Жизнь во сне (Перезапуск)

Я зажгла ночник и села. Сердце бешено колотилось. Но я хотя бы была сейчас у себя в доме. А вот бедная девушка осталась по моей вине там, с этим существом, монстром, втершемся в наше доверие… Отвратительным творением ночи и ужаса. Я резко оборвала поток мыслей, устыдившись их направления. Ведь с кем, в общем-то, я ее оставила? С Голосом, который занимался со мной на протяжении месяцев, пел для меня, стоял передо мной на коленях, признаваясь в обмане и любви. Тем, кто был моим кумиром, и кого я считала своим ближайшим другом. А сейчас, увидев его лицо, то, что всегда было его частью, о которой я просто не знала — я без малейших колебаний предала его. Заклеймила монстром и начала сочувствовать вынужденной остаться с ним Кристине. Если кто и являлся чудовищем в данной ситуации, то это был явно не Эрик. Конечно, мне хорошо было рассуждать, находясь в безопасности своей спальни, а ведь Кристина, никогда не отличавшаяся смелостью и благоразумием, осталась там, наедине с развенчанным Ангелом. Значит, мне нужно как можно скорее вернуться в тело Кристины. Сама я в таком состоянии вряд ли смогу заснуть, а потому я прошла на кухню и выудила из ящика с лекарствами снотворное. Проглотив две таблетки и запив их стаканом безвкусной воды из чайника, я снова легла. Провалившись в долгожданный сон, я обнаружила себя сидящей на полу и сжимающей в руке уже знакомые мне ножницы. Мысленно прикинув, что я не могла отсутствовать более часа, я нырнула в воспоминания девушки. Я увидела, как Эрик кричал ей какие-то безумные вещи, царапал ее ногтями свою холодную бледную плоть, проклинал ее и говорил, что никогда не отпустит, а потом скорчился на полу и зарыдал у ее ног. Я видела, как сжималась в страхе и отвращении Кристина и отвернулась, не в состоянии смотреть, когда он, словно змея, уполз из комнаты и закрыл за собой дверь. Мое сердце сжалось от жалости к этому несчастному существу, и я уже в который раз за день поняла, что плачу. Мне надо было срочно найти Эрика. Вдруг я услышала звуки органа. Они были одновременно ужасными и изумительными рыданиями, в которых выливалась вся боль, вся искалеченная душа этого обездоленного человека, вынужденного влачить жалкое существование во мраке, вдали от людских глаз. Только сейчас я поняла его слова о том, что «каждый должен довольствоваться тем, что может поучить», и в полной мере осознала всю глубину мученичества и бездны, в которую попал этот отталкивающий человек; я словно увидела Эрика, ударявшегося своей бедной отвратительной головой о мрачные стены собственного ада и избегавшего людских взглядов из боязни напугать их. Задыхаясь, подавленная и полная сострадания, я слушала усиливающиеся звуки грандиозных аккордов, в которых скорбь становилась божественной. Полностью подавив волю Кристины, я поднялась и стерла слезы. Сейчас не время предаваться бесполезным сожалениям о том, что могло бы сложиться иначе. Тихо подойдя к комнате, из которой доносилась музыка, я толкнула тяжелую дверь. Стараясь ступать совершенно бесшумно, я вошла. Эрик встал, услышал меня, но боялся повернуться. — Покажите мне свое лицо без страха, клянусь, вы самый великий человек в этом грешном мире, и если я когда-либо вздрогну, посмотрев на вас, то только потому, что подумаю о блеске вашего таланта. Он медленно повернулся, подняв свои бестелесные руки и упал на колени, целуя кромку моего платья. Я несколько секунд стояла, не в силах пошевелиться, просто глядя на неестественно худую спину, белые паучьи пальцы и слушая бессвязный шёпот. А затем я сделала нечто, удивившее даже меня саму: я еле ощутимо положила руку на склоненную голову Эрика, провела по редким тёмный волосам, а затем, поколебашись пару мгновений, опустилась рядом и обняла Эрика за худые, вздрагивающие