***
Девушка выбегает во двор школы вместе с Люси и Диланом. Машина с переполошившимися Франко стоит у самого въезда. Кэрол подбегает к Хлое со слезами на глазах, протягивает руки. Волосы взъерошены, губы искусаны. Женщина отказывается признавать моральную нестабильность, но все внешние факты свидетельствует именно об этом. — Мам? — шепчет Хлоя. Она подбегает к матери обнимая ее. Гладит по спине, выдыхая морозный воздух. В такие минуты ты забываешь об обидах, ведь родной тебе человек плачет, изнывает у тебя на плечах. — Ты пила? — еле выговаривает женщина. Смотрит затуманенным взглядом на Морец, которая растерянно отвечает ей взглядом. — Хлоя? — Мам, что случилось? — она не пытается перевести тему, лишь волнуется. Нельзя беспокоить Кэрол еще больше, потом обсудят. — Дэйв. — женщина всхлипывает. — Он поступил в больницу неделю… в соседний пригород. У него серьезная операция. Его…нашли сейчас. Хлоя почти ничего не понимает из бессвязной речи. Она лишь знает, что что-то не так с Дэйвом, и он в больнице. Продолжает гладить женщину по спине. Та постепенно берет себя в руки. Присутствие Люси и Дилана ее отрезвляет. Последний спокойно стоит в стороне, бесстрастно уставившись стеклянным взглядом в землю. Кэрол вырывается из объятий дочери, начиная тыкать пальцем в парня. — Ты… Это все ты. Что ты здесь делаешь? Ты должен быть под замком. — она слишком разнервничалась. Дилан ровным взглядом осматривает раскрасневшуюся женщину. Переводит его на Хлою. Морец старательно избегает этого столкновения, пытаясь привести мать в чувство. Из машины выходит мистер Франко. Он подходит к Кэрол, нежно забирая из рук Хлои, что-то шепча. Женщина шмыгает, но кивает. Затем, наградив напоследок всех прищуром, она забирается в салон автомобиля. Мистер Франко откашливается. — Хлоя, нам нужно ехать. Всем. — делает акцент на последнем слове. Морец топчется, а затем быстро тараторит Хейл: — Увидимся позже. — бежит к заднему сидению. Ничего не понимающие Дилан и Хейл остаются на ночном школьном дворе одни.***
Больно бьюсь виском об бок машины, но сдерживаю писк. Голова чертовски ноет, а вместе с высоким тембром моей мамы и визгом колес от быстрой езды, мне не полегчает. Я так и не поняла, что с Дэйвом. Ледяное лицо мистера Франко мне ни о чем не говорит. Мама перестает всхлипывать, смотря слегка опухшее лицо в зеркале. Машина едет в полной темноте. Сжимаю подол платья. В голове полный бардак. Слова и мысли теряются, так что даже внутри меня полная тишина. Так проходит минут десять. Может пятнадцать. Ни единого вопроса в воздухе. Что случилось? Куда это мы? Еще далеко? — Говард, дорогой, мы слишком разогнались. — голос матери тихий. Она с тревогой смотрит на мужа. Высовываюсь из-за сидения. На спидометре сто десять километров в час. Я и не заметила, хотя машина неистово гудит. — Прости. — с придыханием шепчет мужчина. Распознаю в его голосе волнение и горечь. Он так сильно волнуется? Теперь и у меня начинает покалывать с каждой минутой. Дэйв. Такой приветливый и болтливый, но помогающий. Он привязался ко мне даже быстрее и сильнее, чем я. Кажется, в одном из наших разговоров он упоминал, что очень хотел братика или сестренку, а тут через столько лет появилась я. Тогда он меня тронул. Мы не часто с ним говорили в последнее время, сейчас я понимаю, что это было неправильно. Не замечала, как мало он стал улыбаться, как устало входил в мою комнату. Теперь я осознаю, что именно так и начинают терять людей. Когда они рядом, ты не задумываешься, что однажды сможешь их больше не увидеть. Относишься к ним порой поверхностно, не должным образом, не замечая, что у них тоже проблемы. И только когда происходит переломный момент, только тогда наше слепое сердце просыпается, запоздало напоминая, какая все-таки сильная у вас связь. Я не берегла Дэйва, как он берег меня. Я должна была хотя бы позвонить и наплевать на напряженность в наших отношениях. Но не позвонила. А ведь прошла почти неделя. Огни сменяются, слепя глаза. Устало облокачиваюсь на окно. Выдыхаю, пар остается на стекле. Поднимаю палец неосознанно чертя линии. Похоже на волну. Уже мое подсознание рисует картинки океана? Осталось совсем немного подождать, и ты уедешь, Хлоя. Хочу взбодрить себя, даже улыбнуться, но не получается. Этот вечер высосал мою энергию. Касаюсь пальцами губ. Неужели я правда это сделала? Ловлю мизинцами собственный воздух. Не верю. Прикрываю веки, снова переносясь в ту минуту. Огни, жар, энергия. Все, что описывает то мгновение. Дилан стоит напротив, прикосновение его кожи обжигает собственную, даря непонятное чувство. Пульс учащается, я быстро дышу, но скрываю волнение. В голове одновременное буйство мыслей, но ни одной стоящей. Потому что я ни одной не запомнила. Тогда реальность на мгновение отступила и осталась только музыка, Дилан и желание. О чем я только думаю? Это же неправильно. Мы просто временные соседи, знакомые, объеденные общим делом. Мы закончи школу и пойдем разными дорогами. Именно поэтому ты так цеплялась за его руку? Поэтому тебе нравится, когда он улыбается, выбравшись из своего панциря серости? Вот почему тебя так завораживает тишина, темнота в глазах. <i> Прикусываю губу. Мама захватила кофту из дома, удачно. Поворачиваюсь к взрослым. Надоедает томится ожиданием. — Куда мы едем? В ответ тишина. Нет, я вовсе не тихо сказала. — Мы должны забрать Дэйва. — монотонно отвечает Говард. Словно зачитывает список невыполненных дел. — Милый, когда ты звонил ему, у него же все было хорошо? — мама с вниманием всматривается в любимого человека, стараясь поддержать его. Говард сжимает челюсть, отчего скулы ярче вырисовываются на строгом лице. Вижу, как пальцы скользят по рулю. Мужчина хмур. — Да. — неспешное. — Хорошо. Вжимаюсь в сидение. Знаю этот вид хорошо. Вы слишком неубедительны для своего образа, мистер Франко. Не уверена, что он вообще ему звонил.***
