Его слова, словно ветер, прошли сквозь нее и не оставили ни следа.
Хлоя открывает глаза и оказывается в уже привычном ей пространстве. Она видит только туман и дым, зависнув в воздухе, немного болтая ногами. Внутренний страх вновь говорит, что она обречена плутать здесь вечность, однако совсем близко замечает огонек. Скорее даже блик от блестящего предмета. Хочет двинуться к нему, но это место особенное и здесь не ей решать, куда и как идти. Как будто по щелчку Морец оказывается прямо около большой стеклянной вазы, украшающей небольшую комнату. Туман остался позади нее, так что комната выглядит неполноценной, разрезанной. Она призрачная, так же как и все предметы в ней. Хлоя замечает мягкие игрушки, странные, старые куклы. Они разбросаны по полу, у некоторых мало волос. — Они были слишком красивыми, — раздается тихий голосок позади. Хлоя оборачивается, уставившись на девочку, которая печально смотрит на свои игрушки. — Поэтому я их выдрала, — продолжает Анна, поднимая взгляд. — Как хотела и обрезать их тебе в первую нашу встречу. Морец хмурится, решая пока просто не вмешиваться в ее монолог. Но девочка больше ничего не говорит, направляясь к девушке. Когда мимо нее скользит силуэт, по телу Хлои проходит табун мурашек. Анна подлетает к своим игрушкам, начиная медленно водить руками, собирая их. Она не выглядит агрессивной. — Мои волосы вечно были запутанными, — продолжает она, пристально всматриваясь в лицо фарфоровой куколки, затем отбрасывая ее. — Моя мама долго чистила расческу, когда заплетала меня по утрам. Она не любила это дело, говорила, что мои волосы совсем грязные, и мыла их какой-то гадостью. Хлоя невольно посмотрела на ее черную шевелюру. И верно, волосы выглядели совсем сухими и нездоровыми. Она отдаленно смогла вспомнить с уроков истории, что во время того, как Анна была ребенком, в состав шампуня входила кислота. — Но затем Эмерсон привез что-то из-за границы, — девочка внезапно повеселела. — И тогда они стали мягкими и нежными, а я смогла делать разные прически. — Эмерсон — это твой муж? — уточнила Хлоя. — Да, — выдохнула Анна, поправляя платье на кукле. — Он нашел меня после того, как выпустил из психиатрической больницы. — Почему тебя туда сослали? Внезапно комната поплыла, становясь нечеткой и кривой. Скорее всего, состояние всего окружающего здесь зависело от состояния девочки. Хлоя была удивлена, что Анна так откровенно отвечает на ее вопросы, но она не знала, хорошо это или нет. — Мама меня бросила, — наконец выдавила она. Ее голос дрогнул, но затем стал холоднее стали. — Эмерсон сказал, что я чем-то болела, а она не хотела обременять себя этим. Хлоя почувствовала секундную жалость, которую затем перекрыла сцена того, как Анна надвигается на нее с острыми ножницами. — Я была там около двадцати лет, — сухо продолжала девочка. — За это время успела разразиться новая эпидемия. Это была дифтерия. От нее не было лекарства. Людей просто закапывали заживо, отлавливая, как собак, лишь бы другие не заразились. Конечно, это не бубонная чума, но весь этот город тогда почти вымер. Другие же переехали, разнося заразу дальше. — Но как ты справилась? Если Эмерсона не было рядом, а ты была двадцать лет за решеткой… — Хлоя вспомнила слова девушки, историю, что рассказали ей с Диланом тогда, у Виктории. — Я оказалась сильнее, чем они предполагали, — довольно оскалился ребенок. Хлоя не видела в ней ничего детского, хотя перед ней сидела на вид простая девочка лет десяти. Нет, Анна уже жила и прожила долгую жизнь, полную крови и убийств. — Я ела их, — совсем просто заявила она. — Мне бы не дали еду, денег нет, а вокруг разгуливает болезнь. Я нашла в себе силы и