Прости меня...

      Второй месяц черепахой медленно близился к концу. Дни, благодаря повседневной рутине, были более-менее скоротечны. Но наступали ночи… вот где бесконечность бытия познавалась полностью. Открытая терраса открывала великолепный вид на темные верхушки пальм, подчеркивающих линию горизонта, что встречалась вдали с бесконечным небом. Ночной шатер мерцал множеством звезд, иногда украшая небосвод яркими вспышками умирающих светил. Созерцание галактического представления бередило душу внезапно возникшим чувством пронзительного одиночества. Точеная голова, опустившись, скосила карие глаза на низкий столик, где одинокой башенкой стоял, черный от сгущающихся сумерек, пузырек…       После того единственного визита младшего джанис прошло много дней, но Иман отлично помнил, что тогда не на шутку рассвирепел. Необъяснимая ярость плескалась в душе, подобно проснувшемуся вулкану. Вскочив на ноги, он принялся метаться по саду, вслед за хаотично прыгающими мыслями. Неконтролируемый страх перед когда-то незнакомым соперником теперь обрел четкие границы. Дразнящие намеки альфы воплотились в невысокое щуплое создание с глазами бездонно голубого неба. Хрупкость юноши могла ввести в заблуждение только самодовольных самцов, иным же виделся юный омега, стойкий духом и полный внутренней силы. Всегда уверенный в себе, Иман ощутил пробежавший по позвоночнику холод от сомнений и растерянности. — Кайбар значит, …нет, ахтар! Нет, слышишь! Хитам!!! …Где тебя носит! — Рядом возник чопорный слуга. — Убери, и... — резкий тычок в сторону злополучной бутылочки, — ...выброси!       — Хорошо, господин. Что-нибудь еще?       — Нет, только воды.       В одно мгновение столик стал пустым, а через пару минут на нем появился стакан воды. Подрагивающими руками Иман залпом осушил хрустальный сосуд. Все еще держа его в руках, величественный омега оказался у края небольшого фонтана. Дрогнувшее отражение заставило оригинал горько усмехнуться. «Ты победил, ахтар. Думал ли я когда-нибудь, что любовь к тебе превратит меня в беснующееся животное? Связав меня своими чувствами, ты заставил меня бояться… бояться потерять тебя. Ты не видишь, что я страшусь. Страшусь… в одночасье …стать ненужным». Безмятежная гладь водоема постепенно заставила терзаемого противоречиями красавца обрести спокойствие, граничащее с апатией. Онемевшие конечности тонкими иголками возвестили о том, что телу нужен отдых. Неторопливой походкой Иман прошествовал в гостиную, где бессильно опустился на покрывала. Все еще колеблясь, устало позвал. — Хитам.       — Да, господин. — Лицо уроженца южных окраин Орбисуйи не выражало абсолютно ни одной эмоции.       — Ту бутылочку… можешь вернуть? — Нотки сомнения вибрировали, словно легкая рябь на песке.       — Да, господин. — Невидимое движение уличного факира, и на столике появился тот самый флакон. Вот за что так ценил Иман этого немногословного проныру, так это — за поразительную интуицию и потрясающую неспешность выполнения его скоропалительных приказов.       Итак…ближе к делу. Собравшийся с духом, омега сосредоточенно созерцал «подарок», хотя внутри разума сошлись в неравном поединке подозрительное недоверие и хладнокровная рассудительность. Доводы обеих сторон были полны здравого смысла, что не позволяло «единому арбитру» принять чью-либо сторону. Иман хорошо помнил, как, по прошествии двух лет, просьбу Сактияра об обследовании его супруга, витиевато изворачиваясь, мягко отвергли. Ас-сайи джанис прекрасно понимал, что их бездетный брак не окажется вне внимания эмира. Понимал, но тем не менее, каждую течку он встречал с особой надеждой. И каждый раз осознание