Парня поглощает темнота ночи. Он с раздражением пинает первый встретившийся мусорный бак. Предмет отлетает на пару метров, громко катается по асфальту. О’Брайен подносит руку ко рту, сжимая в кулак. Он не понимает, что сделал. Он не понимает внезапно разожженного внутри огня. Не может прислушиваться к внутреннему голосу, ведь сам себя предал. Не привязываться. Писалось под [Katie Garfield – Gallows] Дилан сплевывает, поправляя черный пиджак. На улице адский холод приближающейся зимы, но ему плевать. Он хочет послать к черту весь мир, человечество, самого себя. Энергия бушует штормом, ветер гуляет в голове, путая мысли. Не может сосредоточиться. <i>Люди уходят. Будь сильным, О’Брайен. Признай, это ты виноват. Ты обложался, опустил свой барьер. И все почему? Захотелось человеческой близости? Давно никого не было рядом, да? Все уходят. Она уйдет. Зло косится на соседние дома. Еле сдерживает бушующие эмоции. Он зол, перевозбужден, расстроен. Он боится. Старается прогнать образ девушки, не может избавится от своей фобии, под названием «одиночество». Он когда-то думал, что хочет этого всего: общения, друзей, нормальную жизнь. Но сейчас Дилан запутался. Приседает на корточки. Выдыхает пар. Утыкается в собственный пиджак, невольно вдохнув сохранившийся запах. Черт. Отворачивается. Даже часть его теперь пахнет ей. О’Брайен не верит, что кто-то бывает рядом надолго. Не может понять и принять этого. Боится снова потерять. Парень встает, нервно ухмыльнувшись. Паранойя. Он вечный сгусток негатива. Идет быстрым шагом, входя в рощу Трента. Шагает мимо черных стволов, напоминая себе, что просто посидит здесь несколько минут. Земля слегка проваливается под ногами от сырости дождей. Еще чуть-чуть и это место превратится в болото. Впереди впервые за этот вечер выглядывает луна из-за туч. Теперь кажется, что темнота преследует парня, он же ее часть. До дерева доходит быстро. Огромный ствол чернеет посереди полянки. С этим местом наступает облегчение. Дилан тормозит, не доходя до растения. Ветки еле шевелятся от ветра, не могут перебороть свою тяжесть. О’Брайен начинает подходить ближе, не растаскивает листву рукой. Качели мозолят глаза, напоминая о не самой приятной части прошлого. Садится. Трогает брелок, сделанный больше пяти лет назад. В груди мелькает скачек. Ностальгия, память. Эта парочка притягивает грусть, заставляя вновь видеть наболевшие моменты. — Хей, Дилан. Иди сюда. Смотри какое прекрасное место я нашла. Мальчик с непониманием и обидой пялится на женщину. Глаза суживаются, в них появляются слезы. — Ну, ма-а-ам. Ты же говорила, мы пойдем в кафе. Женщина оглядывает поляну, с упоением поглаживая зеленые листья одиноко стоящего дерева. Она счастливыми глазами смотрит на своего мальчика, улыбаясь своей странное, непохожей на другие, улыбкой. Мальчик хмурится, даже в этом возрасте это выглядит слишком серьезно. — Не будь врединой, Ди. Это прекрасное место. — Именно поэтому мы шли сюда почти час. — иронизирует Дилан. Он не хочет расстраивать маму, просто не понимает, как ей может нравится это место? Здесь же так грязно и пустынно. Нет ни интересных старых зданий, ни коллекционных машинок, ни других детей. Нет, маленький мальчик просто не понимает. Надувает губки. Мама слабо и быстро улыбается, затем подходит к мальчику. Он недоверчиво смотрит на то, как женщина протягивает руку. Проходят секунды, прежде чем ребенок, подумав, берет кладет свою маленькую ладошку в ответ. Они идут сквозь яркую пелену листвы к самому центру, к стволу. Мальчик морщится от частого попадания листьев по лицу. Ветки мешают идти, словно скрывают что-то. Но даже от этого не становится интересней. Дилан оглядывается по сторонам, будто проверяя обстановку. В таком раннем возрасте он привык быть на чеку. Зарывается ботинками в землю. О’Брайен чувствует, что теряется в собственных ощущениях. Начинает медленно покачиваться туда-сюда. Поднимает взгляд на макушку, через которую слабый свет луны вряд ли когда-то пробьется. Внутри все больше разрастается ком, поглощающий его. Не может справится с этим. Слышит какой-то звук, что так легко различим в ночной тишине. Хмур. Не доверяй. Костяшки ноют. Парень чешет их, погружаясь в новую волну воспоминаний. — Ну же, иди сюда, Ди. Мальчик отплевывается, выходя вслед за женщиной под зеленый купол. Толстый ствол поражает своей силой и мощью. Дилан немеет, замерев на месте. Ему не по себе рядом с таким гигантом, когда он еще маленький. Кривые ветки изгибаются в множестве мест, напоминая переломы. Кора, несмотря на солнечный свет, слишком блеклая. Дерево засыхает? Ему мало влаги? Вроде дожди здесь часто. — Подойди, Ди. Мальчик морщится от данного мамой прозвища, но послушно следует к женщине. Та стоит рядом с качелями, глядя на