— Уже завтра осенний бал!
Дверь моего шкафчика закрывается, а улыбающаяся во всю девушка ищет в моих глазах, вероятно, понимание и тот же восторг. Осенний бал. Я уже и забыла о нем. Пока все сметали в магазинах платья с полок, мы с Диланом успешно практиковали себя в роли детективов. Нам многое удалось разобрать: все старые бумаги, газеты, которые я нашла, были изучены от буквы до точки. А так же я дочитала свою книгу и вернула ее той неприветливой библиотекарше. Она точно так же приняла вещь, как и отдала: с большой неохотой. Дилан особо много меня не расспрашивал про тот день, понял, что мне нужно время. Отделалась тем, что меня вновь « навестили » в загородном доме, но в целом все в порядке. О’Брайен, конечно, смерил меня таким взглядом « я тебе не верю-ты больная ». Я бы так же смотрела, особенно после моей выходке в школе. Нужно поправлять здоровье. И нервы. Вот только ни наш психолог, ни таблетки пока особо не помогли. Времяпровождение у парня дома было приятным. Я не видела ни маму с наставлениями, ни Говарда, ни одноклассников. Зато здесь был мой кот. Сахарок проявлял свою сдержанную ласку редко, но мы поняли, что он рад меня видеть. Дилан очень удивился, когда узнал, что мой кот умеет не только шипеть. Серый комок шерсти до сих пор отвергал нового кормильца. За эти пару дней дом О’Брайена стал для меня самым уютным местом, учитывая всю его темноту и неприглядность.
— Ты выбрала себе платье? Впрочем, что я спрашиваю? Магазины давно опустели, товару мало, людей много. — Ким радостно усмехается, словно это приносит немыслимое удовольствие.
— Нет, еще не купила. — произношу замедленно, но Ким всплескивает руками на простом «Нет».
— Но ты же теперь не найдешь его.
Ее эмоциональность многим приносит дискомфорт, только не в этом случае. Становится приятно от разговора. Словно я целую вечность не трещала вот так с девчонками.
— Кажется, у меня было дома одно платье, если не найду…
— О, я бы дала тебе одно из своих, будь у нас один размер.
Улыбаюсь. Райт, тебя кто-нибудь учил понятию бестактность? Конечно высокая Ким никак не сравнится с моей своеобразной фигурой. Да мы полностью разные, хотя бы по росту.
— Кстати, а где Дэйв? Что-то давно я его не видела…
Соглашаюсь с ней. Стоит позвонить ему. Может, мистер Франко созванивался с сыном? Отдыхать с друзьями около недели…
Звенит звонок. Приходится бежать в класс на время забыв про все, кроме учебы.
Иногда ты просыпаешься с чувством жизненного недостатка. Это не «встал не с той ноги», а уже сложившаяся традиция. Не чувствуешь радости, покоя, человеческой легкости. Все твое тело-камень, вся твоя душа — кусок пластика, весь ты одно равнодушное болевое пятно на фоне человечества, когда само человечество — мусор в огромной вселенной. И так действительно бывает у каждого, даже самого позитивно мыслящего человека. Тяжесть в мыслях сопровождается нежеланием заниматься чем-либо. Если это продолжается не раз в неделю, можно поздравить. Рабство собственного разума сводит с ума. Постепенно, ты становишься более негативным, пассивным. Одиноким. У людей врожденное желание выживать, именно поэтому раньше они убивали других, искали лучшую еду. Сейчас человек тянется к более открытому сосуду, питаясь его удовольствием, получая общее наслаждение. Такие люди просыпаются бодрыми и воодушевленными. Они ценят свою жизнь, проживают ее. Ну, а другие… Тяжесть наружная — это фактор. Тяжесть внутренняя — это болезнь. Как известно, многие болезни порождают смерть, эта не исключение. Сложные люди, пессимисты, тяжелые умирают. Медленно и непринужденно катясь в пучину своих собственных демонов. Ибо человек не любит уныние, а земля выдерживает легких.
Смотрю на облака, про себя считая их число. Не самое полезное занятие. Уже 156. Я определенно занимаюсь не тем, чем следует. Завтра занятия отменили из-за предстоящего бала. Только недавно мне звонила Ким, болтала о том, что не может найти подходящие украшения. Мне удалось рассмешить ее своей непродуманностью, рассказывая о том, что я до сих пор не подобрала туфли. Девушка мигом прислала мне фотографию своих прошлогодних туфель. Вот только не подходили к платью, хоть и были красивыми. Я все же решила одеть его.
