***
Ни тогда, когда я пытался призвать отрезвляющую боль, с разбега ударяясь о войлочные стены, ни тогда, когда до последнего хрипа орал её имя, ни даже тогда, когда мать рыдала в кабинете доктора Спэнджер — никто и подумать не мог, что вновь изъятые у меня и брошенные в огонь письма — последнее, что связывало меня с Эммой. Я научился чувствовать стыд за то, что посмел усомниться, физически, часами сидя на бежевом полу в моей личной тюрьме. Я был приговорён к пожизненному заключению и научился самоконтролю без таблеток. Как же они глупы — зачем лекарства человеку, который окончательно выжил из ума?Конец первый
9 сентября 2017 г. в 00:20
Я бы произнёс ещё хоть что-то, если б мог, но горло настолько пересохло, что в нёбо будто вонзились тысячи иголок. Я боялся. Боялся, что сейчас он отчеканит: «нет». Что специально сделает вид, что её здесь не было и никогда не будет.
Но он захотел поступить со мной максимально жестоко. Отец не произносил ни слова, не спуская с меня глаз, полных неподдельной жалости. Я давно запомнил каждую чёрточку его лица, когда он так смотрит.
Тяжело опущенные веки, морщина меж бровей, острые складки у плотно сжатых губ. Я впервые увидел отца таким в восемь лет, когда подхватил ангину и беззвучно задыхался от кашля в объятьях матери. А теперь я видел его таким каждый день, когда он с ней навещал меня в палате и приносил целую корзинку фруктов, которые после их ухода так и хотелось растоптать, выбросить, швырнуть в окно. Я и подумать не мог, что он уже давно стал таким старым, каким делает его этот взгляд.
Отец стоял и безбожно молчал, и я на собственной шкуре ощущал, как мгновения становятся годами.
— Джейк… я понимаю, что…
Я не смог сдержать порыв и схватил его за плечи.
— Отвечай! — заорал я, и капельки слюны упали на отцовскую куртку и его плохо выбритую щёку. Но мне было наплевать. Во всех смыслах.
Тот побледнел, но не предпринял попыток меня успокоить. Он будто вместе со мной чувствовал нужду в медикаментах, оставшихся у доктора Спэнджер, и то, как раскалывается на части черепная коробка. Кажется, каким-то элементом подсознания, отвечающим за здравый смысл, я не желал выплёскивать накопившуюся за прошедшие недели агрессию, но пальцы сами судорожно мяли воротник отцовской куртки.
— Сын, — вдруг торопливо заговорил он нетвёрдым голосом. — Как только я узнал от доктора Спэнджер, что с её телефона был совершён звонок в аэропорт, мы сразу решили не мешать тебе осуществить свой план, а встретить тебя уже в пункте назначения. Доктор хотела посмотреть, как ты поведёшь себя, получив свободу.
Я почти разжал пальцы и вперился в него взглядом человека, который понимает, что уже никогда не сможет никому ничего простить, и его жизнь окончательно разрушена.
— И… и… — отец понял, что я жду от него дальнейших слов, но, по всей видимости, это не входило в планы по поимке беглого сумасшедшего. — Ты её разочаровал. Теперь, по её словам, окончательно ясно…
— Мне плевать, — отрезал я. — Эмма только что стояла здесь, а ты не мог её не увидеть.
Я приказал пальцам, которые самовольно тянулись к его горлу, опуститься. За моей спиной кованные ворота были распахнуты её руками, а на дороге остались следы каблуков старомодных туфель. Я не хотел оборачиваться, ведь по жесточайшей иронии судьбы их там вдруг могло не оказаться, а створки ворот были бы наглухо закрытыми. Но обернулся, чувствуя, как шевелятся волосы на затылке, и не сдержал протяжного вздоха. Всё было правдой.
— Это оставила Эмма, да? — вдруг произнёс папа, проследив за моим взглядом.
Я чуть было не поперхнулся воздухом, которого было и так мало от плохо сдерживаемой ярости. Верно, он шутит? Неудачное время для этого. И вдруг на ум пришла полная безысходности мысль: он проговорил это так вкрадчиво и тщательно подбирая слова, потому что уверен, что я безнадёжен, и боится разозлить.
И это вывело из себя окончательно. Я замахнулся и ударил отца по лицу. Он вскрикнул и схватился обеими руками за нос, из которого уже с удивительной силой хлестала кровь. Удар ногой в грудь повалил его худое тело на землю. Следующие десять ударов по всему, что попадало под носок кроссовка, были нанесены со всех сторон, что только было можно. Я ощущал небывалый прилив сил, вот только ныли костяшки на руках и болели мышцы, которые я сам заставлял двигаться в бешеном темпе.
Внезапно мой затуманенный гневом взгляд различил бегущие ко мне силуэты людей. Они приблизились и стали сновать вокруг, что-то говорить. Я почувствовал, что кто-то схватил мои ноги, всё ещё судорожно двигающиеся туда-сюда, оттащил от ворот. Всё вокруг мельтешило, плясало и сшибало с ног, а потом стало темно.
Я не сразу понял, что нахожусь в машине. Пол под ногами был мягкий, а в единственном окне виднелся отдаляющийся особняк и стоящая у распахнутых ворот фигура в голубом платье.