ребенка. — Смотри. — хлопает по деревянной жесткой поверхности. — Здорово, правда? Дилан не разделяет восторга матери, без энтузиазма оглядывая сомнительное, по его мнению, устройство. — Садись. Тебе понравится. Жалостливый скрип старых цепей возвращает парня в реальность. Он с тяжестью выдыхает. Нет, нельзя продолжать вспоминать дальше. Прекрати. Вот только если бы собственный мозг вдруг послушался. Ветер ревет в лицо счастливому ребенку. Он радостно визжит, вторя женщине. Ее растрепанные волосы так же приводят его в восторг. — Как здорово. — кричит детским голосом О’Брайен. — А ты не доверял этому месту. — хитро улыбается мама. — Я был младше и глупее. — возмущается Дилан. — Я вырос, и теперь взрослый. Женщина искренне смеется, продолжая дальше качать мальчика. Затем приостанавливает качели, отчего Дилан заметно расстраивается. — Не спеши взрослеть. — ласково шепчет. — Это не так здорово, как ты думаешь. Дилан хмурится своим фирменным образом, смотря прямо в светлые от солнца глаза женщины. Он пока не понимает, хоть и подрос. — Но я уже такой большой. И мне хорошо. — мальчик пожимает плечами. Женщина поджимает накрашенные губы. Затем берет малыша за ладошку, прикладывая вместе со своей к холодной древесине. О’Брайен удивленно моргает, нащупывая что-то рельефное. Впадины. Мама убирает руку. Дилан сильно поглощен разглядыванием вырезки, поэтому не замечает доброго, искреннего взгляда женщины. Которая так сильно растягивает губы, что в уголках начинает болеть. Она не может сдержать слезы гордости и радости при виде довольного и расслабленного лица мальчика. Водит пальчиками по буквам, обозначающим его имя. Пытается сдержать свои эмоции, но краска выдает его. Казалось бы, такой обычный жест, но становится в разы теплее и в без того солнечный день. Теплые дни лето не отпускают город, хотя это время года скоро закончится. — Тебе почти десять, моя маленький Ди. — водит по его плечу ладонью. — Ты прав, ты достаточно подрос. Дилан приосанился, выпрямившись и начиная снова раскачиваться. Сам. Мама наклоняется, шепча в самое ухо. — Но когда совсем вырастишь, не забывай это место. Может быть, ты придешь сюда совсем большой и эта надпись вызовет у тебя улыбку. Щупает порезанное дерево. В это мгновение его самого так же скребут, как и древесину на брелке когда-то давно. Парень почти не двигается, поглощен собственными картинками из прошлого. Грудь сводит непонятный зуд, все тело не отпускает напряжение. — А можно позвать сюда Луи? — мальчик ловит ртом воздух, с восхищенными глазами летя вниз с качели. Он вжимается в нее крепче, готовясь. Затем отталкивается и прыгает, вызвав скачек внутри тела матери. Она расслабляется, когда Дилан приземляется на засохшую траву, довольно ухмыляясь. — Может, оставим это место только нашим? — Почему? — не понимает. — Втроем ведь веселее. Женщина теряется. Растирает разболевшиеся глаза, поправляя куртку. — А разве тебе не нравится, как здесь спокойно? Только прислушайся… О’Брайен озирается. Его чуткие уши улавливают еле слышимое колыхание листьев, их падение и шорох при касании с землей. Ветер создает шум, правда он не мешает. Желтый покров шебуршит под ногами, когда Дилан подходит к дереву, обнимая и пытаясь вслушаться в ту тишину, которая внутри него. Мама говорит, что тишину тоже можно услышать. Кора неприятно царапает лицо, но Дилан упорно трется щекой, поглощая приятный, сухой аромат старости. — Так, ну все. Иди сюда, а то замерзнешь. Мальчик отрывается, еще пару секунд глядя сквозь дерево взглядом темно-карих глаз. Оборачивается, подходя ближе. Неужели пора уходить? Они идут за руку, поднимая бурю из опавших листьев. Желтые и алые краски разлетаются повсюду. — Знаешь, — внезапно прерывает приятное затишье ребенок. — Ты права. Пусть это будет только наше место. Роща поглощает их разговор, впитывая улыбки и воспоминания. Листья сохранят историю дороги, которую они прошли, так и не сдвинувшись с места. Осень, в эти места пришла осень. О’Брайену все больнее. Он грубо распихивает почерневшую массу из грязи и зелени. Как назло, то время сейчас он припоминает очень хорошо, но события сегодняшних дней может и забыть. Крик. О’Брайен вздрагивает, нарушая остатки внутреннего баланса. Вот она. Точка. Самый край собственной пропасти. — Помнишь, я говорила, что все слоники улетают туда? — Мама, хватит это повторять! Я ведь уже большой. Ее чертова улыбка. Лицо, вечно выражающее только заботу и счастье. Выдержка, которая помогала держаться. Но все нарушил один день. Выстрел. Оглушен. Перепонки не могут продолжать функционировать, не пропускают наружный звук внутрь. Улыбка, почти никогда не сползающая с ее лица. Хрипы, вдохи. Тишина. Грань между покоем и взрывом стерта. От полного не постижения происходящего, мальчик сам прекращает дышать. Боль в ушах усиливается. — Мама? Женщина слабнет в его руках, пачкая красной жидкостью одежду и землю. Дилан окоченел на качелях, застывшим взглядом вцепившись в лицо самого дорогого ему человека. Женщина медленно моргает, все с большей тяжестью поднимая веки. — Мам? — сам мальчик в оцепенение, только голос его плачет. Слезы просачиваются в тембре. — Мам?! Дилан щупает руками воздух, словно ищет ее ладонь. Как будто она может быть где-то рядом. Давится внутренним чувством тошноты, начиная тереть ладони. Пальцы мальчика