На улице настолько похолодало, что боязно открыть окно — может подуть северный ветер. После школы я так и не сняла свитер. На подоконнике покоится остывший чай. Несмотря на погоду, мне совсем не хочется этого напитка. Кофе всегда был фаворитом. Со вздохом поднимаюсь, давно сбившись со счета. Покидаю пространство своей небольшой комнатки, спускаясь вниз. Обожаю ходить по дому в теплых носочках, а не в тапках. Они больше согревают, да и удобней. Теперь я сильнее нервничаю, когда слышу незнакомые голоса снизу. С первого этажа доносятся отрывистые фразочки и тихое хихиканье. Гости? Почему никто не предупредил? Осторожно спускаюсь по скрипучей лестнице. Теперь часть разговоров мне слышна.
— Мистер Франко, я уверен, мы хорошо проведем этот вечер.
Женские голоса перебивает мужской бас.
— Давно мечтала с вами познакомиться, миссис Райт.
О Боги. Семья Райт? Что они здесь делают? Голос матери сбивает с толку. Раздается тяжелый голос в ответ. Он кажется таким неподъемным, что вряд ли скажешь, что он принадлежит даме.
— Я тоже, Кэрол. Вы не против, если я не буду фамильярничать.
— Конечно, конечно… — мама суетится. Готова спорить, она натягивает улыбку, стараясь проникновенно, но в то же время внимательно смотреть на собеседницу в ответ. В этом ее частая проблема. Она не понимает, что делает только хуже, выдает свою неискренность.
— Проходите, ужин уже готов. Какая милая с Вами девушка. Это же Эшли, верно? — Франко.
— Да, мистер Франко. — мелодичный голос.
Только не она. Почему из всех людей именно она?
Не хочу ее видеть, да и сам ужин совсем не прельщает. Стараюсь тихо подняться на верх, но за спиной слышится звон каблуков.
— Хлоя! — мама громким шепотом зовет меня и я, состроив недовольную мину, поворачиваюсь к ней. Официальный костюм неплохо сидит на фигуре, волосы убраны, помада. Деловая встреча, значит.
— Почему ты до сих пор не одета? — в ее голосе столько недовольства, что я даже не успеваю возмутиться.
— Но ты не говорила ни о какой встречи.
— Нет, говорила.
— Не говорила.
Она тяжело дышит. Ее глаза наполняются кровью. Куда подевалась мисс-прозаичность?
— Вчера за ужином. Восемь вечера. Мы с Говардом обсуждали дела компании и визит партнеров. Я просила тебя быть внимательной и готовой.
Кажется, именно вчера нам задали два реферата по основным предметам, так что вполне возможно, что это я упустила. Досадливо фыркаю. Знала бы я, кто придет, то не пришла и вовсе.
— У тебя десять минут, и мы ждем тебя на кухне. Быстро.
Уношу ноги под ее пристальным взглядом. О да, я знаю, как пройдет этот чудесный вечер. Я должна буду строить из себя приличную, образованную девочку, такую приветливую, но серьезную и взрослую. Меня будет оценивать пять пар глаз, выжигать во мне взглядом свои оценки. Еще не известно, что ждать от Эшли. Сердце ноет от тоски. Как же я не хочу туда. Вот бы провести спокойный вечер, в тишине, без головной боли и людей.
Вместо сборки падаю лицом в подушку. Тут же поднимаюсь, махая руками и неестественно дрожа. Выпускаю пар. Украдкой поглядываю в окно. Небо совсем белое, а ветер утих. Ни единого движения. В соседнем окне горит приглушенный свет. Взгляд цепляет толстовку парня, который собирает свой рюкзак. Куда-то идет?
Направляюсь к окну, открывая и стуча по стёклам. О’Брайен сразу слышит, так что отворяет быстро. Его волосы взъерошены и не уложены, глаза выглядывают исподлобья. Он часто так стал делать. Прячет взгляд, пока мы находимся вместе. Если раньше он смотрел прямо, с холодом в ответ, то теперь он буд-то безучастен. И это задевает.
— Ты куда-то идешь? — выпаливаю быстрее, ведь кожа уже покрылась мурашками. Холод пробрался под теплую ткань свитера.