вцепилась тому мужчине в руку… Остальное слушать Хлое вовсе не хотелось, поэтому она ее перебила. — А потом тебя все же нашел Эмерсон? — Да. Он смог защитить меня, научил разговаривать, общаться на плохом языке. Все думали, у меня акцент. Они считали это крайне милым, — девочка усмехнулась. — Но ты… перестала убивать? — Я просто питалась, Хлоя, — рассерженно сверкнув глазами выпалила она. — Это законы выживания. Если бы не погибли они — погибла бы я. А кто знает, может, потом они бы заразились дифтерией и все равно бы сдохли! Хлоя вздрогнула. Голос Анны заполнил все вокруг, неимоверно повысившись. Ей не хотелось больше оставаться с ней наедине или же задавать вопросы, у любого человека бы проснулось желание побыстрей очнуться в своей кровати. Скрипнув зубами, Хлоя пошла до конца. — Но что случилось потом? Как ты… — она подбирала нужные слова. — Попала в это место? — Ты и сама уже должна была узнать, — казалось, что Анне все равно и на этот разговор, и на девушку, и на все вообще. — Разве нет? Или моя прекрасная дочь тебе все не разболтала? Вики всегда была не такая как я, — она погрузилась в воспоминания. — Скорее в моего мужа. У нее было поразительно доброе сердце. Но вот ее сын… — запнулась. Хлоя насторожилась. Что она не договорила? Возможно, что-то связанное с внуком Анны поможет им в этом деле? Нужно лишь аккуратно задать нужные вопросы и тогда они смогут получить ответы. Не ехать же снова к Виктории. Тем более они с Диланом обещали больше никогда не появляться у порога того дома. Помошница Виктории вовсе не будет рада их видеть. Только сейчас Хлоя поняла, как сильно сглупила, не задав тогда вопросы о наследниках Анны. — У тебя были внуки? — Да, но никто не выжил, — печально свесила голову девочка. — Впрочем, они все не подавали особых надежд, — ее глаза снова сверкнули необычным блеском. — Но ты же сказала… — Хлоя попыталась спросить про сына Виктории, внука Анны, которого она ранее вскользь упомянула, но ее перебили. — Тебе пора, — крикнула девочка и все тут же поплыло. Хлою выкинуло из сна.***
— Хэй, О’Брайен, что-то ты долго тут стоишь. Ненужные комментарии прорезаются в голову. Слова кажутся удивительным, правильным дополнением к картине, которую наблюдает парень. Он стоит на морозе, на плоской крыше магазина, где навалило много снега, а из некоторых мест неприлично воняет. Дилану впервые хочется закурить. Он никогда не думал начинать, так как это было для него непозволительной роскошью. Благо, родительскими деньгами его тетя оплачивала дом, но все остальное висело на нем. С другой стороны, гробить и так нетвердое здоровье парню не прельщало. Он облокотился локтями на небольшой выступ. Смотрит, как солнце медленно восходит на востоке. Точнее, оно еще не поднялось, только окрасило небо в оранжевые оттенки. Дилан выдыхает, пар изо рта взлетает вверх. Сегодня похолодало. С этого ракурса ему хорошо виден город, с относительно высокими домами в центре. Он опускает взгляд вниз, на снег. Ботинки оставили грязные следы на безупречной белизне. Дилан рассматривает их, задумавшись, но вовсе без мыслей. Его берет некий транс. — У тебя больше дел нет? — беззастенчиво прерывает его действия голос. — Мы можем с легкостью найти занятие, если ты понимаешь, о чем я. Дилан фыркнул. Он дотрагивается пальцами до холодного снега, беря его в ладонь. Сжимает. В тело впиваются жгучие огоньки, которые пробираются все дальше, в кожу. В тебя. О’Брайен продолжает смотреть на утренний пейзаж вместе с невидимым наставником. Про себя он, конечно, его так не называет. Он убийца его матери, убийца людей, и даже нет сомнений, что он связан с Анной. Каким-то образом он проникает в его