***
Конец фильма был довольно-таки тяжёлым, но мы уделили ему не столь много внимания. По Чарльзу было видно, что он ждёт завершения фильма, чтобы расспросить меня. Я же успел раз сто пожалеть, что полчаса назад решил красонуться своими знаниями. Полиглотил бы себе потихонечку, так нет же, надо было заинтересовать этого дотошного типа. Я, игнорируя пристальный взгляд Ксавье, ушёл на кухню и вернулся обратно с лекарствами. Расписание приёма таблеток никто не отменял. Потом под таким же взглядом, полным любопытства, я ушёл обратно и решил немного поиздеваться над ним, оставшись заваривать чай. Чарльз подождал пару минут в гостиной и потом, видимо, решив, что я не вернусь, приехал на кухню. Я как раз всё разлил и бесцеремонно всучил ему его чашку, чтобы не таскать туда-сюда поднос. Он хотел было возмутиться, но я уже добрался до гостиной широкими шагами. Ему пришлось очень осторожно и очень аккуратно ехать с чашкой в руках. Я отвернулся и незаметно прикрыл ладонью рот — не хотелось слушать возмущённые крики по поводу того, что я смеюсь над ним. Чарльз ещё немного потерпел, потому что мы начали обсуждать фильм. И, когда мы обговорили концовку кино, он не сдержался и спросил ни к селу ни к городу: — Нет, я ещё могу понять испанский, но почему польский? — я ожидал его расспросов, но это всё равно вышло внезапно, так что я чуть не подавился своим чаем. — Ну… В общем, я польский еврей. А вот Чарльз совершенно натурально подавился своим чаем. Он закашлялся и почти облился, убирая чашку в сторону. — Польский еврей и наполовину немец, живущий в Англии? Нет, Вы точно надо мной издеваетесь… — Так вышло, — развёл руками я. Чарльз рассмеялся, а я смог слегка улыбнуться кончиками губ. — А знаете что? — отсмеялся он. — А я Вам поверю. — Вот уж спасибо, — я безмятежно потягивал свой чай, наслаждаясь жизнью. — Да, каких только людей не встретишь… — мы немного помолчали за чаем. — А вот я изучал французский в школе, — поделился Чарльз, смотря в окно. — Но я до сих пор знаю его хорошо. Потому что, понимаете, если что-то знаешь… — Если что-то знаешь, нужно знать это идеально, — вдруг закончил за него я. Просто потому, что часто такое говорил другим. — Да. — Чарльз взглянул на меня. — Верно. — Он имел вид человека, который только что обнаружил, что пыльная и никому не нужная ваза в кладовке оказалась древней реликвией, стоящей целое состояние. — Так я и хотел сказать. Мы ещё немного обменивались взглядами, а потом синхронно посмотрели за окно. Я удивился, потому что даже не заметил, что уже стемнело. — А так я больше по древним языкам, — продолжил откровения Чарльз, развернувшись в своём кресле к окну полностью. Раньше такой его жест означал, что он не хочет меня видеть, но мне подумалось, что сейчас он это делает, чтобы ему было легче рассказывать о себе. — Древним? — переспросил я. — Вы археолог? Или историк? — а потом зачем-то решил добавить: — Я видел на тех злополучных фотографиях снимки с какой-то экспедиции. Чарльз еле заметно сжал подлокотники крепче, а я мысленно дал себе по лбу и поставил галочку, что лучше не напоминать ему о его прошлом. Если захочет что-то рассказать, то сделает это сам. — Не совсем так. Основная моя область — генетика. — Я присвистнул, на что он довольно усмехнулся. — Но также и антропогенные науки. Я на уровне увлечения изучал древний фольклор, мифологию и письменность. Но главная моя область изучения лежала в древнейших временах. Я даже кидался в изучение происхождения жизни на нашей планете и всякое такое. — И это как-то связано с генетикой? — предположил я. В этом я почти не разбираюсь, поэтому просто гадал. — Верно, мой