насквозь пропитаны в крови. Он держит женщину под подмышки, неловко потряхивая. Аккуратно, с бережностью гладит мягкую кожу. — Мам? Не молчи. Пожалуйста. — глаза начинают слезится. — Ты же недорассказала мне свою историю, ну ту, про слоников. Почему они улетают на небеса? Жидкость течет изо рта. Никаких признаков жизни, никакого движения. С лысой ветки взлетает какая-то птица. Она отвлекает внимание парня, который явно не в себе. Он внутренне вернулся на пару лет назад, став снова частью прошлого. Это не правильно, но отпустить его он просто не в состояние. Тогда она не кричала. Эта была тихая смерть, с долей облегчения и радости. Она так и не пролила слезу, хотя грусть буквально вся скопилась в изнеможенном теле. Они были слишком далеко от входа в рощу, да никто бы и не успел приехать. Скорая, появившаяся в тот день только трепала нервы мальчика. Он не понимал этого некрасивого, бесформенного белого мешка, которым накрывали его мать. Он и не собирался отпускать ее, проследовал за ней в больницу, хотя делать там ей уже было нечего. Это место для больных, а не для мертвых. Мальчика посадили на стул, сказали сидеть и ждать. Сами врачи куда-то унеслись, собирая попутно бумаги и перебивая друг друга. Такие моменты называют переломными, потому что они ломают людей. На Дилана это все действует, но немного иначе. Каждый удар изменяет его. Переворачивает мышление, форму общение, собственные взгляды, даже походку. В то время, как другие дети вновь ходили по школе, мальчик слонялся из одного дома в другой, из одного центра по делам детей во второй. Взрослые отказывались понимать, что ребенку нужно абстрагироваться от мира и справится со своей болью. Они прилепляли к нему новых опекунов из его родственников, а Дилан лишь считал их «неудачной заменой». Он мог злится, верил, что имеет право. Вот только крики собственно мамы преследовали его по ночам. Словно в них она молила о прекращении всей той боли, которая скопилась при ее недлинной жизни. — Небольшой ушиб. Ты слышала щелчок при падении? Лицо искажается от недавно всплывших воспоминаний. Дилан поглядывает на брелок с буквами DI, но в голову уже не лезут мысли о маме. Не отвечает. Выглядит нелепо. Лучше, чем когда шла с вечеринки, но хуже нормальной девушки. И не только во внешнем плане. Глаза у нее затравленные. Бегают постоянно. — Ты когда от меня отвяжешься, блять? Он первый начал. О’Брайен. — ее голос не обиженный, а уставший. Она потирает ногу, с жалостью и желанием смотря на качели. Видно думает. — Можно сесть? — Нет. — жестко. Хлоя быстро засыпает. Одним неловким движением накидывает на нее вторую часть одеяла. И почему ему это вспомнилось именно сейчас? Тот вечер, наверно, когда парень проникся к ней жалостью, даже интересом, он ведь прошел здесь. Дилан позволил Хлое остаться здесь. И к старым воспоминанием примешались новые. Голос, который парень ненавидит больше всего в своей жизни, напоминает о своем существование. — Это он. Тобби. Он тогда хотел взять Хлою. Внутри загорается ненависть, делящиеся на двое. Стискивает челюсть. Теряет себя, контроль. Злость. — Ну же, О’Брайен? — издевательски. — Неужели ты не отомстишь? Так и будешь сидеть здесь, распускать сопли по той, которой уже давно нет. Нет из-за него. Он убийца его матери, он поплатится за это. — Я узнаю что или кто ты. И найду. Ты труп — зло шипит парень. Вечная издевка в нотках наставника не покидает. Особенность манеры речи. — Интересно, что ты сделаешь, если я уже мертв? Дилан вскакивает, начиная покидать это место. Дерево было его храмом, неприступным местом, но он проник даже сюда. — Тебе не убежать. Но так весело смотреть, как ты пытаешься. Зажимает уши рукой. Крик. Мама. И хохот. — Я ее убил. Нажал на курок. Спустил пулю, которая продырявила ее тело. — Ты ненормальный. — шепчет парень. Быстро перебирает ногами, стремясь сбежать, понимая весь абсурд данной затеи. Он не сможет. Ему не скрыться от голоса, звучащего в собственной голове. — А Тобби чуть не использовал твою подружку. Не успел. При чем здесь Хлоя? — Не трогай ее. — Это не по моей части. К Тобби обращайся. Черепную коробку изгрызает тысячи тараканов, звон и крик становится невыносимым. Привычная боль во всем теле возвращается и Дилан знает, что за этим последует. Он так хорошо держался. Не кричал по ночам, как обычно это бывало. Но сейчас… Удар. Он приходится сразу в каждую клеточку тела, проникая и расползаясь дальше. Боль заглушает голос, но Дилан знает, что это он наносит удары. Если бы О’Брайен только смог его поймать. Удар. И сознание парня летит в дремучую темноту.***
