***
Вокруг меня была лишь плотная тьма, и лишь вдали тусклый красный свет давал возможность разглядеть угол стены, где пересекались два коридора. Я развернулась и на ощупь стала искать вход в гримерную. Но он пропал! Под моими пальцами я ощущала лишь холодную гладкую стену. Я хотела приключений? Кажется, я их получила. Подавив желание истерично расхохотаться, я осторожно пошла вперед, к свету, надеясь получше рассмотреть место, куда я так неосмотрительно зашла. Внезапно что-то холодное и костлявое схватило меня за запястье. Тонкий, испуганный вскрик сорвался с моих губ. Никогда не думала, что способна произвести настолько жалкий звук! А меня тем временем подхватили на руки и куда-то понесли. Сначала я попыталась вырываться, но потом, придя к выводу, что сейчас меня может нести лишь загадочный Голос, которого я вот уже пару месяцев так мечтала увидеть, я замерла, повиснув на руках у похитителя безвольной куклой. Когда мы приблизились к свету, я смогла рассмотреть, что меня держит мужчина, одетый в большой черный плащ и такую же черную маску, закрывающую лицо. А затем темнота снова поглотила нас. Не знаю, как долго меня несли, но я, пребывая в каком-то странном оцепенении, не сразу заметила, что мы остановились. В тусклом свете стоящего на полу фонаря я увидела бьющий фонтан, высеченный прямо в стене, и вяло удивилась причине его присутствия в столь необычном месте. Странный мужчина тем временем заботливо промокнул мои виски смоченной в холодной воде материей, и мое сознание немного прояснилось. Определенно, нервное напряжение плохо сказывается на самочувствии Кристины! А затем я с удивлением услышала веселое ржание лошади в каком-то метре от себя за спиной. Я любила ездить верхом, но, к сожалению, это всегда было дорогостоящим удовольствием и, как часто любили повторять мне родители, абсолютно ненужным риском, поэтому каталась я всего несколько раз в своей жизни, да и то в детстве. Сейчас же мой похититель осторожно посадил меня в седло, и меня захлестнула волна какой-то ребяческой радости. Шея коня была теплой и мягкой, и я с удовольствием погладила благородное животное. Почему-то вдруг вспомнились сплетни о том, что лошадь — кажется, ее звали Цезарем — была украдена у «Пророка» злокозненным Призраком оперы. Еще одно доказательство того, что Призрак и мужчина, сейчас ведущий коня под уздцы — одно и то же лицо. Немного позже я увидела рабочих, кидающих уголь в топки. Не знаю почему, но они произвели на меня гнетущее впечатление. Цезарь спокойно шел через кромешную тьму, а мне казалось, что мы всё движемся по бесконечной спирали вниз, в самое сердце подземелий. Постепенно рабочие стали появляться все реже, а затем и вовсе исчезли. Внезапно мне пришла в голову мысль, что сейчас я нахожусь совершенно одна в полной власти убийцы, а в том, что руки Призрака уже бывали обагрены кровью, сомнений не было. Недавняя уверенность в том, что он не тронет меня уже не казалась такой убедительной. Нервная дрожь пробежала по телу, но я напомнила себе, что конкретно мне, Каррен Миллс, в любом случае бояться нечего. Конь фыркнул и немного ускорил шаг. Воздух стал влажным. Ночь прояснялась. Мы были в окружении голубоватого зарева. Я увидела, что мы находимся на берегу озера. Его серая вода сливалась вдали с темнотой, но зарево освещало берег, и я заметила маленькую лодку, привязанную к железной утке на пристани. Мужчина посадил меня в лодку и, погнав коня, запрыгнул следом. Отвязав ее от берега, он взял весла и стал быстро, сильно грести. Его глаза через отверстия в маске неотрывно следили за мной, и я чувствовала на себе тяжесть его неподвижных зрачков. Было очень тихо. Мы скользили по голубоватому свету, и лишь размеренный плеск весел доказывал, что все это не мираж. Наконец, лодка ударилась обо что-то твердое и остановилась. Мужчина снова поднял меня на