. Я поглядел на него, устало вздохнув. — Что ещё Вы запихали мне в еду? Сейчас Вы попросите меня открыть тоннель, чтобы Мистер Поезд мог доставить немного кашицы из брюссельской капусты на чёртову Станцию Язык? Я обдумал его слова, не двинув ни единым мускулом лица. — Нет, — с непроницаемым видом ответил я. — Я знаком только с Мистером Ложкой. Мистер Ложка совсем не похож на поезд. Чарльз таращился на меня несколько секунд, а потом вернул себе грозный (как он думал) тон. — Скажите честно, Вас заставила моя мать? — Нет. — Было как-то не очень признавать то, что я всё-таки пляшу под её дудку. — Мистер Ксавье, я прошу… — я собрал волю в кулак, готовясь к извинениям. — Прошу прощения. — Вот это да. Жаль, что мой телефон давно пылится в комоде, я бы записал на диктофон столь редкие для Вас слова. А то мне ведь не поверят, если просто рассказать. — Ладно-ладно. — Я поскорее прервал череду возможных колкостей на этот счёт. — Я уберу чёртову морковку, если она Вас так расстраивает. — Меня расстраивает не «чёртова морковка». Меня расстраивает, что её подмешал мне в еду сумасшедший, который называет столовые приборы Мистером и Миссис Ложкой. — Ну, во-первых, Мистер Ложка и Миссис Вилка… — Чарльз прыснул в кулак, переводя смешок в кашель, он всё ещё старался держать серьёзный вид. — И всё-таки как плохо без телефона. То, как подобный Вам человек произносит такую чушь стоит вообще снять на видео. Что он шутит, просто отлично, однако он всё ещё всем своим видом выказывал недовольство, поэтому я не спешил радоваться. — Ну, хватит. Послушайте, давайте я уберу морковь и… — Я больше ничего не хочу. — Он отвернулся, а я застыл в позе немого удивления. На моём лице буквально неоновыми огнями горела мысль: «Чё те надо тогда?!». И он ответил на незаданный вопрос, но весьма неожиданным ответом: — Просто заварите чай. И не пытайтесь подмешать в него чёртов цуккини! — Я обдумывал его слова и решал, значило ли это, что он попросил себе чай, или просто таким образом отослал меня подальше. — Лапсанг Сушонг, будьте добры. — Добавил он, отъезжая в сторону гостиной. «Постойте-ка, что это было? Неужели великий и ужасный Чарльз Ксавье позволил простому смертному не только прикоснуться к его коллекции, но ещё и попросил налить чай ему? Чудеса и только.» — думал я, потешаясь. Я быстро подорвался со стула и открыл заветный шкаф. Это вам не чайные пакетики и не растворимый кофе, которыми мне приходится перебиваться здесь. Я в нерешительности застыл, просматривая коробки. Такого названия я раньше не слышал, этот мстительный парень наверняка назвал его специально. — Что Вы там возитесь? Если не разбираетесь, то просто найдите серо-зелёную коробку с иероглифами на самом верху. — Выкрикнул он через пару минут из гостиной. Точно специально. И, спустя почти десять минут различных операций с засыпаниями, переливаниями, настаиванием и прочим, я добрался с подносом до гостиной. Чарльз обернулся посмотреть, будто бы мог зайти кто-то другой, ей богу, и вернулся к переключению программ. На его специальном пульте не было кнопок с цифрами, и он каждый раз пролистывал телеканалы по кругу. Меня это жутко раздражало, хотя я и сидел в другой комнате, а Чарльз, видимо, так успокаивался. Или он специально так делал, чтобы я психовал. «Кажется, я всё-таки параноик…» Я поставил поднос на столик, а он остановился на трансляции футбольного матча. Ксавье, как я умудрился заметить, не любил смотреть спорт, сразу же переключал любые игры. Может, у него развились какие-нибудь комплексы после аварии, но я, естественно, не лезу в это — не моё дело. А я же чуть не обронил поднос, когда понял, что это футбол. Давно не смотрел никаких трансляций, времени всё не было. Я уселся на что-то сзади себя, не сводя глаз с экрана. Чарльз удивлённо рассматривал меня. Я понял, что не так, только через пару минут: я уселся на диван рядом с ним (обычное место его отца), хотя до этого лишь единожды сидел в гостиной, да и то, в дальнем кресле. К тому же, мы, вроде как, сейчас не в самых тёплых отношениях. Но, поняв свою ошибку, я остался сидеть дальше. Слишком глупо бы было вскакивать через несколько минут после того, как сел. Удивлённый парень, наконец, понял причину моего внимания и деловито оглядел ситуацию. Он усмехнулся, узнав, какие команды играют, и отложил пульт, откинувшись в кресле. Я, заметив эти движения и мысленно благодаря небеса, бога, судьбу и всех остальных, кто мог поучаствовать в этом чуде, что мне удастся посмотреть хотя бы этот матч, и тоже расслабился на диване. Закинул ногу на ногу и расправил плечи, чтобы всё выглядело так, словно я намеренно уселся здесь, а не готов провалиться сейчас под землю. — Можно, в принципе, не смотреть, — ленивым голосом