пустого лона добавляло еще одну рану в горделивой сущности. А теперь вот, иноземная выскочка делает ему «королевский» подарок. В конце концов, проведя в мысленной борьбе с самим собой не один час, он принимает решение…       Вынырнув из недавнего прошлого, Иман снова скользнул глазами на пузырек. Он почти пуст, оставшегося снадобья как раз хватит до начала «лунных дней» и приезда ахтара. Халим принца не был особо набожным, но сейчас окутавшая его душу блаженная нега попросила разум обратиться к небу… *****       Разгоряченную за день землю плавно накрыли сумерки. Наскоро приведя себя в порядок, принц поспешил к любимому. Молчаливые нукеры, пропустив хозяина ас-сайи джанис, теперь никого не пустят вослед. На период «сладостных дней» они будут только вдвоем. Уже на подходе к спальным покоям острое обоняние распознало знакомые ноты «нежной луны» халима. В один миг вскипает кровь, ведь его любимый омега сейчас такой притягательный. Узорчатые двери осторожно отворились, встретив альфу полумраком покоев. Яркая луна была одним единственным светилом. Дав глазам привыкнуть, Сактияр шагнул внутрь. Обведя взором просторное помещение, принц заметил в широком проеме балкона одиноко стоящего к нему спиной халима, казавшегося черным силуэтом, освещенным ночным небесным фонариком. Просторное нарядное одеяние удерживалось на плечах скрещенными на груди руками. Гладкие волосы небрежно собраны на затылке большим костяным гребнем. Пара локонов, выбившись из незатейливой прически, кокетливо струились по тонкой шее и части спины, что белела в полусумраке. Наследник повел носом — «ммм, запах не такой насыщенный, самое начало». По расписным коврам едва слышно ступал мощный зверь, а обманчиво хрупкая жертва в предвкушении сладостного пленения чуть прикусила нижнюю губку, игриво опустив прищуренные очи.       Густой шепот опалил маленькое ушко.       — Шэли, вдали от родины я скучал по тебе. — Прижавшись щекой к черным волосам любимого, принц кожей почуял скользнувшую улыбку. Деликатно взявшись за ворот плотного наряда, Сактияр потянул его вниз, полностью обнажив плечи. Изящные руки, чуть опустившись, не дали разноцветной ткани ниспасть совсем. А принц тем временем был увлечен давно зажившей меткой, особо ярко проявляющейся во время течки. Наследник знал, что невесомые поцелуи знака принадлежности заставляли гордость омеги покорно прижимать уши и одновременно млеть от накатывающей нежности.       Победно ухмыльнувшись, Сактияр быстрым движением из- за пазухи достал объемную вещицу. Выпавший из реальности Иман с удивлением распахнул глаза и опустил их вниз. На его груди, в свете луны, поблескивало бриллиантами крупное золотое ожерелье, на конце которого свисала подвеска в форме бутона, лепестки которого удерживали багряный рубин. Потрясенное разглядывание прервал глухой шепоток. — Моя кровь бьется в сердце во имя любви к тебе, халим. Даже моя метка расцвела на тебе дивным цветком. С каждым мигом ты для меня становишься краше тысяч звезд и слаще множества сладостей. Много лет назад создатель распорядился о твоем появлении на свет. С твоим днем, халим. — Последнюю фразу уста принца произносили уже в губы осторожно развернутого любимого омеги. Крошечная слезинка скатилась с уголка глаза Имана, только для того, чтобы стыдливо раствориться, оставив тонкую блестящую дорожку. Руки уже были не в силах удерживать роскошную накидку, и она, бесшумно опустившись, плотным кольцом укрыла стройные ноги. Насыщенное благоухание, ощутив свободу, начало обволакивать покои. Сактияр отступил назад на шаг, любуясь открывшимся видом.       