Наливаю полную чашку кофе. Пью бодрящий напиток только из привычки, потому что на самом деле мне безумно хочется спать. После длинной дороги я устала. Мои ноги точно не доберутся до верхнего этажа, отвалившись по пути. В проходе мелькает кофта Дэйва. Мы забрали его из медицинского центра, но парень был немногословен. Врачи сказали, что ему нужен покой для восстановления, мне кажется только поэтому мистер Франко еще не накинулся на него. Мешаю маленькой ложечкой горячий напиток с трудом не закрывая глаза. Может, оставить кофе? Делаю первый глоток, морщась от жара. Запах забирается в ноздри, вызывая приятные колики. Оборачиваюсь, чуть не выронив чашку из рук. В темном коридоре остановился парень. Сейчас он мне особенно напоминает Дилана. Такой же взгляд, похожее выражение. Словно загнан в ловушку. Надо попробовать поговорить, этот ящик с тишиной, называемый кухней, давит на меня. — Ну так. — язык заплетается. — С тобой все хорошо? Смуглая кожа лица покрыта царапинками, около глаза небольшой отек. Дэйв выглядит так, словно побывал в миксере. Глаза слишком ярко блестят, выдавая его несобранность и некую агрессию. Нестабилен. Парень не отвечает на поставленный вопрос, просто разглядывая меня в ответ. Крепче сжимаю горячую кружку, делая еще глоток. В голове прочно заседает мысль, что нужно что-то сделать. Поговорить с ним, достучаться, обнять, да все, что угодно. Чувствую себя ужасно, когда вижу его таким. Кладу чашку на стол, медленно подходя к парню. Найди в себе силы, Хлоя. Поговорить ведь не сложно? — Дэйв. — шепчу. Парень следит за моими движениями своим непроницаемым взором. Чувствую, как его тело начинает подрагивать. Молчит и только смотрит. Узнаю это состояние. Примерно что-то подобное происходило и со мной после поездки в загородный дом. Неужели с ним стряслось что-то подобное? Может, он что-то знает? — Хэй. — аккуратно беру его за холодную ладонь. Исподлобья смотрю в почти черные глаза, хочу высказать этим взглядом все, что не могу сказать. Прости меня, Дэйв Франко. Прости, что так грубо иногда к тебе относилась, не ценила и игнорировала. Обнимаю. — Все будет хорошо. — слова, которые могут решить все проблемы в мире, конечно. — Слышишь? Мы справимся. Парень ничего не говорит и почти никак не реагирует. Только спустя пару минут кладет голову мне на плечо, вжимаясь носом в ключицу. Чувствую, как одна мокрая капля падает мне на пижаму, проникая дальше, увлажняя кожу. Прости Дэйв, что не была рядом, как ты. На этот раз я постараюсь быть лучше. Поднимаюсь в свою комнату, оставляя все свои силы за ее пределами. Измотана. Еле переодеваюсь в пижаму с облачком и радугами. Нет сил даже на то, чтобы сложить нормально вещи. Закрываю дверь, даже не смотря на комнату парня в окно. Не думаю об этом. Сон. Все, что мне нужно в пол третьего ночи.***
Длинное зеркало в углу. В отражении девушка с почерневшими от размазанной туши глазами, «неживыми» прядями, свисающими клоками, и изнуренным взглядом. Молча отвечаю взглядом самой себе, и почему-то становится тошно. Прислушиваюсь к внутренним инстинктам, пытаюсь достучаться до внутренней себя. Дыхание замедленное, разбитое, словно воздух поступает комками, а легкие не могут нормально его фильтровать. Слежу за пульсом, прижимая пальцы к запястью. Слишком крепко. Кожа краснеет и болит. Я не доктор, но пульс вроде в норме. Хотя бы это хорошо. Сегодня на небе наконец появилось солнце, правда температура нисколько не повысилась, выходить без куртки могут только самые отважные или чокнутые. Я видимо вхожу в их число, потому что собираюсь дойти до ближайшего магазина только в толстовке. Мою куртку забрала мама, объяснив это тем, что она уже старая и нужно приобрести другую. Не понимаю этого ее рвения, ведь осень почти закончилась и мне вряд ли понадобится новая. Скорее уж я соглашусь на пуховик, хотя никогда их и не любила. Это место вынуждает. Его вечный холод проник в меня, и теперь я чувствую, как начинаю твердеть. Меня сковывает холодным омутом, туманом безразличия и спокойного наблюдения. Я словно переместилась в тело зрителя, который смотрит не самый удачный триллер. Это все, что я вижу в этом зеркале. Нет никакой Анны, ни странных существ и голосов сейчас. Я только смотрю на себя и не верю, что это действительно та Хлоя, которая приехала сюда. Нет, совсем не та. Теперь я такая же серая и пустая, как и жители этого города. Окончательно пленник собственных кошмаров. Надавливаю сильнее на запястье, принося некую боль. Смотрю внимательно на то, как изменяются мои глаза. Они такие… обычные. Как всегда отливают синевой, но в основном серо-зеленые. Раньше я любила смотреть в глаза людям, искать ответные эмоции, изучать их через зрительный контакт. Сейчас мне совсем этого не хочется делать. И все же упорно смотрю на «зеркальную» себя, все больше давя на руку. Ничего. Никаких изменений во взгляде, ни всплеска чувств, ни изменения цвета, ни расширения зрачка. Только слезы скопились в уголках глаз от причиняемой боли. Мне нужно, чтобы я что-то почувствовала. В этом ведь и есть вся я… Стив часто раньше шутил, что я, как клоун. На лице либо отчаянная печаль, либо невыносимая радость. — Ты не умеешь скрывать себя. — говорил мне он. Я знала, что ему это нравилось. Корчусь от давления, не выпуская ногтя из мягкой кожи. Где ты? Куда ты подевалась, Грейс Морец? Мне нужна твоя сила, твоя жизнерадостность. Мычу, капли слез падают на пол. Сжимаю зубы. Сейчас шесть утра. Я поспала четыре часа, встала без будильника. Сейчас шесть утра, и я не готова к новому дню. Сейчас подобие рассвета, солнце наконец решило посетить нас, а я стою лицом к зеркалу и причиняю сама себе боль. Сейчас я не та Хлоя Грейс Морец, которая могла бы смело встать на встречу урагану и посмеяться над его силой.***