— Да.
Ох, а более развернутого ответа не нашлось, человек-загадка?
— Можно с тобой? — волосы неприятно щекотят участки лица. Глаза начинают слезится от такой погоды. — Просто здесь Райт и мне не очень-то хочется проводить с ними время. — мнусь.
Из-за спины парня выглядывает Сахарок. Его зеленоватые глаза отливают в желтизну от темноты. Два фонаря. Кот приветливо мяукает, подходя ближе. Дилан как-то нерешительно оглядывается на него, затем на меня. Надоедает мерзнуть, так что беру дело в свои руки.
— Так, О’Брайен. Я уже много раз была у тебя дома и, несколько раз ты неплохо помогал мне. Так что давай, не будь задницей и выручи еще разок. — улыбаюсь.
Похоже, мне удается его развеселить. Дилан кивает в ответ.
— Как скажешь, девушка в пижаме.
Радостно киваю, кидаясь рыскать по комнате в поисках вещей. Спускаться нельзя, заметят. К счастью, нахожу пару кроссовок. Не самая удачная обувь, но все же. А вот верхняя одежда вся внизу. В задумчивости прикусываю губу. Что делать, спуститься вниз? Или, может, поискать еще?
— Дилан, не найдется запасной куртки?
Парень молча кивает. Облегчённо опускаю веки. Пора перебираться. Я делаю это не впервые, но все равно каждый раз мое сердце больно колотиться и щемит от страха. Было бы намного легче, будь у меня ноги подлиннее. Забираюсь на подоконник, посмотрев вниз. Уверенность падает в раз.
— Опять. — закатывает глаза О’Брайен.
— Сам-то хоть перебирался, умник? — дрожа, шикаю на него.
Он подает мне две руки. Так обычно я и перелезаю. Холодными пальцами дотягиваюсь до его рук. Теплая волна проходит сквозь меня, наполняя тело приятным наслаждением. Его руки, они жесткие, вероятно от большого количества прогулок на морозе ночью. Но какие же они сейчас теплые. Мне кажется, что я не хочу их отпускать.
Одну ногу свешиваю, стараясь опереться на его раму. Выходит с первого раза, видно, я все-таки научилась это делать. Попытка за попыткой. Мышцы напряжены. Крепче сжимает мои ладони и я уже второй ногой дотягиваюсь до его окна. Один миг в воздухе, одна секунда в полете и я уже на другой стороне, в крепких объятиях Дилана. Как только я оказываюсь на твердой поверхности, парень меня отпускает, почесав нос. Он отворачивается, словно пытаясь скрыть смятение, но я знаю, что этот камень сразу не прошибешь. А что на счет меня? Каждый раз, когда я касаюсь его, стою рядом с ним, у меня возникает непонятное ощущение. Боль. Она едва ощутимая, но тянущая и притягивающая. Это чувство живет во мне с самого детства, но только сейчас проявило себя в полной мере. У меня есть догадки почему, но я не хочу пока их признавать. Больно абсурдно все выходит. И неправильно.
Кот начинает ласково тереться об мои ноги. Легонько глажу его по голове.
— Так куда мы направляемся?
— Пока окончательно не пришли холода, я хочу сделать заезд на велосипеде. — медленно отвечает О’Брайен, занимаясь попутно сборкой портфеля. Он его так набил, что сложно представить, как туда влезет еще хоть что-нибудь.
— Пошли. — приказывает. Хоть мне это и не нравится, но понимаю, что я вроде как нарушила его личные планы, вторглась в график. Мельтешу вслед, оглядываясь на кота у двери. Тот спокойно провожает нас, укладываясь спать на кровать парня. Губы растягиваются в улыбке.
— И давно у вас «Мир»?
— Ты это о чем? — парень впереди рассеяно рыщет в карманах. Наблюдаю, как в темноте двигаются его руки, пальцы. С неприятным трепетом осознаю, что мне нравится то, как они движутся. Обычно все движения Дилана резковаты и обыденны по-своему. Но сейчас в них присутствует нечто другое. Плавность.
Это настолько не присужденный ему фактор, что с трудом нахожу это слово для себя приемлемым. Дилан О’Брайен выходит на двор. Плечи опущены, походка замедлена.
— О Сахарке.
— На счет мира тебе показалось.