голову, копаясь в ней, но Дилан-то знает, что у него есть своя оболочка. Либо он не всегда силен, чтобы ее показывать, либо просто не хочет. Удары от его «тренировок» ноют глубоко внутри у парня. Из-за него Дилан чувствует себя не так. Он понимает, что он тот, что влезает в его сознание, не давая жить нормальной жизнью. — Что тебе от меня нужно? — спрашивает парень. Снег в руке почти растаял, принося теперь лишь свой естественный холод. — Конкретно от тебя мало чего, — признается голос. — Хотя, свою работу ты выполняешь неплохо. Дилан напрягается. Теперь ему холодно не от того, что у него в руке снег. Он анализирует, пытается понять и опровергнуть. Его тело подчиняется только ему, его мозг — центр со всеми воспоминаниями и чувствами. Только вот он ли это. — Как давно ты не слышал стены, Дилан? — неожиданно серьезно, с ноткой угрозы спрашивает. Вопрос показался бы странным, если бы это не был О’Брайен. Он сжимает другой кулак. Его присутствие начинает учащаться. Что если это выйдет из-под контроля? Что если уже что-то произошло? — Как давно ты не видел ее? — продолжает собеседник, морально давя на ключевые зоны, открывая и ковыряясь в ранах. — Как давно не кричал во сне, просыпаясь в холодном поту? Багровых и оранжевых оттенков на небе становится больше. Если он не поторопиться, то они с Хлоей могут опоздать в школу. Однако парень не делает ни шагу. В глазах читается смесь страха и ожидания. Он молчит. — Несколько месяцев назад? Может, два, может, три? Не слишком ли много закономерностей. Где-то тогда приехала Хлоя. И примерно тогда начались первые убийства, не считая твоей матери. — Мы с этим связаны, — подтвердил Дилан. От своих слов ему становится нехорошо. Ему трудно даются последние слова, но он должен попытаться получить ответ. — Скажи, это мы виноваты во всем этом? Тишина. Он должен узнать самое главное. Иначе, какого черта, жить эту проклятую жизнь, гоняясь за собственной тенью? Подвергать опасности Хлою, окружающих. Этот вопрос становится все важнее в голове парня. Его отголоски начинают звучать у него в ушах. Он терпит. Сжимает кулак. — Ответь мне! — кричит, спугивая птиц с ближайшего угла крыши. Но противный голос молчит, а Дилан чувствует его неслышимые смешки. Он на подсознательном уровне рыщет внутри себя в поисках подтверждения. Хоть что-нибудь. Но произносить такие вещи страшно, ведь они меняют тебя, заставляя подстраиваться под новую, открывшуюся жестокую реальность. Человеку свойственно задавать вопросы, но он мучается, не получив на них ответы. Хлоя и Дилан не получают ответы уже очень долго. — Блядь, — тише произносит парень. — Нет, нет. Просто ответь, — пинает снег ногой, жмуря глаза. Голос не появляется, но он чувствует его присутствие, искренне ненавидя это. Бездействие. Неизвестность. Беспомощность. Серые тучи скапливаются на линии горизонта. В некоторых домах начинает загораться свет. Дилан уже должен спускаться вниз, но он не помнит этого. Поэтому не замечает, как девушка, накинувшая сверху плед, поднимается к нему по кривой лестнице. На ее губах легкий налет холода, лицо разрумянилось. Она смотрит на него странным взглядом, пока парень пинает в злости снег и бьет кулаками в край крыши. — Ответь… — кричит. Девушка озадачена. Она смотрит на него, решая прекратить это. — Дилан? Он в ту же секунду оборачивается, вцепившись в нее глазами. У него тяжело поднимается грудь, глаза затуманены. — Что ты делаешь? Эти слова такие простые, но от них ему уже хочется бежать. Скрыться без оглядки. Он сглатывает скопившуюся воду, выравнивая дыхание. Небо почти проявило свой голубой цвет, что говорит о том, что они наверняка опаздывают на первый урок. Парень