S.T.A.L.K.E.R. Взглядом мутанта

Яркий свет, чьи-то лица. — …половина одинна… — Хей!.. …Хей… хей… эй… Запахи. Дым, свежая листва, что-то аппетитное… Яичница? — Завтракать бу… Мельтешение красок, звонкий голос, прозвучавший неожиданно отчетливо: — Пап, ты обещал куклу! Бюрер открыл глаза. Некоторое время он не понимал, где находится, затем с урчанием перевернулся на другой бок. Опять эти картинки в голове. Они всегда приходят после Выброса. Аоршг прикрыл веки от неяркого света тусклой лампы, освещающей коллектор, и попытался ухватиться за сон, не дать ему уйти, распутать нить образов, но тот уже забывался, растворялся в тумане сознания. В конце концов Аоршг бросил это бесполезное занятие и уставился на сияющее пятно под потолком. Горит… Почему горит, для чего? Когда он впервые пришел в эти подземелья, коллектор уже был освещен, и в нем жил старый кровосос, ослепший и покрытый бугристой сетью шрамов. Он все еще мог мимикрировать, но ноги уже плохо слушались его. Мутант исхудал и сошел с ума от невозможности жить согласно инстинктам. Впрочем, остатков его разума хватило, чтобы попросить Аоршга о милосердии… Бюрер накинул на себя плащ, застегнул его, влез в ботинки и заковылял к Алтарю. Это была огромная пирамида из всевозможного хлама. Здесь были и детские игрушки, жутковато пялящиеся в полумрак пуговицами или провалами глазниц, и обломки техники, и кирпичи, составляющие опору всеми сооружению, и много-много костей. Все это, наваленное вроде бы хаотично, на самом деле являло собой строгую систему, где каждый предмет был на своем месте. Венчала пирамиду оплетенная колючим светящимся растением ржавая водопроводная труба, на которую была накинута связка черепов. Аоршг опустился перед Алтарём на колени, сложил руки в молитвенном жесте и стал говорить с Ааршагрой, чувствуя навязчивую потребность бежать, бежать неизвестно куда, убивая все на своем пути. Но он, сжимая кривые зубы, продолжал молитву. Со стороны он был похож на пугающего черного монаха из старинных легенд… А наверху во всю бушевал гон. Кабаны и плоти неслись, гонимые Зовом, не замечая снующих под ногами собак, которые десятками дохли под их копытами. Что их гнало? Зачем? Не знал, наверное, никто. Возможно, бюрер тоже бы присоединился к этому сумасшедшему бегу, но разум, полностью занятый молитвой, оказался закрыт от воздействия гона. Кто знает, к лучшему ли это? Наверное, все же да… В подземелье было спокойно. Сейчас пройдет волна мутантов, и на поверхности на пару часов воцарится зыбкий мир, аккурат до того момента, пока пришибленные катаклизмом люди, зовущие друг друга смешным словом «сталкеры», не начнут вылезать из своих нор, снова будоража и раня тело Зоны. …Аоршг закончил молиться и, найдя на полу ржавый нож, начал очищать череп слепого пса от плоти. Тот был нужен для алтаря. Какая-то частичка каждой его жертвы находила место в этой пирамиде. Это была дань уважения ко всем созданиям, жизни которых он когда-то отнял… Внезапно пол затрясся, и раздался далекий и утробный рев. Бюрер отложил в сторону влажный пока еще череп и прислушался, пытаясь определить направление звука. К северу, около километра — под землей все хорошо разносится. Снова громыхнуло. Наверное, кто-то потревожил тамошнего Громилу, обитающего в катакомбах. Сам мутант много раз его слышал, но ни разу его ни видел. Да и не было нужды. Он его не трогал, и Аоршг не наносил ему визиты. Тем более что с Громилой, обладающим скудным, подобным разуму тушкана сознанием, нельзя было ни вместе охотиться, ни молиться, ни обмениваться информацией. Да и что могла заметить вокруг себя полная ярости мясная болванка, занятая только сном, вычесыванием блох и выбиванием духа из жертв посредством топота? Но раз Ааршагра создала такое странное и неуклюжее существо — значит, оно тоже зачем-то необходимо… Бюрер кивнул своим мыслям и продолжил соскребать с уже почти гладкого черепа остатки мяса.

***

…Следующие несколько дней прошли спокойно. Бюреру никто не мешал охотиться и спокойно жить в своем убежище, никто из интересных «личностей» не встречался ему, так же как и из опасных. Даже сталкеров поблизости не наблюдалось. Этот период можно было бы назвать идеальным, если б не растущее из-за задержки выброса беспокойство. А оно нарастало с каждым днем, жужжа назойливой жирной мухой где-то на краю подсознания, суля неприятности и беды.