Меня обдает еще более сильный порыв ветра, который заставляет спрятаться в куртку парня. Странно, но она мне не велика. Думаю, это женская куртка, наверняка его тети.
Парень подходит к старому сарайчику за домам, который я раньше не замечала. Вставляет ключ, с лязгом отпирая замок. Все это время мы погружены в молчание, но вроде как никто из нас не против.
О’Брайен воровато оглядывает вещи, быстро потеряв к ним интерес и отправившись в глубь помещения. Я же начинаю разглядывать неизвестные предметы. Старые игрушки, покрытые пылью и паутиной, вызывают интерес. Чьи они? Это в основном машинки, так что скорее всего Дилана. Игрушки маленькие, их всего пять, и похожи они скорее на модели. Уж больно реалистичные. Шатен выносит небольшой, но крепенький велосипед. Теперь мне еще больше любопытно. Он собрался кататься на нем? Это устройство выглядит таким старым… Парень выкатывает велосипед на главную улицу. Колеса оказываются накаченными, все остальное в порядке, как оповещает О’Брайен. Смотрю на него, раскрыв рот. Парень садится на жесткую сидушку, осматривая свою собственность.
— Ну, чего встала? Садись.
Прикрываю рот, с недоверием смотря на багажник. Дилан доверительно щурится
— Он крепче, чем кажется.
Ворчу об удобстве, все-таки подходя к велосипеду. На самом деле он выглядит очень симпатично, даже винтажно. Самый обыкновенный велосипед с большими, тонкими колесами, цвета какао и металлическими крыльями. Присаживаюсь на багажник и сразу чувствую каждую металлическую его деталь на своей пятой точке.
Дилан ухмыляется.
— Удобно?
Скриплю зубами.
— Очень.
Парень передает мне небольшую, чистую тряпку, которая вроде как спасает положение. Только я успеваю устроится, как О’Брайен резко дает по педалям и мы начинаем катится с небольшого склона нашей улицы. Визжу, цепляясь за куртку парня. Начинаю проклинать его упрямое подкалывание. Держаться здесь не за что, так что в нерешительности обхватываю Дилана. Кажется, он не дергается и не пытается высвободится. Мы минуем мой дом. Велосипед движется не очень быстро, так что могу в нашем окне заметить тощую фигурку Райт. Девушка весело улыбается, сидя за столом. С упоением поднимаю руку. Ветер с большей силой начинает бить по телу. Выставляю средний палец вслед удаляющемуся участку. Пошло все нахер.
Ветер бьет в лицо, но мне это безумно нравится. Словно он пытается что-то выбить из меня, и у него это не выходит. Не могу скрыть улыбку, тупо пялясь в спину парня. Его темно-синяя куртка обтягивает тело. Волосы слегка подрагивают от встречного воздуха. Оглядываюсь по сторонам, пропуская своим взглядом незнакомые дома. Мы выехали за пределы нашего спального района и теперь направляемся на какой-то холм, как назвал его Дилан. Вообще весь город расположен на довольно плоской равнине, но О’Брайен заявил, что знает хорошее место на достаточной высоте. Там видно весь город.
— Ты уверен, что заедешь на этот пригорок? — выглядываю из-за его плеча и вижу довольно покатистый въезд на верх. Дилан явно пытается скрыть возмущение.
— Да.
Мне остается только крепче держатся за торс парня и удобнее устраиваться на сидении. На улице довольно холодно, но благодаря куртке я сейчас не дрожу всем телом, как неокрепший котенок. Да и Дилан неплохо меня греет. Как бы сейчас мне не хотелось сказать, что мне безразлично, что я просто держусь за него, это все только часть правды. Даже самой себе я с трудом признаю, что мне нравится, действительно нравится сидеть вот так держась за парня, чувствовать исходящее от него тепло, ощущать полную свободу. Имени эти минуты заставляют забыть о том, что остается там, за тобой, в городе, который пока принес одну неприязнь. Но сейчас меня посещает мысль… Что вроде как и здесь у меня есть кто-то рядом. Хейл, человек, который поддерживает и помогает даже мысленно, девушка, которая делает меня частично нормальной. Ким, небольшой, но добрый лучик солнца. Дэйв, заботливый и упертый братик-сиделка. Дилан.
Дилан.