разжимает сцепленные пальцы. С одной из рук капает вода — расстаянный снег. Они летят вниз, ударяясь об истоптанную поверхность. — Нам нужно идти, — говорит О’Брайен. Он смог принять свою фирменную невозмутимость, но в данный момент это только раздражает Морец. — Что-то произошло? — она пытается задать новые вопросы, но парень быстро проходит мимо, спускаясь по лестнице. Она стоит наверху маленького здания, смотря на появившейся край солнца. — Прекрасно, — шипит Морец, кутаясь в плед и спускаясь за ним. Утро взяло свое начало в тихом городе, в котором, впрочем, происходят совсем не тихие события.***
В синюю кружку с плеском льется горячая вода. Тут же дивный аромат кофе заполняет обширную кухню, заставляя девушку сладко улыбнуться. Она с просонья кладет слишком много сахара, но пока не берется за сам напиток. Из-за угла в одном полотенце появляется Джастин. — Надеюсь, ты припасла для меня еще одну чашечку? — парень подходит к ней, притягивая за талию. Эшли улыбается, беря со стола кружку побольше и протягивая парню. — Сегодня потрясающее утро, — шепчет она. — Я так хорошо выспалась. Впервые за несколько месяцев. Джастин согласна гудит, отпивая кофе. — Но все же нам придется прервать наше занятие и отправиться в школу. — Я посмотрю, как там Ким, а потом сразу же спущусь к тебе, — она легонько чмокает его в щеку, поднимаясь наверх. — Не забудь одеться. Девушка ненадолго забегает в ванную на втором этаже, поправляя макияж и укладывая волосы. Она смотрит на себя, улыбается. Ей не совсем хочется идти к сестре, но только бы идиот не заметил, что с ней что-то не так. Эшли не совсем признает, но она скучает по веселью и организованности Ким. Она часто занималась важными вопросами в школе, все всегда успевала, но при этом была такой растяпой, что приводила этим Эшли в умиление. Она цокает каблучками, следуя по коридору. За ее дверью стоит гробовая тишина, Эшли не слышит ни собираний сестры, ни музыки, которую она обычно включает по утрам, чтобы размяться. С сомнением, старшая Райт подносит кулак к поверхности двери. Стук. — Ким? Ты встала? В ответ тишина. Эшли еще больше озадачена. Она не хочет, чтобы сестра испортила себе успеваемость, а потом это дойдет и до родителей. Ничем хорошим это не светит. — Ким, с тобой все в порядке? — она ждет хоть какой-то реакции. Когда это начинает затягиваться, Эшли сжимает ручку, начиная дергать ее туда-сюда. Заперто. — Ким?! Возможно она уже ушла в школу. Собралась пораньше и ускользнула. Но Эшли проснулась полчаса назад, она не могла не заметить ее. Девушка еще какое-то время стоит под дверью. Наконец, она добивается желаемого результата. — Я скоро сама приеду. Уходи. Ее резкий, сухой тон оскорбляет Эшли, так что приняв то, что сестра не настроена на разговор, она уходит. Через какое-то время дверь медленно открывается, оттуда выглядывает обеспокоенное лицо Ким.***
Автобус приехал как раз кстати. Мы бегом залетаем в него, садясь вместе. Он долгое время молчит, как и я, спокойствие нарушает только визг колес. Я упорно разглядываю свои пальцы, крутя и запутывая их друг с другом. Он просто смотрит в окно. Мне не нравится это. Чертовски глупо то, что при первой же непонятной стычке мы игнорируем все. Я не хочу этого, ведь это неправильно. Но я не знаю, как начать разговор, привести его в нужное русло, и меня обижает то, что он даже не старается. На его лице нет эмоций, словно ничего не случилось. Я знаю, всегда знала, что он что-то скрывает от меня. Даже не считая личные вещи и моменты, Дилан оставался закрытым. Теперь то неприятное, вязкое чувство того, что мы все-таки чужие люди, не оставляет меня ни на минуту. Поэтому вдыхаю морозный