плечи. Я почувствовала, как по моим щекам снова покатились слезы, но я лишь крепче прижалась к костлявому угловатому телу, пряча пылающее мокрое лицо в черной ткани. Не знаю, сколько мы так простояли, но когда я наконец разомкнула объятия, то Эрик уже полностью взял себя в руки. — Вы свободны, мадемуазель, — глухо произнес он. — Никто никогда не жалел и не обнимал Эрика. Вы плакали со мной, смешивая наши слезы. Знайте, что я умру за одно ваше слово, и, само собой разумеется, не стану насильно удерживать вас в могиле с любящим вас трупом. Вы подарили мне счастье, выходящее за рамки человеческого понимания. Сейчас я выведу вас на поверхность и больше не побеспокою. Я пытливо заглянула в отсвечивающие желтым светом глаза, в них стояла боль, но и полная решимость, я видела, что не лжёт и действительно исполнит обещанное, а потому медленно покачала головой: — Вы ведь не верите, что я вернусь? — И когда мужчина отвел взгляд, продолжила: — Я сделала это не ради свободы, хотя, не скрою, я рада, что не являюсь пленницей. Услышав судорожный вздох, я снова заговорила: — Я останусь с вами по доброй воле, потому что вы являетесь мне другом. Я пробуду с вами, — я ненадолго задумалась, — две недели. Да, две недели. Это не вызовет волнения у мадам Валериус, а остальные — им всегда была безразлична моя судьба. Я предпочла не вспоминать о Рауле, от которого точно не укроется мое исчезновение. — Спасибо, — вдруг тихо произнес Эрик. И это было сказано таким тоном, что я поняла, что поступила действительно правильно. А потом он снова запел. Позже, лежа в кровати, я задалась вопросом, почему же я сделала это. Почему сорвала маску, хотя знала, что некоторые тайны лучше не пытаться раскрыть? Ответ был прост — даже самая ужасная правда всегда предпочтительнее прекрасной лжи, и потому я должна была знать, что скрывает мой Ангел.

***

Когда на следующее утро я вышла из комнаты, то гостиная снова была заставлена свежими цветами. Я прикинула, сколько все это могло стоить, и лишь покачала головой. — Вам не нравятся розы, мадемуазель? — прозвучал за спиной мелодичный голос. — О, нет, что вы. Они прекрасны. Просто их красота так недолговечна, — я невесело улыбнулась. — Мне грустно от мысли, что эти цветы были срезаны только для того, чтобы назавтра увянуть. — Такова жизнь, — тихо произнес Эрик. Он снова был в маске, но я предпочла проигнорировать этот факт. Несмотря на произошедшее между нами вчера, я с содроганием думала о том, что скрывает под собой черная ткань и поэтому была отчасти благодарна Эрику за то, что он дал мне возможность если и не забыть, то попытаться забыть ужас его лица. Хотя бы на время. — Их именно для этого и выращивали. Чтобы доставили радость, а затем канули в Лету, не оставив после себя следа. — Да, я знаю. И все же я предпочитаю живые цветы, растущие и развивающиеся на наших глазах. Эрик кивнул каким-то своим мыслям и пригласил меня к столу. Сегодня он снова был сервирован на одного, и я поинтересовалась, не будет ли Призрак завтракать. — Я уже поел, — спокойно произнес он. Пока я медленно жевала бутерброд с запеченным мясом, а Ангел Музыки заваривал мне кофе, до меня вдруг дошла вся абсурдность ситуации. Сейчас у меня был обычный человеческий завтрак в нормальной гостиной, находящейся в сотне метров под землей. — Эрик, это все так странно. Этот дом в подвалах Оперы. Кто его построил? — спросила я, размешивая сахар в поданном мне кофе с густой молочной пеной и подсознательно догадываюсь об ответе на свой вопрос. — Я, — просто произнес этот необыкновенный человек, подтверждая мои догадки. — Но как это возможно, ведь Оперу спроектировал Гарнье? — вспомнились мне исторические факты. — Я нанялся к нему строителем-подрядчиком и получил несколько контрактов по перестройке фундамента