Парень, который смог оказаться рядом в нужное время. Нет, даже когда мы особо и не общались, он все равно помогал мне. Он не остался в стороне. Он человек-загадка. Иногда придурок, но понимающий. Как же мне хорошо с ними. Как же мне хорошо сейчас. Что-то отпускает, улетает, вместе со встречным ветрам назад. Я все так же держусь за пояс напрягающегося парня. Мы едем под белоснежным небом без намека на солнце. А я действительно искренне снова улыбаюсь.
***
Парень натуживается и выезжает на холм. Не показывает своей усталости. Хмурится. Но не оттого, что ему плохо, а наоборот. Он чувствует некое удовлетворение, спокойствие. Ноги забиваются, мышцы в полном напряжении. Испытывает чувство равнодушия к окружающему миру. Да, ему хорошо. Словно шаткое равновесии на пару минут пришло в его сбитый болезнью мозг.
Равновесие.
Болезнь.
Да, именно так О’Брайену проще. Он считает, что с ним что-то не так. Он болен. Но пока непонятно чем. Иначе бы откуда взялись все эти проблемы с памятью, сущностями и убийствами?
Равнодушие начинает съедать клетки организма, поражая медленно всю систему в целом. Внутри словно сгорает какой-то огонек. Это будучи яркое, живое пламя, данное при рождении каждому человеку, постепенно умирает. Каждый раз, когда Дилан снова оставался один, он чувствовал, как он слаб. Когда все вокруг гуляли в парке и держались за руки, Дилан О’Брайен в очередной раз занимался посещением похорон. Ему повезло. У него было много родственников, достаточно людей, которых он любил. Прилично близких, которые ушли. Которых отняли.
Огонек полыхает. Были моменты в жизни, когда казалось, что все. Он угаснет совсем. Но О’Брайен не позволял себе сдаться, хотя сам не знал, за что боролся.
Ему всегда говорили, что он впечатлительный мальчик. В детстве он был активным ребенком. Дитя, что любило солнце, бесконечное голубое небо и свет самой жизни. Но, кажется, к десяти годам что-то пошло не так. А потом еще пару раз.
Дилан останавливает велосипед. Ждет, пока Хлоя спустится с багажника. Девушка спрыгивает, пару минут забавно качаясь. О’Брайен смотрит на нее, не понимая — зачем он сюда приехал. Почему взял эту девушку с собой?
Как так получилось, что он подпустил ее так близко?
Достает из рюкзака полотенце, вытряхивает. Хлоя обнимает себя руками, поднимая пряди волос. Отдельные из них слабо шевелит ветер. О’Брайен достает бутерброды и воду. Протягивает девушке. Та мнется, но берет.
— Спасибо.
Качает головой. Начинает откусывать и медленно жует. Старается не смотреть на парня, что Дилан прекрасно замечает. Шелест не опавшей листвы. Валы ветра. О’Брайен сильнее вжимается в куртку, щурясь и осматривая город. Небольшая его часть открывается с этого холмика. Они уехали достаточно далеко.
— Дилан. — Хлоя зовет неуверенно. О’Брайен привык слышать в ее голосе напор и непоколебимость, но сейчас… Сейчас его просто вымораживает с этой доли усталости и выцветания.
— Почему ты держишься? Почему несмотря ни на что продолжаешь бороться?
Если бы Дилан сам знал ответ на этот вопрос, было бы намного легче. Шатен поджимает губы, смотря в непроглядную даль. Он словно сражается с самим собой, как будто говорить — это сложно.
— Наверно, я просто верю в лучшее. Хочу помочь, что-то изменить.
Хлоя играет своими пальцами, сжимая их до красноты. Почти не моргает.
— Но зачем ты хочешь помочь? Почему тебе не плевать на других людей? — в ее голосе нет осуждения или стервозности и эгоизма. Она хочет что-то услышать? Воодушевляющее?
— Насколько бы плохие люди нас не окружали, Морец, насколько бы не делали нам больно, я не хочу быть похожим на них. Просто, не знаю. Хочу делать чью-то жизнь лучше, ведь отстойных людей не бывает. Их что-то делает такими.
Дилан не мастак объяснять. Он лишь жалеет, что ничем не может помочь таким же детям, как он. Пока нет.