воздух, посмотрев на парня. — Когда я была маленькой, я кое-чего боялась. Многие в детстве чего-то испугались, сохранив это потом на всю жизнь. Все, что закладывается в нас тогда, показывается и потом, — я говорю слегка хрипло, но ровно, будто отчитываюсь за какой-нибудь реферат по истории. — В последние годы я думала об этом. Об одиночестве. Дилан краем глаза посмотрел на меня. — Ты знаешь о моем детстве. Немного, но кое-что знаешь. И это не то, что я хочу сказать тебе сейчас, — не смотрю на него, пялясь на заднее сидение автобуса. — Я часто думала тогда, что мой мир ограничен четырьмя стенами. И скорее всего, так оно и останется. У меня не было поддержки, любви, внимания, Дилан, но я верила, что всему должен прийти конец. Каждый день я теряла веру в людей, потому что не видела в них отдачи на те желания и мольбу, что у меня тогда были. Но мир не так однобок, поэтому сейчас я понимаю, что это было абсолютно нормально. Дети хотят любить все самое красивое, они должны получать заботу, внимание, любовь родителей. И нет вины тех, кто отвергал меня, избегал или просто уходил, задрав нос. Если бы я росла, как они, я бы, скорее всего, поступила бы так же, мы этого не знаем. Говорю и говорю, сосредотачиваясь на домах, лишь бы не пропустить ту тупую, ноющую грусть, так рвущуюся наружу. — Даже будучи ребенком, я мечтала о любви, хотя не особо понимала, что это такое. Но когда я начала взрослеть, когда все стало налаживаться, то моими собеседниками стали книги. А потом я ходила среди настоящих, живых людей и понимала, насколько я счастлива только из-за этого. А они по-прежнему не особо меня замечали, разговаривая о чем-то своем. Иногда все вокруг них становилось таким прекрасным и удивительным, что я завидовала так сильно, словно понимала: у меня никогда этого не будет. Я боялась, что вся моя жизнь пройдет без радостного и волшебного слова «любовь», ведь так случается. Самое ужасное, Дилан, когда ты хочешь и ты любишь, но в ответ тебе постоянно лишь затишье. Ты можешь скакать из отношений в отношения, можешь сидеть дома и ждать своего счастья, но бывают случаи, когда любви просто нет. И самое страшное, чего я боялась в своем детстве, а затем и несколько лет, — это услышать тишину. Прожить жизнь, зная, что тебе так никто и не ответил, пока ты бился кулаками в стену. Замолкаю, а по щеке скользит, совсем прозрачная, легкая слеза. Не смотрю на него, поэтому не видит, что он делает. Прячу лицо. Секундная слабость. В автобусе еще несколько человек, но вряд ли они хоть что-то слышали. Может быть и он ничего не уловил в откровении. Мне становится тяжело. Я редко говорю о тех вещах, о которых думаю, но сейчас именно это и происходит. Мимолетное движение руки, пальцы парня ловят слезинку и раздавливают ее. Все равно не поворачиваюсь к нему, чувствуя, как стыд проникает все дальше. Я лишь хочу все разрулить, сделать, как лучше, но, похоже, все только усложняю. Дилан берет мой подбородок, разворачивая лицо к себе. Его шоколадно-карамельные глаза врезаются в него бушующей грозой. Я так и вижу этот ливень из более темных крапинок и имеющегося подтекста. Жду, что он что-то скажет, а он ничего не делает. Во мне нарастает страх, словно меня одурачили. Пообещали миллион конфеток, а затем кинули под ноги фантики. Ведь только что сказанные мной слова приобретают силу. Он молчит. Я вовсе не пыталась молить у него какое-то признание. И не хочу, чтобы он так думал. Он придвигается ближе, но не на уровень моих губ. Не совсем понимаю, что он вытворяет, пока мягкие губы парня ни касаются моего лба. — Я обещаю, я попытаюсь объяснить, — тянет так тихо, что с трудом слышу его слова возле своего уха. Он немного отстраняется, наладив зрительный контакт. — Все мы боимся быть одинокими, Морец. Просто одиночество бывает обманчиво привычно нам. Я не знаю, как понимать эти слова. Воспринимать его угасающий, потупившийся взгляд. С ним что-то происходит, и от этого мне по-настоящему страшно. Ведь когда ты привязываешься к человеку, ты берешь на себя тяжелую ношу ответственности.***