руки и пронес несколько метров, а потом вдруг вспыхнул яркий свет. Я сделала попытку вывернуться и встать на ноги, и в этот раз мой похититель не стал препятствовать мне. Оказавшись на твердой земле и игнорируя слезящиеся глаза, я огляделась. Мы находились в центре просторной гостиной. Она была уставлена прекрасными цветами в корзинах, а среди всего этого великолепия стоял, скрестив руки на груди, высокий человек в маске и черном плаще. — Не бойтесь, Кристина, вы вне опасности, — прозвучал знакомый неземной голос. Я резко отвернулась — до последнего момента меня не оставляла надежда, что все мои выводы ложны и глупая надежда, что ко мне действительно спускался ангел с Небес. Внезапно мне в голову пришла ужасная мысль, что Голос похитил меня, чтобы держать здесь в качестве рабыни или наложницы. Но тут он встал передо мной на колени и произнес: — Это правда, Кристина. Я не ангел, дух или привидение. Я Эрик. И он сказал это с таким смирением, что я устыдилась собственных подозрений — Голос явно не хотел напугать или причинить мне боль. Мне стало жаль коленопреклоненного человека, а нервное напряжение последних пары часов постепенно отступало. Внезапно я почувствовала, что плачу. Видимо, Эрик неправильно истолковал причину моих слез, так как вдруг быстро заговорил: — Кристина, прошу вас, простите Эрика. Я знаю, мой обман ужасен, и я даже не достоин разговаривать сейчас с вами. Я не хотел этого, правда. Я желал признаться, но так боялся потерять вас. Вы стали моей музыкой, моей музой, ваш образ преследовал меня во сне. Мне так нужно было просто видеть вас. А сегодня вы попросили открыться вам. И я просто не смог удержаться… Я вспомнила о цветах, которые явно были куплены загодя, и снова взглянула на мужчину, с трудом пересиливая желание сорвать с него маску. Видимо, заметив что-то такое в моих глазах, он отступил на шаг назад и предупредил: — Вы в безопасности, мадемуазель, пока не попытаетесь снять маску, — произнесено это было тихим, но зловещим тоном, что опять пробудило мои страхи. Я решила проверить, на самом ли деле он относится ко мне так, как говорил, потому я встала и сказала, что смогу лишь презирать его, если он меня немедленно не отпустит. — Вы вольны уйти, когда пожелаете, Кристина. Как я смел даже надеяться на то, что после моего обмана… — тихо произнес Эрик и уже поднялся, чтобы вывести меня наверх. Я больше не нуждалась в подтверждениях — его слова действительно были правдивы. А боль, прозвучавшая в его прекрасном голосе, заставила меня почувствовать укол раскаяния. Я вдруг вспомнила, как Голос утешал и развлекал меня, когда мне бывало грустно. Я же сейчас платила ему черной неблагодарностью. — Я останусь, — мягко проговорила, глядя в эти странные глаза за маской. — И я не виню вас за обман. Неужели вы действительно считаете меня настолько наивной, что я все это время верила в присланного отцом Ангела? — Когда вы догадались? — сдавленным голосом спросил Призрак. — Практически сразу, — не стала лгать я. — Но тогда почему, почему… — впервые не смог подобрать слов несомненно высоко эрудированный мужчина. — Почему я продолжала приходить, зная, что со мной занимается обычный человек? — сформулировала я невысказанный вопрос. Эрик только медленно кивнул. — Вы были добры ко мне. Учили, утешали и давали советы, никогда не требуя ничего взамен. Вы стали моим другом, Эрик. Он вздрогнул, будто мои слова вместо того чтобы подбодрить его — причинили боль. А затем он запел. Чуть позже он принес арфу, и подземный дом наполнили чарующие звуки. Он пел арию Дездемоны, и при воспоминании о том, как пела ее я сама, точнее, Кристина, я почувствовала стыд за собственное несовершенство. Музыка захватила меня. Все было забыто. Я следовала, восхищенная, за Голосом, а он уводил меня в мир волшебных фантазий. Казалось, я прошла через горе, радость, мученичество, отчаяние, блаженство, смерть, триумфальные свадьбы. Я слушала, как он пел. Звучали какие-то незнакомые мелодии, и эта музыка создавала странное переплетение нежности, трепета и томления, волновала душу и уводила на порог мечты. В мире снов я уснула. Не правда ли, странно звучит? Очнулась я в своей кровати. Когда я покормила кошку и приступила к выполнению мелкой работы по дому, то поймала себя на том, что все это время с моего лица не сходила счастливая улыбка, а в ушах все продолжала звенеть прекрасная музыка.***