Обнаженный молодой омега радовал взор горделивой осанкой и полуопущенным взглядом раскосого разреза глаз. Дорогой подарок на шее, да маленькие колечки в сосках, вот и вся одежда. Грациозная кошка тиха и послушна, но все еще дика.       — Такой знаменательный день совпал с «лунными», это благословение небес, не иначе. Иди ко мне, малыш. — Принц призывно протянул руки. Его шэли не торопясь приподнял руку и вынул гребень. Темный холм удержался, не двигаясь ровно пару секунд, а затем черная лавина с нарастающей силой хлынула по спине. Иман пристально смотрел в глаза Сактияра, он знал, как действует на ахтара этот трюк, и всегда вызывал глаза любимого на поединок, используя свой беспроигрышный козырь. В ответ принц, улыбнувшись, тряхнул головой и шагнул к дерзкому омеге. Не дав наглецу насладиться триумфом, он поднял свою собственность на руки. Иман ошалело уставился на мнимо удивленного Сактияра, в лукавом прищуре которого плясали смешинки. — Проиграл, шэли. И ты знаешь, что я хочу в качестве приза. — Вспыхнувшее негодование ограничилось хмурым укором да закушенной губой.       Сактияр, глядя на надувшуюся особу, громко рассмеялся.       — Не получится, Иман. Я требую свою награду.       Дойдя до ложа, он аккуратно опустил свою ношу на ноги, а сам, скинув одеяние, вальяжным барсом разместился на подушках. Возбужденное естество красноречиво указывало на нетерпение принца. — Ну же, халим. Я жду…       Загнанная в угол пантера не собиралась сдаваться. Наглый рот приглашающе приоткрылся, откуда вынырнул язычок, коварно медленно облизывая большие пальцы рук. Карие глаза, не изменяя традиции, столкнулись с темными, замерев в ожидании исхода дуэли. Тем временем, обласканные пальцы не торопясь начали свой соблазнительный путь от уголков губ к подбородку; дальше по шее… ключицам… груди… соскам… ниже… ниже… вот они почти сомкнулись около впадинки пупка…, но нет… их путь дальше. Темные очи стали черными, дыхание стало рваным, тело напряженным, пальцы с силой смяли простынь. Барс почти капитулировал, и готов броситься на жертву, что бессовестно продолжает провоцировать. А пальцы почти добрались до сокровенного, при этом остальные из собранных кулаков плавно разомкнулись, готовясь к нежному пленению скульптурно выточенного органа. — Халим, … ладно… я сдаюсь… только не прекращай…       Победная усмешка озарила прекрасное лицо, и в качестве поощрения для побежденного соперника разыгрывается завершающий маневр — правая рука чувственно нежит член, а левая медленно зарывается в волосы на затылке, ероша и приподнимая. Частое хриплое дыхание звучит прекрасной музыкой. Ночной бриз забавляется лунными тенями, делая фигуру омеги более эфемерной. Достаточно насладившись мукой альфы, черная пантера крадучись мягко опустилась на бедра наказуемого супруга. Принц стойко не проявлял инициативы, держась исключительно на силе воли, которую добивал, помимо сокрушительного зрелища, притягательный аромат течной омеги. Сидящий сверху мерзавец, наконец-то проявил снисхождение, и поиграв бедрами, тягуче медленно насадился на изнывающий член наследника. Полностью опустившись, Иман, упершись в бедра принца, замер. Сактияр едва не извергся в тугое нутро. — Халим… — закрытые глаза дрогнув, открылись, — …любимый… спасибо за подарок.       Искренняя улыбка тронула своенравные губы. — Не за что, ахтар. Моя жизнь — твоя. …Люби меня…       Не разъединяя тела, альфа бережно перевернулся, подминая под себя омегу. Предварительной подготовки хватило, чтобы задать быстрый темп акту любви. Второй и последующие заходы были полностью в доминирующей власти альфы, что попеременно то жестко, то нежно покрывал своего омегу, в очередной раз тайно надеясь на чудо.