скептика развеял молчание Чарльз, попивая чай. — Англия явно победит Германию. — Ага, конечно! — Сарказм в моём голосе заставил Чарльза повернуться ко мне. — Этим кривоногим англичанам не сравниться с немцами. Он опешил и посмотрел на меня так, словно я мать родную застрелил. Кажется, я только что оскорбил любимую футбольную команду Чарльза Ксавье. Хотя, чему тут удивляться? Я прямо ни секунды не сомневался, что нам нравятся совершенно разные команды. Которые, к тому же, прямо сейчас играют против друг друга. Превосходно. — Погодите, Вы что, болеете за немцев? В матче против наших? — я ещё никогда не видел у него таких огромных глаз (и я вовсе не заметил, что сейчас они бирюзового цвета, нет). — Или Вы специально это сказали? — он подозрительно прищурился и аккуратно поставил чашку обратно на поднос. Ну, кажется, не я один паранойно думаю, что все всё делают мне на зло. — Я живу здесь с детства, но я ни капельки не англичанин. Я наполовину немец, но это не важно. Кем бы я ни был, всё равно ясно, что немцы лучше в футболе. От предчувствия знатного спора у меня даже покалывали пальцы рук. — Что? — Чарльз был настолько возмущён, что забыл про игру, и растерянно бегал глазами. — Вы себя слышите? — теперь полный возмущения взгляд нашёл меня. — Немцы лучше? Да эту игру придумали в Англии! Его голос ещё не превышал нормы, но я уже почти потирал руки от злорадного удовольствия. — И это, по-Вашему, аргумент? — Ладно, согласен, этого недостаточно. — Чарльз взволнованно провёл языком по губам, обдумывая, что конкретно сказать в свою защиту. Он нашёл самое мирное решение, указывая ладонью на телевизор. — Просто посмотрим игру. «Значит, любим тихие урегулирования конфликтов, Чарльз? Такой вид людей самый скучный» — мысленно фыркнул я. — Да, просто посмотрим. — Мы важно уставились на игру. — И истина откроется. — Добавил я зловещим голосом. Он стрельнул в меня взглядом и не смог сдержать улыбки.***
Брайан Ксавье вернулся домой как всегда в пять вечера, но его встретили пустые коридор и кухня. Он услышал разговор на повышенных тонах в гостиной и взволнованно кинулся туда. Он явно ожидал чего-то более плохого, чем то, что мы с его сыном спорим о футболе. — То, что Вы говорите просто нелепо! — Чарльз в пылу спора полностью развернулся в своём кресле ко мне. Я тоже придвинулся на диване ближе к нему, но всё ещё сидел в своей прежней вальяжной позе, всем видом показывая, что ничуть не сомневаюсь в своей правоте. — То же можно сказать и о Ваших словах! — Я уже из последних сил старался держать тот светский тон, который мы наигранно использовали в разговоре друг с другом. Случилось самое страшное: матч был сыгран в ничью. Этого я боялся и уже битый час доказывал Чарльзу, что ничья — это худшая в мире вещь. Мы и не заметили, как с конкретного матча и вообще футбола перешли на всё на свете, где, как я считаю, должна быть полная определённость. Да или нет. Победа или проигрыш. Не ничья. Мы чуть ли не залезли в самые дебри человеческого устройства, когда вдруг оба одновременно вспомнили о времени. Оставалось совсем немного до пяти, но я медлил и так и не ушёл из гостиной. Около минуты мы помолчали, а потом спор возобновился, опять как-то сам собой. Мы спорили на уже более приземлённые вещи: о целесообразности и допустимости проведения повторных матчей при одинаковом счёте. А также о том, как правильнее поступать с людьми, у которых в различных спортивных соревнованиях одинаковые итоговые баллы. Как я понял, вообще Чарльз был поклонником идеи: «Главное не победа, а участие». Также он считает, что вполне разумно присуждать одно место нескольким людям, если уж так выходит, я же как раз начал доказывать ему, что возможен только один единственный победитель, когда мы заметили появление Ксавье старшего. Чарльз, увидев отца, тут же замолчал и развернул колёса в сторону от меня. Это заставило меня нахмуриться и порывисто встать с дивана. — Добрый вечер, мистер Ксавье. — Первым поздоровался я. — Добрый вечер, мистер Леншерр, Чарльз. — Он поочерёдно изучил взглядом меня и его. — Я вам не помешал? — спросил он, заметив, что мы теперь молчим, и, улыбнувшись, поинтересовался: — О чём вы так спорили? Мистер Ксавье поставил свой портфель на диван, не сводя глаз с Чарльза в ожидании ответа. — Ни о чём важном. — Отмахнулся тот. Я возмущённо посмотрел на его безразличное лицо и развернулся к выходу из комнаты. «Ага, ещё скажи, что я просто воды заходил попить.» — Ну что ж… — Так и не придумав, что сказать, я вышел. Я зашёл в гостевую комнату, чтобы забрать свою книгу. Я уже от нечего делать решил прихватить сюда одну из своих старых книг. В обложке не было ничего примечательного, Чарльз Ксавье даже не заметил бы книгу в моих