***
Хлоя чувствует напряжение, возникшие между ними. Ей нравится, что парень начинает потихоньку говорить с ней. Открываться, но это слишком тяжело. А вопросы-то вроде не такие и сложные. О’Брайен косится на девушку глазами, изучая черты ее лица. Щёчки. Они еще остались, такие милые и розовенькие от холода. Пухлые губы вытянулись в струну. Около глаз еле заметные веснушки. Волосы отливают золотом, заменяя вечно отсутствующее солнце. Пряди скатываются густыми волнами, не выдерживая собственной тяжести. Незатейливые повороты создают свой собственный светлый лабиринт. И из него уже не выберешься. О’Брайен поздно понимает, что смотрит слишком долго. Морец наверняка заметила, но не подает виду. Наконец, не выдерживает, когда парень не отводит глаз. Поворачивается. Смотрит.
Смотрят.
Тонут в глубине глаз. Дилан щурится, недоверчиво и слегка нервно проникая вглубь взгляда девушки. Морец полностью открыта, обнажена. На нее слишком много накатилось и вознести барьер моральный уже просто не в ее силах. Дилан сдается и впитывает море эмоций, плескающимся в ее глазах. Это выглядит странным, возможно.
Белое пятно отвлекает парня, он быстро дергается и отворачивается. Как двойник, Хлоя поступает так же. Ее глаза наполняются удивлением, как и все внутри парня. Возникает волшебный трепет оттого, что девушка сейчас видит. Она завороженно смотрит на небо, вдаль и заново. Дилан незаметно улыбается, опустив голову вниз. Пьет воду. Хлоя подставляет руку, ловя множество маленьких белых пушинок. Ее глаза еще больше светлеют, отражая царящую вокруг белизну. Такое обычное явление для многих. Незаметное событие, проходящее самим собой. Хлоя растягивает губы. Широкая и странная улыбка. Непохожа на все остальные, непредсказуемая, не радостная, а просто удивленная. Дилан чувствует, как ему становится свободней. Он провожает взглядом табун белых пушинок.
Город с холма выглядит все таким же унылым. Белое небо ничуть не изменилось, а погода совсем не потеплела. Снег.
Пошел снег.
***
— Доктор Эмерсон, вы в порядке?
— Да-да, все прекрасно. Чудно.
Эмерсон откладывает очки в сторону, дожидаясь пока посетитель уйдет, а затем выдыхает полной грудью. Уже больше года он живет в страхе, что их обнаружат. Ее обнаружат. Ведь после того, как все покинули город, многие возвращаются сюда. Думают, болезнь отступила, или это банальное любопытство? Доктор нашел Анну. Он знал, он верил, что отыщет дочь Элизабет. Мужчина не терял надежды, ведь больше не мог противостоять влечению к своей «больной». Нет, его девочка полностью здорова, это они сотворили то, что Эмерсон встретил год назад. Когда нашел ее, Анна уже не была похожа на человека. Он грызла все, что найдет, следуя единственному инстинкту — выжить. Она стала животным, демоном округи. Люди не покидали дома, страшась и дифтерии, и девушки. Но доктор верил, что где-то в глубине живет та маленькая девочка, которую жестоко бросили в пять лет. Девочка с раной в груди. Ребенок без дома, семьи и заботы. Дитя психиатрической лечебницы.
Но Эмерсон таки сумел. Он нашел и стал лечить Анну. Каждый день, по двенадцать часов терапии, строгого режима и терпения. Анна кусалась, сопротивлялась, не признавала своего давнего друга и врача. Спасителя, того, кто ее выпустил.
Кто выпустил созданное чудовище.
Доктор и не подозревал, сколько человек лишила жизни его « любимая ».
Но вот она, Анна. Выходит в ночной рубашке, с заспанными глазами и растрепанными, черными волосами. Нет, теперь они просто разбросаны на плечах, а не собраны колтунами. Теперь ее небесно-голубые глаза выражают только спокойствие и недовольство.
— Сон.
Ей пока тяжело говорить и выражать свои чувства. Чудо вообще, что она смогла наладить социальную жизнь. Эмерсон буквально слепил человека.
— Ты можешь поспать еще, Анна.
Девушка начинает медленно покачиваться из стороны в сторону что-то мыча. Она все понимает, но говорить пока полностью хорошо не может. Это уже психическое. Эмерсон облизывает пересохшие губы, вплотную смотря на прозрачную ткань платья. Тело, гладкое, ухоженное. Старые шрамы не сошли, но в целом девушка выглядит лучше. Эмерсон повторно облизывается. Наконец посылает все к чертям, подходя к девушке. Не торопя, пугать нельзя. Анна стоит, затуманенным взглядом пялясь на пояс мужчины. Никаких чувств. Только бушующий штиль внутри.