Дэйв открывает дверь своей комнаты, заглядывая внутрь. Никого нет. Словно кто-то должен был быть. Франко подходит к своему столу, садится на стул. Он понимает, что здесь что-то изменилось, правда не видит, что именно. Не может сконцентрироваться на собственных мыслях, в ушах ужасный шум. Вода. С того самого момента, как он очнулся, ничего не чувствует, кроме как плеск волн. Во рту хрустит несуществующий песок, а грязно-прозрачная пелена застилает глаза. Озирается. Не чувствует себя в безопасности. Руки трясутся, плечи дрожат. Дэйв боится темноты. Отныне она его враг, как и человек в соседнем доме.***
С трудом распахиваю веки, которые болят. На пороге моей комнаты стоит мама, скрестив руки на груди. Не могу пошевелится, наслаждаясь мягкостью и теплотой постели. Мне удалось уснуть через час, но чувствовать себя лучше я не стала. — Хлоя, не могла бы ты сходить в магазин? — говорит почти без вопросительной интонации. — Нам нужна свежая индейка для дня благодарения. Я оставлю список мелочей на столе. Моргаю. Неужели даже сейчас мне не удастся нормально полежать? Я хотела лишь провести этот день лежа в кровати. Это так много? — А как же Саманта? — терплю боль в челюсти, вспоминая про женщину. Кажется, сестра мистера Франко должна была прийти сегодня с уборкой. — Она сегодня не зайдет. А у нас важная деловая встреча. Так что до вечера не жди. — Хорошо. — шепчу, но мама уже выходит, довольно кивая. Зарываюсь носом в подушку, ощущая легкий запах порошка. Сегодня следует закинуть вещи в машинку. Школа дала нам пару дней выходных в честь дня благодарения. Нужно запастись энергией в это время. Надеюсь, у меня это выйдет. Выхожу, напяливая синюю кофту, которую тогда купил мне парень. Зря я ее надела. Эта вещь напрямую говорит мне о том человеке, о котором я сейчас стараюсь не думать. Трудно игнорировать собственные мысли. Поправляю свитер под ней, замечая в темном коридоре первого этажа Дэйва. Он с вниманием смотрит на настенные часы, словно не поймет, какой сейчас час. Подхожу ближе, стараясь не шуметь. — Хэй, если захочешь поговорить, я буду у себя как только приду из магазина. — медлю. Мама и Говард уехали так что… — Не хочешь пойти со мной? Франко отрицательно мотает головой, даже не повернув ее. Его губы дрожат в полу-шепоте. Не могу разобрать четких слов, соединения букв. Чувство вины начинает снова колоть желудок. Поворачиваюсь спиной, идя к двери. Я снова ухожу. Тогда, когда вчера кричала про себя «прости», сейчас закрываю входную дверь. Дэйв Франко, с ним что-то не так, а я снова оставляю его одного. Улица встречает прохладой и солнцем, что не может не радовать. Вот только щурюсь, понимая, что идти мне довольно далеко. Думаю, отправлюсь в ближайший супермаркет, а возвращусь только к ночи. Наверно большинство богатых жильцов данного района настояли, чтобы магазины остались за пределами их пространства, дабы не надоедать им. Всю дорогу провожу в компании музыки, которая неплохо бодрит, даже заставляет пританцовывать. Улыбаюсь, размахивая руками и криво выполняя движения, которые видела иногда в клипах. — Лучше тебе так не двигаться. — даже сквозь наушники могу услышать голос парня. Снимаю их, с радостью приветствуя знакомого. — Это еще почему? — Ты заставляешь мужские черствые сердца биться быстрее. — ухмыляется парень. Его симпатичная мордашка начинает меня потихоньку и бесить, и заводить. Признаюсь, я рада видеть его. — Оу, ну тогда придется оставить вас такими же твердолобыми и непоколебимыми. Не знаю. Сейчас Коди — это, наверно, единственный человек, с кем мне легко говорить, кроме Ким, конечно. Мы видимся не так часто, поэтому не ссоримся, но особо и не обижаемся за отсутствие. — Куда направляешься? — улыбка, улыбка и еще улыбка. Она не сползает с твоего лица. Боже, Кристиан, хватит. — В магазин. Завтра день благодарения, нужно купить продукты. Коди берет весь список, затем пораженно смотрит на меня. Приподнимаю брови. — Что? — И ты собиралась тащить все это одна? До своего дома? Твои родители совсем с ума сошли, если им не жалко так тебя гонять. — Да нет. — пожимаю плечами, будто меня это не задело. — Они просто очень заняты. Их можно понять. — Что же, тогда я тебя точно в беде не оставлю. Пошли за твоей индейкой.***
Весь этот день О’Брайен провел дома, в своей комнате. Сахарок, конечно, был не доволен, но делать ему было нечего, только недобро поглядывать на парня и лакать молоко. Дилан перелистывает страницу книги, которую начал утром и потерял счет времени. Чтение успокаивает, помогает сконцентрироваться. И все же парень иногда отвлекается на постоянные, живущие по соседству шорохи. Один раз ему показалось, что в коридоре проскальзывал мальчик. Но больше ничего не произошло. Страница за страницей, слово за словом. Делает перерыв, потягиваясь и решая накормить кота. Тот в общем-то не против. Дилан кидает в миску нарезанное мясо, которое потрудился купить. Кот с аппетитом уплетает угощение, все равно не забывая предостерегающе шикать на О’Брайена. Вообще-то, он вполне нравится парню, даже его скверный характер стал изюминкой в их общении. Хлоя говорила, что он любит гулять, но пока что это не особо заметно. Сахарок скорее спит на кровати парня, чем вылезает на холод. Дилан подходит к окну, пару секунд выглядывая на улицу. Смотрит на стоящий календарь на столе, недовольно морщась. День благодарения. Самый прекрасный праздник в году. Еще большую недоуменность вызывает девушка, идущая вместе с парнем к соседнему дому. Морец завороженно слушает болтовню знакомого человека, но Дилан не может вспомнить, где он его видел. Только его ужимка помогает сознанию воспроизвести фрагмент перед вызовом к директору. Да, кажется его зовут Коди Кристиан. Шатен задумчиво следит за тем, как они прощаются и Хлоя вносит пакеты в дом. Отходит от окна.***