Вечером, свернувшись в своей комнате под одеялом, я гадала, где сейчас окажется Кристина. Заснув и открыв глаза в «ночном мире», как я стала с недавних пор называть свой мир грез, я поняла, что нахожусь в ванной и с каким-то нехорошим интересом разглядываю маленькие ножнички в своих руках. Умирать, пусть даже не совсем в своем теле, мне совершенно не хотелось, и я с отвращением отбросила опасную вещицу. Расчесывая волосы, я стала пролистывать воспоминания девушки о недавних событиях. Оказалось, что Эрик перенес спящую девушку в кресло, стоящее в отдельной комнате, обставленной в стиле Луи-Филиппа. Чуть позже она очнулась, а затем… Записка! — услужливо напомнил внутренний голос, и я решила самостоятельно прочесть ее. Написана она была ужасным почерком, и я с трудом разбирала слова. Правда, как говорила моя мать — крайне неразборчивый почерк может быть признаком гениальности. Вот только она никак не желала поверить в мой непризнанный гений и лишь покупала мне все новые прописи. Но это я отвлеклась. А записка гласила: «Моя дорогая Кристина, — говорилось в ней, и я как будто наяву услышала мелодичный негромкий голос своего учителя?.. похитителя?.. — вы не должны беспокоиться о вашей судьбе. В мире у вас нет лучшего или более уважающего вас друга, чем я. В настоящее время вы в этом доме одни, в доме, который принадлежит вам. Я ушел сделать кое-какие покупки, и вернувшись, принесу простыни и другие личные вещи, которые вам, возможно, понадобятся». Дочитав, я покраснела, вспомнив реакцию Кристины на эту записку и то, в каком истеричном состоянии ее застал Эрик. Особенно неприятно было вспоминать об оскорблениях и постоянных требованиях во что бы то ни стало снять маску. И меня не могла не восхитить выдержка Голоса, ибо на все обвинения он лишь с большим самообладанием ответил: «Вы никогда не увидите лица Эрика». Впрочем, должна признать, в желании увидеть лицо Ангела Музыки я была с Кристиной полностью солидарна. Вспомнив о том, что мужчина дал мне всего тридцать минут на сборы, я кинула взгляд на часы. Они показывали, что в запасе у меня осталась от силы треть отведенного времени. Тихо выругавшись, я побежала приводить себя в порядок. К счастью, опыт одевания на скорость у меня имелся, так что, когда ровно в указанное время в дверь вежливо постучали, я уже приобрела более-менее презентабельный вид. На пороге стоял Эрик, одетый во все черное. — Мадемуазель, — склонился он в легком поклоне. — Месье, — я вежливо кивнула, — мне хотелось бы извиниться за свое неподобающее поведение. Обычно я так себя не веду. «Ну конечно, ты себя так действительно не ведешь, — съехидничал внутренний голос, — так себя ведет настоящая Кристина». — Вам не за что извиняться, Кристина. Ваши переживания вполне естественны. Особенно в обществе такого, как я, — он вздохнул. — Но у вас нет никаких оснований испытывать страх. Я никогда, ни при каких обстоятельствах не причиню вам вреда. И, Кристина, я готов был отпустить вас накануне, прочитав на вашем лице страх и возмущение, но вы дали мне надежду, что останетесь. Быть рядом с вами — слишком большое наслаждение для меня, и потому мне не хотелось бы лишать себя вашего общества сразу. Я надеялся, что вы побудете моей гостьей некоторое время, и мы сможем уделить его музыке. — Некоторое время — это сколько? — не