здания. Я хотел создать свой собственный подземный мир. — Вы действительно построили все это, — я знала, что сейчас мои глаза зажглись живейшим любопытством. Призрак Оперы усмехнулся, заметив мой интерес, и начал рассказывать об устройствах, установленных в подвалах, и секретных ходах, пронизывающих все здание. Когда я закончила с завтраком, Эрик спросил у меня, чем бы я хотела позаниматься. Ответ уже давно крутился в моей голове, но я не была уверена в уместности такой просьбы. — Я хотела бы увидеть ваше подземное царство, — быстро выпалила я, не давая себе времени передумать. — Если это, конечно, возможно. — Царство? — горько переспросил мужчина. — Не думаю, что вам понравятся подвалы, Кристина. — Понятно, — я постаралась, чтобы в моем голосе не слишком явно прозвучала обида. Он не доверяет мне, а потому не хочет показывать свои секреты. Что ж, наверное, он прав. — Вы расстроились, — мягко констатировал Ангел Музыки. — Конечно, я покажу вам подвалы, если таково ваше желание. Но они вряд ли произведут на вас благоприятное впечатление. — Правда? — мои губы сами растянулись в радостной улыбке. Последнее же замечание я предпочла пропустить мимо ушей. — Спасибо! Практически целый день мы провели, гуляя по подземному миру Призрака. Я видела огромные, медленно вращающиеся шестеренки, видела сложнейшие системы рычагов, лебедок и противовесов, хитросплетения труб и удивительную путаницу балок и канатов. Мы прошли завалы старых декораций и задников, посетили подземную конюшню. Эрик показал мне бесчисленное множество тайных дверей и переходов. Нажимая на определенные камни, Призрак Оперы заставлял коридоры перестраиваться, а тупики по его воле превращались в перекрестки. Эрику явно льстило мое восхищение, и он раз за разом поражал меня все новыми чудесами. Впрочем, были в нашей прогулке и не слишком приятные моменты. Несколько раз мы проходили по краю открытых люков. Когда я увидела один из них впервые, то имела глупость поддаться любопытству и заглянуть туда — там клубилась непроглядная тьма, и я даже приблизительно не могла бы определить глубину провала. Впрочем, одно я знала точно: живым от туда не выбрался бы никто. Тогда мне в голову пришла глупая мысль: «Если я оступлюсь и полечу вниз, Эрик меня поймает?». И украдкой взглянув в золотые глаза, вдруг отчетливо поняла — он не даст мне упасть, никогда, чего бы это ему не стоило.

***

Только в четыре часа дня мы, уставшие, но довольные, вернулись в дом у озера. Ничего не могу сказать насчет Эрика, но я совершенно не была привычна к таким дальним прогулкам. На обед Эрик накрыл стол, поставив вкусно пахнущий суп и овощное рагу, и предложив мне начинать. — А как же вы? — Я не голоден, спасибо. Я была уверена, что Ангел Музыки лжет, так как сама я нагуляла изрядный аппетит, а Эрик не ел и того дольше. «Он просто не хочет снимать маску», — пришла в голову внезапная мысль. — Пожалуйста, поешьте со мной, — тихо попросила я, заглядывая в золотые глаза. На миг в них отразилась боль, но я упрямо продолжила, переходя на «ты»: — Не нужно маски, я уже видела тебя. Просто… будь собой. Ты позволишь? — я медленно потянулась к черной маске. Он не отклонился, и я аккуратно расцепила застежки, снимая черную ткань. Да, вблизи и при ярком свете лицо сидящего напротив существа было даже ужасней, чем в моих воспоминаниях, хотя и не было искажено бешеной яростью. Я не выдержала и низко опустила голову. Судорожный вздох и нечеловеческое страдание, на миг отразившееся в глубоко посаженных золотых глазах помогли мне взять себя в руки, и я заставила себя улыбнуться. — Все в порядке. Давай есть, пока эта прекрасная еда не остыла. Когда с обедом было покончено, Эрик потянулся за маской. Но я оказалась быстрее и успела перехватить черную ткань. — Не нужно. Все