друг, — я усмехнулся, снова услышав это обращение. — Все изменения живых существ на протяжении столь долгого времени я связываю с мутациями. Мутация превратила одноклеточные организмы в доминирующую форму воспроизведения жизни на планете. Бесконечные формы разнообразия в каждом поколении, все это благодаря мутации. — Было видно, что ему нравится произносить подобные вещи, они легко слетали с языка. — Как интересно, — Чарльз искоса взглянул на меня, а я понял, что по моему тону голоса невозможно было понять, серьёзно я или это ирония. — Нет, правда. — Я даже пересел на диван, поближе к нему. — Продолжайте. Он недоверчиво осмотрел меня, словно оценивая, и продолжил говорить. Чарльз не спешил вдаваться в подробности и озвучивал все свои мысли в очень общих словах, видимо, он боялся сорваться в глубины любимых тем и заговорить непонятно. Я же, как бы он там ни сомневался на мой счёт, всё прекрасно понимал и заинтересованно слушал. Некоторые моменты он излишне пояснял, некоторые я знал и так, но я не перебивал его. Чарльз Ксавье поймал свою любимую волну, и я не хотел прерывать это зрелище. Было заметно, что он действительно любит рассказывать о своих увлечениях и мыслях. На самом деле такое редко встречается. Я вот совсем не умел рассказывать о своих проектах так, чтобы людям было и понятно, и интересно. Ко всему прочему у Чарльза был приятный голос, от звука которого вспоминаются настоящие английские аристократы какого-нибудь девятнадцатого века, и он им так умело обходился, что мог бы, наверное, завлечь публику простым зачитыванием состава жидкого мыла. Сегодня нас прервал опять отец Чарльза. Он так увлёкся рассуждениями о происхождении человека, как вида, что не заметил, как в дом вернулся Брайан Ксавье. А я, как всегда, увидел входящего и снова сделал вид, что тоже не замечаю его. Это уже складывается в дурную привычку… Чарльз заметил мистера Ксавье только, когда тот подошёл к гостиной, внимательно слушая сына. Он сразу перестал говорить и развернулся от окна, при этом лицо его постепенно теряло ту весёлую живность, которую обрело несколько минут назад. Мы все перездоровались, а я встал с дивана, уступая место мистеру Ксавье. — Не нужно вскакивать, мистер Леншерр, — остановил меня он. — Если Вам так нравится это место, можем закрепить его за Вами, а я перееду на другую сторону дивана или в кресло. — Предложил радостно Брайан Ксавье. Я почувствовал себя немного неудобно. Во-первых, из-за того, что Чарльз всегда начинал хмуро молчать, когда к нам присоединялись его родственники. Во-вторых, я всего два раза чисто случайно садился сюда, а теперь за мной вдруг «закрепляют место», потому что так совпало, что оба раза были замечены мистером Ксавье. «Ну, вот что за закон подлости?» — поднял я глаза к потолку. — «Стоит чему-то пойти не так, как всегда, и тут же это кто-нибудь заметит…» — Да нет, просто уже пять часов и… — я мимолётно взглянул на Чарльза, удостоверился, что тот вряд ли продолжит разговор со мной, и решил уйти. — …мне пора. В беспристрастном облике Брайана Ксавье на секунду мелькнула досада. Я вдруг с ужасом подумал, что они с женой могут решить специально заходить сюда позже пяти, чтобы не прерывать наших разговоров. — До свидания, мистер Ксавье, — обратился я к Чарльзу, выходя в коридор. — До завтра, мистер Леншерр, — ответил он мне. Я опять скривил губы в полуулыбке потому, что раньше он просто молча кивал на прощание. Прогресс, не иначе. — Я совсем немного услышал из вашего разговора, — заговорил Брайан Ксавье, когда я одевался у входной двери. — Не то, чтобы я специально слушал. «Ага, как же» — мысленно фыркнул я. — Чарльз начал