руках, но это был мой любимый Кафка на оригинальном языке. Я являюсь в какой-то степени полиглотом, вот и решил освежить знания в немецком. В коридоре я наткнулся на Брайана. Он уже успел переговорить с сыном и вышел попрощаться со мной. Как любезно, я прямо тронут. — Я Вам просто поражаюсь. — Сказал он вдруг мне, когда мы пересеклись. Я насторожился. Обычно с этой фразы начинались многие разборки. Мой непонимающий взгляд вытянул из него пояснения. — Чарльз уже около двух лет не смотрит футбол. Как и прочий спорт. — Ах, вот оно что. Он говорит прямо как его жена. Я пожал плечами. — И Вы что, спорили с ним о его любимой команде? — в этот вопрос он вложил чуть больше эмоций, точнее, удивления, а я снова пожал плечами, мол, что такого. Увидев мою незаинтересованность в разговорах, он продолжил поражаться, но теперь только мысленно. Я уже стоял у двери, спиной к мистеру Ксавье, когда он снова заговорил. Его голос был вкрадчивым и откровенным, что заставило меня остановиться. — Знаете, это, наверное, прозвучит немного глупо… Чарльз действительно был большим ценителем чая, но он всегда сам возился с травами, никого не подпуская к чайнику. Лично я никогда не понимал, что такого успокаивающего в заваривании чая. — Он усмехнулся с непониманием в голосе. — Он пробовал, когда… — мистер Ксавье сглотнул, ища слова. Я всё так же стоял спиной к нему с застывшей на ручке двери ладонью. — Когда появилась подвижность рук. Но ему вообще ничего не удавалось. Чарльз в те времена вышвырнул свой телефон, захлопнул ноутбук, раскидал письменные принадлежности и многое другое. Вся эта чайная церемония, естественно, тоже стала недоступной. — Он остановился, запутавшись в том, что хотел сказать. Было ясно, что Брайан Ксавье впервые рассказывает об этом, скорее всего, даже его друзья были не в курсе таких подробностей о проблемах его сына. — В общем, что я хочу сказать. Такая, казалось бы, мелочь, как просьба налить чашечку чая это настоящий показатель доверия, если — об этом просит Чарльз. — Мистер Ксавье, я понимаю, что Вы хотите сказать. — Я постарался прервать его сбивчивую речь как можно более вежливым и, главное, действительно понимающим тоном. Я развернулся в его сторону, не убирая ладони с ручки. Он имел вид очень серьёзного и делового человека, который жалеет о том, что только что впервые говорил так эмоционально. — Я сам не вижу ничего значительного в изменениях поведения Чарльза, но Ваша жена высказывала мысль, подобную Вашей. В действительности же у меня внутри всё тряслось. Я сам не знал, почему. Они возложили на меня какие-то внезапные и необоснованные надежды. У меня никогда не было совершенно никаких проблем с самооценкой, но сейчас так и хотелось высказать им обоим: «Чего вы все от меня хотите? Я совершенно точно не психолог, а на деле, так вообще, ужасный человек. У меня дурной характер и такие же привычки, я устроился сюда подавать лекарства калеке и быть внештатной домохозяйкой только потому, что вы много платите. Если же Чарльз Ксавье — парень с нереальными глазами, наполненными вселенскими страданиями за себя и весь свет, из совершенно другого мира и социума — вдруг действительно решил заделаться мне приятелем, то он на голову больной человек. Держите своего сына подальше от такого, как я, от меня одни неприятности». Но, конечно же, я не смог так сказать. — Я ничего не могу обещать, но постараюсь сделать всё, что в моих силах, — выдал я стандартную формулировку человека, не знающего, как ответить. Брайан Ксавье вежливо улыбнулся и мы распрощались.***
Я помог пожилой даме вынести тяжёлую сумку из автобуса, когда выходил на своей остановке. Не успел предложить донести её до дома: женщина выхватила ручку, сухо поблагодарила меня и постаралась поскорее скрыться. Наверное, подумала, что я какой-нибудь преступник. Сегодня вечером её знакомых, таких же пожилых дам, явно ждёт история о хитром бандюгане, который пристал к ней в автобусе. Она и не догадывалась, что я просто сумасшедший. Я решил, что тронулся умом, ещё в трясущемся автобусе, когда чувствовал себя не угрюмо и устало, как это всегда бывало в общественном транспорте с людьми после работы, а радостно и даже как-то легко. И всё из-за слов мистера Ксавье. Они, по-видимому, произвели на меня больше впечатления, чем слова миссис Ксавье. Идя от остановки до дома, я не считал шаги, как обычно, ведь голова была забита иными мыслями. Я думал о том, что Чарльз явно предпочитает английских писателей немецким; о том, что с ним можно будет провести беседы на эту тему (не скоро, но в перспективе точно можно); о том, что ещё можно оспорить с ним (явно в любой возможной области мы найдём, о чём поспорить или просто поговорить); а ещё о том, что я точно тронулся.