— Завтра нам нужно будет заехать к Дэйву. Врачи говорят, что его скоро выпишут, — говорит Говард, пока Сэм пылесосит комнату. Она наклоняется, проверяя устройство, а мужчина в изнеможении потирает рукой голову. — Как же меня все это достало, Сэм. Пока ты бегаешь с отчетами и справками по разным конторам, подростки вытворяют невиданную херню у тебя в доме. Это было шикарное место, но меня всегда смущали эти соседи О’Брайены. Нелюдимые и скрытные, почти не идущие ни на какие контакты. Сестра кивает, продолжая уборку и предпочитая отмалчиваться. Она знает, что если настроение у него паршивое, то лучше молчать. — Кэрол мне говорила, что у Хлои имеются кое-какие трудности… в воспитании и психике, но такое я не предполагал. Да еще и кота своего притащила, — он кривится. — Она тебя сильно подвела, когда не отвезла сына в больницу. Он мог умереть, — заметила девушка. Франко потер лоб. — Мне нужно поговорить с ней. И лучше быстрее.***
Дилан и Хлоя вместе заходят в школу. До зимних праздников осталось мало времени, но это здание ничуть не преобразилось. Даже украшения, которые обычно вешают повсюду, отсутствуют. Хлоя поинтересовалась этим вопросом у старшего в класса, на что ей ответила девушка маленького роста: — Обычно подготовкой занималась Кимберли Райт, но я не видела ее в школе ни вчера, ни сегодня. Хотя Эшли говорит, сегодня она может прийти. Хлоя кивнула, отправившись на свое место. Она не знала, что у них там происходит, но поговорить кем-нибудь определенно стоит. Тем более, если Тобби все-таки решится обратиться в суд, то нужно понять сторону Ким. После первого не особо интересного урока географии Хлою подзывает учитель. — Мисс Морец, — обращается к ней старая женщина своим скрипучим голосом. Хлоя какой раз думает, не в обиду преподавательнице, что будь учитель помоложе, уроки были бы не такими скучными. — Я бы хотела вас попросить заняться праздничным плакатом к Рождеству. Я заместитель директрисы, поэтому я и назначаю тебя, — добавила она, замечая недоумение. — Он должен объединять в себе все предметы, интересы учеников, вообщем, наверно ты знаешь… — она, без особого рвения что-либо объяснять, уселась проверять домашнии работы. — Но почему я? Я даже не слишком хорошо и рисовать-то умею… — Хлоя пыталась скрыть свое расстройство в голосе, но этого она не добилась. — Потому что этим обычно занималась Ким, — ответ, который начал ее раздражать. — Но ее пока нет, так что ты у нас более-менее ответственная ученица, вот и займись этим. Хлоя хотела возмутиться, но женщина ее тут же перебила: — Мисс Морец, — начала она не особо добрым тоном. — Я тут посмотрела ваше дело и узнала интересную вещь, что вы должны были посещать школьного психолога хотя бы один раз в неделю. Но примерно месяц назад вы это прекратили. Она приподнимает складочки век в вопросительном знаке. Хлоя готова ударить себя по лбу. Она так забегалась, что совсем забыла про дурацкие сеансы. Хотя, Дилан скорее всего тоже их не посещал. — Значит, если я все сделаю, — начинает закипать она. — Школа простит мне это недоразумение? — Да. Девушка выходит из класса в плохом настроении. Вот теперь ей еще и придется заняться плакатом, хотя дел у нее, конечно, своих нет. Иногда ей просто хочется крикнуть во всю глотку: " Эй, это, вообще-то, мы тут ради