говорить о своей научной деятельности? — Он просто немного рассказал о генетике и прочем, — Мистер Ксавье хмыкнул и улыбнулся мне как-то сопереживающе, отчего я решил уточнить: — Это очень интересно. — Надеюсь, — хмыкнул он ещё раз. — Просто если Чарльз начинал кому-то об этом рассказывать, он уже не мог остановиться, и взрывал несчастным собеседникам мозги своими бесконечными беседами. Я почувствовал, как у меня зарождается смех где-то глубоко в груди. — Я учту, спасибо. Мы распрощались с Брайаном Ксавье, но начал посмеиваться я только за калиткой. А смеялся я от того, что, по словам абсолютно всех моих знакомых, рекордсменом по взрыву мозгов всегда был именно я. * Песто — итальянский соус на основе оливкового масла, базилика, сыра и семян пинии. **«Местный герой» — английский фильм 1983 года. ***«Жан де Флоретт» — экранизация одноименного романа французского драматурга и кинорежиссера Марселя Паньоля (1895—1974). (все эти примеры взяла из книги, не изменив)Нечаянно выпендрился
19 августа 2016 г. в 00:47
Прошло уже несколько дней, но я всё ещё подходил к особняку в смятении чувств. Людские отношения, особенно дружба, всегда были для меня слишком тонким и сложным делом. В старшей школе наша компания не-таких-как-все собралась почти что сама собой, хотя, не обошлось без моего руководства. В военном училище я был с Азазелем, в институте безмерно увлёкся своими исследованиями и общался охотнее с преподавателями, чем с сокурсниками. Потом был только Логан, с которым сдружило общее дело. Наверное, это даже нужно назвать отношениями хороших знакомых, но для такого социопата, как я, уже этого было много.
И теперь вот непонятный уровень общения с непонятным Чарльзом Ксавье.
— Чарльз сегодня в хорошем настроении, — сказал мне мистер Ксавье, когда мы пересеклись и поздоровались. Это случилось уже на улице, у калитки, он, видимо, вышел раньше. Брайан Ксавье передал мне ключи от входной двери.
— Неужели? — я слегка удивлённо принял ключи.
Удивлённо потому, что в связке были ключи и от основного корпуса дома. Такое доверие всего-то через две недели работы.
Стоп, или три. Хотя, наверное, уже месяц прошёл. Я задумчиво посмотрел на хмурое небо, пропуская мистера Ксавье, выходящего за забор. В начале я горько отсчитывал каждый день, даже чуть ли не начал, как в фильмах, вычёркивать дни на календаре. Ладно, хоть не пришла мысль высекать отметины на стене кухни особняка, где я торчал как раз, словно в тюрьме. А сейчас я немного потерялся в днях со всеми этими тяжёлыми размышлениями о надоедливом Ксавье.
Владелец особняка чуть ли не прыгал от холода, направляясь к своей машине, при этом продолжая говорить со мной. Я замёрз не так сильно, как он и многие другие трясущиеся люди на улицах города, поэтому просто развернулся к нему, всё ещё стоя у калитки.
— В тот раз он, кстати, сказал, что Вы пытались его отравить, — увидев моё окаменевшее лицо, мистер Ксавье отсмеялся. — Нет, он сказал это… ну, знаете… в хорошем смысле.
Я выдохнул. В голову уж было закрались всё те же навязчивые мысли, что Чарльз меня ненавидит и хочет обвинить в чём-нибудь перед родителями, чтобы меня уволили. Я понимаю, что это глупости, но всё же подозрительность не покидает меня никогда.
— Ну… ладно… — постарался я скрыть облегчение от того, что Чарльз просто напросто пошутил про эту свою морковь перед отцом.
— И говорит он чуть больше, чем раньше. Он мог неделями не проронить ни слова, но в последние дни слегка разговорился.
— Пожалуй, даже меня можно назвать более разговорчивым, чем его, — недоверчиво хмыкнул я, а взгляд мистера Ксавье в мою сторону дал понять, что он совсем так не думает.