хорошо. — Кристина, вы не должны насиловать себя. Даже моя бедная, плачущая мать никогда не позволяла разгуливать мне по дому без маски. Я покачала головой, а затем, вдруг решившись и не давая себе передумать, резко встала и бросила маску в камин. Пути назад больше не было. — У вас было не очень счастливое детство, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла я, предпочитая не застрять тему на импульсивном поступке. — О нет, что вы. Вполне счастливое детство для такого, как я, — тихо и обречённо, явно думая о другом, ответил Эрик. — Расскажите мне, где и когда вы родились? — решила я утолить любопытство, уже давно тайно мучавшее меня. — Я родился в 1835 году в семье строителя-подрядчика неподалеку от Риона. Сейчас было начало весны 1881 года, а, значит, Эрику должно быть около сорока шести лет — быстро подсчитала я в уме. Мне же в реальном мире исполнилось двадцать пять, а Кристине так вообще еще не было и восемнадцати. Он старше нас в два раза. «Хотя, по логике, я прожила обе наши жизни, так что мне сейчас вполне можно дать сорок три года. Получается — я всего на три года младше Призрака Оперы. А, возможно, даже на два года» — начала я софистические рассуждения. — А какого числа вы родились? — задала я крайне важный для моей теории вопрос. — Не знаю, когда-то осенью. Выходит, что ему все-таки сорок пять. — Подождите, вы не знаете точной даты вашего рождения? — только сейчас до меня в полной мере дошел смысл сказанного. — Нет. А разве это важно? — Ну как же, день рождения, подарки, — и я замолчала, поняв, насколько по-детски это прозвучала. — Праздник? Подарки? — Эрик разразился тихим, но очень злым смехом. — Почему вы думаете, что это должно как-то меня касаться? Я сжалась, проклиная себя за необдуманные слова. — Я могу купить себе любую вещь, Кристина, — вдруг смягчился мужчина. — И мне не нужно ждать для этого какого-то эфемерного праздника. Между нами повисла неловкая тишина. Со вздохом Эрик поднялся. — А теперь пойдемте, споем что-нибудь из оперной музыки. Перед тем как пожелать мне спокойной ночи, Эрик спросил, не нужно ли мне что-нибудь, так как он собирается с утра отправиться за покупками. Несколько секунд, я, прищурившись, разглядывала ожидающего ответа человека. А затем, решившись, попросила принести листок и ручку. Мелкий убористый почерк, которым я в тайне гордилась, заполнил страницу. Сомневаюсь, что мы каждый день будем настолько подолгу гулять по окрестностям, а чем-то занять себя все равно необходимо. Здесь отсутствуют такие неотъемлемые от привычной жизни вещи, как компьютер или телевизор, а потому я вспомнила о том, что в школьные дни увлекалась рукоделием. Конечно, первоначально я ненавидела уроки труда, считая их пустой тратой времени и сил. Но постепенно, через слезы и исколотые пальцы, я начала находить своеобразное удовольствие в том, чтобы видеть, как из невзрачного мотка ниток и простой ткани получается нечто совершенно иное. Я не думала, что мужчина может хоть что-то понимать в выборе ниток, а потому скрупулезно выписала все параметры желаемых принадлежностей для рукоделия. Получилось довольно немало. Проглядев список, Эрик удивленно приподнял бровь. — Я верну деньги, честно, — поспешила я заверить мужчину. А вот теперь вместо удивления золотые глава вспыхнули гневом. — Вы издеваетесь? Или это такое изощренное оскорбление? Не можете же вы действительно считать, что я не способен заплатить за пару мотков ниток? — Я… извините. Я не хотела вас обидеть. Просто не подумала. Забудьте. День закончился, как обычно, пением. Не знаю, почему, но я до сих пор не смогла привыкнуть к голосу Ангела Музыки. То оглушительный, как гром, то нежный, как летний ветерок, стоило его зазвучать как он сразу кружил мое сознание в волшебном водовороте под названием «музыка».