— Я люблю день благодарения. Этот праздник всегда уважали в нашей семье. Скорее всего я проведу его с бабушкой. Кладет в корзину салат, читает список. Хлоя поправляет толстую индейку и искоса смотрит на Коди. Всегда такой спокойный. Выкладываю продукты на стол, начиная складывать их в холодильник. Теперь точно хватит на несколько дней. Не знаю, как притащила бы все это без Коди. — Ты обещал меня сводить в то тематическое кафе еще раз, помнишь? — Конечно. — кивает парень. Он почесывает свои светлые волосы, поправляя любимую кофту. Такое ощущение, что вовсе не снимает ее. — Тебе понравилось? — Да. Поднимаюсь на второй этаж, заглядывая в комнату Дэйва. Дверь раскрыта, но Франко мирно спит, так что оставляю его. — Где ты был на Осеннем балу? Я тебя не видела. — Отдыхал с друзьями. Не посещаю подобного рода мероприятия. Скука. Окно распахнуто, видимо забыла закрыть утром, и теперь вся комната напоминает морозилку. Подбегаю и хватаю раму, чтобы быстрее согреться, но то, что вижу останавливает меня. На плоской крыше соседнего дома разгуливает парень. О’Брайен, кто же еще. Теперь мое желание захлопнуть окно усиливается в разы. Мне неловко видеть его, думать о нем. Мое щеки воспламеняются. До сих пор не могу разобраться в той фигне, что воцарилось внутри, когда… мы целовались. Мы ведь целовались вчера, да? О Господи. Учитывая мое неверие в него, я слишком часто привношу это слово в своем мысленном монологе. Парень замечает меня прежде, чем я успеваю закрыть окно. Молчит, подходя ближе. — Хочешь залезть? Выдыхаю, вопросительно смотря на него. Он такой невозмутимый. Словно ничего и не произошло между нами. Может, мне тоже следует себя так вести? Как раньше. Подаю ему руку. Вторую. Он сильным рывком затягивает меня на крышу. Смотрю в сторону, все еще не понимая, как себя вести. Парень отходит вбок, приближаясь к краю крыши. Это немного пугает, особенно когда я понимаю, что он не собирается останавливаться. Замираю. — Что ты делаешь? Шатен оборачивается, и по телу сразу разносятся множество электрических импульсов. Мне так приятно, когда я на него смотрю? Когда я перестала игнорировать его? То, что происходит внутри меня, не понимаю, что это. — Успокойся. — садится на выступ, опуская ноги вниз. Иду к нему, а в душе все молит о том, чтобы я остановилась. Чтобы сошла с этой крыши, оказалась где-нибудь в другом месте, подальше. Но я сажусь рядом, не касаюсь парня. С опаской свешиваю свои ноги вниз, смотря на землю, которая не так уж и близко к нам. Дилан тоже смотрит вниз. Должна признать, меня переполняет удивительное чувство. Думаю, в такие минуты каждый человек задумывается:« А что если спрыгнуть?» Считаю, это нормально. Банальный интерес, желание попробовать то, что ты никогда не испытывал. Этот прыжок — твое повседневное состояние. Ты живешь в ожидании чего-то, что якобы должно произойти. Что-то грандиозное, дарующее неповторимые ощущения. Но время идет, и ты понимаешь, что ничего необычного в твоей жизни не происходит. Ты все так же ходишь в школу, пытаешься наладить учебу, смотришь на подколы одноклассников и живешь мечтой о выпуске. Не рискуешь, не пытаешься, сидишь на выступе, предпочитая жизнь безумству. Прыжок остается несбыточной мечтой, иллюзией, пока ты и вовсе не отходишь от края. Сейчас мой прыжок — это Дилан. Мой край — это расстояние, разделяющие нас, а моя повседневность — желтый дом, который упирается нам в лицо. — Спорим, ты не видела такие закаты в своем Малибу. — Я жила в Калифорнии, и там были более красивые закаты. Солнце лениво садится за горизонт, оставляя серо-оранжевые подтеки. Облака комками прилипают к нему, столпившись около линии, разделяющей землю и небо. — Как собираешься провести завтрашний день? Пожимает плечами. — Я не праздную день благодарения. Понимаю, о чем он. Если бы у меня тоже не было родственников, я бы даже не хотела слышать о каком-то там семейном празднике. — Ты будешь весь день дома? Чем ты вообще занимаешься там? — неестественный смешок. — А что может делать взрослый парень один дома? — Дилан играет бровями. Морщу нос, пихая его. — Ты отвратителен. Довольно улыбается на это, следя за солнечным светом. — Не думал, что заведу дружбу с девушкой в пижаме. Кажется, там была радуга… — Решил устроить вечер воспоминаний и подшучивать надо мной? — Неплохое занятие. — возвожу глаза к небу. — Заметь, это ты сказала, не я. — Хорошо. Тогда припомни то, как тебе пришлось ехать в гробовом молчании в нашем прекрасном школьном автобусе. — ехидно подмечаю. — Я думала, ты резко стал немым. — Оу, я тоже, когда ты вся пунцовая пошла к директору с позором в первую же неделю с урока биологии. — Это из-за того, что ты тыкал меня ручкой. — возмущенно щурюсь. — Какая обиженная, небось мамочке позвонила, чтобы та скорее забрала тебя из этой ужасной школы. — А вот и нет. — цежу. — Моя мать сразу бы примчалась и стала снова рассуждать на тему моего ужасного поведения и будущего. О’Брайен затихает, а я понимаю, что этого говорить не следовало. Сболтнула лишнего. Нагрузила своими демонами. Черт. — Все плохо? У вас с ней? — тихо спрашивает, словно думает, что кто-то