Мне почему-то совершенно не нравилось выслушивать подобные фразы от мистера и миссис Ксавье. Если он вдруг и стал возвращаться из своей депрессивной апатии, то явно не из-за меня. Только единицам людей я могу понравиться, и ещё меньших смогу подбодрить. А вытащить парня в коляске из запоя его же тленными мыслями я не смогу точно, нет, нет, это совсем не для меня. Меня хватит лишь на то, чтобы быть дружелюбнее, что я и стараюсь делать.
— Ну, улыбается он точно больше Вашего, — мистер Ксавье что-то был сегодня жутко разговорчивым. Видимо, настроение Чарльза повлияло и на него. — Шерон видела, как он смеётся, а этого не происходило очень давно.
Я закатил глаза, пока Брайан Ксавье открывал дверь своего Лексуса. Только вчера Чарльз смеялся над тем, что я сказал: «На ужин макароны с зелёным соусом». Я всегда был во всём сдержан, в еде тоже (как раз способность обходиться без излишеств и комфорта и привела меня в военное училище, жаль, не срослось), поэтому не знал многих названий. Отчасти потому, что даже не слышал их. Кто знал, что это был песто*.
— Но он смеялся надо мной, — мистер Ксавье не разделил моего праведного гнева. Он уже сел в машину и сказал мне из открытой дверцы:
— Тогда постарайтесь, чтобы он насмехался над Вами побольше.
Какие все, однако, шутники собрались. Не ожидал такого от деловитого мистера Ксавье. Если ещё и его жена начнёт подшучивать, то я навещу своего психиатра с жалобами на галлюцинации.
— О, это не проблема.
Мистер Ксавье уехал, а я ещё немного задумчиво постоял на улице. Изо рта шёл пар, хотя я понял, насколько на улице холодно, только когда зашёл в дом. Наверное, это из-за мороза внутри всё казалось не таким неуютным, как всегда.
Я снял куртку в коридоре и пошёл к гостиной, думая, враждуем мы сегодня с Чарльзом или дружим.
— Здравствуйте, мистер Леншерр, — вдруг раздался голос Чарльза.
Сегодня я почти не удивился. Говорят, к хорошему быстро привыкаешь, но моя недоверчивость не отступала, поэтому я, до сих пор, немного удивлялся нормальному голосу Ксавье или его мимолётной улыбке при приветствии.
— Доброе утро, мистер Ксавье, — закончил я обмен любезностями.
У нас произошли значительные изменения. Например, Чарльз уже не так часто просил оставить его одного. Он и теперь подкалывал меня, но, так как я узнал, что это не всерьёз, я начал ему отвечать. Сначала я немного опасался, но сейчас уже начал расходиться. Слишком много людей — да что там, буквально все — считали меня грубым, поэтому я старательно осторожничал.
Но разговоры всё равно мало клеились: Чарльз не знал, как начать, а я не хотел говорить первым. Очередная глупая черта моего характера. Такая же глупая, как и у Чарльза — боязнь неловких расспросов. Он не знал, о чём со мной поговорить, потому что не знал обо мне вообще ничего. А не знал потому, что ничего не узнавал и не спрашивал, словно боялся сказать что-нибудь не то. В общем и целом ситуация у нас была сложная. Мы, можно сказать, пытались познакомиться, как будто бы не были знакомы уже недели три.
Я не терпел неловкой тишины, поэтому уходил на кухню или в гостевую комнату читать. Потом практиковался в кулинарном мастерстве или делал какую-нибудь толком не нужную работу по дому. Так и день проходил.
Такой ритм жизни казался мне жутко скучным. Но делать первый шаг на пути к приятельским отношениям никто не решался.
По крайней мере, до сегодняшнего дня.
— Говорят, неплохой фильм, — сказал вдруг Чарльз, помахивая диском и глядя куда-то чуть в сторону от меня.
Я зашёл дать ему лекарства и уже собирался уходить, когда он наигранно ленивым тоном сообщил это. Я повернулся обратно к Чарльзу.
«Ну, что ж, первый ход всё-таки сделал ты» — подумалось мне.