вас стараемся, рискуем каждый день.» Она резко поправляет лямку сумки, сворачивая в следующий коридор, и тут же сталкивается с кем-то лбом, да так сильно, что обе девушки чуть не падают на грязный пол. — Да что сегодня за де… ? — Хлоя жмурится, потирая больное место. Она не успевает договорить, ведь потрясенно разглядывает невзрачную девушку с рыжеватыми завитками волос. — Ким?! — она настолько растеряна, что не может сразу сообразить, что сказать. Райт выглядит не очень, если сравнивать с ее повседневным видом. Обычные джинсы заправлены в черные высокие кеды. Водолазка нейтральная, серая. Но даже эти вещи не портят ее фигуру. Хлоя замечает, что Ким слегка горбится и не смотрит на нее. — Что-то случилось? — она пытается привыкнуть к такому ее виду, но в воспоминаниях тут же появляется растянутая улыбка и заводные серьги-апельсины, которые были на Ким, когда она встречала ее первый раз в новой школе. Райт издает нечленораздельный звук, но теперь уже поднимает взгляд на Хлою. Морец сразу узнает этот нездоровый блеск в глазах. От нее несет страхом. Она словно вся сама в него превратилась. — Эй, — блондинка хочет ее подбодрить. — Ты можешь рассказать мне. У всех нас порой бывают трудности. Но если об этом поговорить, то ты сможешь перенять опыт, вдруг у кого-то уже случалось что-то подобное… Ким с недоверием смотрит на нее, она похожа на маленького, дикого хорька, который скалит свои зубки, но боится предпринять что-то еще. — Ким, я знаю, о чем говорю, — пытаюсь убедить ее, что лучше все-таки поделиться своими проблемами. — Понимаю, мы не такие хорошие подруги, но если это что-то серьезное, то одна ты с этим не справишься. Если не скажешь мне, то доверься кому-то другому. Так будет легче. Она смело вскидывает голову, похоже, хочет что-то мне ответить. — Скажи мне, Морец, — она такой интонацией произносит мою фамилию, что мне становится не по себе. — Тебе стало легче? Ты же наверняка следовала своему совету. Хлоя вспоминает Дилана, то, как они поделились друг с другом, что видят нечто необычное. Ким не знает, о чем говорит, но каким-то образом попадает, куда нужно. С самого начала всего этого у нее было куча сомнений. Теперь, исходя из поведения О’Брайена, они только укрепляются. Но как можно с кем-то встречаться, не доверяя ему? — Я так и думала, — Ким обходит задумавшуюся девушку, направляясь в противоположную сторону. Хлоя поворачивается к ней, хочет позвать, но молчит. Что она может ей сказать? Она даже не знает, что у нее происходит, с чем это связано. Морец решает, что разговор о Тобби пока лучше отложить. Она поворачивается, чтобы наконец покинуть опустевший коридор, но тут ее телефон начинает вибрировать. — Да, черт. Кому я нужна посреди учебного дня, в такую рань… — роется в сумке, ища устройство. Только еще больших проблем ей не хватало. Но, видимо, этого не избежать. На экране появляется надпись " Дэйв ". — Да? — Мне нужно тебе кое-что рассказать, — выпаливает парень на противоположном конце. Он обходится без предисловий и приветствий. — Я хотела заехать после школы, — Хлоя уже устала удивляться сбитому тону и неопределенному настроению людей вокруг. Вот что, наверно, имела в виду Люси, когда обвиняла ее в скрытности и разных странностях. Пару секунд длится молчание. — Хорошо. Ты будешь одна? Хлое кажется, что и Дэйв чего-то опасается, потому что нельзя по-другому объяснить его осторожность. — А это важно? — напрямую спрашивает девушка. — Просто ответь, — можно считать, он ответил " да ". — Я буду одна, — обещает. Она кладет трубку, рвано выдыхая. Да что сегодня за утро такое?***