удержалась я от вопроса. Не то чтобы мне не нравилась идея провести все эти ночи в обществе Голоса, а, вернее, Эрик, мысленно поправила себя я. — Пять дней. За это время вы научитесь не бояться меня, и тогда вы вернетесь вновь, чтобы снова увидеть бедного Эрика. Почему-то мне послышалось в его словах отчаяние, и я поспешила сменить тему: — Кажется, вы обещали угостить меня завтраком? — О, конечно, простите меня, вы же сейчас, должно быть, голодны, — и он жестом пригласил меня к столику в центре комнаты. Я съела несколько раков и сделала глоток токайского вина, которое Эрик лично привез из подвалов Кенигсберга. Оно было очень вкусным, но я боялась злоупотребить им, неуверенная в реакции тела девушки на алкогольные напитки. На моей памяти она еще ни разу не пила, а потому могла опьянеть даже от незначительного количества спиртного. — Ваше имя, Эрик. Оно ведь не французского происхождения. Означает ли оно, что вы из Скандинавии? — задала я первый пришедший в голову вопрос, чтобы разрядить установившееся молчание. Эрик ничего не ел и не пил, но постоянно смотрел на меня, и это немного нервировало. — У меня нет ни родины, ни имени, мадемуазель. И это имя я взял случайно, — признаться, не такого ответа я ожидала. — Давно хотела спросить вас, почему вы выбрали такой… оригинальный способ встретиться со мной? Ведь если вы неравнодушны ко мне, то вполне могли просто подойти ко мне там, наверху. Очень трудно создать правильную атмосферу в таком… необычном месте. — Приходится довольствоваться тем, что можешь получить, — ответил он странным тоном. Я задумалась над тем, что именно он имел в виду под этими словами и пропустила момент, когда он поднялся и предложил осмотреть свой дом. Поэтому, когда что-то холодное прикоснулось к моей ладони, я вскрикнула от неожиданности. Он тут же отдернул свою руку. — О, простите меня, — простонал Эрик. Он открыл передо мной дверь, приглашая внутрь. — Это моя спальня, здесь довольно любопытно. Не хотите посмотреть? — от этих слов мое сердце пропустило удар. Конечно, я не была наивной девочкой, которая понятия не имеет о том, что происходит между двумя людьми за закрытой дверью, но мне всегда хотелось, чтобы это произошло с любимым человеком на белоснежных простынях в заставленной цветами комнате. Я собиралась подарить себя, как бы глупо это ни звучало, своему мужу в первую брачную ночь. Не знаю, как так получилось. Сначала я ждала принца на белом коне, потом я, конечно, поняла, что они бывают только сказках, но почему-то продолжала упорно отказывать желающим поразвлечься. А затем в моей жизни появился Ричард. Я не хотела близости с ним, а потому сказала, что это для моего мужа. Он понял меня тогда и больше не заговаривал на эту тему, довольствуясь сорванными украдкой поцелуями и невинными объятиями. Но это моя история. Кристина же вообще так и осталась невинным ребенком. Что не было удивительно, учитывая ее возраст. И вот сейчас я здесь. Я со страхом посмотрела на одетого в черное человека, а затем вдруг вспомнила его поведение со мной, вспомнила его манеры и слова и внезапно поняла, что он не насильник, и мне абсолютно нечего бояться. И я вошла. Мне показалось, что мы попали в похоронную комнату. Стены были занавешены черным, но вместо белых прорезей, которые обычны для похоронных портьер, на них было огромное количество музыкальных нот из Dies Irae. «Церковный гимн или заупокойная месса», — подсказала мне память Кристины. А в центре комнаты под балдахином из красной парчи стоял открытый гроб. — Я сплю в нем, — развеял мои сомнения по поводу его предназначения Эрик. — Мы должны привыкать ко всему в жизни, даже к вечности. Гроб произвел на меня двоякое впечатление — с одной стороны, это явно не нормально — спать в гробу, но с другой, каждый волен сам выбирать, как прожить отведенное ему время. Отвернувшись, я