— Первый раз вижу, — ответил я после заминки. Название фильма было незнакомым.
— Французский. Посоветовали знакомые из клуба, — сейчас он посмотрел на меня, но теперь отводил глаза уже я.
— Клуб любителей фильмов на дисках, — решил я усмехнуться. — В наши-то дни.
— Да, — Чарльз горделиво задрал подбородок. Видимо, ему нравиться щеголять тем, что отличает его ото всех.
«Как и мне» — забилась вдруг в голове мысль.
— К тому же он с субтитрами, — я снисходительно хмыкнул. — Что? Слушать в оригинальной озвучке намного приятнее.
Чарльз знал французский. Я это понял, когда заметил, что он смотрел какую-то короткометражку на французском, и там не было субтитров. Мне подумалось, что он взял диск с субтитрами только из-за меня. Но я тоже знаю французский. Только Чарльзу об этом не тороплюсь сообщить. Мне всё ещё забавно представляться в его глазах не особо умным пареньком, который «читает жёлтые газетёнки». Да, я запомнил ту его фразу, каждый раз злорадно вспоминаю.
В общем, ситуация получилась глупая, и я вежливо отказался.
— Почему?
— Я не люблю фильмы с субтитрами, — пожал я плечами.
— Это всё равно, что не любить фильмы с актёрами. Что именно Вам не нравится? То, что нужно читать, а не только смотреть? — Чарльз непонимающе хмыкнул.
— Просто я не люблю иностранные фильмы. — А я уже нёс всякую чушь, жалея, что не согласился сразу.
— Чёртов «Местный герой»** — последний неиностранный фильм. — Он, конечно, сильно преувеличивал, но мысль была ясна. — Или, по-Вашему, Голливуд — пригород Бирмингема?
— Смешно.
Чарльз не мог поверить, когда я сказал, что ни разу не видел фильма с субтитрами. Вообще-то, это была формальная правда. Просто я смотрел иностранные фильмы, тренируясь в знаниях языка без английских субтитров. По вечерам у нас дома на пульт от телевизора претендовали родители, а Магду легче было заманить на вечерние курсы вязания крючком, чем на показ иностранного фильма. В мультиплексе ближайшего городка показывали только свежие боевики или романтические комедии, и залы были настолько переполнены улюлюкающими подростками в толстовках с капюшонами, что большинство окрестных жителей редко туда заглядывали.
— Вы должны посмотреть этот фильм, мистер Леншерр. Собственно говоря, я вам приказываю. — Я опешил и не мог сказать и слова на такую наглость, а Чарльз спокойненько откатился назад и кивнул на то кресло, на которое я уселся в первый раз здесь. — Садитесь. И не двигайтесь, пока фильм не закончится. Ни разу не видел иностранного фильма! Боже праведный, просто не верится. — Пробормотал он.
Это был старый фильм о горбуне, который унаследовал дом в деревенской глуши, и Чарльз сказал, что он снят по знаменитой книге***, о которой я и так слышал. Он умничал, а я старался не показать виду, как забавляюсь, одурачивая его.
Фильм смотрелся легко, субтитры изредка цепляли глаз. Иногда я сравнивал написанное со сказанным, и вот я заметил одну крупную ошибку. Героем была озвучена шутка, которую не понял переводчик и перевёл все слова буквально. Смысла в титрах не было никакого, но я всё понял из уст героя картины и усмехнулся, отчасти ещё и от того, что в переводе была ошибка.
Точнее, мы с Чарльзом усмехнулись одновременно. Тут-то я и понял, что конспирации конец.
«Ну, невелика потеря. Ещё есть куча других способов развлекаться» — решил я, поворачивая голову к Чарльзу.
Мы с ним встретились глазами, он нахмурился, переводя взгляд с экрана на меня и обратно.
— Погодите… — он молниеносно кинулся к пульту, чтобы поставить фильм на паузу, и медленно повернулся ко мне. — Вы что, поняли эту шутку? — его неверие даже немного оскорбляло, но я сам виноват в таком представлении о себе.