Он никогда не любил больницы. Разнообразные приборы, неизвестно для чего предназначенные; медработники со спокойными лицами, на которых разве что иногда проявляется напряженность; довольно сносная еда, по сравнению с той, которую давали в первой больнице, когда его только-только нашли. А еще постоянная глухость помещений. Там, где ты лежишь, отрезанный от мира, ограниченный только происходящим своей белой палаты. Пытаясь наполнить тишину, прерываемую кашлем какого-то пациента, Дэйв постоянно слушает музыку. Иногда читает. Если ему совсем скучно, то пытается разговаривать с медсестрами. — Какое симпатичное на вас платьице. Вам их выдают или покупаете? — парень обворожительно улыбается. Молодая помощница тут же раскрасневшись выбегает из его комнаты, забыв закрыть дверь. — Ну вот, — монотонно тянет парень. — Я всего лишь поболтать хотел! — кричит вдогонку. Его положили в одноместную палату, ведь отцу кажется, что так ему будет спокойнее. О да, Дэйву очень спокойно. Он скоро подохнет от этого скучного, неприятно пахнущего места. С другой стороны, он многое обдумал за это время. Словно само его сознание лечилось здесь. — Ты достаточно упустил в школе, — говорил по телефону отец. — Так что, я нашел тебе преподавателя, будешь с ним готовиться к экзаменам. — Как скажешь, — равнодушно отвечал Дэйв. Он лишь хотел, чтобы все вернулось на свои круги. Если бы была кнопка " забыть ", он бы, скорее всего, ее нажал. С каждым днем, что он проводил здесь, все казалось ему сказочным бредом. Дэйв все больше отгораживался от людей, запутываясь в своих мыслях и догадках. — Я скоро умру здесь, Патриция, — обратился он один раз к пожилой уборщице. — Не могу вспомнить, как долго я здесь нахожусь. Скажите, мир все такой же, как прежде? Патриция была женщина грузная и серьезная. Она воспринимала слова в таком значении, какое имели они изначально. Поэтому Франко, который целыми днями только и докучал ей от собственного безделья, она терпеть не могла. — Вы здесь два дня, мистер Франко, — подала голос уборщица, скупо улыбнувшись ему своими кривыми зубами. — Но не беспокойтесь, если вы будете так же продолжать, то вас скорее убью я, чем это случится по естественным причинам. Франко посмеивался и над ней, и над молодой помощницей. Однако дышать ему все еще было трудно. Он хотел игнорировать это, всячески показывал, что с ним все впорядке и он вообще не понимает, почему здесь находится. Только вот ночью все становилось иначе. Боль, словно издеваясь над ним, впивалась в тело новыми силами, терзая и физически, и душевно. Все начиналось с вечера, когда резко начинала ныть грудная клетка и Дэйву хотелось вцепиться в нее, разорвав на куски. — У вас в легких скопилась вода, — объясняет ему работница. — В прошлой больнице вам не очень хорошо ее выкачали, поэтому процесс затянулся. Знаете, продолжительность болезни может быть связано и с нервами. Вас что-то тревожило в последнее время? Дэйв улыбался ей, но конкретно не отвечал. Пока все его процедуры шли медленно и довольно болезненно, Франко даже сомневался, что дело в одних легких. На третий вечер у него резко разболелась голова, так что он начал сильно корчиться и биться в постели. Спазмы не отпускали, боль наполняла происходящее другим смыслом. Он видел все это вновь, что так тщательно стирал из своей памяти. Дилан. Обрыв. Холодная вода. Пистолет. Драка. Все это крутилось короткими кадрами, повторяясь бесчисленное количество раз. Дэйв думал о том, что это может навредить Хлое, возможно, О’Брайен что-то еще натворил. А еще Франко боялся, что из-за него, Дэйва, кто-то пострадает. Ведь, получается, он скрывает убийцу. Проснувшись утром от ночного кошмара Дэйв понял, что больше не может бежать. Он нашел телефон и набрал нужный номер.