заметила клавиатуру органа, который занимал целую стену. На подставке стояли ноты с красными пометками. Я попросила разрешения взглянуть и прочла на первой странице: — «Торжествующий Дон Жуан». — Да, я иногда сочиняю, — пояснил Эрик. — Я начал эту работу двадцать лет назад. Когда закончу, я возьму ее с собой в этот гроб и не проснусь. — Тогда я не хочу, чтобы вы его заканчивали. Я не хочу, чтобы вы покинули меня. Не хочу больше быть одной, — и я поймала себя на том, что говорю именно о себе, а не о Кристине. Конечно, у меня были родители, бабушка, Ричард, друзья, но я никогда не чувствовала себя настолько нужной и понятой, как в обществе этого мужчины, мужчины, которого я даже ни разу не видела без маски. Кажется, мне стало настолько жаль себя, что я почувствовала в глазах слезы. Определенно, вино все же подействовало на меня! — Ну, что же вы? Вы правда плачете? Не стоит, я обещаю, что всегда, когда бы вы ни позвали меня, я всегда буду рядом. — Правда? — переспросила я, чувствуя, что мои губы сами растягиваются в улыбке. — Обещаю, Кристина, — а затем едва слышно прошептал: — Если бы вы только знали, из-за кого плакали… — он сделал паузу и продолжил: — На самом деле, я начал его двадцать лет назад. Иногда я работаю две недели подряд, днем и ночью, и в это время живу только музыкой. Затем несколько лет отдыхаю. — Не сыграете ли вы мне что-нибудь из «Торжествующего Дон Жуана»? — попросила я, заинтересованная. — Никогда не просите меня об этом, — отозвался он зловеще. — Этот «Дон Жуан» написан не на слова Лоренцо Да Понте, на которые писал Моцарт, вдохновленный вином, любовными приключениями и другими пороками и, наконец, наказанный Богом. Я сыграю вам Моцарта, если хотите, он вызовет у вас слезы и поучительные мысли. Но мой «Дон Жуан» горит, Кристина, и все же он не поражает огнем небес. Мы вернулись в гостиную, из которой только что вышли. Я заметила, что в квартире нигде не было зеркал. Я уже собиралась сделать замечание по этому поводу, когда Эрик сел за рояль и сказал, будто извиняясь за отказ: — Видите ли, Кристина, некоторая музыка настолько трудна, что поглощает каждого, кто соприкасается с ней. Вы еще, к счастью, не пришли к такой музыке. Давайте лучше споем что-нибудь из оперной музыки, Кристина Даае. Он сказал «оперная музыка» так, будто хотел нанести мне этим оскорбление. Но у меня не было времени подумать, что он подразумевал под этими словами. Мы сразу же начали петь дуэт из «Отелло» и уже шли навстречу несчастью. Я пела Дездемону с подлинным отчаянием и страхом, какого никогда не испытывала раньше. Я была преисполнена величественным ужасом. Мои недавние переживания приблизили меня к мыслям поэта, и я пела так, что, наверное, поразила бы самого композитора. Что же касается Эрика, его голос был оглушительным. Любовь, ревность и ненависть искрами вспыхивали вокруг нас. Черная маска Эрика заставляла меня думать о лице венецианского мавра. Он был сам Отелло. Я подошла ближе к нему, плененная и очарованная, соблазненная идеей сгореть в огне его страсти. Но прежде чем умереть, я должна была увидеть его лицо. Лицо того, кто стал героем моих грез наяву, и кто занимал все мои мысли ночью. Почему-то появилось ощущение, что я совершаю громаднейшую ошибку, и пути назад уже не будет. Но я должна была знать правду. Мне казалось, что у него должно быть лицо ангела, видоизмененное огнем вечного искусства. Сделав быстрое движение, я сорвала черную маску. То, что было под маской, оказалось настолько ужасным, что я в страхе отшатнулась. Высохший череп с натянутой на него тонкой желтоватой кожей. Черные провалы вместо глаз и рта. Тонкие, обескровленные, почти полностью отсутствующие губы… И это существо смотрело на меня с такой яростью, что я закричала. Закричала так, как не кричала еще никогда в жизни, просыпаясь в холодном поту в своей постели.