— Ну, я вроде не настолько глуп, чтобы не уметь читать шуток, — но это уже было бесполезно.
— Не стройте идиота, Вы понимаете, о чём я. Написана была полная чертовщина, а вы поняли как раз то, что было сказано.
Я невинно пожал плечами. Тут он до чего-то додумался и расслабился.
— Avez-vous appris le français à l'école? (Вы учили французский в школе?)— спросил он.
— Supposons que c'est vrai (Допустим, что так), — ответил я ему.
— Mais vous le parlez si bien après tant de temps (Но Вы неплохо говорите на нём спустя столько времени).
— C'est ça (Не без этого), — я ещё раз пожал плечами. Чарльз подозрительно смотрел на меня.
— У Вас больно хитрое лицо, — сказал он уже на английском. Его осенила какая-то догадка: — Сколько ещё Вы знаете языков? — он спросил это недоверчиво.
— Немецкий… — начал я, но был прерван хмыканьем Ксавье.
— Ну, конечно, наполовину немец… — пробормотал Чарльз. Но он не ожидал, что я продолжу.
— …испанский и польский.
Он недоверчиво рассматривал меня, я до сих пор деловито смотрел в другую сторону, избегая взгляда Чарльза.
— Да Вы издеваетесь надо мной, — решил он.
— Думайте, как хотите, — безразлично ответил я, уделив всё внимание экрану телевизора и намекая на то, что лучше включить фильм, чем говорить об этом.
— Никто, знаете ли, не любит, когда ему врут. Что Вы отворачиваетесь? Посмотрите мне в глаза и повторите это, — он снова включил свою учительскую интонацию и наклонился вперёд, облокотившись на один подлокотник.
Я тяжело вздохнул. Пришлось повернуться в его сторону и ответить на взгляд. С языка само собой слетели слова на польском:
—Twoje oczy są magicznego koloru (Твои глаза волшебного цвета), — сам себе подивившись, я добавил всё так же по-польски: — Jakoś to zabrzmiało głupie, prawda? (Как-то глупо прозвучало, да?)
Чарльз поднял брови. Он, естественно ничего не понял, но я всё равно почувствовал себя глупо, сказав это. Однако осмелился продолжить на испанском.
—Usted me molesta terriblemente, su carácter es casi tan horrible como yo, y me quiere ponerse a prueba cada palabra. (Ты меня жутко раздражаешь, твой характер почти такой же ужасный, как у меня, и мне хочется оспорить каждое твоё слово.)
— Ernst gesagt, lohnt es sich, dass du mir manchmal in die Augen anschaust, dann werde ich mit allem, was du sagst, einverstanden(Но, серьёзно, иногда тебе стоит взглянуть мне в глаза, и я соглашусь со всем, что ты скажешь) , — это уже на немецком. — Magda würde alles für diese Fähigkeit ausgeben. (Магда бы всё отдала за такую способность.)
В комнате повисла тишина. Меня буквально распирало от смеха от того бреда, что я сейчас выдал. Но я по-прежнему сидел с каменным лицом, радуясь, что Чарльз ничего не понял.
— О-фи-геть, — произнёс Чарльз по слогам после молчания. Слышать от Чарльза Ксавье слово «офигеть» было жутко смешно. — Моя сиделка знает четыре иностранных языка… — он неверующе покачал головой.
— Ну, вообще, я предпочитаю разнорабочим зваться, а не сиделкой, — сказал я, отворачиваясь обратно к телевизору. Чарльз нервно хихикнул. — Может быть, уже досмотрим этот несчастный фильм с кривыми субтитрами?
Но по настоящему несчастным здесь можно было назвать только Чарльза. Он, ещё пребывая в лёгком шоке, медлительно включил воспроизведение и, немного подумав, залез в настройки, чтобы отключить дорожку с субтитрами. Я хмыкнул, он в ответ фыркнул, и мы досмотрели фильм без единого слова.