услышит. Не хочу об этом говорить. Это всегда трудно. Честно говоря, я это ни с кем и не обсуждала. Считаю, это нечестно. Все проблемы семьи должны оставаться в семье. Я не верю, что когда откроюсь кому-то, то наступит облегчение. Эта тяжесть никуда не исчезнет, груз прошлого не испарится, ведь по сути нам свою жизнь не переписать. А другой человек может узнать твою слабость и с легкостью предать. За все это время Стив мне ни разу не писал, а ведь у нас были крепкие, долгие отношения. Я старалась об этом не думать, но ведь это показатель. Может, он слишком сильно скучает и ему проще забыть меня, а может он просто выкинул меня из памяти, вовсе не сожалея. Что, если Дилан такой же? Я же должна буду уехать, а он останется здесь и тоже забудет меня. — Мы просто не понимаем друг друга. — слишком грустно вздыхаю. Голос выдает мою печаль, ведь да, я никогда не чувствовала что мама действительно старается понять меня. Психологи говорят, что между родителем и ребенком должна быть такая связь, доверие, однако после всего того, что она сделала… Комната. Стены. И больше ничего. Когда Хлоя стала более взрослой, мама решила, что ей больше ничего не нужно. Она купила ей одежду побольше, но выпускала из комнаты только раз в неделю. — Ты здесь в безопасности от внешнего мира. Далеко от злых мужчин. — Мамочка. — ребенок с большими глазками смотрит на вялую женщину, которая еле держится на ногах от алкоголя. — Прошу, побудь подольше. Мне так тебя не хватает. — Ты должна быть сильной, — икает. — Ты должна справляться в одиночку. Хлопок. Дверь. И Хлоя снова в темноте. Поджимаю губы, стараясь скрыть то, как они дрожат. В нос ударяет холодный поток ветра, вызывая насморк. — У тебя хотя бы она есть. — бормочет парень. — Мам, а скоро я пойду в школу? Мать ходит по комнате, не смотря на ребенка, который сидит на грязном полу, поглядывая на нее с надеждой. — Там так здорово: другие дети, бумага, на которой можно порисовать… — Там нет ничего интересного, Хлоя. — монотонно говорит женщина. Светло-зеленые глаза потухшие, русые волосы торчат клочьями. — Они будут косо смотреть на тебя, а потом скажут, что ты дура и даже не подойдут. Учителя будут заставлять сидеть на одном месте по шесть часов, а в туалет будешь ходить по расписанию. Потом, если повезет, будешь официанткой… Девочка хлопает ресницами, жалобно смотря на нее. Глаза начинают слезится, руки замерзают, поэтому тру их об ткань свитера. — Хлоя, все в порядке? — Зачем ты взяла булочку у той девочки? — кричит женщина, таща за шкирку Хлою в комнату. — Мама, пожалуйста. — Морец заливается слезами, пытаясь отодвинуть руку матери от больных, худых плеч. Волосы запутываются в дверном проеме, что приводит к выдиранию клока. — Пожалуйста. — повторяет. — Я так давно не кушала. Она всего лишь хотела подружиться и угостить меня. Злой подзатыльник. Девочка ойкает, падая на пол своей комнаты. — Я говорила тебе, что люди злые. Она не хотела с тобой дружить, а использовала в своих целях. — начинает носится, как безумная. Девочка задыхается от пыли и слез, смотря на маму. — Не-е-ет. Она бы заставила тебя доверится ей, затем бы предала и бросила, как хлам. Всхлипы. Трет ладошкой лицо, отчего оно постоянно грязное. Смотрит на мать, сейчас такую похожую на раненное животное. Ей сделали больно, но ребенок не понимает причины такой агрессии и одновременного безразличия. Она смотрит на нее, боится, трясется. — Хлам. — повторяет. — Ты и есть хлам. Сердце разбивается на миллионы осколков, продолжая крошится каждый день. Хлоя остаток прошлого. Вещь, нежелательная для восприятия. Груз. — Мам… — шепчет. Удар в правую щеку. Боль мигом растекается по лицу, а девочка отворачивается, пытаясь всхлипывать тише. Не понимает и ненавидит. И снова боль, хлопок двери и темнота. Не замечаю, как приоткрываю рот, чтобы дышать стало легче. Я давно не терплю побоев от матери, давно она ко мне не безразлична, но… тяжесть в груди со временем никуда не исчезла. Она пыталась внушить мне, ребенку, что я никому ненужное дерьмо, которое проживет остаток своих дней в дыре. У нее получилось. Я боюсь доверять людям, я боюсь быть ненужной, обузой. Но больше всего я боюсь людей. Нельзя иметь в жизни человека рядом и существовать с ним так, чтобы он тебе ни разу не причинил боль. Ведь либо источник твоей мигрени рядом, либо твоя мигрень — это его отсутствие. Не замечаю, как слезы текут из глаз. Не рыдаю, ни хнычу, они просто идут сами собой, словно переполнили чашу. Дилан пару секунд смотрит на меня, а мне становится неловко, ведь я сама виновата, сама начала тему и навела себя на эти мысли. У него достаточно проблем, у меня тоже они в наличии. Это нормально. Каждый человек имеет проблемы. Руки обнимают мое тело в районе плеч. Моргаю, стряхивая слезы смотря на Дилана. Он серьезно смотрит в ответ, практически не двигаясь. Замираем. Мои руки постепенно сами начинают тянуться к нему, обхватывая за спину. Он тихо поглаживает мой свитер, пока вдыхаю аромат его кожи. Внутри все горит от бессилия и отчаяния. Как бы я хотела изменить свое детство. Чтобы было время побегать за воздушным змеем, покопаться в песке с другими детьми, чтобы мама и папа смотрели на меня и улыбались. Сильнее прижимаюсь к парню, не в силах остановить слезы. Чтобы не случилось, самую сильную боль всегда приносит человек.