Эмерсон подходит к Анне, аккуратно дотрагиваясь до губ девушки. Это не похоже на поцелуй. Словно некий эксперимент. Пробуют друг друга. Как собаки, нюхают при первой встречи. Затем Эмерсону становится мало. Он слишком долго этого ждал. Добивался. Слишком многое совершил. Перестает осторожничать, срывая ночную сорочку. Анна только содействует, она не против. Ею одолевают природные инстинкты. Она покусывает кожу врача, желая разорвать его спину ногтями. Целует. Ответ. И их обоих покидает здравомыслие.
***
— Так значит тетя с тобой больше не живет?
— Нет. Она всегда мало была дома. Сначала я думал, это работа, но затем она вообще перестала приходить.
Кусаю травинку, напоминая самой себе животное. Ничего. Мы сидим тут уже полчаса, а разговор как-то не клеится.
— Так тебе нет восемнадцати?
— Есть. Летом было. Она сказала, что будет платить за дом до следующего лета на деньги, которые копили родители. Думаю, за это время устроюсь в колледж и на работу.
— А что на счет Анны? — как бы нам не хотелось разговаривать на эту тему, придется. Это уже не лучшая часть нашей жизни. — И других призраков?
— Скорее полтергейстов. Разберемся. — говорит слишком спокойно и уверенно. Хочу ему верить.
Больше не завожу эту тему. Этим и так заняты все наши мысли. Такое ощущение, что без этого наша жизнь не такая. Как будто я уже забыла, что значит жизнь без боли в висках и непонятных звуков.
— Почему ты один? — шепчу. Дилан делает вид, что не слышит меня или я действительно так тихо сказала? Словно это прошептали мои мысли. И словно меня никто не видит. Верчу головой. Нет, совсем меня не в то русло понесло. Это странный и глупый вопрос, я не подумала…
— Один? — ухмыляется больно остро и неприятно. — Что ты имеешь ввиду?
Сглатываю, опуская веки. Он понял меня. Просто не хочет отвечать. Чувствую внимание парня на себе. Он слишком громко вздыхает и закатывает глаза.
— Знаешь, Хлоя, людям свойственно терять людей. Может, тебе это пока и не понять, но… — погружает меня в свои рассуждения сразу, без намека на продых. — об этом как-то не стремятся говорить. Хотят забыть и огородиться от ненужного груза, воспоминаний. Это нормально, но кто-то все равно будет спрашивать « Все нормально? ». Да, блять, все в норме! Ничего, что в гребанной жизни исчезли все близкие люди. Плевать, что вы ковыряетесь в старой, гниющей ране, зато потом можете извиниться! Что же, покажите свою ебаную заботу, мнимую, потому что на самом деле вам далеко насрать. — тяжело дышит. — Вы не испытывали того же. Пока. — зловеще добавляет. — А теперь спроси еще раз. — он придвигается ближе и мне впервые становится неловко. Нет, даже неуютно и неприятно. Страшно. Я боюсь твоей злости О’Брайен.
— Спроси, почему я один. — глаза упираются в мое лицо, ловя каждую эмоцию. Темные, горький кофе, сгоревшая бумага. Взгляд. Он обволакивает тебя в паутину собственного дискомфорта, бросая в крайность легкого безумия и экстрима. Два угля, таких раскаленных, но одновременно потухших ждут твоей реакции. Дожидаются новой искры, что бы воспламенится вновь. Чувствую сухость во рту. Столько время он был закрыт, сдержан, но его оказалось так легко вывести одним вопросом.
— Нет.
Парень ждал совсем не этого, так что недоуменно поворачивает голову набок.
— Что «нет».
— Ты не один.
Что, блять? Хлоя, ты не ослышалась? Что за неудобные разговоры и странные фразочки? Что за ересь ты несешь? Чем думаешь?
От собственной пылкости и чувственности краска остается на щеках. Боже, наверняка я краснющая, как томат. Отворачиваюсь от парня, который, вроде, успокоился. Он ведет себя тише. Наверно, ничего не понимает и думает, какая я дура. А таковой себя и чувствую. Пялюсь на пейзаж вечернего города, но мысли заняты совсем другим. Заняты чертовым О’Брайеном.
Теплота. Наши пальцы. Они толи случайно, то ли нет коснулись друг друга. Даже до сих пор не понимаю, что еще касаются. Электричество проходит от кожи до внутренностей, заставляя нагреться кровь до предела. Бурлить. Всего лишь прикосновение. Случайное. Наш способ общения. Я пыталась завязать разговор с Диланом, хотела понять его, но все оказалась проще. Ощущение витает в воздухе, слова приходят через касания, а понимание…
Оно зарождается в нас самих. Когда мы дышим и молчим.
***
— Да этот парень — везунчик. — доктор читает карточку посетившего его госпиталь недавно пациента. — Столько времени провести в воде и остаться в живых — большая удача. Знаете, найдя вы его чуть позже, все могло закончится по-другому.
Старичок угрюмо поднимает глаза на врача, не поддаваясь его оптимизму. Ему осточертело добираться сюда из своей уютной глуши. Только ради жизни парня. Только ради этого. Мужик вздыхает, почесывая светлую бороду. Глаза неугомонно носятся по светлому посещению. Больница. Затхлый аромат медикаментов, воздух, пропитанный чей-то гнилью. Беспокойные люди, снующие туда-сюда, мозолят плохо-видящие глаза. Одна крошечная девочка болтает ножками на стуле. Всю пыль с него собрала своим комбинезончикам, ерзая. Жидкие волосы заправлены в два «крысиных» хвостика. Неаккуратно, жалко. Старик почесывает затылок, не забывая подумывать о том, что он здесь вообще забыл. С этой мыслью встает, направляясь к выходу. Девочка смотрит на него зелеными глазами слишком незаинтересованно. Врач снова возвращается с палаты, но не обнаруживает никого на месте.
— А установить личность? Кто оплатит лечение… — доктор стирает с лица улыбку, махнув рукой и направившись к пациенту. В руках несет его папку.
Палата 234. Неизвестный.
Дэйв Франко.
***
Сильно нервничаю, поднимаясь по ступенькам собственного дома. Дилан поворачивает голову, провожая меня до двери. Его взгляд больше не смущает меня. Что это, привыкла? Было бы разумнее перелезть через окно, но тут настигает вопрос: « И какого это я должна лазить по окнам в собственный дом?» Пусть мама увидит, что я не собираюсь подчиняться каждому ее слову. После всего, что сделала Эшли Райт, я лучше сдохну, чем буду любезничать с ней.
— Дилан, а это не опасно?
Парень вешает рюкзак на руль, с насмешкой смотря на меня.
— А ты что, с горок на велосипеде никогда не ездила?
— Ездила, но…
— Так садись. Мы теряем время.
Заставляю себя медленно подойти и сесть на багажник. Дилан цокает языком, что про себя отмечаю « недобрым знаком ». Парень резко стартует, а мой крик, должно быть, слышит весь ближний район. На огромной скорости мы летим вниз. Не могу прекратить кричать и вжиматься в парня от страха, чем точно вызываю улыбку у соседа. Вот же козел…
— Дилан!
Кочка. Сильный толчок в пятую точку, и я готова убить парня на месте, лишь бы это кончилось.
— Дилан, блять!
Вроде как я и не много ругаюсь по жизни, но говорят в такие моменты количество интеллигентных людей уменьшается.
— Тише, девушка в пижаме. Почти на всю разогнался. — с ноткой задора отвечает вредная задница спереди. Легонько ударяю его кулачком по спине.
— Невыносимый.
Смеёмся. Вместе хохочем, спускаясь со склона вниз. Несмотря на экстрим во мне присутствует необъяснимое чувство легкости. Я парю, зависаю в невесомости, наслаждаюсь этим. Спуск постепенно уменьшается. Все же ничего не случилось. О’Брайен оглядывается. Не видела я его таким довольным. Ловлю себя на мысли, что не хочу, чтобы это выражение пропадала с его лица. Все таки счастье больше всего людям к лицу.
Уголки губ поднимаются. Короткий отрывок жизни, произошедший пару минут назад не перестает крутится в голове. Отпираю дверь. Жаль, нельзя долго испытывать это чувство легкости. Все равно нужно спустится с небес.
Холод, который стал теплом. Для многих простое явление, для нее — незабываемое чудо. Снег.
